Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.
      — Мать, это я! — крикнул крестьянин.
      Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.
      От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.
      В доме кто-то заворочался. Старик вошел и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: "Ничего, обойдется", а старуха требовала гнать оборвыша в шею.
      Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтобы не уснуть. Сон одолевал его.
      — Сейчас приготовлю поесть, — сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. — Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.
      — Ладно, все равно.
      Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.
      — Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе…
      — Оставь! Ни к чему это, — сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. — Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!
      — Чего ее жалеть? Старенькая. А то еще им достанется.
      — "Им" достанется не за так, а в обмен на что-нибудь.
      Старик расхаживал по кухне и сладко ворковал:
      — Ты наедайся, наедайся, а то до Синею не доберешься.
      Рисовая каша, тушеные овощи, яйца, вяленая рыба.
      Он знал, много есть опасно — расстроится желудок, так и умереть недолго, но остановиться не мог. Он отхлебнул зеленого чая, с трудом подавив в себе желание есть еще, набить желудок до отказа. Голод в нем сидел, как бес. Проклятый червь скребся не только в кишках, но и во всем теле, до кончиков пальцев.
      Послышались шаги. Мальчик машинально схватил карабин. Старик глянул искоса и процедил: "Это дочка моя!" Потом вышел во двор. Не выпуская из рук карабина, мальчик подкрался к окну. Со двора доносился голос женщины и торопливый, глухой — старика. Говорили на местном диалекте. Казалось, о чем-то спорили.
      Вдруг на миг к окну прижалось плоское женское лицо и тут же исчезло. Легкие удаляющиеся шаги затихли за домом. Тяжелой поступью в комнату вошел старик, насупленный, мрачный, но, встретившись глазами с мальчиком, деланно улыбнулся.
      — Не слушает дочка отца… Да ты ложись, ложись, поспи…
      Даже из упрямства не было сил держать глаза открытыми. Желудок отяжелел, усталость сковала ноги, руки.
      — Поспи, а я пока баньку приготовлю.
      — Какую еще баньку? — нахмурился мальчик.
      — Помыться тебе надо, смотри, какой потный, грязный.
      — Ничего не надо. Понял?
      Веки слипались сами собой. Последним усилием воли он крепко сжал одной рукой карабин, другой — пистолет и заснул тяжелым свинцовым сном там, где сидел.
      Проснулся от боли в животе: это было возмездие за обжорство. Солнце зашло, в полумраке комнаты при свете угасающего дня проступали очертания предметов. В кухне — никого, в комнате — темнота. Мальчик окликнул старика, хотел спросить, где уборная. Никто не отозвался, только в глубине комнаты заворочалась парализованная старуха.
      Мальчик, взяв карабин, поплелся во двор. Обогнул дом. Нашел отхожее место.
      "Если старик к ужину зарежет курицу, все равно буду есть. Подумаешь, понос! Идти, правда, будет нелегко, но ничего, от курятины не умирают. Куда же делся этот старик?"
      Мальчик вышел. Вдали слышался гул. Не придав этому значения, мальчик обошел дом вокруг. В пристройке горел свет. Проходя мимо, мальчик заглянул в окно. Мелькнуло что-то розовое и красное. Он задержал на минуту взгляд. На стене висели два платья: розовое и красное.
      Сидевшая перед зеркалом девушка испуганно повернула голову: сильно напудренное лицо, подведенные брови, накрашенные губы. Девушка смутилась, точно застигнутая врасплох, отвела взгляд. Она хотела улыбнуться, но при виде его сурового лица еще больше смешалась.
      В углу комнаты стояла раскрытая коробка. А в ней аккуратно сложенные вещи: пачки сигарет, лимонная эссенция, печенье. Из довольствия врага.
      — Вы… — девушка запнулась, голос у нее был хрипловатый.
      — Так вот кто сюда шляется! — прошипел парнишка.
      Девушка, точно приняв какое-то решение, крикнула:
      — Уходите! Сейчас же!!! Сегодня они не собирались приходить, но отец… мог…
      Не докончив фразы, она прислушалась.
      — Значит, ты любовница врага! — вырвалось у него.
      Он был слишком молод, чтобы делать различие между мужчинами и женщинами. Его мать покончила с собой, перерезав горло. Сестра скорее всего погибла при бомбежке. Единственное исключение он делал для солдат, попавших в плен ранеными. Ведь и с ним это могло случиться. Но женщина, позволившая врагу осквернить себя, ничего с собой не сделавшая после этого, не наложившая на себя руки… Он выхватил пистолет, сам не зная еще, решится ли на что-нибудь. Девушка побледнела, глядя, как он судорожно и бездумно ищет пальцем предохранитель. И вдруг разразилась гневом:
      — Дурак!
      Эта неожиданная вспышка заставила его отступить. Он дрожал от ярости, однако, натолкнувшись на ответную ярость, на секунду поколебался. На миг он сопоставил светлей образ матери, по его мнению идеал женщины, с этой девкой, которая, точно взбесившаяся корова, обрушила на него свой гнев.
      Вдруг послышался шум мотора. Мальчик испуганно оглянулся. Раздались выхлопы, заскрипели тормоза, и машина остановилась. Чужая, режущая слух речь смешалась с тяжелой поступью многих ног. Девушка одним прыжком очутилась в углу комнаты, схватила коробку и сунула мальчику.
      — На! Беги! — сказала она. — Леском можно пробраться в горы.
      Он побежал. Сзади раздался крик. Мальчик обернулся: возле окна пристройки стоял старик, указывая рукой ему вслед. Другой рукой старик держал за шиворот дочь и тряс ее. Прежде чем прожектор нащупал мальчика в темноте, он обернулся и разрядил пистолет. Девушка, словно мешок, осела рядом со стариком. Тут же ударила автоматная очередь. Мальчик спрыгнул в неглубокую ложбинку и пополз в сторону. Он сунул пистолет в кобуру и сдернул с плеча карабин. Сорвал гранату, подвешенную к плечу, зубами рванул предохранитель.
      — Come out!
      В промежутках между очередями автомата орали чужие, сытые глотки:
      — Не уйдешь! Стой! Сопротивление бесполезно! Выходи!
      Он знал английский настолько, чтобы разгадать значение слов, хотя у преподавателя в гимназии было скверное произношение. Не переставая ползти, мальчик на глаз измерил расстояние до солдата с прожектором. Улучив момент, когда прожектор направили в другую сторону, он размахнулся и швырнул гранату. В тот самый момент, когда прогремел взрыв, спрыгнул с небольшого обрыва и бросился бежать к лесу у подножия горы. По ту сторону холма бешено застрекотали автоматы. Добежав до леса, он юркнул в бурьян. Перевел дыхание. В животе урчало, началась резь. Коробку он где-то обронил. Голоса и выстрелы отдалились, воздух наполнился гудением насекомых.
      …Ни одного утешительного сообщения. Ни на одном участке ничего не обнаружено.
      — Участок 1805! — вызвал начальник департамента.
      Из усилителя послышался неясный голос:
      — Пока никаких новостей.
      — Поторопитесь! — приказал начальник, стиснув зубы. — Надо спешить, пока не случилось беды. Трагедия может повториться!
      — Есть спешить!
      — Людей вам подбросить?
      — Нет, обойдемся.
      Голос умолк. Начальник нервно похрустел пальцами.
      Сумасшедший продолжает нагромождать одно преступление на другое. А они даже не знали, где он, этот бешеный.
      Вдруг вспыхнул сигнальный огонек вызова. Начальник вскочил с места.
      — Важное сообщение, начальник! — объявил голос.
      Послышался нарастающий гул мотора. Парнишка уткнулся в траву. Здесь, в горах, она редкая, короткая — ничего не стоит заметить человека сверху. Он выпрямился и одним махом юркнул за выступ скалы. Из сырой расщелины выползла огромная сколопендра. Схватив ее двумя пальцами возле головы, парнишка размозжил ей голову камнем. Жаль, масла нет, из нее получилось бы отличное лекарство.
      Над головой с диким ревом пронесся темно-зеленый самолет. До него было метров пятьдесят, не больше. Выхваляется, сволочь! На крыльях четко вырисовывались белые звезды, рыло тупое, точно лоснящийся жирный иос. Самолет сделал круг над вершиной и повернул обратно. Неужели засек?
      Пролетая над горой, самолет накренился, вот-вот коснется скалы. Был виден летчик в желтом шлеме: он смотрел вниз, высунув за борт сияющее, розовое лицо. Казалось, до него можно дотянуться. Руки крепче сжали карабин. У, гад! Пальнуть бы по нему! Но если промах, тогда конец! На голой горе нигде не укроешься. Вспомнилось, как обучали стрельбе из карабина по самолетам. Можно со смеху лопнуть!.. Целься в небеса! — точно по воробьям стрелять учили…
      Самолет с авианосца педантично готовился к новому заходу. Тонкий, стройный корпус, уходящие назад, как у чайки, крылья — самолет класса «корсиа». У изгиба крыла устрашающе чернеет дуло двухдюймовой автоматической пушки, а под брюхом висит бомба килограммов на двести пятьдесят… Гад, гад, гад!.. Хоть бы один свой истребитель… Самолет, круто задрав нос и сверкнув ярким лезвием фюзеляжа, взмыл вверх, туда, где плыли перистые облака. Вдруг отчетливо донеслось пение птицы. Мальчик поднялся и сделал шагов сто к седловине вершины. В горле пересохло, кружилась голова. Стоял ясный, погожий день бабьего лета. Даже зло брало, какая тихая погода!
      Достигнув вершины, мальчик присел на камень, вытер пот, сделал последний глоток из фляги. Болел живот, все еще несло. Интересно, сколько осталось до Синею? Мальчик сдвинул брови, прикинул в уме. Он случайно взглянул за седловину — перед глазами блеснуло море. Откуда море? Верно, озеро?
      Нет. Все-таки море; чуть пониже горизонта скользил черный длинный силуэт — авианосец! Разумеется, вражеский. Все японские военные корабли, и «акаги», и «танкаку», и «секаку», и «синано», давно пущены на дно. У островов японского архипелага не осталось и следа от боевых кораблей императорского военно-морского флота, некогда приводившего в трепет весь мир. Ходили слухи, что несколько покалеченных легких крейсеров скрываются в Японском море, но их тоже потопят — это вопрос времени.
      Что за чушь! Откуда здесь море?.. Неужели он сбился с дороги? После того как его чуть не накрыли в доме крестьянина, он передвигался только с наступлением темноты. Ночи стояли безлунные, ориентироваться приходилось по звездам, но что это за ориентир в горах: мальчик постоянно сбивался с пути. Горы тянутся на восток, значит, море на юге. Что же это за море?
      Придется поискать какое-нибудь человеческое жилье и узнать. Пожалуй, на этот раз лучше припрятать карабин и прикинуться бездомным сиротой. Обидно все-таки! Прятаться в своей собственной стране! На петлицах его формы — черные эбонитовые знаки отличия, — цветок сакуры. А это значит, что он боец императорского отряда обороны. Он потрогал значок рукой и посмотрел на небо.
      Стояла осень. В воздухе носились паутинки. Кончался октябрь. Еще месяц, и все покроется инеем. Необходимо добраться до Синею раньше. Это самая гористая местность Японии. Там еще сражаются десять дивизий. Главная ставка уже давно перенесена туда, в город Нагано, и его величество там.
      — Все равно доберусь! — сказал мальчик вслух.
      Слова тут же унесло ветром. Вдруг его охватило чувство дикого одиночества. Желтые, соломенные лучи солнца, горные массивы, расцвеченные багряными кленами. И уходящая в бесконечную даль горная цепь с поблескивающим в проемах морем. И он один, сбившийся с пути, голодный, измученный, между небом и землей, на вершине какой-то безымянной горы, открытой солнцу и ветру.
      — Обнаружен! — кричал начальник департамента в трубку членам поисковой группы, рассеянным по разным участкам.
      — Всем бригадам, начиная от бригады DZ и до бригады MU включительно, переправиться на участок LSTU-3506! Остальным бригадам оставаться на местах и продолжать поиски. Как только все бригады, от DZ до MU, прибудут на место, установить взаимную связь и объявить осадное положение!
      — Докладывает бригада QV… — раздался едва слышный голос. — Участок XT-6517 реагирует на сигналы.
      — RW! Алло! RW! Окажите помощь QV! Повторяю, окажите содействие QV!
      — Говорит RW, говорит RW! Вас понял!..
      Итак, дело подвигается. В двух местах уже засекли. Интересно, есть ли еще где-нибудь? На участке LSTU обнаружили совсем случайно, благодаря сообщению внеучасткового сотрудника. Кто мог предположить!..
      Значит, надо искать всюду… Этот психопат черт знает что может натворить, если не обнаружить его самого.
      — До сих пор никак не найдут! — уже вслух проговорил начальник.
      Примерно 10 августа пронесся слух, что война проиграна. О применении нового смертоносного оружия — сверхмощной бомбы — слышали все. Об этом с осторожностью сообщалось в газетах. Говорилось, что такую же бомбу сбросили в Хиросиме, но она не взорвалась и теперь изучается военным ведомством.
      14 августа налета не было. Под палящими лучами солнца мальчики шли из общежития на завод, где производилось новое оружие. Ребята гордились, что участвуют в создании нового оружия, хотя ничего о нем не знали, кроме названия: человек-торпеда. К вечеру пошли слухи, что завтра в двенадцать часов ожидается важное сообщение и выступление по радио самого императора. Газеты подтвердили слух, и учитель с подобающей случаю торжественностью сообщил об этом ученикам.
      15 августа опять выдался жаркий день. Снова ни одного налета. Незадолго до двенадцати часов возле огромного станка в цехе собралась толпа: под станком находилось бомбоубежище, правда не очень надежное. Радиоприемник трещал, ничего нельзя было разобрать.
      В двенадцать часов две минуты голос диктора произнес:
      — Назначенное на двенадцать часов выступление его императорского величества, — тут защелкали каблуки: все вытянулись по стойке «смирно», — ввиду особых обстоятельств переносится на четырнадцать часов. Не отходите от приемников — сейчас будет передано важное сообщение.
      Все ждали. Минуты три длилось молчание, потом в приемнике снова затрещало и из него полились бравурные звуки "Песни ударного отряда": "Врагов десяток тысяч я выведу из строя и жизнь отдам взамен". Потом исполнили "Песню мобилизованных студентов" и "Марш победы".
      — Простите, что заставили напрасно ждать. Передача важного сообщения переносится на четырнадцать часов. Просим в четырнадцать часов включить радио.
      Люди взволновались. Работа не ладилась. О предстоящем сообщении высказывались самые противоречивые мнения. Учитель ходил по рядам, подгоняя мальчиков, но и это не помогало. Они вдруг поняли: работать бессмысленно. Это было страшнее всего. Сборочный цех разбомбило, токарный засыпало битым кирпичом. Правда, из литейного потоком шло литье, но в станочном не было станков: ни двенадцатифутовых токарных, ни фрезерных, ни револьверных, так что обрабатывали одну мелочь. Обработанные детали складывали прямо во дворе: ведь сборочного цеха больше не существовало.
      Передачу перенесли с двух часов на три.
      В три почему-то заиграли "Марш скорби": "Выйдешь в море — трупы в волнах…" Все растерялись. Перед тем как высочайший голос прозвучит в эфире, надлежало исполнять государственный гимн "Кимигайо".
      — Простите за вынужденное ожидание. Ввиду особых обстоятельств выступление его величества отменяется. Слушайте важное сообщение. Сегодня на рассвете во время экстренного заседания Тайного совета в результате несчастного случая погибли и получили тяжелые ранения члены кабинета министров, старейшины: премьер-министр генерал Кантаро Судзуки…
      Далее следовали имена погибших и раненых.
      — Это конец! — тихо произнес рабочий лет сорока. Он был очень бледен.
      — Погибли министр военно-морского флота Йонай, министр двора Кидо, председатель Информационного бюро Ситамура и многие другие. Остальные были тяжело ранены.
      — На заседании присутствовал его величество император, — продолжал диктор, — но благодаря милости небес высочайшая плоть не пострадала.
      Все заволновались. Самые легкомысленные восторженно закричали «бандзай», человек десять подхватили, но без воодушевления. Потом голоса стихли.
      — Полномочия премьер-министра временно взял на себя военный министр Анами. Сегодня ночью будет сформировано новое правительство… Через минуту вы услышите речи временного премьера генерала Анами, а также начальника Главного штаба военно-морских сил Тоета.
      Премьер-министр Анами заговорил скорбным голосом. Священная родина богов непобедима, послужим ей, исполним свой великий сыновний долг, дадим решительный отпор врагу на нашей территории. Подданные, сплотитесь еще теснее, будьте готовы принять смерть у подножия трона высочайшей особы его величества.
      Выступивший вслед за премьером Тоета сказал: "Для того чтобы дать врагу решительный бой, необходимо сплочение всех сил, мобилизация всех ресурсов. Все данные и расчеты свидетельствуют об обязательной победе войск его величества".
      По выступлениям можно было догадаться, что именно произошло. Не случайно ведь остался невредимым военный министр. Не случайно уцелел и император. Почти весь народ догадывался о причине происшедшего. Догадывался, о чем сказал бы в своей речи его величество. Народ, приученный не протестовать, как всегда, молчаливо принял новый кабинет министров. Народ запел "Реформа Сева". Песня эта была в моде лет десять назад. Теперь ее вспомнили и запели. Ее можно было понять двояко: и как одобрение нового правительства, и как осуждение его. Свыше был дан указ о запрещении петь эту песню. И все же нет-нет да кто-нибудь замурлычет ее в перерыве.
      16 августа возобновились бомбежки. Массированные и длительные Весь промышленный район приморья был полностью уничтожен, шесть крупнейших городов Японии, за исключением Киото, превратились в руины.
      Работать было негде. Заводов не стало.
      Ребят погнали строить укрепления на побережье. Тем временем Советская Армия ураганом пронеслась с севера на юг Маньчжурии и отрезала Квантунской армии путь к отступлению у маньчжуро-корейской границы. Через несколько дней из гимназистов сколотили особый отряд обороны империи и началась муштра. Каждому хотелось, чтобы отряд назывался «Бяккотай», но так назывался отряд юношей, выступавших за сегунат, против императора . И назвали его "Отряд черной сакуры".
      В отряд брали только добровольцев от пятнадцати до восемнадцати лет. Большей частью тут были пятнадцатилетние. Ведь им представлялась возможность принять участие в настоящей войне, с настоящим оружием.
      — Иди! — решительно сказала ему мать. — Сын военного должен быть достоин имени отца.
      В эвакуации они жили в чьем-то доме, на втором этаже. В полумраке комнаты на фоне домашнего алтаря лицо матери казалось особенно торжественным. Отец погиб на войне, не дослужившись даже до майорского чина, но зато мать была дочерью генерал-майора.
      — Сын мой, за меня ты можешь быть спокоен.
      Она достала меч, оставшийся после отца, изделие древних мастеров Сосю.
      — В критическую минуту… я думаю, ты и без меня знаешь, как тебе следует поступить с собой.
      В первом же ночном бою из восьмидесяти человек вернулись живыми семнадцать. Меч так и не пришлось ни разу вытащить из ножен: его разнесло на куски осколками снаряда. На душе полегчало, словно с нее камень свалился. К тому же этот чертов меч уже давно не воспринимался как память об отце. Видимо, еще раньше в самом мальчике что-то умерло. Единственное, что осталось в душе, — это нежелание свыкнуться с мыслью о поражении: думать об этом было слишком уж горько.
      В начале сентября между полуостровом Сацума и южным побережьем Сикоку показались американские корабли. Значительно раньше, чем их ожидали. В «нихякутока», в двести десятый день года — время, когда над Японией проносятся ураганы, уничтожающие посевы, — на корабли противника налетели истребители-смертники. Однако под защитой превосходящих воздушных сил вражеские корабли спокойно отступили на запад, затем, когда опасность для них миновала, вернулись.
      В середине сентября у города Теси появились другие корабли американцев, пришедшие с Гавайских островов. Они разделились на две группы: одна направилась в Токийский залив, другая — к берегам Идзу.
      Ребята молча смотрели, как истребитель с иероглифами «као» на фюзеляже поднялся в воздух и исчез в южном направлении. Вероятно, в этой машине, словно специально предназначенной для самоубийства, их старший товарищ, уже безразличный ко всему, шел навстречу смерти. Всякий раз с появлением в воздухе этих самолетов-смертников с авианосца противника в небо взмывало звено истребителей. И на глазах мальчишек японский сигарообразный самолет, изрыгая рыжее пламя, накренялся и падал вниз. Прежде чем он врезался в воду, раздавался взрыв, поднимался высокий столб воды.
      Иногда со стороны моря доносился еле слышный гул орудий, похожий на отдаленный гром.
      — Должно быть, бомбардировка с кораблей, — произносил кто-нибудь в окопе.
      Остальные молчали, сжавшись в комок.
      Они были вооружены карабинами устаревшего образца да двадцатью патронами. Окопы были защищены мешками с песком. Но останется ли что-нибудь от этих позиций? В какую кашу превратятся десять шестидюймовых гаубиц, пять восьмидюймовых полевых орудий да несколько станковых пулеметов и противотанковых ружей, если по ним шарахнут шестнадцатидюймовые корабельные орудия «Миссури» или "Айовы"?
      Мальчишки сидели, сжавшись в комочек, не высказывая своих опасений. Говори не говори — ничего от этого не изменится. Они утратили всякое представление о войне, о смерти, о возможных потерях, и не было у них сил думать обо всем этом. Знали одно: сегодня обед состоит из комочка риса с соевым жмыхом да двух ломтикоз горькой редьки.
      Тупо, равнодушно смотрели они, как на небесной глади поблескивали эскадрильи Б-29, направлявшиеся бомбить города. Забыв жару, усталость, голод, ребята упивались этой суровой и строгой красотой. Вдруг небо прорезала полоска белого дыма. Дым еще таял в небесной лазури, когда донесся глухой отдаленный треск и один бомбардировщик Б-29, перекувырнувшись в воздухе, стал падать. Мальчики ликовали. Кто-то сообщил, что это и есть ракетный снаряд «сюсуй». Всем хотелось узнать о нем поподробнее, но толком никто ничего не мог сказать.
      А как-то раз, когда над ними кружили вражеские самолеты с авианосца и мальчики, прижавшись к земле, сидели в замаскированном окопе, кто-то вдруг завопил:
      — Самолет задом наперед летит!
      Все посмотрели вверх. Самолет с уходящими далеко назад крыльями, с ярко-красным изображением солнечного диска на фюзеляже скользил в воздухе, почти касаясь земли. Долетев до моря, он круто взмыл вверх. Обладая преимуществом в скорости и маневренности, он в одиночку вступил в бой с звеном «грумманов» и тут же сбил двоих. На этот раз мальчики завыли от восторга. Все в один голос повторяли одно слово: "Классически!" Сбив две вражеские машины, этот невиданный самолет, словно поддразнивая врага, отказался преследовать остальные машины и исчез.
      Некоторое время только и было разговоров, что о новом самолете. Каждый день ждали его появления в воздухе. Думали, вот-вот мелькнет его быстрая стремительная тень. Но вместо этого пришли вести о флотилии неприятеля, продвигающейся на север к Суйдо.
      Как всегда, эскадрилья шла под прикрытием истребителей. Возле Суйдо навстречу им поднялись два истребителя-смертника. Вероятно, тыловой аэродром был уже основательно разгромлен.
      Все застыли в своих береговых укреплениях, когда вражеские корабли проходили мимо. Затаив дыхание, бледные от страха, смотрели они на линкоры класса «Айова», тяжелые крейсеры и суетливо вертевшиеся вокруг них эсминцы.
      "Кто же атакует вражеские корабли, какие самолеты — «сакурабана», «татибана» или "кайтэн"?" Но атаки не было: флотилия беспрепятственно прошла мимо и исчезла. Вскоре издалека донесся глухой грохот, к небу поднялось множество белых облачков. Корабли бомбардировали город О.
      Когда вражеская флотилия на обратном пути проходила мимо, с холма по ней ударило орудие. Кто-то крикнул: "Идиоты! Что делают!"
      Вытянувшись в цепь, корабли развернулись бортом к берегу. После первого же залпа двух линкоров батарея умолкла. Корабли врага, точно забавляясь, повернулись другим бортом и ударили двумя перекрестными залпами: слева направо и справа налево. Снаряды легли где-то сзади, но от взрывной волны мальчишки оглохли и ослепли. Когда они подняли свои землисто-серые лица, флотилии и след простыл. Стояла гробовая тишина. Лишь слышно было, как кто-то, не то раненый, не то тронувшийся от пережитого, заунывно плакал высоким детским голосом.
      Не успели передохнуть, как был получен приказ выступать: километрах в пятидесяти на безлюдном побережье высадился вражеский десант и теперь находился в тридцати километрах от них.
      Мальчик встал на ноги и начал спускаться по выступу седловины. Должна же где-то быть тропинка! Надо было найти человеческое жилье и набить желудок. Солнце клонилось к закату, но жара не унималась. Коснувшись ногой выступа скалы, парнишка случайно взглянул на свои башмаки и похолодел от ужаса: они вот-вот развалятся. Долго им не выдержать!
      — Второй, третий, четвертый взводы, вперед!
      — Третий взвод, в цепь!
      На холмы, возвышавшиеся по обеим сторонам белеющего шоссе, втащили станковый пулемет и противотанковое орудие. Трясущимися руками спешно строили маскировочные сооружения. Прорвав линию фронта, большой вражеский отряд пехоты продвинулся вперед и оказался в двадцати километрах от линии обороны японцев. Японский танковый батальон застрял где-то глубоко в тылу. Было неясно, зачем оказывать сопротивление противнику именно здесь, почему не отойти на более выгодные позиции, прикрывая отход артиллерией. Но так решило командование: дать бой именно здесь. Казалось, ими жертвовали, как пешками. У всех были бледные лица, воспаленные глаза. Но хуже других пришлось ребятам из второго, третьего и четвертого взводов. Они должны были окопаться у самой обочины шоссе, чтобы встретить врага гранатами. И не только бросать гранаты, но и самим бросаться в обнимку с противотанковыми минами под вражеские танки. Тощие, изможденные гимназисты спускались по откосам холма, еле волоча ноги. С их лиц градом струился пот. Что-то мягко шлепнулось: один упал, потеряв сознание. Командир взвода, старшеклассник, подбежал и ударил упавшего по лицу.
      Какое счастье, что он не попал в эти подразделения, — всего за два человека перед ним стоял последний, отобранный туда.
      У обочины показалась тень.
      — Не стрелять! — раздалась команда. — Свои!
      Еле волоча ноги, приближался отряд. От пыли и грязи люди казались черными. Даже издали было видно, что они вконец измотаны. Двух раненых несли на спине. У одного голова была перевязана окровавленным бинтом. Вдруг из последнего ряда выскочил солдат и, выбежав вперед, истошно завопил:
      — Танки!
      Несколько человек бросились на него. Но солдат продолжал отчаянно вопить:
      — Танки! Танки! Танки!
      Издалека донесся нарастающий гул. Внезапно застрекотали кузнечики и тут же умолкли. Он прижал к плечу приклад ручного пулемета и вдруг почувствовал, как под штаниной вниз по ноге поползла теплая, липкая жидкость.
      — Докладывает группа FT. Цель запеленгована!
      Долгожданная весть наконец пришла.
      — FT! Алло! FT! Слушайте внимательно! Координаты цели сообщите в Главный штаб и по всем участкам.
      — FT понял. Передаю координаты цели.
      Вскоре раздался свист вычислителей. Весь аппарат Главного штаба пришел в действие.
      — Говорит Главный штаб. Бригадам от DZ до MU направиться в помощь FT! FT! FT! Вам посланы две боевые машины. Они в пути. Сообщите свое местонахождение в течение ближайших сорока минут. Бригадам из групп Е и G, находящимся вблизи от бригады, оказать содействие в установке переключателя. Остальным продолжать поиски на своих участках.
      — DZ, MU поняли.
      — FT понял. Разрешите выслать разведывательный отряд для проверки.
      — Разрешаю. Высылайте, — сказал начальник. — Не забывайте докладывать обстановку. Переходите на прямую связь.
      Хватаясь за стволы, мальчик спускался с крутого склона, поросшего криптомериями. Глазам открылась крохотная поляна с одинокой крышей. Мальчик лег на живот и огляделся по сторонам. Там, где кончался лес, виднелась скалистая площадка. Он пополз на животе к краю обрыва. Внизу показалось несколько домишек, между которыми, петляя, бежала дорога. Перед домишками стояли палатка и два грузовика. По дороге, поднимая клубы пыли, приближалась колонна грузовиков с пехотинцами и боеприпасами. Мальчик выждал, когда грузовики поравняются с палаткой, и вынул из вещевого мешка бинокль. Этот бинокль достался ему от студента, его начальника, когда тому размозжило голову снарядом. Мальчик давно зарился на бинокль. Из-за него у них с мальчишкой из другой гимназии даже вышла потасовка. Тот тоже имел виды на бинокль, но ему так досталось, что даже вспомнить страшно. Не начнись тогда атака, мальчишка наверняка применил бы оружие. А ведь двоих ребят расстреляли за применение оружия в драке. По приказу старшего лейтенанта, этой старой развалины. В гимназии он занимался муштрой. Там над ним здорово потешались, над этим лейтенантишкой…
      В бинокль мальчик увидел немолодое багровое лицо американского офицера. Тот без умолку болтал, держа в зубах сигару.
      Потом в глаза бросилась походная кухня. Она стояла рядом с большим сараем, перед которым прохаживался часовой. Очевидно, там хранились какие-то припасы. Из сарая вышел другой солдат, без оружия. Он что-то нес, вероятно, продовольствие. Да, склад охраняется слабо, можно обойти его сзади и оттуда пробраться.
      Мальчик отполз от края обрыва и лег навзничь, дожидаясь темноты.
      Первый танк подбили одновременно двумя выстрелами из гранатомета и противотанкового ружья. Но заплатили за это гибелью второго, третьего и четвертого взводов: их в упор расстреляли снарядами и огнеметами.
      Сжав губы и захлебываясь от слез, мальчик стрелял из пулемета. Четыре танка, повернув башни, ударили из орудий по сопке. Гимназисты не кричали, сидели молча. Только некоторые вдруг выскакивали из укрытий и тут же падали. Один с оторванной рукой тихо скулил. Кричать уже не было сил.