– Да-да. Так легче всего объяснить читателю устройство космолета и передать местный колорит. К счастью, теперь уже не требуют описания космолета. А вот в шестидесятых, когда я начал писать про космонавтику, приходилось откладывать завязку на тысячу слов и описывать, как налажена связь в космосе, как работает атомный двигатель и так далее.
– Значит, – с обезоруживающей улыбкой сказал Норден, – мне мало придется объяснять вам.
Гибсон чуть не покраснел.
– Я буду вам благодарен, если вы мне все покажете, – сказал он.
– Ладно, – ухмыльнулся Норден. – Начнем с рулевой рубки. Ну, полетели.
Следующие два часа они летали по лабиринтам коридоров, которые, подобно артериям, пронизывали шарообразное тело «Ареса». Космолет был разделен широтами, как глобус. На севере находились рабочие помещения и каюты космонавтов. На экваторе – большая кают-компания, занимающая весь поперечник шара, и – поясом – наблюдательная галерея. Южное полушарие занимали запасы горючего и приборы. Теперь, когда «Арес» выключил двигатели, северное полушарие было обращено к Солнцу, а необитаемый юг остался в тени. На Южном полюсе была надежно запечатанная дверца с табличкой: «Открывать только по приказу капитана». За дверцей тянулась стометровая труба, соединяющая основной шар со вторым, поменьше. Сперва Гибсон не понял, для чего тут дверь, если ни один человек никогда в нее не войдет; но вспомнил, что существуют и роботы Комиссии по атомной энергии.
Как ни странно, удивительней всего оказались не технические чудеса – Гибсон ожидал их встретить, – а пустые пассажирские каюты, плотно пригнанные ячейки, занимавшие весь умеренный пояс северного полушария.
Они ему не понравились. Дом, куда никто еще не входил, бывает порой тоскливее покинутых развалин, где хоть когда-то была жизнь. Здесь, в гулких коридорах, освещенных проникавшим сквозь стены голубоватым и холодным солнечным светом, охватывало безнадежное ощущение пустоты.
Гибсон вернулся к себе совершенно измотанный и умственно и физически. Норден – вероятно, не без умысла – оказался даже слишком добросовестным гидом. Да, хотел бы Гибсон знать, что думают эти люди о его творчестве! Конечно, рано или поздно придется работать; но пока его машинка была еще в багаже, и он ее не видел. Ему представилось было, что на ней – ярлык: «В космосе не требуется». Но он мужественно преодолел искушение. Как большинству писателей, живущих не только литературным трудом, ему было труднее всего сесть за работу. Но стоило ему начать – и все шло как по маслу… иногда.
* * *
Его отпуск продолжался целую неделю. К концу седьмого дня Земля была всего лишь самой сверкающей из звезд, а потом и совсем исчезла в ослепительном блеске Солнца. Теперь нелегко было поверить, что где-то, кроме маленькой вселенной «Ареса», есть жизнь. И команда состояла уже не из Нордена, Хилтона, Маккея, Бредли и Скотта, а из Джона, Фреда, Энгюса, Оуэна и Боба.
Он узнавал их все лучше, хотя Хилтон и Бредли относились к нему настороженно и он не мог их раскусить. У каждого был свой нрав, и чуть ли не каждый считал себя умнее прочих. Гибсон догадывался, что не один из них получил высшую оценку по шкале интеллектуальных испытаний, и нередко смущался, вспоминая команды своих книжных космолетов. Грэхем, любимый его герой, отличался упорством (он выдержал полминуты без скафандра в безвоздушном пространстве) и выпивал по бутылке виски в день. Но доктор Энгюс Маккей, член Международного астрономического общества, сидел в уголке и читал комментированное издание «Кентерберийских рассказов», потягивая молоко из тубы.
Как многие писатели пятидесятых – шестидесятых годов, Гибсон в свое время положился на аналогию между кораблями космическими и кораблями морскими – во всяком случае, между их командами. Сходство было, конечно, но различий оказалось много больше. Это можно было предвидеть, но популярные писатели середины века пошли по линии наименьшего сопротивления и попытались приспособить не к месту традиции Мелвилла. На самом же деле в космосе требовался технический уровень повыше, чем в авиации. Такой вот Норден, прежде чем получить космолет, провел пять лет в училище, три – в космосе и снова два в училище.
Гибсон спокойно играл в дротики с доктором Скоттом, когда первое возбуждение полета внезапно охватило его. Немного есть комнатных игр, в которые можно играть в космосе; долго играли в карты и шахматы, пока какой-то англичанин не догадался, что в условиях невесомости лучше всего метать дротики. Дистанцию между игроком и мишенью увеличивали до десяти метров. В остальном игра подчинялась правилам, установленным в английских кабаках несколько веков назад. Гибсон очень радовался, что играет так ловко. Он почти все время побеждал Скотта, хотя тот выработал свою, усовершенствованную и мудреную технику: тщательно устанавливал дротик в воздухе, отступал на два шага и только потом посылал в цель. Сейчас Скотт уверенно целился в двадцатку, как вдруг в кают-компанию вплыл Бредли с радиограммой в руке.
– Как ни странно, – сказал он, – за нами погоня.
Все уставились на него. Маккей первый пришел в себя.
– Конкретней, – сказал он.
– За нами гонится курьер, черт его дери! С Внешней Станции пустили.
Догонит через четыре дня. Они хотят, чтоб я его перехватил радиолучом, когда он будет проходить мимо. Но на таком расстоянии вряд ли удастся.
Боюсь, он пройдет за сто тысяч километров.
– Чего это они? Кто-нибудь забыл зубную щетку?
– Да нет, что-то медицинское. Посмотри, доктор.
Доктор Скотт внимательно прочитал радиограмму.
– Занятно. Они думают, что открыли средство от марсианской лихорадки. Какая-то сыворотка. Из Пастеровского института. Наверное, они в ней уверены, если такую спешку развели.
– Ради Бога, что за курьер? Какая еще лихорадка? – не выдержал наконец Гибсон.
Доктор Скотт ответил раньше всех:
– Это не марсианская болезнь. По-видимому, мы сами заносим туда какой-то микроб, а ему нравится тамошний климат. Вроде малярии – люди умирают редко, но убытки огромные. За год процент человекочасов…
– Спасибо большое. Вспомнил. А курьер?
В разговор вступил Хилтон:
– Скоростная автоматическая ракета. Управляется по радио. Она перебрасывает грузы между станциями или гонится за космолетами, если они что-нибудь оставили. Когда она попадает в сферу действия передатчика, луч притягивает ее к космолету. Эй, Боб! – обратился он к врачу. – Почему они не запустили ее прямо на Марс? Она бы долетела гораздо раньше нас.
– Пассажиры на ней капризные. Я должен высеять культуры и нянчиться тут с ними. Помнится, что-то в этом роде я делал у себя в больнице.
– А может, – неожиданно сострил Маккей, – вылезем, нарисуем на обшивке красный крест?
Гибсон о чем-то думал.
– Мне казалось, – сказал он наконец, – что на Марсе очень здоровая жизнь, и физически и духовно.
– Не верьте книгам, – сказал Бредли. – Я вообще не понимаю, почему все так рвутся на Марс. Там все плоско, там холодно, и еще эти несчастные голодные растения, прямо из Эдгара По. Всаживаем миллионы, а не получили пока ни гроша. Каждого, кто туда едет по собственной воле, надо освидетельствовать. Конечно, я не вас имел в виду.
Гибсон улыбнулся. Он научился принимать цинизм Бредли только на десять процентов; однако он никогда не был уверен, действительно ли в шутку тот задевает его. Но капитан Норден яростно взглянул на своего помощника:
– Я должен был вас предупредить, Мартин, что мистеру Бредли не нравится Марс. Но такого же невысокого мнения он и о Земле, и о Венере. Так что не огорчайтесь.
– Я и не огорчаюсь, – улыбнулся Гибсон. – Я только хотел бы знать…
– Что? – забеспокоился Норден.
– О мистере Бредли он тоже невысокого мнения?
– Как ни странно, да, – ответил Норден. – Во всяком случае, тут он не ошибается.
– Тронут, – немного растерянно проворчал Бредли. – Удалюсь в уединенную башню и сочиню подходящий ответ. А ты, Мак, установи координаты курьера и сообщи мне, когда он подойдет поближе.
– Ладно, – рассеянно сказал Маккей, не отрываясь от Чосера.
Глава 4
Следующие несколько дней Гибсон был занят своими делами и не принимал участия в небогатой событиями общественной жизни «Ареса».
Совесть заела его, как всегда, когда он отдыхал больше недели, и сейчас он усердно работал.
Он вытащил машинку, и она заняла почетное место в его каюте. Листы валялись повсюду – Гибсон не отличался аккуратностью, – и приходилось прикреплять их ремнями. Особенно много возни было с копиркой – ее затягивало в вентилятор. Но Гибсон уже обжился в каюте и лихо справлялся со всеми мелочами. Он сам удивлялся, как быстро невесомость становится бытом.
Оказалось, что очень трудно передать на бумаге впечатления от космоса. Нельзя написать «космос очень большой» и на этом успокоиться.
Он не лгал в прямом смысле слова; однако те, кто читал его потрясающее описание Земли, катящейся в бездну позади ракеты, не заметили, что писатель в то время пребывал в блаженном небытии, которое сменилось отнюдь не блаженным бытием.
Он написал две-три статьи, которые могли хоть на время утешить его литературного агента (она посылала радиограммы одна другой строже), и отправился на север, к радиорубке. Бредли принял странички без энтузиазма.
– Каждый день будете носить? – мрачно спросил он.
– Надеюсь. Но боюсь, что нет. Зависит от вдохновения.
– Здесь, наверху страницы второй, много причастий.
– Прекрасно. Очень их люблю.
– На третьей странице вы написали «центробежный» вместо «центростремительный».
– Мне платят за слово, так что очень благородно с моей стороны употреблять такие длинные, а?
– На странице четвертой две фразы подряд начинаются с «но».
– Вы будете передавать или мне попробовать самому?
Бредли ухмыльнулся:
– Хотел бы я посмотреть! А серьезно – советую вам употреблять черную ленту. Синяя не контрастна. Пока что передатчик с этим справится, но, когда отойдем дальше, буквы будут нечеткие.
Пока они препирались, Бредли заправлял страничку за страничкой в окно передатчика. Гибсон зачарованно смотрел, как они исчезали в утробе аппарата и через пять секунд падали в корзинку. Нелегко было представить, что твои слова мчатся в космосе, каждые три секунды удаляясь на миллион километров.
Он еще собирал свои листки, когда на пультах, в гуще циферблатов и тумблеров, покрывавших всю стену рубки, зажужжал зуммер. Бредли кинулся к одному из своих приемников и стал очень быстро делать что-то непонятное. Из громкоговорителя вырывался яростный визг.
– Курьер нас догнал, – сказал Бредли. – Только он далеко. На глазок, пройдет в ста тысячах километров.
– Что можно сделать?
– Очень немного. Я включил маяк. Если курьер поймает наши сигналы, он автоматически подтянется к нам.
– А если не поймает?
– Тогда уйдет из Солнечной системы. Скорости у него достаточно, чтоб ускользнуть от Солнца. У нас тоже.
– Очень рад. А сколько нам времени для этого нужно?
– Для чего?
– Чтоб уйти из системы.
– Года два, наверно. Спросите Маккея. Я не могу ответить на все вопросы. Я не персонаж из вашей книги.
– Еще не поздно, – мрачно сказал Гибсон и выплыл из рубки.
Приближение курьера внесло в жизнь «Ареса» необходимое разнообразие. Веселая беспечность первых дней прошла, и путешествие уже становилось на редкость монотонным. Заключать пари по поводу курьера предложил доктор Скотт, но банк держал капитан Норден. По вычислениям Маккея, ракета должна была пролететь примерно в ста двадцати пяти тысячах километров с возможной ошибкой в плюс-минус тридцать тысяч. Большинство называло близкие цифры, но некоторые пессимисты, не веря Маккею, дошли до четверти миллиона. Ставили не на деньги, а на более полезные вещи: на сигареты, конфеты и прочую роскошь. В рейс разрешали брать немного, и все это ценилось куда больше, чем клочки бумаги со знаками. Маккей даже внес в банк бутылку шотландского виски. Он говорил, что не пьет, а везет ее на Марс земляку, который никак не может слетать в Шотландию. Никто ему не верил – и зря: примерно так оно и было.
* * *
– Джимми!
– Да, капитан!
– Кислородные индикаторы проверил?
– Так точно, капитан! Все в порядке.
– А как запоминающее устройство, которое ученые нам подсунули?
Работает?
– Урчит, сэр. Как и раньше.
– Ладно. В кухне прибрал? У Хилтона молоко сбежало.
– Прибрал, сэр.
– Значит, все сделал?
– Кажется, все, но я хотел…
– Прекрасно. У меня для тебя интересное дело. Мистер Гибсон желает припомнить астронавтику. Конечно, каждый из нас мог бы ему все рассказать. Но… э… ты кончил позже остальных и не забыл еще, что трудно для начинающего, а мы слишком многое принимаем как должное. Я уверен, что ты справишься.
Джимми мрачно выплыл из рубки.
* * *
– Войдите, – сказал Гибсон, не отрывая глаз от машинки.
Дверь открылась, и в комнату вплыл Джимми Спенсер.
– Вот, мистер Гибсон. Я думаю, в этой книге вы все найдете. Это «Введение в астронавтику» Ричардсона. – Он положил томик перед Гибсоном.
Тот с интересом принялся листать тонкие странички; но интерес тут же испарился: количество слов на страницу быстро уменьшалось. Книгу он отложил, дойдя до страницы, где было написано только: «Подставим расстояние из уравнения 15.3 и получим…» Дальше шли цифры и знаки.
– А попроще у вас нету? – спросил он, не желая огорчать Джимми.
Он немного удивился, когда Спенсера приставили к нему, но у него хватило ума понять причину. Всякий раз когда попадалась работа, которую никто не хотел делать, ее сваливали на Джимми.
– Что вы, она очень простая! Вы бы посмотрели книги Маккея. Каждое уравнение на две страницы.
– Ну что ж, спасибо. Я вам скажу, если чего не пойму. Лет двадцать не нюхал математики, а раньше очень ее любил… Если книжка вам понадобится, скажите.
– Это не к спеху, мистер Гибсон. Я теперь ею почти не пользуюсь.
– Да, хочу вас спросить. Многие еще боятся метеоров, и меня просили дать последние сведения в этой области. Очень они опасны?
Джимми подумал.
– Я, конечно, могу вам сказать приблизительно. Но лучше спросить Маккея. У него точные таблицы.
– Ладно, спрошу.
Гибсон мог позвонить Маккею, но грешно было упустить случай полениться. Маленький астрогатор играл, как на рояле, на большой электронно-счетной машине.
– Метеоры? – сказал Маккей. – Что ж, интересная тема. Боюсь, много про них выдумывают. Еще недавно считали, что космолет превратится в решето, как только выйдет за пределы атмосферы.
– Многие и сейчас считают, – сказал Гибсон. – Во всяком случае, не все уверены в безопасности большого пассажирского путешествия.
Маккей недовольно хмыкнул:
– Молния гораздо опасней. Самый большой метеор меньше горошины.
– В конце концов попортили же они космолет.
– Вы имеете в виду «Королеву звезд»? Ну знаете, один несчастный случай за пять лет – это еще ничего! Ни один космолет не погиб из-за них.
– А «Паллада»?
– Никто не знает, что с ней было. Принято думать, что это метеоры.
Надо сказать, эксперты иного мнения.
– Значит, могу сказать читателям, чтоб они не беспокоились?
– Да. Конечно, есть пыль…
– Пыль?
– Ну, если вы подразумеваете под метеорами крупные тела, от двух миллиметров и выше, беспокоиться нечего. А вот с пылью много хлопот, особенно на станциях. Каждые два-три года приходится вылезать наружу и чинить оболочку.
Это не очень понравилось Гибсону, и Маккей поспешил его успокоить.
– Беспокоиться совершенно нечего, – заверил он. – Небольшая утечка всегда есть. Воздушная система легко это выправляет.
Каким бы занятым ни был или ни хотел казаться Гибсон, он всегда находил время побродить по гулким лабиринтам космолета или посмотреть на звезды с галереи. Чаще всего он ходил туда во время концерта. В 15:00 оживали каналы связи, и целый час земная музыка заполняла пустынные переходы «Ареса». Программу выбирали по очереди; и вскоре все легко отгадывали, кто именно заказывал концерт. Норден любил оперу и легкую классическую музыку, Хилтон предпочитал Бетховена или Чайковского. Маккей и Бредли глубоко их презирали и упивались атональными какофониями, которые никто, кроме них, не понимал и понимать не хотел. Фонотека была огромная, библиотека – еще больше, так что читать и слушать можно было всю жизнь без повторений. Четверть миллиона книг и несколько тысяч музыкальных произведений – все в электронной записи – терпеливо ожидали, когда их вызовут к жизни.
Гибсон сидел на галерее и подсчитывал, сколько Плеяд может различить невооруженным глазом, как вдруг что-то просвистело у него над ухом, с визгом вонзилось в стену и затрепетало, как стрела. Тут он увидел, что вместо наконечника у стрелы большая резиновая присоска, а вместо оперения длинная тонкая нить, уходящая в неизвестность. Он обернулся и обнаружил доктора Скотта, который двигался по этой нити, словно предприимчивый паук.
Гибсон задумался, что бы сказать поехидней, но, как всегда, доктор начал первым.
– Здорово, а? – сказал он. – Бьет на двадцать метров. А весит полкило. Вернусь на Землю – запатентую.
– А что это? – смиренно спросил Гибсон.
– Господи, неужели не понятно? Представьте, что вы хотите перебраться с одного места на другое. Выстрелите этой штукой в любую точку плоской поверхности и лезьте по веревке. Якорь – высший сорт!
– А разве мы сейчас плохо передвигаемся?
– Когда пробудете с мое в космосе, – мрачно сказал Скотт, – поймете, что плохо. У нас тут хоть есть за что держаться. А представьте себе, что вы должны пройти всю пустую комнату. Вы знаете, на что обычно жалуются космические врачи? На вывихи. Можно даже застрять в воздухе. Я, например, застрял на Третьей станции, в большом ангаре. Ближайшая стена была в пятнадцати метрах, и я не мог до нее добраться.
– А вы не могли плюнуть? – важно сказал Гибсон. – Я думал, так обычно выходят из затруднения.
– Попробуйте. И вообще это негигиенично. Знаете, что мне пришлось сделать? Я был, как всегда, в одних шортах. И вот высчитал, что они составляют примерно одну сотую моей массы и, если я их отшвырну со скоростью тридцати метров в секунду, я достигну стены через минуту.
– Так вы и сделали?
– Да. Но как раз в то время директор показывал жене станцию.
Надеюсь, теперь вы понимаете, почему мне приходится работать на такой посудине.
– Мне кажется, вы выбрали не свое дело, – ликовал Гибсон. – Вам надо было пойти по моим стопам.
– Насколько я понимаю, вы мне не верите, – огорчился Скотт.
– Не верю – это еще мягко сказано. Ну ладно, давайте посмотрим вашу штуку.
Скотт дал ему «штуку». Она оказалась воздушным пистолетом; к присоске была приделана длинная нейлоновая нить.
– Прямо…
– Если вы скажете; «прямо духовое ружье», мне придется констатировать эпидемию. Уже трое говорили.
– Спасибо за предупреждение, – сказал Гибсон и вернул пистолет гордому изобретателю. – Кстати, как там Оуэн? Установил связь с этим курьером?
– Нет, и вряд ли установит. Мак говорит, он пройдет в ста сорока пяти тысячах. Вот свинство! Другого космолета на Марс не будет несколько месяцев. Потому они так и хотели нас поймать.
– Занятный человек ваш Оуэн, а? – не совсем последовательно сказал Гибсон.
– Он совсем не так плох, как кажется. Не верьте, что он отравил жену. Она сама спилась, – со вкусом сказал Скотт.
* * *
Оуэн Бредли, доктор физических наук, член многих научных обществ, пребывал в унынии. Как все на «Аресе», он относился к своему делу серьезно и с жаром, хотя над ним и подсмеивались. Последние полсуток он не покидал радиорубки: он ждал, что сигналы курьера изменятся, сообщая о том, что сигнал «Ареса» принят и маленькая ракета меняет курс. Но изменений не было. В сущности, их и не могло быть – небольшой радиомаяк, который притягивал такие ракеты, обладал радиусом действия только в двадцать тысяч километров. Обычно этого хватало; но курьер был дальше.
Бредли соединился с Маккеем:
– Что нового, Мак?
– Особенно близко не подойдет. Сейчас он в ста пятидесяти тысячах километров, движется почти параллельно. Ближе всего будет часа через три – в ста сорока четырех тысячах километров. Я проиграл пари, а все мы, по-видимому, упустили курьера.
– Боюсь, что ты прав, – проворчал Бредли. – Но посмотрим, посмотрим… Я иду в мастерскую.
– Зачем?
– Хочу соорудить одноместную ракету и погнаться за курьером. У Мартина в книге это заняло бы полчаса. Иди помоги мне.
Маккей был ближе к экватору, чем Бредли, и прибыл на Южный полюс первым. Там он растерянно ждал, пока не явился Бредли, увешанный кабелем, который он взял со склада, и быстро изложил свой план.
– Надо было раньше додуматься. Но это дело хлопотное, а я, знаешь, всегда надеюсь до последнего. Наш маяк, как на беду, дает сигналы во всех направлениях. Что ему, в сущности, делать, если мы не знали, с какой стороны будет цель? Сейчас я попробую соорудить направленную антенну и запузырить туда всю мощность.
Он набросал незамысловатую антенну и объяснил все Маккею.
– Вот этот диполь – излучатель как таковой. Остальные – направляют и отражают луч. Старомодно, конечно, зато легко смастерить и свое дело сделает. Позови Хилтона, если сам не управишься. Сколько тебе надо времени?
Хотя Маккей был человек книжный, у него были поистине золотые руки.
Он взглянул на чертеж и на кипу материалов.
– Примерно час, – сказал он, принимаясь за работу. – Куда ты сейчас идешь?
– Вылезу наружу и распотрошу маяк. Как только управишься, тащи антенну к тамбуру, ладно?
Маккей плохо разбирался в радиотехнике, но достаточно хорошо понял, что задумал Бредли. Сейчас маленький маяк «Ареса» посылал сигналы во все стороны. Бредли решил направить луч только на курьера, увеличив тем самым его мощность во много раз.
Примерно через час Гибсон наткнулся на Маккея, – тот тащил по космолету клубок проводов, разделенных пластиковыми стержнями, – уставился на него и поплыл за ним к тамбуру, где нетерпелива ждал Бредли в неуклюжем скафандре с откинутым шлемом.
– Какая звезда ближе всего к курьеру? – спросил Бредли.
Маккей быстро прикинул.
– У эклиптики его нет, – проворчал он. – Последние цифровые данные у меня были… минуточку… склонение около пятнадцати градусов к северу, прямое восхождение – около четырнадцати часов. Я думаю, это будет… никак не могу все запомнить… где-нибудь в созвездии Волопаса. Да! Недалеко от Арктура. Не больше чем в десяти градусах.
Сейчас посчитаю точно.
– Для начала сойдет. В крайнем случае повожу лучом. Кто сейчас в радиорубке?
– Норден и Фред. Я им звонил, и они дежурят. Я буду держать с тобой связь.
Бредли опустил шлем и исчез в тамбуре. Гибсон с завистью смотрел на него. Он мечтал выйти в скафандре, но, сколько он ни просил Нордена, тот говорил, что это против правил. Скафандр был очень сложный, не ровен час – ошибешься, и придется устраивать похороны в не слишком пригодных для того условиях.
Когда Бредли выскользнул в космос, он не тратил времени на любование звездами. Он медленно двинулся вдоль обшивки и добрался до отодвинутой пластины. В ослепительном солнечном свете сверкала сеть проводов и кабелей; один провод был перерезан. Бредли наскоро, временно, соединил концы, удрученно качая головой: вышло неважно, половина тока пойдет обратно на передатчик. Потом нашел Арктур, направил туда луч, поводил им и включил связь.
– Ну как? – тревожно спросил он.
Из динамика послышался унылый голос Маккея:
– Никак. Соединяю тебя с ребятами.
Норден подтвердил:
– Сигналит еще, но нас не узнал.
Бредли удивился. Он был уверен в успехе; на худой конец, луч маяка должен был удлиниться раз в десять. Еще несколько минут он водил лучом. Сейчас он уже различал маленькую ракету, которая несла драгоценный, необычный груз к пределам Солнечной системы и дальше, в бесконечность.
Он снова соединился с Маккеем.
– Слушай, Мак, – быстро сказал он. – Проверь его координаты, потом иди сюда, постреляй сам. А я пойду поковыряюсь в передатчике.
Маккей сменил его, и Бредли поспешил в рубку. Гибсон и вся команда мрачно топтались у контрольного аппарата, откуда вырывался до отчаяния бесстрастный свист.
Куда делись вялые, почти кошачьи движения Бредли? Он выключал цепи одну за другой и присоединял их к распределительной доске. За несколько минут он присоединил провода к самой середине передатчика.
– Ты разбираешься в этих курьерах? – спросил он Хилтона. – Сколько времени ему нужно получать наш сигнал, чтобы свернуть к нам?
– Это зависит от его относительной скорости и от многого другого.
Так что минут десять, не меньше.
– А потом неважно, работает маяк или нет?
– Да. Как только он повернет к нам, маяк не нужен. Конечно, надо послать сигналы, когда он будет рядом, но это нетрудно.
– А сколько времени он будет сюда идти, если я поймаю его?
– Дня два, а может, и меньше. Что ты там крутишь?
– Усилители этого передатчика рассчитаны на семьсот пятьдесят вольт. Я подключаю к нему питание на тысячу вольт – вот и все. Это ненадолго, зато сердито, – мы удвоим или даже утроим мощность.
Он вызвал Маккея, который, не зная, что передатчик выключали, прилежно целился в Арктур, словно космический Вильгельм Телль.
– Эй, Мак, как ты там?
– Я совершенно окостенел, – с достоинством ответил Маккей. – Сколько ты еще…
– Сейчас начинаем. Пошло.
Бредли повернул выключатель. Гибсон ждал, что полетят искры, и был разочарован. Ничего не изменилось; но Бредли знал лучше и, глядя на шкалу, кусал губы.
Радиоволнам понадобилось полсекунды, чтоб донести сигнал до крохотной ракеты. Но прошло полсекунды и еще полсекунды – достаточно времени для ответа, – однако звук был все тот же. Вдруг посвистывание прекратилось. Все притихли. В ста пятидесяти тысячах километров от них робот разбирался в новой информации. Наверное, он минут пять собирался с мыслями; и вот что-то запищало снова, но теперь иначе:
«бип-бип-бип».
Бредли сдерживал энтузиазм команды.
– Рано, рано, – говорил он. – Помните: он должен получать сигнал десять минут подряд, чтобы изменить курс. – И тревожно посмотрел на свои приборы, прикидывая, сколько времени вытянет нагрузка.
Они продержались семь минут, но у Бредли были наготове запасные, и он подключил их секунд за двадцать. Эти, новые, еще работали, когда звук изменился снова, и со вздохом облегчения Бредли выключил маяк.
– Иди сюда! – позвал он Маккея. – Все.
– Слава Богу. Я чуть не получил солнечный удар. И руки-ноги затекли, пока я тут натягивал свой купидонов лук.
– Когда кончите радоваться, – сказал Гибсон, который наблюдал с интересом, но не все понимал, – может, вы изложите мне в нескольких отточенных фразах, как вы проделали этот фокус?
– Сконцентрировали луч и перегрузили передатчик.
– Да, я знаю. А почему вы его выключили?
– Контрольные приборы сработали, – начал Бредли тоном философа, беседующего с отсталым ребенком. – Первый сигнал сообщил нам, что он принял нашу волну, и мы поняли, что он автоматически поворачивается к нам. Это заняло несколько минут. А когда он кончил, он выключил двигатели и послал второй сигнал. Он еще на прежнем расстоянии, конечно, но повернут к нам и подойдет дня через два. Тогда я опять включу маяк. Подтянем его на километр или даже меньше.
Сзади раздался вежливый кашель.
– Простите, сэр, но я хочу вам напомнить… – начал Джимми.
Норден засмеялся:
– Ладно, заплачу. Вот ключи. Шкаф двадцать шесть. А на что тебе бутылка виски?
– Я думал продать ее доктору Маккею.
– Мне кажется, – сказал Скотт, строго глядя на Джимми, – такое дело надо отпраздновать…
Но Джимми уже не слышал – он выплыл за выигрышем.
Глава 5
– Час назад у нас был один пассажир, – сказал доктор Скотт, внося на руках, как ребенка, длинный металлический ящик, – а теперь – несколько миллиардов.
– Как по-вашему, не повредило им путешествие? – спросил Гибсон.
– Кажется, термостаты работали хорошо, все должно быть в порядке. Я уже приготовил культуру, сейчас их пересажу, пускай отдыхают до Марса.
Гибсон отправился на ближайший наблюдательный пост. У самой воздушной камеры висело длинное тело курьера, и мягкие кабели расходились от него, как щупальца глубоководного чудища. Когда радиолуч притянул ракету на несколько километров, Хилтон и Бредли взяли кабель, вылезли наружу и заарканили ее. Затем лебедки подтянули ракету вплотную.
– А что с ней теперь будет? – спросил Гибсон капитана.
– Вытащим приборы, а каркас оставим в космосе. Не стоит тратить горючее, чтобы тащить его на Марс. Так что у нас будет маленькая луна – до тех пор, пока не начнем разгоняться.
– Как собака у Жюля Верна.
– Где это? «Из пушки на Луну»? Не читал. Пробовал, правда, но не смог. Что может быть нуднее вчерашней научной фантастики? А у Жюля Верна – позавчерашняя.
Гибсон счел нужным заступиться за свою профессию.
– По-вашему, у научной фантастики нет литературной ценности?
– Вот именно! Иногда, поначалу, она приносит пользу. Но для следующего поколения она непременно становится старомодной. Вспомните, что стало с романами о космических полетах.
– Говорите, говорите, не бойтесь меня обидеть. Если боялись, конечно.
Норден говорил со знанием дела, и это не удивляло Гибсона. Если бы кто-нибудь из его спутников оказался специалистом по лесонасаждениям, санскриту или биметаллизму, он тоже бы не удивился. А кроме того, он и раньше знал, что научная фантастика пользуется большой, хотя и несколько иронической, популярностью у профессиональных космонавтов.
