Что– то доктор Лоусон давно молчит, подумал главный инженер. Пора бы сказать что-нибудь.
      – Все в порядке, доктор? – спросил он самым дружелюбным тоном, на какой был способен.
      Лоусон только сердито рявкнул в ответ, но недовольство его относилось к вселенной, а не к Лоуренсу.
      – Не работает, – горько ответил он. – Тепловое изображение чересчур пестрое. Вместо одной – десятки нагретых точек.
      – Остановите свой пылекат. Я переберусь к вам, посмотрю.
      «Пылекат– 2» затормозил. «Пылекат-1» подошел к нему, они остановились борт к борту. С поразительной легкостью, несмотря на жесткие доспехи, Лоуренс перескочил с одного пылеката на другой и стал позади Лоусона, придерживаясь за навес. Через плечо астронома он посмотрел на экран инфракрасного преобразователя.
      – Да уж, путаница изрядная. Но ведь все было гладко, когда вы делали свой снимок?
      – Очевидно, восход влияет. Море нагревается, и почему-то неравномерно.
      – Попробуем все-таки разобраться в этой мозаике. Так… Тут есть почти однотонные участки… Как это объяснить? Если бы знать, в чем дело, мы могли бы что-нибудь придумать.
      Том Лоусон собрался с мыслями. Хрупкая оболочка самонадеянности разбилась вдребезги о неожиданное препятствие, и он чувствовал себя прескверно. Последние двое суток почти не пришлось спать: со спутника – на Луну, затем – на пылекат, он безумно устал, и в довершение ко всему наука подвела его.
      – Объяснений могут быть десятки, – глухо произнес он. – Хотя пыль кажется однородной, возможны места с различной проводимостью. Где-то море глубже, где-то мельче, это тоже влияет на тепловое излучение.
      Лоуренс продолжал разглядывать мозаику на экране, пытаясь согласовать ее с тем, что видел невооруженным глазом.
      – Постойте, вы мне кое-что подсказали. – Главный обратился к водителю: – Какая здесь глубина?
      – А кто его знает, Море еще не промеряли как следует. Но вообще-то тут, у северного берега, очень мелко. Иногда камнями винты срывает.
      – Так мелко? Ну вот вам и ответ. Если под нами всего в нескольких сантиметрах камень, он, естественно, влияет на температуру. Десять против одного, что картина будет яснее, как только мы уйдем с отмели. Это местное явление, оно вызвано неровностью дна.
      – Может быть, вы и правы. – Том слегка ободрился. – Если «Селена» затонула, ее надо искать там, где поглубже. Но вы уверены, что здесь мелко?
      – Давайте проверим, на моем пылекате есть двадцатиметровый щуп.
      Одного колена раздвижного щупа оказалось достаточно, он уперся в дно на глубине менее двух метров.
      – Сколько у нас запасных винтов? – предусмотрительно справился Лоуренс.
      – Четыре: два полных комплекта, – ответил водитель. – Да винты резиновые, если заденут камень, летит шплинт, а лопастям ничего не делается. Согнутся – и тут же выпрямляются. За весь этот год я только три винта потерял. Недавно и у «Селены» сорвало винт, пришлось Пату Харрису выходить наружу и крепить его на место. Конечно, пассажиры поволновались…
      – Ясно, поехали дальше. Курс на ущелье. Подозреваю, что оно продолжается под пылью по дну Моря, и там глубина больше. Если я прав, ваша картинка сразу прояснится.
      Том без особой надежды следил за тем, как скользят по экрану переливы света и тени. Пылекаты шли совсем медленно, чтобы он поспевал анализировать изображение. И уже через два километра Том убедился, что Лоуренс был прав.
      Рябь и крапинки стали исчезать, беспорядочный узор тепла и холода сменялся ровной серой гладью. Было очевидно, что глубина быстро растет.
      Казалось бы, сознание того, что его прибор снова доказал свою пригодность, должно обрадовать Тома. Вышло наоборот: он думал о незримой пучине, над которой они скользили, опираясь на ненадежное, коварное вещество… Ктознает, быть может, там, внизу провалы до самого центра Луны; они могут в любой миг поглотить пылекаты, как уже поглотили «Селену»!
      У Тома Лоусона было такое ощущение, словно он шел по канату над пропастью или пробирался по узкой тропинке среди зыбучих песков. Всю жизнь его терзала неуверенность в себе, только на работе он забывал о своих колебаниях, а общаясь с людьми терялся. Опасность подстегнула затаенные страхи. Сейчас он всеми силами души мечтал о чем-нибудь твердом, надежном, прочном, на что можно опереться.
      Вот, всего в трех километрах – горы, могучие, вечные, коренящиеся в недрах Луны. Том глядел на залитые солнцем вершины с таким отчаянием, с каким человек на покорном волнам плоту посреди Тихого океана глядел бы на скользящий мимо остров…
      Хоть бы Лоуренс поскорее ушел из этого зловещего призрачного пылевого океана, причалил к безопасному берегу! Том Лоусон поймал себя на том, что шепчет:
      – Идите к горам! Идите к горам!
      Но в космическом скафандре лучше не размышлять вслух, если включено радио. За пятьдесят метров главный инженер услышал шепот Лоусона и отлично понял, в чем дело.
      Чтобы стать главным инженером половины небесного тела, нужно разбираться в людях не хуже, чем в машинах. «Я сознательно пошел на риск, – подумал Лоуренс– Похоже, что просчитался. Но без боя не сдамся. Может быть, еще удастся разрядить эту психологическую бомбу замедленного действия, прежде чем она взорвется…»
      Том не заметил, как опять приблизился второй пылекат, настолько он был поглощен своими переживаниями. Вдруг что-то тряхнуло его, да так сильно, что он ударился лбом о шлем. От боли невольно выступили слезы. Сморгнув их, Том Лоусон, в душе которого смешались ярость и странное облегчение, прямо перед собой увидел суровые глаза главного и услышал в шлемофоне гулкий голос:
      – Кончайте этот вздор. И поаккуратнее с нашим скафандром: за чистку с нас пятьсот столларов берут, да и то костюм уже будет не тот.
      – Меня не мутит…– через силу пробормотал Том, но тут же смекнул, что ему грозило что-то похуже, спасибо еще Лоуренсу за деликатность. Прежде чем он смог что-нибудь добавить, снова – теперь уже мягче – зазвучал голос инженера:
      – Никто больше не слышит нас, Том, я включил двустороннюю связь. Слушайте меня и не злитесь. Мне о вас кое-что известно. Знаю, жизнь обошлась с вами не ласково. Но v вас есть голова – очень даже неплохая голова, и нечего терять ее, поддаваться трусости. Всякий может испугаться, никто из нас не застрахован от этого, но сейчас это совсем некстати. От вас зависит жизнь двадцати двух человек. Все решится в ближайшие пять минут. Так что смотрите на экран и забудьте обо всем остальном. Положитесь на мое слово, мы вас привезем обратно в целости и сохранности.
      Не сводя глаз с потрясенного лица молодого ученого, Лоуренс – на этот раз дружески – похлопал рукой по его скафандру. И с облегчением увидел, что Лоусон постепенно приходит в себя.
      Мгновение астроном сидел неподвижно. Он овладел собой, но было видно, что он слушает какой-то внутренний голос. «О чем говорит ему этот голос? – спросил себя главный. – О том, что он частица человечества, пусть даже оно заточило его ребенком в этот отвратительный сиротский приют?… Или что есть где-то в мире человек, который проникнется к Тому теплым чувством и растопит корку льда, ожесточившую его сердце?»
      Странную картину можно было видеть в этот миг на зеркально гладкой равнине, простершейся от Гор Недоступности до самого солнечного диска. «Пылекат-1» и «Пылекат-2» напоминали корабли, застигнутые штилем среди мертвого, недвижимого моря, и водители могли только догадываться, какая драма характеров только что разыгралась. Со стороны и не поймешь, как остро стоял минуту назад вопрос о жизни и смерти людей. А двое, которые знают об этом, никому не расскажут.
      К тому же мысли обоих были уже поглощены совсем другим.
      Более нелепого положения не придумаешь: все это время, пока Лоусон и Лоуренс, позабыв о локаторе, разбирались в личных вопросах, экран терпеливо показывал то самое изображение, которое они искали.
      Когда Пат и Сью закончили учет и вышли из воздушного шлюза, пассажиры все еще мысленно находились в Англии времен реставрации. За краткой лекцией сэра Исаака на темы физики последовал, как и можно было ожидать, гораздо более долгий урок анатомии под руководством Нелл Гвин.
      Слушатели от души веселились, тем более, что Баррет великолепно передавал особенности речи героев.
      «– Поистине, сэр Айзек, вы очень мудрый человек. И все же, сдается мне, женщина могла бы многому научить вас.
      – Чему же, например, прелестная леди?
      Миссис Нелл смущенно зарделась.
      – Боюсь, – вздохнула она, – что вы целиком посвятили себя духовной жизни. Вы позабыли, сэр Айзек, что в теле тоже кроется немалая мудрость.
      – Ах, зовите меня просто Айком, – глухо произнес он, касаясь неуклюжими пальцами пуговок ее блузки.
      – Ах, нет! -. воскликнула Нелл, не останавливая, однако, его руки. – Только не здесь, не во дворце! Король скоро вернется!
      – Не волнуйтесь, моя прелестная. Карл бражничает с этим писакой Пеписом. Он нынче не покажется…»
      «Если только мы отсюда выберемся, – подумал Пат, – наш долг послать благодарственное письмо семнадцатилетней школьнице на Марсе, которой приписывают авторство этой чепухи. Она всех веселит, а это сейчас главное».
      Всех? Нет, кому-то было не до веселья. С чувством неловкости Пат заметил, что мисс Морли настойчиво старается поймать его взгляд. Вспомнив о своих обязанностях капитана, он повернулся к ней с приветливой, хотя и несколько натянутой улыбкой.
      Она не ответила на улыбку, скорее ее лицо стало еще более отчужденным. Медленно и демонстративно мисс Морли перевела взгляд на Сью, потом опять посмотрела на Пата.
      Все было ясно без слов. Они поняли ее так же хорошо, как если бы она крикнула во весь голос: «Я знаю, что вы там делали, в вашей камере!»
      Лицо Пата вспыхнуло от гнева – праведного гнева человека, которого напрасно оклеветали. На миг он словно врос в свое кресло, только кровь стучала в висках. Потом буркнул себе под нос:
      – Я ей покажу, этой старой ведьме.
      Он поднялся на ноги, наградил мисс Морли улыбкой, полной сладчайшего яда, и сказал так, чтобы слышала только она:
      – Мисс Уилкинз! А ведь я совсем забыл одну вещь. Пройдемте, пожалуйста, еще раз в камеру перепада.
      Дверь затворилась, заглушив рассказ об эпизоде, который проливал совершенно неожиданный свет на происхождение герцога Сен-Олбанского, и Сью Уилкинз с лукавым любопытством поглядела на Пата.
      – Вы видели? – спросил он, все еще кипя от ярости.
      – Что именно?
      – Мисс Морли…
      – А-а! – перебила его Сью. -Не обращайте внимания на бедняжку. Она не сводит с вас глаз с той самой минуты, как мы вышли из Базы. Вы отлично понимаете, что ее мучает.
      – Что? – смущенно спросил Пат, хотя заранее знал ответ.
      – Она… как бы это сказать… боится перезреть. Довольно распространенный недуг, признаки всегда одни и те же.
      Пути любви извилисты и прихотливы. Десять минут назад Пат и Сью вышли из камеры, согласившись быть в целомудренной нежной дружбе. Однако эта невообразимая комбинация мисс Морли – Нелл Гвин, мысль «семь бед – один ответ», да еще, пожалуй, подсознательное чувство, что в конечном счете любовь единственная защита против смерти – все, вместе взятое, поколебало их решимость. Они потянулись друг к другу, и Сью, улыбаясь, прошептала:
      – Ах, только не здесь, не во дворце!

      Главный инженер Лоуренс пристально смотрел на слабо светящийся экран, пытаясь расшифровать изображение. Как и все инженеры и ученые, он немалую часть жизни провел, разглядывая картины, нарисованные стремительными электронами, которые воспроизводили явления слишком крупные или слишком малые, слишком яркие или слишком тусклые, чтобы их мог увидеть человеческий глаз. Прошло больше ста лет, как катодная трубка подарила человеку власть над невидимым миром; он уже забыл ту пору, когда этот мир был ему недоступен.
      Инфралокатор нашел в двухстах метров от них на поверхности пылевой пустыни едва заметное тепловое пятно, образующее почти правильный, изолированный круг. Нигде больше в поле зрения прибора не отмечалось посторонних источников тепла. Правда, пятно было куда меньше того, которое Лоусон сфотографировал с «Лагранжа», но координаты совпадали. Никакого сомнения: оно самое.
      Но еще не известно, что означает это пятно… Объяснений может быть много. Скажем, здесь со дна Моря почти к самой поверхности торчит одиночный пик. Был только один способ выяснить это.
      – Оставайтесь здесь, – сказал Лоуренс– Я пойду вперед на «Пылекате-Один». Скажите мне, когда я буду точно в середине пятна.
      – Вы думаете, это опасно?
      – Вряд ли, но лучше не рисковать.
      И «Пылекат-1» медленно заскользил к загадочному пятну – столь явному для инфралокатора, но невидимому для обыкновенного глаза.
      – Чуть левее, – скомандовал Том. – Еще несколько метров… еще… есть!
      Лоуренс вперил взгляд в серую лунную пыль. Вроде такая же гладкая, как и любой другой участок Моря. Но присмотревшись, он заметил нечто такое, от чего у него холод пробежал по спине,.
      Если глядеть очень пристально (как глядел сейчас он), можно было заметить на глади Моря мелкий-мелкий узор. Этот узор двигался, поверхностный слой точно полз к пылекату, подгоняемый незримым ветром.
      Вот так штука… На Луне все необычное и непонятное настораживало; чаще всего оно означало или сулило беду. Главный насторожился. Если здесь затонуло судно, то что грозит пылекату?…
      – Лучше не подходите, – передал он на «Пылекат-2». – .
      Здесь что-то странное, я не могу понять.
      И он тщательно описал явление Лоусону. Подумав, тот почти сразу ответил:
      – Похоже на восходящую струю, говорите? Так оно и есть. Мы определили тут источник тепла. Он достаточно мощный, чтобы вызвать конвекционное течение.
      – Но откуда тепло? И при чем тут «Селена»?
      Лоуренс не мог скрыть своего разочарования. Как он и опасался с самого начала: пустая затея. Очаг радиации или же выброс нагретых газов, вызванный толчком, ввел в заблуждение приборы и заманил их в эту пустыню. Уходить отсюда, да поскорее, задерживаться опасно!…
      – Постойте-ка, – услышал Лоуренс голос Тома. – Судно со всевозможными агрегатами и двадцатью двумя пассажирами должно излучать немало тепла. Три-четыре киловатта минимум. И если пыль находится в статическом равновесии, этого может оказаться достаточно, чтобы забил ключ. Не очень– то вероятно… Но Лоуренс готов был ухватиться даже за самую тонкую соломинку. Взяв металлический щуп, главный погрузил его вертикально в пыль. Сперва он шел легко, однако по мере того, как выдвижные колена наращивали длину, сопротивление росло. И когда щуп достиг полной длины – двадцать метров, – инженеру пришлось напрячь все силы, чтобы проталкивать его дальше. Вот и верхний конец щупа исчез: ничего. Но Лоуренс и не рассчитывал на успех с первой попытки. Здесь нужен научный подход, система.
      Пять минут крейсирования взад-вперед, и на поверхности моря, через каждые пять метров протянулись белые ленты. Словно фермер прошлого, сажающий картофель, главный инженер пошел на пылекате вдоль первой ленты, орудуя щупом. Эта операция требовала большой тщательности, и дело продвигалось медленно. Лоуренс напоминал слепого, который гибким прутом нащупывает путь в темноте. Если его прут окажется слишком коротким, придется изобретать что-то еще. Но пока об этом рано думать…
      На исходе десятой минуты Лоуренс допустил промах. Он все время работал обеими руками, и вот, нажав что было мочи на верхний конец щупа, слишком сильно перегнулся через бортик пылеката, ноги вдруг сорвались, и он плашмя упал в море.
      Выйдя из камеры перепада, Пат тотчас заметил, что настроение переменилось. Книга была отложена в сторону, и в кабине шел жаркий спор, который с появлением капитана прервался. Наступила неловкая тишина. Некоторые пассажиры уголком глаза следили за Харрисом, другие подчеркнуто игнорировали его.
      – Коммодор, – сказал Пат, – в чем дело?
      – Кое-кто считает, – ответил Ханстен, – что мы не все делаем, чтобы выйти отсюда. Я объяснил, что есть только один выход: ждать, пока нас найдут. Но не все согласны со мной.
      Ничего удивительного, подумал Пат. Время идет, спасатели не появляются – естественно, что нервы сдают. Начнут требовать действий, любых действий, только не сидеть сложа руки. Противно человеческой природе бездействовать перед лицом смерти.
      – Мы уже столько раз это обсуждали, – устало сказал он. – Глубина не меньше десяти метров. Даже если бы мы могли выйти из камеры наружу, никому не под силу преодолеть сопротивление пыли и подняться на поверхность.
      – Вы уверены? – спросил кто-то.
      – Совершенно, – ответил Пат. – Вы когда-нибудь пробовали плавать в песке? Далеко не уплывете.
      – А если пустить моторы?
      – Боюсь, они не сдвинут нас с места и на сантиметр. Но хоть бы и сдвинули – мы пойдем вперед, а не наверх.
      – Надо собрать всех в кормовой части, может быть, нос приподнимется.
      – А нагрузка на корпус? – возразил Пат. – Допустим, я включу моторы – это будет все равно, что бодать кирпичную стену. Один бог знает, к чему это может привести.
      – Но ведь какая-то надежда есть. Так почему не попытаться?
      Пат поглядел на коммодора, слегка недовольный тем, что тот еще не пришел ему на помощь. Ханстен спокойно ответил на его взгляд, точно говоря: «До сих пор я управлялся, теперь ваша очередь». Что ж, справедливо. Сью была права. Пора стоять на собственных ногах, во всяком случае, показать другим, что он на это способен.
      – Слишком опасно, – решительно сказал он. – Мы можем спокойно ждать по меньшей мере еще четыре дня. Нас найдут задолго до этого срока. Зачем же идти на риск при ставке миллион против одного? Будь это наш последний выход, я бы сам сказал – да.
      Пат Харрис обвел кабину взглядом – кто возразит? И поневоле встретился с глазами мисс Морли. Да он и не пытался этого избежать. Однако ее слова неприятно поразили его.
      – Возможно, капитан вовсе и не торопится наверх. Он что– то давно не показывался, да и мисс Уилкинз тоже.
      «Ах ты, вобла сушеная, – подумал Пат. – Только потому, что ни один уважающий себя мужчина…»
      – Спокойно, Харрис! – вовремя вмешался коммодор. – Это я беру на себя.
      В первый раз Ханстен по-настоящему показал свой характер. До этой минуты он все делал незаметно и тихо или предоставлял действовать Пату. Теперь они услышали голос командира, и он звучал, точно труба на поле брани. Говорил не отставной космонавт, а коммодор космоса.
      – Мисс Морли, – сказал он, – ваше замечание нелепо и неуместно. Вас может извинить лишь тяжелая обстановка, в которой мы все очутились. Мне кажется, вы обязаны извиниться перед капитаном.
      – Я права, – упрямо возразила она. – Пусть он скажет, что это не так.
      За последние тридцать лет коммодор Ханстен ни разу не выходил из себя, не собирался срываться и теперь. Но он знал, когда полезно изобразить гнев; сейчас не худо и притвориться. Он сердился на мисс Морли, был недоволен и Патом – тот явно подвел его. Факт остается фактом: Пат и Сью действительно слишком уж долго возились с этим учетом. Иногда внешняя благопристойность не менее важна, чем безгрешное поведение. Недаром китайцы говорят: «Не останавливайся завязывать шнурки на бахче соседа».
      – Мне наплевать на взаимоотношения мисс Уилкинз и капитана, – произнес он самым грозным голосом, на какой только был способен. – Это их личное дело, и пока они честно выполняют свою работу, мы не вправе вмешиваться. Может быть, вы хотите сказать, что капитан Харрис не выполняет свой долг?
      – Гм… я этого не говорила.
      – Тогда прошу вас вообще не говорить. У нас и без того хватает трудностей, незачем создавать новые.
      Остальные пассажиры слушали их перепалку со смешанным чувством неловкости и интереса, с каким большинство людей слушает чужие ссоры. Впрочем, эта стычка затрагивала всех, так как означала первый вызов авторитету командира, первый признак того, что дисциплина поколебалась. До сих пор их маленький отряд представлял собой гармоническое единство; но вот чей-то голос обратился против старейшин племени.
      Пусть мисс Морли старая неврастеничка, она, кроме того, упрямая и настойчивая особа. И коммодор с понятным замешательством заметил, что она собирается дать ему отпор.
      Но никому не удалось узнать, что намеревалась ответить мисс Морли. В этот самый миг миссис Шастер издала вопль, мощь которого вполне соответствовала ее комплекции.
      На Луне, когда человек споткнется, он обычно успевает что-то предпринять, ведь его нервы и мышцы рассчитаны на земное притяжение, которое в шесть раз больше лунного. Но главный инженер Лоуренс стоял наклонившись, и расстояние было слишком мало. Он нырнул в лунную пыль и очутился во мраке.
      Ничего не видно, если не считать слабого свечения приборной доски внутри скафандра. Осторожно, очень осторожно Лоуренс начал водить руками в разные стороны. Рыхлая среда почти не оказывала сопротивления, но он тщетно искал какой-нибудь опоры, нельзя было даже понять, где верх, где низ.
      Отчаяние сковало все члены Лоуренса. Сердце билось часто и неровно, предвещая паническое состояние, когда человеку отказывает рассудок. Главный инженер не раз видел, как люди превращаются в кричащих, одержимых ужасом животных, и знал, что сам на пороге такого состояния.
      Мелькнула мысль о том, что лишь несколько минут назад он спас астронома от приступа безумия. Но сейчас некогда размышлять над иронией судьбы. Надо призвать остатки воли – восстановить самообладание, усмирить стук в груди, который грозит разорвать его на части.
      Вдруг в шлемофоне инженера отчетливо и громко раздался звук настолько неожиданный, что волны паники перестали захлестывать островок его сознания. Это был смех, и смеялся Том Лоусон.
      Смех тотчас оборвался, последовало извинение.
      – Простите, мистер Лоуренс, я нечаянно. Очень уж потешно глядеть, как вы болтаете ногами.
      Главный оцепенел. Страх улетучился, уступив место гневу. Он злился на Лоусона, но еще больше на самого себя.
      Ведь это же очевидно, ему не грозила никакая опасность: наполненный воздухом скафандр подобен плывущему на воде пузырю и не может утонуть. Лоуренс сразу сообразил, как надо действовать. Несколько движений руками и ногами, центр тяжести переместился – и маска вынырнула из пыли. Инженер увидел, что погрузился самое большее на десять сантиметров. И пылекат рядом, даже непонятно, как он не задел его, когда барахтался, словно выброшенный на мель осьминог!
      Стараясь соблюдать достоинство, главный взялся за бортик пылеката и вскарабкался на платформу. Говорить он пока не решался, неожиданные упражнения совершенно сбили его с дыхания, и голос мог выдать недавний страх. К тому же Лоуренс еще сердился. В былые времена, когда главный постоянно работал на воле, он бы так не оплошал. Засиделся в канцелярии… Последний раз надевал скафандр, когда проходил ежегодную комиссию, да и то в воздушном шлюзе.
 
 
      Поднявшись на пылекат, Лоуренс снова взял щуп. Постепенно улетучились последние остатки гнева и страха, и главный инженер задумался. Хотел он того или нет, но то, что произошло за эти полчаса, перебросило мостик между ним и Лоусоном. Правда, астроном рассмеялся, когда он барахтался в пыли, но зрелище, наверное, впрямь было смешное. И ведь Лоусон извинился. А давно ли казалось, что он одинаково не способен ни смеяться, ни извиняться…
      Вдруг все посторонние мысли вылетели из головы Лоу-ренса: щуп уперся во что-то твердое на глубине пятнадцати метров.

      Когда раздался крик миссис Шастер, первой мыслью коммодора Ханстена было: «Господи, только еще истерики не хватало». А через полсекунды он сам лишь величайшим напряжением воли удержался от крика.
      Снаружи доносился какой-то звук! Три дня за обшивкой шуршала пыль, и вот… Ну, конечно, что-то металлическое скребет по корпусу! В следующий миг кабина загудела от радостных возгласов. С большим трудом коммодору Ханстену удалось перекричать ликующий хор.
      – Они нашли нас! – воскликнул он. – Хотя, возможно, сами об этом не знают. Надо что-то сделать, помочь им. Пат, попробуйте включить передатчик. А мы будем сигналить ударами по корпусу судна. Напоминаю сигнал настройки в азбуке Морзе: буква «ж» – ти-ти-ти-та! Ну, все вместе!
      Сперва стук получился довольно беспорядочным, но мало-помалу установился правильный ритм.
      – Стоп! – крикнул Ханстен через минуту. – Теперь послушаем! Внимание!…
      Тишина… Жуткая, неприятная тишина. Пат выключил вентиляцию, и в кабине было слышно только биение двадцати двух сердец.
      Ничто не нарушало безмолвия. Может быть, странный звук был вызван напряжением в корпусе самой «Селены»? Или спасатели, – если это были они, – уже прошли дальше по пустынной поверхности моря?
      Вдруг опять – царапанье по обшивке. Движением руки Ханстен остановил новый взрыв энтузиазма.
      – Слушайте, прошу вас! Возможно, удастся что-нибудь разобрать.
      Несколько секунд длился скребущий звук. И снова – томительное безмолвие. Кто-то сказал негромко, разряжая напряжение:
      – Как будто трос протащили. Может быть, они тралят?
      – Исключено, – ответил Пат. – Сопротивление среды слишком велико, особенно на такой глубине. Скорее, это щуп.
      – А это значит, – подхватил коммодор, – что над нами, совсем близко – спасатели. Постучим еще. Ну-ка… все разом…
      «Ти– ти-ти-та!»
      «Ти– ти-ти-та!»
      Сквозь двойную обшивку «Селены» в пылевой пласт уходили звуки, которые сто лет назад летели в эфире над оккупированной Европой, голос рока, открывающий Пятую симфонию Бетховена.
      Пат Харрис, сидя в кресле водителя, тревожно взывал:
      – Я «Селена», я «Селена». Как слышите? Прием.
      И слушал пятнадцать нескончаемых секунд, прежде чем повторить вызов. Но эфир по-прежнему оставался безжизненным.
      На борту «Ауриги» Морис Спенсер нетерпеливо поглядывал на часы.
      – Черт возьми, – вырвалось у него. – Пылекатам давно пора вернуться. Когда была с ними последняя связь?
      – Двадцать пять минут назад, – ответил старший радист. – До очередного сеанса пять минут, независимо от того, нашли они что-нибудь или нет.
      – А вы не сбили настройку?
      – Занимайтесь своим делом, уж я как-нибудь справлюсь со своим, – отрезал радист.
      – Виноват, – ответил Спенсер, давно усвоивший, в каких случаях надо не медлить с извинением. – Это просто нервы.
      Он поднялся с сиденья, чтобы пройтись по тесной навигационной рубке «Ауриги». Больно ударился о приборную доску (Спенсер еще не привык к лунному тяготению и уже начал сомневаться, что когда-либо привыкнет) и наконец взял себя в руки.
      Хуже нет ждать, ждать, когда выяснится, будет ли «материал» для статей… Сколько денег уже потрачено, а ведь это пустяки по сравнению со счетами, которые начнут поступать, едва он даст капитану Ансону команду вылетать. Правда, тогда волнения кончатся, первенство «Интерплэнетери» будет обеспечено.
      – Вызывают, – вдруг услышал он голос радиста. – За две минуты до срока. Что-то произошло.
      – Я что-то нащупал, – раздельно произнес Лоуренс. – Но не знаю, что.
      – На какой глубине? – вместе спросили Лоусон и оба водителя.
      – Около пятнадцати метров. Отойдем метра на два вправо, попробую еще раз.
      Он вытащил щуп и погрузил его в пыль в новой точке.
      – Есть, – сообщил Лоуренс, – и на той же глубине. Еще два метра!…
      Теперь препятствие исчезло. Или ушло вглубь за пределы досягаемости щупа?
      – Здесь ничего. Проверим в других направлениях.
      Требовалось немало времени и усилий, чтобы определить очертания затаившегося в глубине предмета. Примерно такие же трудоемкие приемы применяли те, кто двести лет назад начал промерять океаны: опустят на дно груз на тросе, потом поднимают. «Жалко, – подумал Лоуренс, – что нет эхолота». Да только вряд ли звуковые или электромагнитные волны проникли бы здесь больше чем на пять метров в глубину.
      Какой же он идиот, не подумал раньше! Вот почему пропали радиосигналы «Селены». Среда, которая поглотила ее, поглощает и радиоволны. Хотя, если под ним пылеход…