В телевизионных передачах по-настоящему незабываемые кадры те, которые возникают неожиданно для всех, в том числе для операторов и комментаторов. Последние тридцать минут на плоту шла кипучая, но строго упорядоченная работа; вдруг точно произошло извержение!
      Невероятно, но факт: из Моря Жажды словно вырвался гейзер. Жюль реагировал мгновенно. Объектив телекамеры тотчас поймал столб пара, взлетевшего к звездам (режиссер потребовал, чтобы они были видны). Кверху столб расширялся – странное бледное растение… или уменьшенное подобие грибовидного облака, которое на протяжении двух поколений вселяло страх в человечество.
      Это длилось всего несколько секунд. Миллионы зрителей, оцепенев, глядели на экраны и дивились – как из безводного моря мог ударить фонтан? Внезапно гейзер опал и исчез так же беззвучно, как родился.
      Спасатели тоже ничего не слышали, но присоединяя неподатливый шланг, они чувствовали, как дрожит столб влажного воздуха. Даже если бы Пат не закрыл трубу, шланг рано или поздно удалось бы соединить с ней, сила струи была не так уж велика. Но это «поздно» могло стать «слишком поздно»… Или они уже?…
      – «Селена»! «Селена»! – закричал Лоуренс– Вы меня слышите?
      Тишина. Передатчик пылехода молчал. Главный инженер не слышал даже обычных шумов, которые всегда улавливает чуткий микрофон.
      – Соединение готово, – доложил Коулмен. – Включать кислород?
      «Ни к чему, если Харрис ухитрился привинтить бур на место, – подумал Лоуренс. – Но может, он просто чем-нибудь заткнул трубу, и напор вышибет затычку?»
      – Хорошо, – сказал он вслух. – Включайте, полное давление.
      Бам! Притянутый вакуумом к трубе «Апельсин и яблоко» шлепнулся на пол, и из отверстия вниз устремилась струя газа, настолько холодного, что его путь можно было проследить по белым вихрям сгущающегося пара.
      Минута, другая, третья… Опрокинутый гейзер гудел, но все оставалось по-прежнему. Наконец Пат Харрис зашевелился… попытался встать… струя кислорода сбила его с ног. И не то чтобы она была очень сильной, просто он был еще слабее.
      Пат лежал, подставив лицо морозному ветерку и наслаждаясь бодрящим холодом. И дышал, дышал… Через несколько секунд он уже совсем очнулся (вот только голова раскалывается от боли) и припомнил все, что произошло за последние полчаса.
      При мысли о том, как он отвинтил бур и сражался с потоком уходящего воздуха, Пат едва опять не потерял сознание. Но сейчас не время корить себя за оплошность; он жив, а это главное.
      Подняв Мекензи, точно мягкую куклу, он отнес его к животворной струе. Ее напор заметно уменьшался по мере того, как давление внутри пылехода приближалось к нормальному. Еще несколько минут, и вихрь превратится в ветерок.
      Физик очнулся сразу.
      – Где я? – спросил он не очень оригинально, озираясь вокруг. – А! Они пробились к нам! Слава богу, можно дышать. Но что со светом?
      – Не беспокойтесь, я живо налажу. Сперва нам нужно каждого поднести к трубе, чтобы они глотнули кислорода. Вы умеете делать искусственное дыхание?
      – Никогда не пробовал.
      – Это очень просто. Одну минуту, я только найду аптечку.
      Пат взял дыхательный прибор и стал показывать его действие на ближайшем пассажире; это был Ирвинг Шастер.
      – Отодвиньте язык, чтобы не мешал, просуньте трубку в горло… Теперь нажимайте вот эту грушу… медленнее. В ритме обычного дыхания. Ясно?
      – Ясно, а долго надо качать?
      – Пяти-шести глубоких вдохов, по-моему, достаточно. Нам ведь не надо их оживлять, только провентилировать легкие. Вы берете на себя носовую часть кабины, я – кормовую.
      – Но у нас один аппарат.
      Пат улыбнулся; улыбка получилась довольно бледной.
      – Обойдемся, – сказал он, наклоняясь над следующим пациентом.
      – Ах, да, – произнес Мекензи, – я совсем забыл.
      Пат вряд ли случайно подошел именно к Сью и, применяя старый, но достаточно действенный способ, принялся сам вдувать ей воздух в легкие через рот. Правда, он не стал задерживаться, как только убедился, что она дышит нормально.
      Пат уже занимался третьим пациентом (это был мистер Редли), когда снова прозвучал отчаянный призыв радио.
      – «Селена», «Селена», отвечайте!
      Он почти мгновенно схватил микрофон.
      – Я Харрис. Все в порядке. Делаем пассажирам искусственное дыхание. Больше говорить некогда, потом вызовем вас. Остаюсь на приеме. Расскажите, что делается у вас.
      – Слава богу! Мы уже отчаялись! Вы нас здорово напугали, когда отвинтили бур.
      Слушая голос главного, Пат подумал, что можно было и не напоминать ему об этом неприятном происшествии. Он и без того никогда в жизни не простит себе такого промаха. Хотя в конечном счете все обернулось к лучшему: бурная декомпрессия выкачала из «Селены» большую часть отравленного воздуха. Всего какая-то минута… А для того чтобы кабина такого объема потеряла весь воздух, труба диаметром четыре сантиметра должна поработать довольно долго.
      – Теперь слушайте, – продолжал Лоуренс– Учитывая ваш перегрев, мы охлаждаем кислород, конечно, в меру. Скажите нам, как только станет слишком прохладно или сухо. Минут через пять-десять подадим вторую трубу. И получится замкнутая система с кондиционированием взамен вашей. Второе отверстие просверлим в кормовой части «Селены», вот только подвинем плот на несколько метров.
      Пат и физик продолжали трудиться, пока не были провентилированы легкие всех пассажиров. Лишь после этого, предельно усталые, но довольные тем, что выдержали трудное испытание, они легли на пол и стали ждать, когда второй бур пронижет потолок.
      Десять минут спустя они услышали стук в обшивку рядом с переходной камерой. Отвечая Лоуренсу, Пат успокоил его: потолок в этом месте свободен, бурильщики ничего не повредят.
      – Можете не волноваться, – добавил он. – Я не трону бур, пока вы не скажете!
      Стало настолько холодно, что он и Мекензи надели верхнюю одежду, а спящих пассажиров укутали одеялами. Можно было сообщить наверх, чтобы давали теплый воздух, но Пат решил, что лучше пусть будет похолоднее. Давно ли они чуть не испеклись? К тому же низкая температура может восстановить углекислотные поглотители «Селены».
      Когда заработает вторая труба, они будут вполне застрахованы. С плота им подадут сколько угодно воздуха, да у самих еще есть примерно суточный запас. Пусть даже их плен затянется, главная опасность миновала. Разумеется, если Луна не подстроит какой-нибудь новой каверзы.
      – Что ж, мистер Спенсер, – сказал капитан Ансон. – Похоже, у вас получится неплохая передача.
      Последний час потребовал от Спенсера таких усилий, что он вымотался ничуть не меньше, чем спасатели на плоту в двух километрах под ним. Вот они средним планом на экране видоискателя. Отдыхают… Если можно отдыхать в космическом скафандре. Пятеро из них, очевидно, решили поспать немного, избрав способ не совсем обычный, но в общем-то вполне разумный: они просто-напросто легли рядом с плотом, словно резиновые куклы, погрузившись наполовину в лунную пыль. Спенсер и не подозревал, что космический скафандр обладает достаточной плавучестью, чтобы не тонуть в этом веществе. Мало того, что отдыхающая смена устроилась очень удобно – на плоту сразу стало просторнее и сподручнее работать.
      Трое, не торопясь, проверяли и налаживали аппаратуру. Особенно строго они следили за угловатой махиной воздухоочистителя и подключенными к нему пузатыми баллонами.
      Предельное фокусное расстояние позволяло показать все на экране телевизора, как с расстояния десяти метров, только что не видно стрелок приборов. Даже при среднем увеличении отчетливо различались две трубы, уходящие в толщу лунной пыли – к незримой «Селене».
      Все мирно, спокойно – не то, что час назад. И так будет, пока не доставят следующую партию снаряжения. Оба пылеката пошли обратно в Порт-Рорис; теперь там закипит работа. Инженеры и техники испытывают и монтируют оборудование, которое, как они надеются, проложит путь к «Селене». Чтобы все приготовить, нужно еще не менее суток. До тех пор, если не произойдет ничего непредвиденного, Море Жажды будет безмятежно нежиться в лучах утреннего солнца. На новые кадры для телезрителей сейчас рассчитывать не приходится.
      С расстояния полутора световых секунд в командную рубку «Ауриги» долетел голос режиссера.
      – Славно поработали, Морис, Жюль. На всякий случай записываем изображение, но наш следующий выход в эфир не раньше выпуска последних известий в ноль шесть ноль ноль.
      – Какие отклики?
      – Превосходно, блеск. И намечается еще интересный поворот. Все сумасбродные изобретатели, какие когда-либо пытались получить патент на новую скрепку, наперебой предлагают свои идеи. Мы выпустим несколько человек в шесть пятнадцать. Вот будет потеха!
      – А что, глядишь, кто-нибудь из них и придумает что-нибудь дельное.
      – Может быть, хотя вряд ли. Те, что потолковее, будут нас за сто километров обходить, когда увидят, как мы расправляемся с их коллегами.
      – А что вы задумали?
      – Все идеи будут рассматриваться вашим ученым другом, доктором Лоусоном. Мы уже репетировали, он с них живьем шкуру снимает.
      – Моим другом? -восстал Спенсер. – Да я с ним всего два раза встречался. При первой встрече извлек из него десять слов, во время второй он уснул у меня на руках.
      – С тех пор он сделал большие успехи, хотите верьте, хотите нет. Да вы сами увидите через… через сорок пять минут.
      – Мне не к спеху. К тому же меня сейчас занимает одно: что замышляет Лоуренс? Он уже выступал? Попробуйте добраться до него, пока затишье.
      – Он страшно занят, отказывается отвечать. Похоже, инженеры вообще еще не решили, как действовать. Испытывают в Порт-Рорисе всевозможные варианты, собирают снаряжение со всей Луны. Мы вам сразу передадим, как только что-нибудь узнаем.
      Морис Спенсер уже привык к этому парадоксу: часто репортер не видит общей картины, хотя бы он был в самой гуще событий. Он толкнул снежный ком – дальше лавина катится независимо от него. Конечно, Спенсер и Жюль поставляют самые важные кадры, но в целом подачу материала определяют информационные центры на Земле и в Клавии. Хоть бросай Жюля и мчись в штаб.
      Разумеется, это невозможно. Да если бы ему и удалось, он очень скоро пожалел бы об этом. Морис Спенсер чувствовал: это не только вершина его карьеры, но и поворотный пункт. Не быть ему больше спецкором; он сам себя обрек на какой-нибудь руководящий пост. Хорошо еще, если ограничатся тем, что посадят его в уютное кресло перед батареей мониторов в телестудии Клавия.

      На борту «Селены» по-прежнему царила тишина, но тишина спальной, а не покойницкой. Скоро спящие начнут просыпаться, для них наступит день, дожить до которого они уже не надеялись.
      С трудом сохраняя равновесие, Пат Харрис стоял на спинке кресла и исправлял поврежденный кабель. Слава богу, что бур попал в эту точку. Пять миллиметров левее, и замолкло бы радио; тогда все оказалось бы куда сложнее.
      – Включите третий рубильник, доктор, – попросил он, сматывая изоляционную ленту. – Как будто все в порядке.
      Вспыхнули лампы главного освещения, ослепительно яркие после алого аварийного света. И в тот же миг что-то взорвалось, да так неожиданно, что Пат от испуга сорвался со своей ненадежной опоры. Прежде чем его ноги коснулись пола, он уже сообразил: кто-то чихнул… Кажется, он перестарался, охлаждая кабину.
      Интересно, кто очнется первый? Хорошо, если Сью – можно будет поговорить без помех. Данкена Мекензи он не стеснялся; правда, Сью может рассудить иначе.
      Кто– то зашевелился под одеялом. Пат поспешил на помощь, но вдруг остановился и горестно вздохнул. Увы, всякому везению есть предел, и капитан должен выполнять свои обязанности. Пат нагнулся над щуплой фигурой, силящейся подняться на ноги, и заботливо произнес:
      – Как самочувствие, мисс Морли?
      Попасть в лапы телевидения было для доктора Лоусона и полезно, и вредно. Став телезвездой, он обрел уверенность в себе, оказалось, что мир, который Том Лоусон упорно презирал, нуждается в его знаниях и талантах. (Том не думал о том, что его могут снова забыть очень скоро – едва кончится происшествие с «Селеной»). У него появился случай доказать свою искреннюю преданность астрономии; в обществе одних только астрономов она как-то блекла. И, разумеется, доктор Лоусон был рад хорошему гонорару.
      Но программа, в которой он участвовал, была словно нарочно составлена так, чтобы подтвердить давнее убеждение Тома, что большинство людей либо негодяи, либо глупцы. И трудно винить агентство «Интерплэнет Ньюс», не устоявшее против соблазна заполнить удачным номером долгую паузу, когда на плоту не происходило ничего существенного.
      То, что Лоусон находится на Луне, а его жертвы – на Земле, техников не смущало; эта задача была давным-давно решена телевидением. Все равно программу нельзя было передавать прямо в эфир: ее записывали на ленту и вырезали паузы – те самые две с половиной секунды, которые требовались радиоволнам на путь до Луны и обратно. Участников передачи это, конечно, не выручало, но зритель, просматривая обработанную искусным редактором ленту, не ощущал никакого неудобства от того, что действующие лица были разделены расстоянием около четырехсот тысяч километров.
      В числе слушателей был и главный инженер Лоуренс. Он удобно лежал на поверхности Моря Жажды, глядя в пустынное небо. Впервые за много часов выдалась передышка, но мысли роились в голове, не позволяя уснуть. Не говоря уже о том, что Лоуренс просто не мог спать в скафандре. Да и не нужно это: первые иглу уже в пути из Порт-Рориса. Как только их доставят, он устроится с удобствами, которые и заслужены, и необходимы.
      Что бы ни говорили изготовители, больше суток в скафандре не проработаешь с полной отдачей. Причин много, и все они 6олееили менее очевидные. Взять хоть эту отвратительную «космическую чесотку», которая поражает поясницу – и другие места – после суточного заточения в гермо-костюме. Врачи уверяют, что это чисто психологическое, и многие космические эскулапы героически носили скафандр по неделям и больше, чтобы доказать это. Увы, их пример не помог искоренить недуг…
      Космические скафандры породили свой фольклор, обширный и многоликий, не всегда пристойный, с особой терминологией. Никто не знает точно, почему одна знаменитая модель семидесятых годов была названа «Железной Девой», но любой космонавт охотно объяснит, за что выпущенная в 2010 году «Модель XIV» получила имя «Камеры Пыток». Иное дело, что не всякий поверит, будто скафандр был создан женщиной-инженером с садистскими наклонностями, которая вознамерилась жестоко отомстить противоположному полу.
      Пока что Лоуренс чувствовал себя совсем неплохо. Радио доносило голоса воинствующих дилетантов, вдохновенно излагающих свои идеи. Что ж, возможно (хотя и мало вероятно), кто-нибудь из этих необузданных мыслителей и придумает что-нибудь толковое. На памяти главного такие вещи случались, и он был готов слушать предложения более терпеливо, чем доктор Лоусон, который явно никогда не научится снисходительно относиться к дуракам.
      Том Лоусон только что разгромил инженера-любителя с Сицилии, предложившего разогнать пыль с помощью соответственно размещенных реактивных авиадвигателей. Типичный случай: теоретически в этом проекте как будто нет пороков, однако подойди к нему с практической стороны – и все рушится. Пыль можно разогнать, но для этого нужен неограниченный приток воздуха. Пока доводы речистого итальянца переводили на английский язык, Лоусон быстро сделал расчеты.
      – По моим подсчетам, синьор Гузальи, – сказал он, – чтобы воздушной струей вырыть шахту нужного диаметра, надо подавать не меньше пяти тысяч тонн воздуха в минуту. Такого количества к месту работ не доставишь.
      – Э, можно собирать использованный воздух и снова пускать его в дело!
      – Благодарю вас, синьор Гузальи, – вмешался решительный голос ведущего. – Следующий – мистер Робертсон из Лондона, провинция Онтарио. В чем заключается ваш план, мистер Робертсон?
      – Я предлагаю замораживание.
      – Постойте, – возразил Лоусон, – как можно заморозить пыль?
      – Сперва пропитать ее водой. Затем опустить рефрижераторные трубы и все превратить в лед. Получится твердая масса, которую легко будет бурить.
      – Интересная мысль, – как-то неохотно признал Лоусон. – Во всяком случае, не такая вздорная, как некоторые предыдущие. Но для этого нужно очень много воды. Не забудьте, пылеход лежит на глубине пятнадцати метров…
      – Сколько это будет в футах? – спросил канадец тоном, который тотчас выдавал в нем несгибаемого представителя антиметрической школы.
      – Пятьдесят, и я уверен, что вам это известно так же хорошо, как мне. Диаметр ствола должен быть не меньше метра – по-вашему, ярд. Так, округляем: пятнадцать на десять в квадрате, на десять и… словом, пятнадцать тонн воды. Это если исключить утечку, на деле понадобится несравненно больше, возможно, около ста тонн. Как вы думаете, сколько будет весить морозильная установка со всем снаряжением?
      А он совсем не плохо справляется! Не в пример большинству знакомых Лоуренсу ученых, Лоусон сразу схватывал практическую суть и к тому же быстро считал. Обычно, когда астроному или физику нужно быстро сделать расчет, они при первой попытке ошибаются на десятки, если не на сотни. Насколько Лоуренс мог судить, у Тома Лоусона сразу получался верный ответ.
      Канадский энтузиаст замораживания все еще отстаивал свою идею, но его выключили, чтобы передать слово одному жителю Африки, который предлагал прямо противоположное средство – тепло. Установить огромное вогнутое зеркало, фокусировать солнечные лучи на поверхности лунной пыли и сплавить ее в компактную массу…
      Чувствовалось, что Лоусон с трудом держит себя в руках. Сторонник солнечной плавки оказался одним из упрямых знатоков-самоучек, которые слишком уверены в непогрешимости своих расчетов. Спор разгорелся нешуточный, но тут в ушах главного инженера прозвучал громкий голос:
      – Пылекаты идут, мистер Лоуренс.
      Главный перевернулся и сел, потом вскарабкался на плот. Если пылекаты уже видно, значит они совсем близко. Так и есть, вот Пылекат-1, и с ним Пылекат-3, совершивший трудное путешествие с Озера Жажды на Фарсайде. Поход, который сам по себе был настоящим подвигом. Но об этом подвиге знает только горстка людей.
      Каждый пылекат тащил на буксире по двое саней. Вот они подошли к плоту, и тотчас спасатели начали сгружать большой ящик, в котором лежало иглу. Лоуренс всегда с интересом смотрел, когда надували иглу, но теперь он особенно нетерпеливо ждал конца этой процедуры. (Ну, конечно, только космической чесотки ему не хватало!…) Все делалось автоматически: сорвать печать, нажать два раздельных рычага – страховка от непроизвольного включения – и ждать.
      Ожидание не затянулось. Ящик распался, и показалась тщательно сложенная серебристая ткань, которая шевелилась, словно живое существо… Однажды Лоуренс наблюдал, как, постепенно расправляя крылья, из куколки выходила бабочка. Ну, в точности!… Правда, бабочке потребовалось около часа, чтобы явиться во всем своем великолепии; иглу устанавливали за три минуты.
      Насос толчками подавал воздух, и оболочка дергалась, все больше раздуваясь. Вот уже около метра в высоту, теперь растет скорее вширь… Дошла до шва, и снова тянется вверх. Резкое движение – это расправилась переходная камера. И все это в полной тишине, хотя казалось, что должно быть слышно натужное сопение и пыхтение.
      Осталось совсем немного… Вот теперь видно, насколько метко название «иглу». Конечно, снежные домики защищали эскимосов от совсем другой (хотя и не менее враждебной человеку) среды, но форма была такая же. Сходство задач повлекло за собой и сходство конструкции.
      «Отделка» занимала гораздо больше времени, чем установка иглу. Все – койки, кресла, столы, шкафы, электронные аппараты – надо было вносить через переходную камеру. Некоторые предметы покрупнее входили еле-еле, но входили!
      Наконец радио донесло:
      – Добро пожаловать!
      Лоуренс не стал медлить. Он начал расстегивать скафандр еще во внешнем отсеке двухступенчатой камеры перепада, и как только услышал в сгущающейся атмосфере голоса из внутреннего помещения, снял гермошлем.
      Хорошо!… Можно нагнуться, повернуться, почесаться, двигаться без помех, по-человечески говорить сосвоими товарищами. В тесной душевой вода смыла с него все запахи скафандра; теперь пора и за работу. Надев шорты (в иглу одевались легко), он сел за стол, чтобы посовещаться со своими помощниками.
      Большая часть заказанных им предметов прибыла в этот заход, остальное через несколько часов доставит Пылекат-2. Пробегая глазами списки, Лоуренс почувствовал себя хозяином положения. Кислород им обеспечен, если только не будет какого-нибудь нового срыва. Правда, у них на исходе вода, но это легко поправить. Несколько сложнее будет с едой, а впрочем, достаточно придумать подходящую упаковку. Кстати, Управление столовых уже прислало шоколад, сушеное мясо, сыр и даже тонкие французские булочки – все уложено в цилиндры шириной три сантиметра. Сейчас их отправят вниз по трубам, и пассажиры сразу воспрянут духом.
      Но все это было не столь важно; главное – рекомендации его «мозгового треста», воплощенные в дюжине чертежей и лаконичном меморандуме на шести страницах. Лоуренс читал очень внимательно, время от времени кивая. Собственно, он и сам уже пришел к тому же выводу. Другого пути просто нет.
      Пассажиров можно спасти, но «Селена» совершила свое последнее путешествие.

      Похоже было, что вихрь, который вырвался через трубу из «Селены», унес с собой не только застоявшийся воздух. Вспоминая первые часы после катастрофы, коммодор Ханстен мысленно отметил, что когда прошел первоначальный шок, на корабле временами царило какое-то взвинченное, даже несколько истерическое настроение. В своих стараниях поднять дух они порой перехлестывали, сбиваясь на нарочитое веселье и чуть ли не детские потехи.
      Теперь это позади, и нетрудно понять – почему. Дело не только в том, что спасатели близко: встреча лицом к лицу со смертью изменяет человека. Трусость и себялюбие осыпались, как окалина; пришла спокойная твердость духа.
      Все это было знакомо Ханстену. Он много раз наблюдал то же самое, когда экипажи космических кораблей попадали в трудные переделки в далеких далях солнечной системы. Коммодор от природы не был расположен философствовать, однако в космосе оставалось достаточно времени для раздумий. Иногда Ханстен спрашивал себя, не потому ли человек ищет опасностей, чтобы через них прийти к сплоченности и товариществу, к которым он – пусть неосознанно – так стремится?
      Жаль расставаться со всеми этими людьми. Даже с мисс Морли, которая теперь вдруг стала обходительной и тактичной, в меру своих сил…
      Коммодор был настолько уверен в успехе спасательной операции, что уже думал о предстоящем расставании. Конечно, всякое может случиться, и все-таки, похоже, они застрахованы от неожиданностей. Как именно главный инженер Лоуренс будет извлекать их на поверхность – пока неизвестно, но он несомненно это сделает. Опасность миновала, остались только неудобства, которые вполне можно вынести.