– Знаете, доктор Морган, в чем ваше несчастье? – сказал человек в кресле-каталке. – Просто вы не на той планете.
      – По-моему, – отпарировал Морган, – это относится и к вам.
      Министр финансов Народного Марса (Кларк употребляет русское слово «народный». – Ред.) понимающе улыбнулся.
      – Ну, я-то здесь всего на неделю. Скоро Луна, нормальная тяжесть.
      Конечно, я мог бы и ходить, если нужно, но колеса, по-моему, лучше.
      – А зачем вам вообще прилетать на Землю?
      – Иногда необходимо самому находиться на месте событий. Вопреки распространенному мнению, связь – еще далеко не все. Морган кивнул: министр прав. Нет числа случаям, когда структура какого-то материала, ощущение камня и почвы под ногой, запах леса, брызги воды на лице были жизненно важны для его проектов. Возможно, когда-нибудь даже это научатся передавать по радио. Но нужно остерегаться подделок.
      – Если вы прилетели специально ради меня, – сказал Морган, – я очень польщен. Но не предлагайте мне работу на Марсе. Я рад отставке: теперь я иногда вижусь с родными и друзьями и не собираюсь начинать все сначала.
      – Но вам всего пятьдесят два. Как вы сможете без работы?
      – Дел сколько угодно. Меня всегда интересовали древние инженеры – римляне, греки, инки, – но никогда не было на них времени. Мне предлагают курс во Всемирном Университете, предлагают написать учебник по новейшим методам строительства. Я мог бы развить некоторые свои идеи…
      – Но все это не то. Рано или поздно вам надоест писать и говорить. Вы творец, доктор Морган. Один из тех людей, которые счастливы, лишь когда создают мир своими руками.
      Морган не ответил. Стрела попала в цель.
      – А как вы отнесетесь к тому, что мы очень интересуемся космическим лифтом?
      – Скептически. К вам я уже обращался. Мне ответили, что идея превосходна, но средства пока нужны для развития Марса. Как обычно: с радостью поможем… когда помощь уже не будет нужна.
      – Это было год назад, сейчас все изменилось. Теперь мы за строительство лифта. Но не на Земле. На Марсе. Интересно?
      – Да. Продолжайте.
      – На Марсе притяжение втрое меньше, чем здесь. Синхронная орбита ниже в два раза. Наши подсчитали, что строительство системы на Марсе обойдется на порядок дешевле.
      – Вполне возможно.
      – Это не все. Несмотря на разреженную атмосферу, ураганы на Марсе бывают. Но у нас есть недоступные для них горы. Шри Канда – всего лишь жалкий пятитысячник. Наш Монт Павонис, находящийся точно на экваторе, поднимается на 21 километр. И никаких монахов… А Деймос, как вы помните, расположен всего в трех тысячах километров над стационарной орбитой, так что мы уже имеем несколько миллионов мегатонн как раз там, где нужен противовес.
      – Но Земле нужен лифт, – сказал, помолчав, Морган. – Вы знаете почему.
      Зачем он Марсу?
      – Вы слышали о проекте «Эос»? О плане возрождения Марса?
      – Знаю. Вы хотите растопить полярные шапки?
      – Именно так. Если это удастся, увеличится плотность атмосферы. Можно будет обходиться без скафандров, в дальнейшем воздух станет пригодным для дыхания. Появятся реки, небольшие моря, а потом и растительность. Через два века Марс превратится в райский сад. Это единственная планета, которую может преобразовать современная техника.
      – Ясно. Но при чем здесь лифт?
      – Потребуется поднять на орбиту несколько мегатонн. Чтобы разогреть Марс, нужны зеркала в сотни километров диаметром. Когда льды растают, они будут поддерживать нормальную температуру.
      – Разве нельзя добыть сырье в ваших копях НА астероидах?
      – Кое-что – несомненно. Но лучшие зеркала для таких целей изготовляют из натрия, а в космосе он редок. Удобнее воспользоваться соляными залежами Тарсиса. К счастью, они расположены рядом, у самого подножия Павониса.
      – Что ж, все это очень интересно, – сказал Морган, – но вы, возможно, не понимаете, что предстоит большая работа в самых разных областях. Промышленное производство суперволокна, проблемы надежности и контроля… Я мог бы продолжать весь вечер.
      – Не надо. Мы не выжили бы на Марсе, если бы не обращали внимания на мелочи. Наши инженеры ознакомились со всеми вашими отчетами и предлагают провести модельный эксперимент. Он решит многие технические вопросы и докажет принципиальную осуществимость проекта.
      – А что здесь доказывать?
      – Я с вами согласен. Но наглядная демонстрация, как ни удивительно, изменит многое. Соорудите минимально возможную систему – просто проволоку с грузом в несколько килограммов. Спустите ее с орбиты на Землю. Если система сработает здесь, то на Марсе и подавно. Затем поднимите по ней что-нибудь наверх, и все увидят, что ракеты устарели. Эксперимент обойдется сравнительно дешево, даст практический опыт и, как нам кажется, избавит от многолетних споров.
      – Да, вы действительно все обдумали. Когда вам нужен ответ?
      – Честно говоря, сейчас. Но, в конце концов, дело терпит.
      – Хорошо. Направьте мне все ваши материалы. Свое решение я сообщу через неделю, самое позднее.
      – Благодарю. Вот мой номер. Можете связаться со мной в любое время.
      Моргая ввел идентификатор министра в память своего коммуникатора. Но, пожалуй, он уже и так все решил.
      Если в расчетах марсиан нет существенной ошибки – а она маловероятна, – его безделью конец. Морган знал за собой это: на сравнительно пустяковые шаги он решался с трудом, но в поворотные моменты жизни не колебался ни секунды. И почти никогда не ошибался.
      Когда министр укатил в своем кресле – ему предстоял долгий путь в Порт Спокойствия через Осло и Гагарин, – Морган обнаружил, что не в состоянии заниматься делами, запланированными на этот длинный северный вечер. Мысли его лихорадочно зондировали неожиданно изменившееся будущее. Безнадежно вздохнув, Морган встал из-за стола и вышел на веранду. Было безветренно, холод совсем не мешал – был скорее бодрящим. Небо сверкало звездами, и желтый серп Луны опускался навстречу своему отражению в фиорде, таком темном и неподвижном, что его вода казалась полированным черным деревом.
      Где же Марс? Морган, к стыду своему, понял, что не знает даже, виден ли он сегодня. Скользя взглядом вдоль всей эклиптики, от Луны до ослепительной Венеры и дальше, он не находил в россыпях небесных алмазов ничего похожего на красную планету. Удивительно – совсем скоро он, который никогда не был дальше лунной орбиты, будет любоваться великолепными пунцовыми ландшафтами и крошечными марсианскими лунами, быстро сменяющими фазы… В этот момент его мечта рухнула. На мгновение Морган прирос к месту, затем кинулся обратно в отель, позабыв о красоте ночи. Вскоре он уже стоял в кабине связи с глобальным информационным центром, один на один со всеми человеческими знаниями.
      В студенчестве Морган выиграл не одно соревнование по скоростному поиску информации, первым отвечая на запутанные вопросы, составленные изобретательными до садизма судьями. («Каково было количество атмосферных осадков в столице самого маленького государства в день, когда в бейсбольном матче студенческого первенства было набрано наибольшее число очков?» – этот вопрос Морган вспоминал с особенной нежностью.) Его сноровка с годами еще увеличилась, к тому же сейчас он задавал совершенно прямой вопрос. Через тридцать секунд дисплей выдал ответ.
      Морган с минуту смотрел на экран, затем недоуменно покачал головой.
      – Этого они проглядеть не могли, – пробормотал он. – Но как же они выкрутятся?
      Морган нажал кнопку «бумажная копия» и забрал тонкий листок в комнату, чтобы как следует его изучить. Но что изучать? Проблема была ужасающе очевидной. Неужели Морган просто не видит столь же очевидного решения? Тогда поднять вопрос – значит выставить себя на посмешище. Однако другого выхода нет…
      Морган взглянул на часы, полночь уже миновала. Но откладывать нельзя.
      К облегчению Моргана, министр сразу ответил.
      – Надеюсь, я вас не разбудил? – сказал Морган не совсем искренне.
      – Нет, мы вот-вот приземлимся в Гагарине. В чем дело?
      – В десяти тератоннах, движущихся со скоростью два километра в секунду.
      Ваша внутренняя луна, Фобос. Этот космический бульдозер будет проходить в районе лифта каждые одиннадцать часов. Я не делал точных подсчетов, но раз в несколько дней столкновение неизбежно.
      На другом конце линии воцарилось молчание. Наконец министр произнес:
      – Этот вопрос мог прийти в голову даже мне. Значит, у других есть и ответ. Возможно, придется отодвинуть Фобос.
      – Он слишком тяжел.
      – Я должен связаться с Марсом. Запаздывание сигнала сейчас двенадцать минут. Ответ будет в течение часа.
      «Да, – подумал Морган. – И пусть он будет хороший… раз уж я берусь за эту работу».

      Ближе к вечеру, когда жара спала, преподобный Паракарма начал спуск. К наступлению ночи он достигнет верхнего приюта для пилигримов, а на следующий день вернется в мир людей.
      Маханаяке Тхеро его не удерживал и никак не показал своих чувств. Лишь произнес нараспев:
      – Все на свете преходяще, – попрощался и благословил.
      Преподобному Паракарме, которого некогда звали доктор Чом Голдберг и скоро снова будут так звать, было бы очень трудно объяснить мотивы своего поступка. Но он знал, что делает правильно.
      В монастыре Шри Канды он нашел душевный покой, но этого оказалось мало. Его математический ум не мог смириться с неопределенным отношением ордена к богу: равнодушие к вопросам веры казалось ему хуже откровенного неверия. По-видимому, в жилах Голдберга текла кровь раввинов. Подобно многим своим предшественникам, Голдберг-Паракарма искал бога при помощи математики; его не смущало открытое Куртом Геделем существование недоказуемых теорем, которое потрясло научный мир в начале XX века. Он не понимал, как можно рассматривать глубокое и прекрасное в своей простоте равенство Эйлера: e/i+1 = 0, не задаваясь вопросом о том, чей необъятный интеллект создал вселенную. В свое время Голдберг прославился новой космогонической теорией, которая просуществовала десять лет, прежде чем ее опровергли, и был провозглашен вторым Эйнштейном. Но главное было не это. Он сумел получить выдающиеся результаты в метеорологии и гидродинамике, которые давно уже считались мертвыми, не таящими неожиданностей науками. Сейчас его данный свыше талант вновь пробудился, предстоит колоссальная работа, а нужных для нее орудий нет, в стенах монастыря Шри Канды. И вот, как новый Моисей, несущий с горы законы, которым суждено изменить судьбы людей, преподобный Паракарма спускался в мир, покинутый им 10 лет назад. Он был слеп к красотам земли и неба, окружавшим его, ибо они не могли сравниться с той, лишь одному ему доступной красотой, которую он видел мысленным взором в армии уравнений, проходящих победным маршем у него в голове.
      Гидродинамика и микрометеорология. Голдберг не напрасно занимался этими науками. Он даже не испытывал уже острой враждебности к Ванневару Моргану. Сам того не подозревая, инженер «включил зажигание», он тоже был, пусть слепым, но орудием бога. Он проиграл дело, но Шри Канда еще под угрозой: суд всегда может пересмотреть свое решение. Значит, храм нужно защищать. Любыми средствами. А вернет ли Голдберга судьба под безмятежный монастырский кров или нет, не имеет значения.
      Храм надо спасти, и спасет его он, Голдберг. Так будет, ибо так предначертано.

      – Да, я бы мог догадаться, – сказал министр, – что это есть в одном из тех приложений, которые я никогда не читаю. Но ладно. Вы познакомились со всеми материалами, и я жду ответа. Меня, честно говоря, эта проблема ужасно беспокоит.
      – Решение гениально простое, – сказал Морган. – Я обязан был найти его сам.
      «И нашел бы… со временем», – сказал он себе без всякой ложной скромности. Мысленно он опять видел смоделированную компьютером колоссальную систему, подобную струне космической скрипки, по которой с Земли «а орбиту и обратно идут низкочастотные колебания. На эту картину накладывался в тысячный раз прокрученный по памяти фильм о танцующем мосте. Вот и все необходимые ключи.
      – Фобос пролетает мимо башни каждые одиннадцать часов десять минут, но, к счастью, движется немного в другой плоскости. Поэтому на большей части витков он минует башню, а моменты столкновений легко предсказать с точностью до миллисекунды. Пойдем дальше. Лифт, как всякое сооружение, не является абсолютно жесткой системой. У него есть собственные колебания, частота которых рассчитывается так же безошибочно, как орбиты планет. Ваши инженеры предлагают «настроить» лифт так, что собственные колебания, которых все равно не избежать, уберегут его от встречи с Фобосом. Каждый раз, когда спутник грозит столкновением, башни на месте не будет – она уйдет на несколько километров от опасной зоны.
      На другом конце линии воцарилось долгое молчание.
      – Мне не стоило этого говорить, – произнес наконец министр Народного Марса, – но у меня волосы встали дыбом. Морган рассмеялся.
      – Конечно, если излагать упрощенно, это напоминает… – как это у вас говорят? – да, русскую рулетку. Но мы имеем дело с точно предсказуемым ритмом. Мы всегда знаем, где Фобос, и можем управлять смещением башни, выбирая нужный режим движения грузов.
      Морган замолчал. Внезапно ему в голову пришло сравнение, такое точное и вместе с тем столь неожиданное, что он чуть не расхохотался. Морган снова очутился в Такомском ущелье у танцующего моста, но на этот раз – в мире фантазии. Под мостом в строго определенный момент должен пройти корабль. К несчастью, его мачта на метр выше, чем надо. Ничего страшного. Перед появлением корабля по мосту нужно пустить несколько тяжелых грузовиков с интервалами, подобранными так, чтобы возбудить его резонансную частоту. Вдоль моста от устоя к устою прокатится легкая волна, пик которой совпадает с моментом, прохождения судна…
      – Я вам верю, – сказал министр. – Правда, у нас говорят так: «Доверяй, но проверяй». Так вот, прежде чем воспользоваться лифтом, я обязательно попрошу кого-нибудь проверить, где находится Фобос.
      – Да? А ваши талантливые ребята – судя по их технической дерзости, они действительно молоды – хотят использовать критические моменты как приманку для туристов с Земли, Они считают, что можно взимать дополнительную плату за вид на Фобос, пролетающий на расстоянии вытянутой руки со скоростью сверхзвукового авиалайнера. Неплохой аттракцион, согласны?
      – Возможно. Но как бы то ни было, я рад слышать, что решение есть. И, как мне показалось, вам понравились наши инженерные таланты. А когда мы узнаем ваш окончательный ответ?
      – Хоть сейчас, – сказал Морган. – Когда, приступаем к работе?

      Обычно эта орхидея расцветала с приходом юго-западных муссонов, но сейчас она их опередила. Любуясь в теплице замысловатыми розово-сиреневыми цветами, Йохан Раджасинха вспомнил, как в прошлом году был застигнут проливным дождем, когда рассматривал первые бутоны, и был вынужден просидеть здесь с полчаса.
      Раджасинха с тревогой взглянул на небо: нет, сегодня ему дождь не грозит. Стоял прекрасный день. В вышине, смягчая палящий зной, плыли легкие ленты облаков. Но что это? Как странно…