— Ну, парень, ты действительно мастак, — сказал Махас, очищая себе место среди обрезков хлеба, сыра и помидоров, кусков проволоки и различного электронного барахла, которое, словно море, бурлило, и пенилось в подвальной мастерской, снимаемой им и Хейери Первым. Махас высоко ценил работу Хейери не только по чисто эстетическим соображениям; он, как коммерческий директор их фирмы, добывал средства пропитания на двоих случайной продажей опытных изделий, которые Хейери Первый создавал в ходе своих «фундаментальных исследований».
      — Ну как? — спросил Хейери Первый, не отрывая взгляда от дымящегося паяльника.
      — Потрясно!
      Хейери Первый выбрал шестнадцатидюймовый кусок ярко желтого провода двенадцатого калибра с поливиниловой изоляцией на шестьсот вольт и припаял его к коричневой клемме списанного зенитного прицела перехватчика спутников со счетно-решающим устройством типа «Марк-1 V». Немного выждав, пока серебристый блеск расплавленного припоя не потускнел и олово не затвердело, он подергал провод, свернул его спиралью и подтянул свободный конец к седьмой ножке на цоколе электронной дампы 117L7, болтающейся вверх тормашками на старом перевернутом «Моторолле», Провод пришелся как раз впору, и Хейери прихватил его паяльником.
      — Ну, на выставке все рты разинут, — заметил Махас. — Я хочу сказать, что теперь у нас будет куча денег, Хейери.
      Но Хейери Первый ничего не ответил. Его безразличие не было наигранным. Он жил только своей работой и разделял радость Махаса при удачной продаже лишь тогда, когда испытывал недостаток в сырье.
      — Вот моя работа, — заметил он, выстраивая в ряд двухсотмикрофарадные конденсаторы и подгибая выводные концы к ушкам клеммной гребенки «Дженерал телефон». — Я хочу сказать — вот мое дело. Каждый должен делать свое дело, не важно какое. Разинут рты — хорошо, не разинут — тоже неплохо, — произнес Хейери необычайно длинную для него речь.
      Махас, гордившийся собственной практической сметкой, неодобрительно покачал головой, подчеркнуто выказывая свое презрение.
      — Что с тобой говорить, балда ты этакий, — сказал он. — Занимайся своим делом, но ради бога оставь эту штуку как она есть. Такую я продам в один момент. Недели не пройдет, как она с выставки попадет прямо в апартаменты какого-нибудь богача. Эти шикарные парни — декораторы интерьеров — в лепешку расшибутся, чтоб ее заполучить, вот увидишь.
      Хейери Первый равнодушно пожал плечами и углубился в работу. Он на скорую руку приварил два перевернутых трехдюймовых параболических рефлектора к круглому серому шасси какого-то опытного прибора военно-морской акустической лаборатории, который попал в утиль после того, как обошелся налогоплательщикам в полмиллиона долларов. Затем Хейери отступил назад, чтобы взглянуть на плоды своих трудов, и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Вместе они производили чересчур сильное впечатление, торча, словно женские груди, и нарушали общую картину, что было явно ни к чему.
      Весь агрегат возвышался почти на семь футов. Механический каркас состоял из серых, эмалированных, сделанных под муар стоек фирмы «Бад», которые едва виднелись сквозь толстый слой кабелей и проводов яркой окраски, деталей, выдранных из тысяч различных устройств, которые покупались оптом у Джейка в магазине списанного военного оборудования на Сорок пятой улице,
      Хейери Первый даже отдаленно не представлял, каково было первоначальное назначение используемого им радиоэлектронного барахла. Но стоило оно дешево, как раз в пределах той сметы, которую выделял ему Махас, после того как расплачивался с домовладельцем, бакалейщиком и мясником.
      Хейери Первый всегда приходил в восторг от ярких красок, блеска медных и латунных деталей, атласной глади поливиниловых проводов и трубок из пластика, от плавных изгибов высокочастотных волноводов, причудливых, экзотических очертаний длинных тонких рубиновых стержней, оплавленных стеклом; от круглых, квадратных, шестигранных алюминиевых кожухов; маленьких цилиндров с нанесенными на них цветными полосками или точками; штепсельных разъемов с множеством штырей и гнезд — если он достаточно долго подбирал эти разъемы, они плотно входили друг в друга, образовывая сложнейшие соединения. Среди барахла валялись стеклянные трубки с маленькими металлическими моделями сказочных стран, старинные латунные шкалы с красивой, отделанной под орех облицовкой, на которых было написано «Рио», «Париж», «Берлин», «КБ», «СВ» и «ДВ».
      Были тут и предметы в форме блюда, которые, если их толкнуть, медленно поворачивались туда-сюда на карданных подвесах; и квадратные трубопроводы — отвернешь кран, и они тут же начнут извергать квадратные струи воды; и какие-то черные приземистые тяжелые устройства, напоминавшие катки — они сами просились в руки; и линзы — в них виднелась призматическая чернота; и целые мили провода, оголенного, блестящего провода, провода изолированного — зеленого, черного, белого, красного, розового, пурпурного, желтого, коричневого, голубого; провода, окрашенного цветными полосами или в цветной горошек; провода двойного, тройного, многожильного, скрученного так, словно на одном его конце земной шар стоял неподвижно, а на другом Вселенная повернулась раз десять.
      И вся эта Ф-образная конструкция сверкала мириадами крошечных паек, фосфоресцирующих, словно светлячки в тропиках.
      Когда Хейери Первый задумал создать эту конструкцию, он, полный благоговейного трепета, приступил к работе: принял ванну, стащил где-то чистую рубашку и две недели проработал на электронном заводе фирмы «Сильвания» в Лонг-Айленде. Там его научили работать с паяльником, действовать отверткой и гаечным ключом.
      И он паял, завертывал болты, затягивал гайки. Любая деталь, которую можно было привернуть к другой, была привернута. Ко всем клеммам подходили провода, а так как последних было больше, чем первых, то места паек виднелись прямо на крепежных стойках, на волноводах, каркасах оптических устройств и рефлекторах.
      Ни одного свободного конца не оставалось, каждый куда-то вел, кроме двух. Двух толстых черных кабелей.
      Махас и Хейери Первый в восхищении отступили назад.
      — Ну, скажу я, старина, вот это да! Сила!
      Хейери Первый кивнул головой. Он тоже так считал, если бы не эти два кабеля.
      — Тут вот два конца болтаются. Их не к чему присоединить. Никак не могу взять в толк, откуда…
      Махас ущипнул себя за маленькую, клинышком, бородку и сказал:
      — Почему бы тебе не вытащить их совсем?
      Хейери затряс головой.
      — Черт возьми, я не знаю, откуда они идут. А начнешь копаться, так все дело испортишь.
      — Брось-ка ты их тогда! Не лезь в это дело! Потом вспомнишь. Есть из-за чего ломать голову.
      Но Хейери Первый никак не мог успокоиться. Он во всем любил завершенность, поэтому свободные, праздноболтающиеся концы не давали ему покоя.
      — У меня от них прямо шарики за ролики заходят, — сказал он. — Ведь сегодня днем придут эти типы с выставки, чтобы забрать нашу дорогую мамуленьку.
      Опасаясь, как бы Хейери Первый второпях не испортил свой шедевр, Махас сказал:
      — Хейери, успокойся. Пусть забирают. Да мы в любой момент, хоть сегодня ночью, можем забраться на выставку.
      Хейери Первый, пусть и неохотно, но согласился, и когда на грузовике с подъемным краном его творение, его детище увезли на выставку, он отправился вместе с Махасом выкурить трубочку.
      Решение само пришло ему в голову, когда он расположился в их скудно меблированной квартире, как раз над мастерской.
      — Ура! Вспомнил! — вскричал он.
      Растянувшийся на своей кровати Махас, который вот уже полчаса рассматривал обложку старого номера журнала «Ридерс Дайджест», взглянул поверх страниц на Хейери.
      — Я знал, что ты разгрызешь этот орешек. В чем там дело? Растолкуй-ка мне, старик.
      Из-под заднего сидения самолета «Гудзон терраплейн» модели тысяча девятьсот тридцать восьмого года, которое вместе с кроватью составляло всю меблировку их жилища, Хейери Первый выудил потрепанный шнур единственной в комнате настольной лампы.
      — Да проще простого, — заявил он. Махас, чей запас слов на время иссяк, вопросительно глядел на Хейери,
      — Видишь вот эти два провода, Махас? Скажи куда они идут?
      — К лампе, старик. Чтобы туда попало электричество.
      — Я говорю о другом конце шнура.
      — А-а, усек. К штепселю… на стене.
      Озарение, словно солнце, поднявшееся над полями Нью-Джерси, засияло на худом лице Махаса.
      — Так вот оно что! — закричал он. — Твоему агрегату не хватает штепсельной вилки! Эти два кабеля…
      — Ну как, разве не здорово? — спросил Хейери Первый.
      У него было такое же выражение лица, какое, видимо, было у Архимеда или человека, поймавшего под проливным дождем такси в час ленча.
      Торопливо одевшись, они тем же вечером отправились па Сорок пятую улицу. Магазин радиодеталей был еще открыт, и Джейк сам встретил их у входа.
      — Как дела, Хейери? Что, нужно еще мешочка два барахла? Тут как раз прибыла куча хлама из «Дженерал дайнамикс» и чуть поменьше из ЦРУ.
      — Нет, — ответил Хейери Первый. — Мне сейчас нужно только одно — штепсельная вилка.
      — Штепсельная вилка?! Какого типа? Мы найдем любую…
      — Нужна большая, силовая. Квадратная — зеленая или черная.
      — А какой ток? Сколько ампер она должна выдержать?
      — А кто ее знает, — пожал плечами Хейери Первый. Он никогда не задумывался над этим вопросом. — Неважно. Лишь бы она была квадратной — черной или зеленой.
      Джейк покопался в одной из бочек.
      — Как вот эта? — спросил он, показывая массивную двухштыревую вилку. — Их используют на выставках. Это на сто ампер.
      — Отлично, старик, — сказал Хейери Первый. — Я ее беру.
      — А тебе есть куда вставлять вилку? — спросил Джейк, стремясь продать побольше.
      — Да, подбери-ка мне к ней и штепсель.
      — А как насчет подключения гнезд к сети? Кабель не нужен?
      Хейери Первый нерешительно посмотрел на Махаса.
      — О каких еще гнездах он толкует?
      Джейк вздохнул и, тщательно подбирая слова, стал говорить:
      — Гнездо — это то место, куда вставляется вилка. Тебе нужен хороший силовой кабель, чтобы подключить источник тока к гнезду штепсельной розетки; когда вставишь одну половину в другую, это будет равносильно подаче потока электричества к той чертовщине, к которой она присоединена.
      — Хорошо, старик, я их беру.
      Джейк продал Хейери Первому штепсельную вилку вместе с розеткой и больше ста футов двухжильного кабеля четвертого калибра.
      Поторговавшись, Махас расплатился с Джейком, а затем они вместе с Хейери Первым влезли в автобус и поехали на опустевшую выставку.
      Сломав изрядное число кустов и отдавив друг другу руки, они ухитрились открыть отверткой окно на первом этаже. Включить свет они побоялись и в темноте ощупью пробрались в выставочный зал, где стояло детище Хейери. При тусклом свете, падающем из окон домов на Сорок второй улице, Хейери Первый принялся за дело. Махас помогал ему — зажигал одну за другой спички, а их у него всегда было в избытке.
      Хейери подсоединил концы двух болтающихся кабелей к зажимам штепсельной вилки. С гнездами розетки справиться оказалось трудней, но после множества проклятий он все-таки ухитрился подключить к ним один конец стофутового кабеля, купленного у Джейка.
      — А что будем делать о другим концом? — спросил Махас, зажигая сороковую спичку.
      — Не знаю. Наверно, надо подсоединить его к какой-нибудь проводке.
      Они внимательно осмотрели полутемный зал, но никакой проводки, кроме обычных штепсельных розеток в стене, не нашли.
      — Может, в подвале? — предположил Махас.
      — Что ж, пойдем, посмотрим.
      Они выбрались в коридор и спустились по лестнице в подвал. В одном из темных углов они увидели высокую решетчатую ограду, за которой стояло несколько больших гудящих темно-серых ребристых аппаратов. На ограде висело объявление:

      НЕ ТРОГАТЬ!
      ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! 50 ТЫСЯЧ ВОЛЬТ!
      СМЕРТЕЛЬНО!

      — Вольты — это электричество, так ведь, Хейери? — спросил Махас.
      — Да, — ответил Хейери Первый. — На объявлении сказано, что трогать это запрещается.
      — Теперь поздно отступать! — заявил Махас, человек необычайной храбрости. — Послушай, подсади меня, тогда я дотянусь до одной из тех белых штук, откуда выходят провода, а потом до другой — с обратной стороны.
      Хейери, который был очень волосат и по комплекции своей напоминал гориллу, медленно кивнул головой; его нижняя губа самодовольно выпятилась вперед.
      — Давай, старик.
      Махас, взгромоздившись Хейери на плечи, перевесился через ограду и подключил вначале один, а потом второй провод кабеля. Он не привык работать руками да к тому же все еще находился под хмельком, поэтому потратил много времени и выслушал массу ворчливых советов Хейери, прежде чем концы кабеля оказались прочно присоединены к выходным клеммам трансформатора.
      Поскольку купленный у Джейка двухжильный кабель оказался слишком коротким, чтобы его можно было протянуть вверх по лестнице и длинному коридору до выставочного зала, они протащили его сквозь подвальное окно и по стене добрались до окна, через которое они поначалу попали в здание. Кабеля хватило как раз на то, чтобы дотянуть вилку до розетки.
      Было уже за полночь. Фонари на Сорок второй улице, тускло мерцавшие сквозь окна выставочного зала, освещали мудреное творение Хейери Первого желтовато-зеленым светом. Сам Хейери стоял, зажав в одной руке вилку, в другой розетку,
      — Ну, давай, старик, действуй, — сказал Махас. — Я хочу посмотреть, как загорятся все эти желтые, зеленые, красные лампочки.
      Но Хейери Первый колебался.
      — Сейчас, Махас, мы стоим у порога неизвестности, а когда я включу нашу мамулю, то мы присоединимся к сети, охватывающей весь мир. Электричество — оно идет оттуда, где сжигают уголь, чтобы получать пар и вращать генератор на Копи-Эдисон. А уголь — он получается из старого окаменевшего ствола, который вырос благодаря солнцу, а солнце, солнце — это часть звезд, и вся эта энергия там, наверху, — рукой, сжимавшей штепсельную вилку, он показал куда-то на темный потолок. — Это часть разумного мира, и мы, вероятно, устроим короткое замыкание для всей Вселенной.
      Махас был потрясен, но не сдавался.
      — Давай, старик, втыкай! Я понимаю, ты, брат, прав, но страсть хочется посмотреть, как все эти лампочки будут горсть!
      Хейери Первый глубоко вздохнул и вставил два латунных штыря штепсельной вилки в гнезда розетки.
      Появилась толстая голубая искра. Из пятидесятикиловольтного трансформатора, стоявшего в подвале, электричество потекло через штепсельный разъем в агрегат Хейери Первого.
      В электропроводных цепях возникли перегрузки, и цепи преобразовались в свою противоположность. Магнитные поля, резко насытившись, вызвали магнитный гистерезис. Частоты сдвинулись, подверглись детектированию, создавая биения на непонятных атональных гармониках. Электрооптические приборы загорелись и сфокусировались. Электромеханические устройства начали вращаться в разные стороны и переформировываться. Тарельчатые антенны повернулись и застыли в фиксированном положении. Во взаимодействие вступили поля. Что-то такое, что не было ни электрическим, ни магнитным, ни механическим или оптическим, хотя и обладало всеми их свойствами, вступило в самостоятельную жизнь и установило такую связь с миром, какой еще никогда на свете не было. Фонари на Сорок второй улице погасли. На Манхеттене также. Погас свет вдоль всего восточного побережья, вплоть до самого штата Пенсильвания. Дежурный инженер электростанции «Лассомпсьон» в Канаде воскликнул:
      — Тьфу, черт! Опять началось!
      Хотя больше никакой электроэнергии из черного кабеля не поступало, агрегат Хейери Первого замкнулся со всей Вселенной и теперь черпал энергию из другого источника в ином времени и пространстве. Его красные, зеленые и янтарные контрольные лампочки полыхали, словно далекие грозовые зарницы. Его тарельчатые антенны и оптические устройства качались из стороны в сторону, шарили вокруг, фокусировались. Луч чего-то — не просто света, — испускаемый агрегатом, пульсировал, наполняя темный зал каким-то сиянием. Послышалось слабое завывание, словно плач об утраченных грезах и разбитых мечтах, донесся запах машинного масла, подул промозглый ветер. Луч постепенно разгорался, пока не стал нестерпимо ярким. Махас и Хейери Первый, шатаясь, отступили назад, прижались к стене возле окна и, когда жалобный вой поднялся до таких высоких нот, что перестал быть слышным, закрыли лицо руками. На мгновение наступила тишина, луч погас. Тотчас раздался звон маленького колокольчика.
      Махас был человек храбрый, он первым опустил руки и огляделся по сторонам.
      — Эге, — тихо сказал он. — Взгляни-ка на эту штуку!
      Хейери Первый выглянул из-под руки. Перед его агрегатом, который теперь как-то безжизненно покосился, стояло Нечто двенадцати футов ростом. Оно смутно напоминало человека и было каким-то угловатым, словно выполненная кубистами статуя. Сделано оно было из некоего блестящего, люмннесцирующего металла, пластика и из чего-то еще. На его огромной квадратной груди виднелась освещенная панель, на которой, быстро сменяя друг друга, горели некие странные письмена, а из маленького зарешеченного отверстия в огромной, причудливой формы голове исходило непонятное ворчание.
      Некоторое время Махас стоял, раскрыв рот от удивления, а затем обратился к Хейери Первому:
      — Вот так чудо! Прямо настоящее чудо, Хейери!
      Хейери застенчиво пожал плечами.
      — Моя работа, — сказал он.
      Параболический протуберанец качнулся в их сторону и проглотил сказанное.
      На огромной груди чудища замелькали огненные письмена и, ярко вспыхнув, образовали знакомые словосочетания:

      ЯЗЫКОВЫЙ ЦИКЛ
      ЯЗЫК ОПОЗНАТЬ
      УСТНАЯ ПРОВЕРКА

      Из динамика вместо ворчания послышался мелодичный женский голос:
      — Отбор образцов языка закончен. Язык опознан.
      Способ общения: Модулированные изменения давления атмосферы. Язык классифицируется как древнеанглийский. Правильно, сэр?
      Этот голос был чем-то средним между голосом стюардессы и телефонистки: бесстрастно-вежливый, избегающий всяких двусмысленностей — только буквальное значение слов.
      — Это она нам говорит? — шепотом спросил Хейери Первый.
      — Надо думать, нам, — ответил Махас.
      — Что она сказала?
      — Не знаю. Вроде что мы разговариваем на английском языке.
      Хейери Первый недоуменно пожал плечами, сглотнул слюну и шагнул к чудищу.
      — Эй, детка! — сказал он чуть громче. — Мы разговариваем скорее на американском.
      На панели быстро-быстро замелькали буквы и по слогам воплотились в слова:

      ЯЗЫК ОПОЗНАН

      А затем:

      ПОЖАЛУЙСТА, УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ

      Грудной голос произнес:
      — Будьте добры, назовите ваше имя и фамилию, а также галакс-номер, прежде чем сообщите свои желания.
      Теперь наступила очередь Махаса недоуменно пожимать плечами.
      — Давай, Хейери! Чего нам терять? Назови ей…
      Хейери Первый, все еще пребывая в нерешительности, начал:
      — Меня… хм… Меня зовут Бертран Лоуренс Фрамптон…
      — Бертран… — воскликнул Махас. — Вот уж не знал… — и он прыснул.
      — Эй, Махас, заткнись! — Хейери Первый был явно смущен и пребывал в нерешительности. — Слушай, скажи, что это, черт возьми, за галакс-номер?
      — Кто знает. Сообщи ей свой номер социального обеспечения…
      — Э-э… 339-24-3775…
      Внутри чудища что-то щелкнуло, послышалось тихое жужжание. На груди вспыхнула надпись:

      ПРОВЕРИТЬ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ РАСЧЕТНЫЙ СЧЕТ

      И вслед за тем бесстрастный голос сделал заключение:
      — Сэр, у вас нет расчетного счета, так что вы имеете право только на обычную норму гражданина, равную трем желаниям. Можете просить любые товары или выполнения каких-то пожеланий по третьему классу или ниже. Дополнительные требования могут быть предъявлены только после открытия расчетного счета на сумму не менее тысячи галактических рабочих единиц.
      На панели загорелись слова:

      СООБЩИТЬ ЖЕЛАНИЕ 1

      Хейери Первый замотал головой так, словно хотел уразуметь происходящее.
      — Старик, — обратился он к Махасу, — я ничего не могу понять,
      — М-да, — сказал Махас. — Надо будет поговорить с Эрни насчет того барахла, которое он нам всучил.
      Вдруг он в возбуждении буквально пустился в пляс.
      — Кретин! Так это же, как в кино! Как у Рекс Ингрема, Турхан-бея или, черт возьми, в корнелевском «Оскаре Уайльде»!
      Хейери Первый продолжал вопросительно смотреть на Махаса. Он привык обращаться за разъяснениями к этому маленькому человечку.
      — Что это значит, Махас? Ты тут что-нибудь кумекаешь?
      — Верняк! Все очень просто, Как в кинофильме. Ты поймал золотую рыбку. Ну ту, которая исполняет три любых твоих желания.
      — А-а…
      — Ну давай, старик, скажи ей свое желание!
      Все еще смущенный, Хейери Первый снова замотал головой. Но он уважал в Махасе уменье схватывать на лету то, что находилось вне сферы деятельности Хейери, поэтому решительно повернулся к возвышающейся перед ним машине, чтобы сообщить свое первое желание.
      Он уставился в зарешеченное отверстие и только раскрыл было рот, как замер в нерешительности. Закрыл рот, снова открыл, опять закрыл и обернулся к Махасу.
      — Слушай, а чего просить-то?
      — Жратвы, старик! Проси хлеба, старик!
      Махас задыхался от возбуждения, досадуя на тугодумие своего напарника.
      — Тоже мне, Бертран Лоуренс Фрамптон… — с презрением проговорил он вполголоса.
      Хейери Первый повернулся назад к чудищу и кивнул головой в знак одобрения мудрого совета,
      — Э-э, во-первых, хм… я хочу много хлеба, так чтобы…
      — Хейери! — вдруг дико закричал Махас. — Ты болван! Скажи ему, что ты имел в виду не то. Не хлеб! Деньги! Деньги, вот что! Тьфу, получай, несчастный…
      — Я оговорился! — закричал в свой черед Хейери Первый. — Детка, хлеб не нужен, забери его…
      Но видимо, было уже поздно; вокруг них прямо из пустоты начали материализоваться буханки хлеба: круглые датские хлебцы, длинные темно-золотистые французские булки, толстые ржаные немецкие батоны, приплюснутые квадратные американские кирпичи, низенькие английские чайные хлебцы, плоские грузинские лаваши, греческие лепешки, непонятные караваи со всех стран света, из всех эпох и времен. Все вокруг было завалено хлебом; воздух пропитался ароматом печеного хлеба и кислым запахом дрожжей; от мучных изделий, сыпавшихся дождем, стало темно. И под этим бесконечным хлебным ливнем на груди чудища загорелось слово «желание», сопровождаемое цифрой «2».
      Стоя по колено в хлебе, Махас беззвучно рыдал, тряся головой от безутешного горя.
      — Эх, старик, — причитал он. — Раз в жизни выпала удача. Такое простое дело — попросить что-то у золотой рыбки, и то не сумел.
      — Извини, Махас. Прости меня, пожалуйста. Как, по-твоему, не попробовать ли мне еще раз?
      — Стой, стой!
      Махас вытянул вперед руки, словно хотел наглухо закрыть едва видимую щель между усами и бородой Хейери Первого.
      — Не торопись, Хейери! Давай-ка лучше немного подумаем.
      — Ну, что ж, давай подумаем, — послушно ответил Хейери Первый.
      — На этот раз я буду осторожен и попрошу денег. Денег, и только денег.
      — Нет, нет. Посмотри на хлеб! Деньги-то разные бывают. Получишь бумажки каких-нибудь конфедератов. Фи… Откуда знать, что тебе дадут?..
      Махас замолк и погрузился в раздумье. Хейери Первый терпеливо ждал, восхищаясь красотою стоящего перед ним чудища, его техническим изяществом и совершенством конструкции.
      Несколько минут спустя Махаса озарило и он вновь обратился к своему напарнику:
      — Я придумал. Проси алмазы. Они стоят страшно дорого.
      Хейери только повернулся, как вдруг Махас остановил его, подняв руку. На его лице было написано разочарование.
      — Нет, не годится. Слишком трудно будет продать. Полиция не даст покоя.
      Он опять задумался и поскреб лысину. Затем с хитрым выражением лица выхватил из кармана помятую пятидолларовую купюру.
      — Вот, — сказал он. — Попроси у нее пару миллиончиков таких фитюлек, — и тут же добавил: — Только ради бога, умоляю тебя, не назови их какими-нибудь пити-митями.
      Хейери Первый взял банкнот, согласно кивнул головой и обратился к чудищу со словами, исключительно точно подобранными:
      — Второе желание. Я… я хочу два миллиона вот таких пятидолларовых купюр.
      Махас слушал с улыбкой удовлетворения.
      Чудище помигало лампочками на груди, и откуда-то из области паха вылез узенький ящик,
      Голос проговорил:
      — Если вы хотите получить дубликаты чего-либо, пожалуйста, положите артефакт, который должен быть скопирован, на этот зайджипат.
      Хейери приблизился к чудищу. Он был уже готов опустить купюру в ящик, как вдруг Махас опять закричал:
      — Стой, Хейери! Погоди! У них же у всех будет одинаковый серийный номер. Как на фальшивых!
      Хейери Первый замер в испуге. Он чуть было снова не дал маху. В мгновенье ока Махас одолел разделявшие их пятнадцать футов и сунул ему в руку кольцо держателя ключей, в которое был продет потертый серебряный доллар.
      — Держи! Проси пару миллионов вот этих кругляков.
      Хейери взял держатель, проглотил слюну, бросил пугливый взгляд на своего товарища и, закрыв глаза, уронил кольцо вместе с серебряным долларом, медным ключом и круглой пластинкой с нанесенным на ней номером лицензии (Небраска, 1948) прямо в зайджипат.
      Что-то щелкнуло, словно затвор, и все вокруг посерело от дождем посыпавшегося металла. Хейери Первый прикрыл голову руками и спрятался среди батонов.
      По мере того как груда металла у его ног поднималась все выше и выше, Махас, взвизгивая, словно одержимый, прыгал и плясал. Полетели куски хлеба, липкие и очень клейкие, а вокруг стоял грохот. Словно тысяча разменных автоматов извергала из себя монеты.
      Шторм утих; Хейери Первый опустил руки и, открыв глаза, увидел светящуюся надпись на груди чудища:

      СООБЩИТЕ ЖЕЛАНИЕ 3

      Махас перестал набивать деньгами карманы, правда, в них и так уже больше ничего не вмещалось. Вдруг он застыл, пораженный некоей мыслью.
      — Боже мой! — вскричал он, тяжело опускаясь у основания горы из смеси хлеба с металлом. — Боже мой!
      — Что случилось? — спросил Хейери. В голосе его слышались страх и покорность судьбе. — Опять что-нибудь не так?
      — Посмотри! Как мы все это унесем домой? Ведь тут больше двадцати тонн! Представляешь?
      — Да ничего, возьмем грузовик, пару лопат и…
      — Ты что, рехнулся?! Подъехать на грузовике к выставке в два часа ночи! Да сюда сбегутся полицейские со всего света!
      Махас весь ушел в раздумье, а Хейери опять направил восхищенный взор на стоявшее перед ним чудище,
      — Нет, — промолвил наконец Махас. — Остается только одно. Твое третье желание должно быть такое — доставить всю эту гору к нам домой…
      Хейери Первый отвернулся от чудища. Затем отвернулся и от Махаса. Трудно было ему идти наперекор этому маленькому человечку. Очень трудно!
      — Нет, — сказал он в конце концов.
      — Что значит «нет»? Какой нам прок от этих денег, если они здесь? Придут утром работники выставки, хлопот не оберешься. Как мы объясним…
      Но Хейери совсем расхрабрился.
      — Нет! — повторил он.
      — Ну давай, давай, действуй, дундук! У тебя осталось еще одно желание: смотри не промахнись! Нам надо куда-нибудь упрятать все эти денежки. Подумай, чего только на них не купишь! Тебе — новую мастерскую! Оборудование — какое захочешь!
      — Нет, — твердо заявил Хейери Первый. — У меня осталось последнее желание, и я должен выпросить то, чего мне действительно хочется.
      — Что?! — Махас был несказанно удивлен. — Да если мы доставим домой эти денежки, ты сможешь купить все что пожелаешь.
      Но, интересуясь только своим делом, Хейери Первый отмахнулся от напарника и решительно обратился к чудищу:
      — Эй, ты! — окликнул он его. — Я хочу задать вопрос.
      На панели чудища загорелась надпись:

      СПРАШИВАЙТЕ

      Голос повторил:
      — Чего вы хотите? Получить справку или узнать что-то по каталогу?
      — Мне нужно немного подходящей рухляди, то есть я имею в виду ненужные, списанные детали и узлы различных устройств и электронного хлама. Хлама, из которого можно собрать что-то похожее на тебя или что-то в этом роде.
      При этом намеке на возвышающуюся перед ним машину Хейери Первый сильно смутился.
      Заполыхала надпись:

      ПРОВЕРИТЬ ПО СПРАВОЧНИКУ

      И после минутного молчания голос возвестил:
      — Справочник сообщает, что склад бракованного, поломанного, списанного некомплектного электромеханического, гравитационного, псевдонейронного оборудования, малоценного или не имеющего коммерческого значения, находится в четвертом пространственном секторе, сорок восьмая временная зона.
      — Отлично! — весело воскликнул Хейери Первый. — Дайте мне сколько-нибудь этого добра.
      — Уточните, сколько именно?
      Хейери Первый принялся припоминать размеры подвальной мастерской.
      — Столько, чтобы хватило заполнить пространство площадью тридцать футов на сорок и высотой пять-шесть футов. И… — Хейери соображал мгновенно, так как он в этом деле собаку съел, — подбросьте немного того утиля, который у вас используется для соединения и подключения всех этих механизмов, друг к другу, и, кроме того, кое-какой ручной инструмент.