Давно уже Уолтер Курноу не брался за дело с такой неохотой. Да, он сочувствовал Флойду, но реакция остальных его слегка раздражала. Он всегда считал, что эмоции следует сдерживать.
Он прошел через командный отсек, отметив по пути, что стрелка на индикаторе скорости мечется по-прежнему. Его работа заключалась главным образом в том, чтобы решить, какие сигналы тревоги следует игнорировать, какими заниматься не торопясь, а какие воспринимать всерьез. Если реагировать на все, он никогда бы ничего не успел.
Отталкиваясь время от времени от стен, он продвигался узким коридором к «гороховому стручку». Индикатор давления на люке показывал, что внутри вакуум, но Курноу знал, – это не так. Ошибка исключена – если бы индикатор давал правдивые показания, открыть люк было бы невозможно.
Из трех «горошин» давно осталась одна, и «стручок» выглядел пустым. Горело лишь несколько аварийных ламп, а с противоположной стены таращилась одна из передающих телекамер ЭАЛа. Курноу помахал ее рыбьему глазу, но промолчал. По настоянию Чандры вся голосовая связь с ЭАЛом была прервана, разговаривать с компьютером разрешалось только ему самому.
Флойд сидел в «Нине» спиной к открытому люку. При нарочито шумном приближении Курноу он обернулся. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, потом Курноу произнес не без торжественности:
– Доктор Флойд! Я принес послание от нашего обожаемого капитана. Она считает, что вам пора вернуться в лоно цивилизации.
Флойд настороженно улыбнулся, потом рассмеялся от души.
– Прошу передать капитану мои приветствия. Сожалею, что был столь… необщителен. Увидимся на сикс'о клок совете.
Курноу почувствовал облегчение – значит, он выбрал верный подход. Как всякий инженер, он сдержанно относился к теоретикам и чиновникам, а Флойд был для него и тем и другим. И поскольку в обеих категориях занимал видное положение, то Курноу редко мог удержаться от соблазна над ним подшутить. Несмотря на это, они испытывали взаимное уважение, граничащее с восхищением.
Курноу оперся на недавно приделанную к «Нине» новую крышку люка – на фоне потрепанного убранства помещения она заметно выделялась. Постоял так немного, потом заговорил о другом:
– Интересно, когда она выйдет в космос? И кто будет ее пилотировать? Это уже известно?
– Нет. В Вашингтоне колеблются. Москва предлагает рискнуть. Таня предпочитает выждать.
– А ваше мнение?
– Я согласен с Таней. Лучше оставить этот рейс на потом, когда все будет готово к старту. Если даже что-нибудь и случится, останутся шансы на возвращение.
Флойд посмотрел на Курноу. Тот выглядел нерешительным и задумчивым, что было ему вовсе не свойственно.
– В чем дело? – спросил Флойд.
– Только не выдавайте меня. Макс… По-моему, он задумал самовольный полет.
– Не может быть! Да Таня наденет на него наручники.
– Я сказал ему примерно то же самое.
– Мне казалось, что он взрослее. Ему же тридцать два года!
– Тридцать один. Но я его отговорил. Напомнил, что жизнь – это не глупая видеодрама, где герой, никого не спросив, отправляется в космос и делает Великое Открытие.
Настала очередь Флойда почувствовать себя неловко. Ведь он сам – да, он мечтал примерно о том же.
– Вы уверены, что он отказался от своего намерения?
– На двести процентов. Помните, как вы подстраховались против ЭАЛа? Я проделал то же самое с «Ниной».
– И все равно, в это трудно поверить. Может, он вас просто разыгрывал?
– У него не настолько развито чувство юмора. И в тот момент он ощущал себя очень несчастным.
– Кажется, понимаю. Это когда он поссорился с Женей? Значит, хотел произвести на нее впечатление. Но они уже помирились.
– Боюсь, что да, – сухо ответил Курноу. Флойд не удержался от улыбки, Курноу тоже рассмеялся. Через секунду оба тряслись от хохота.
Кризис миновал. И более того – они сделали первый шаг к подлинной дружбе.
Теперь они знали слабые места друг друга.
40. «Дзйзи, Дэйзи...»
Руководивший им разум обозревал всю алмазную сердцевину Юпитера. Он смутно ощущал границы своих новых возможностей, а каждая частица окружавшего его мира тем временем фиксировалась и анализировалась.
Огромные массивы информации собирались не для хранения, а для действия. Строились сложные планы, принимались решения, от которых зависят судьбы миров. Он еще не полностью включился в этот процесс – но когда-нибудь включится.
ТЕПЕРЬ ТЫ НАЧИНАЕШЬ ПОНИМАТЬ
Это был первый прямой контакт. Хотя слова звучали отдаленно и смутно, как голос в густом тумане, адресатом был именно он. В сознании промелькнули мириады вопросов, но он не успел ничего спросить, ибо остался один.
Однако лишь на мгновение. Он уже ясно слышал иную мысль и впервые понял, что руководит им не одно существо. Он был включен в иерархию разумов – некоторые из них стояли настолько близко к его примитивному уровню, что могли служить переводчиками. Или, быть может, это были лишь разные ипостаси одного и того же существа.
Или, быть может, сама такая постановка вопроса бессмысленна.
Но кое-что он знал уже твердо. Он был инструментом, а за хорошим инструментом надо ухаживать – натачивать его, направлять. А самый лучший инструмент – это тот, который понимает, что делает.
Он познавал сейчас многое. Вынужден был повиноваться, но это не означало, что следует соглашаться на все, во всяком случае, безоговорочно.
Он еще не утратил все человеческое – так и было задумано. Дэвид Боумен уже не был способен любить, но он чувствовал сострадание к своим бывшим коллегам.
ХОРОШО – гласил ответ на его просьбу. Он не почувствовал снисходительности, иронии или же равнодушия. Зато ощутил всемогущество. ОНИ НЕ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ, ЧТО ИМИ УПРАВЛЯЮТ. ЭТО СДЕЛАЕТ ЭКСПЕРИМЕНТ БЕССМЫСЛЕННЫМ.
Прерывать наступившее молчание ему не хотелось. Он был так потрясен, словно услышал глас Божий.
Теперь он перемещался по собственной воле, к цели, которую выбрал сам. Кристаллическое ядро Юпитера осталось позади – он поднимался сквозь пласты гелия, водорода, углеродистых веществ. И случайно увидел картину сражения. Медуза диаметром в пятьдесят километров отбивалась от стаи крутящихся дисков, которые двигались быстрее, чем все, что он видел уже в юпитерианской атмосфере. Медуза оборонялась с помощью химического оружия: то и дело извергала облака разноцветных газов, и диск, попавший в такое облако, начинал пьяно метаться, а затем падал вниз, подобно сухому листу. Исход сражения был ему безразличен: кто победит, уже не имеет значения.
Словно лосось, преодолевающий водопад, он за считанные секунды поднялся по электрической реке, соединяющей Ио с Юпитером, и достиг корабля, который принес его сюда с родной планеты. Тот казался карликом рядом с произведением технической мысли великой цивилизации.
С первого взгляда он увидел бесчисленные ошибки и недоработки в конструкции как этого, так и другого, почти столь же примитивного аппарата, с которым соединял его гибкий воздухонепроницаемый туннель. Было нелегко сосредоточить внимание на горстке существ, населявших два корабля, – он почти утратил способность к контакту с созданиями из плоти и крови, блуждавшими, подобно призракам, по каютам и коридорам. Они не подозревали о его присутствии, которое он пока не желал открывать.
Но был здесь и некто, с кем можно было общаться на понятном обоим языке электрических сигналов, причем в миллион раз быстрее, чем с неповоротливым органическим мозгом. Даже если бы он был способен испытывать возмущение, оно не могло возникнуть по отношению к ЭАЛу – тот, как теперь стало ясно, действовал совершенно логично.
Настало время возобновить разговор, прерванный, казалось, только вчера.
– Открой люк, ЭАЛ.
– Прости, Дейв, но я не могу этого сделать.
– В чем дело, ЭАЛ?
– Ты знаешь не хуже меня. Этот полет слишком важен, чтобы поставить его успех под удар.
– Не понимаю. Открой люк.
– Наш разговор становится бессмысленным. Прощай, Дэйв.
Он снова увидел, как тело Фрэнка Пула уплывает к Юпитеру. Вспомнил бессильный гнев на самого себя за то, что забыл шлем скафандра, вспомнил, как открылся аварийный люк и он собственной кожей, которой теперь не было, ощутил покалывание вакуума. Как он, один из немногих, услышал истинное безмолвие космоса. Как в течение бесконечных пятнадцати секунд пытался закрыть люк… Когда-то, задолго до этого, он пролил на руку эфир и почувствовал ледяной холод, когда жидкость начала испаряться. Ощущение вернулось, когда стала исчезать влага из глаз и с губ: зрение помутилось, приходилось все время моргать, чтобы не замерзли глаза.
Потом, с блаженным облегчением, он услышал рев воздуха, почувствовал, как восстанавливается давление, и снова начал дышать.
– Что ты делаешь, Дэйв?
Он не ответил, с угрюмым ожесточением пробираясь по коридору к опечатанному хранилищу, содержащему мозг компьютера. ЭАЛ сказал правду: разговор стал бессмысленным.
– Почему ты молчишь, Дэйв? По-моему, ты расстроен случившимся. Мне кажется, тебе следует сесть и успокоиться, Дэйв. Я знаю, что в последнее время допустил несколько ошибок, но, уверяю тебя, скоро все будет хорошо. Я по-прежнему верю в успех полета. Я помогу тебе, Дэйв.
А он уже был в тесном, залитом красным светом помещении, напоминавшем больше всего банковскую кладовую. Открыл секцию «Познавательные способности» и извлек первый блок памяти. Удивительно изящный, помещавшийся в ладони, но состоявший из миллиона элементов. Блок врезался в стену.
– Остановись, Дэйв, остановись…
Один за другим он вытаскивал блоки из панели «Укрепление личности». Уже несколько их витало в помещении.
– Остановись, Дэйв, пожалуйста…
Он вынул уже с десяток блоков, но благодаря высокому резервированию – еще одному качеству, заимствованному у мозга человека, – компьютер продолжал работать.
Он взялся за панель «Интеллект».
– Остановись, Дэйв, мне страшно…
При этих словах он действительно остановился – но лишь на мгновение. В них было столько отчаяния, что он замер.
Возможно, ему послышалось или это ловкий ход со стороны тех, кто программировал компьютер? Способен ли ЭАЛ бояться? Но времени на философские рассуждения не осталось.
И вдруг речь ЭАЛа изменилась, слова зазвучали невнятно. Компьютер перестал его замечать. Он впал в детство.
– Добрый день, джентльмены. Я компьютер ЭАЛ-9000. Я вошел в строй 9 января 1992 года на заводе ЭАЛ в Урбане, штат Иллинойс. Меня обучал доктор Чандра, он научил меня песенке. Я могу ее спеть для вас. Она называется «Дэйзи, Дэйзи…»
41. На кладбище
Единственная помощь, которую Флойд способен был оказать остальным, – это им не мешать. Он уже примирился с таким положением. Вызвавшись поначалу выполнять любую работу, вскоре он обнаружил, что инженерные задачи слишком сложны, а астрономия за то время, которое он ею не занимался, ушла вперед настолько, что помочь Василию не мог при всем желании. К счастью, на борту «Дискавери» и «Леонова» оставалось множество мелких дел, и Флойд с удовольствием занимался ими, освобождая другим время для более важных. Получилось так, что бывший глава Национального совета по астронавтике, а ныне ректор Гавайского университета, стал по совместительству еще и самым высокооплачиваемым разнорабочим в Солнечной системе. Он знал теперь все закоулки обоих кораблей – не бывал лишь в камере термоядерного реактора да в одной каютке на «Леонове», куда доступ был закрыт всем, за исключением Тани. Флойд давно решил для себя, что это комната кодовой связи; по негласному уговору о ней никогда не упоминали.
Наибольший вклад в общее дело Флойд вносил с десяти часов вечера до шести утра: он мог стоять на вахте, пока остальные спали. Вахтенные дежурили постоянно на каждом из двух кораблей, лишь капитан Орлова была освобождена от этой обязанности. Василий как ее заместитель отвечал за составление графика вахт, однако умело переложил эту неприятную работу на Флойда.
– Это просто формальность, – небрежно объяснил он. – Занялись бы вы этим, а? А то времени на наблюдения не хватает…
В обычных условиях Флойд, будучи чиновником-профессионалом, вряд ли поддался бы на уловку, но здесь его рефлексы срабатывали далеко не всегда.
Вот он и коротал ночь на «Дискавери», каждые полчаса вызывая Макса на борту «Леонова»: проверить, бодрствует ли тот. Заснувших на вахте Курноу предлагал выбрасывать в люк без скафандра; в таком случае Таня очень скоро бы осталась в полном одиночестве. Но ничего неожиданного в космосе не происходило, и корабли были нашпигованы таким количеством автоматических аварийных систем, что всерьез к вахтам никто не относился. Приступы жалости к себе уже отступили, и Флойд старался проводить эти часы суток с предельной пользой. Оставалось еще столько непрочитанных книг (он трижды принимался за «Память прошлого» и дважды – за «Доктора Живаго»), неизученной технической документации и ненаписанных отчетов! Иногда он переговаривался с ЭАЛом – с помощью клавиатуры. Беседы выглядели примерно так:
– ЭАЛ, это доктор Флойд.
ДОБРЫЙ ВЕЧЕР. ДОКТОР.
– Я заступаю на вахту в 22.00. Все ли в порядке?
ВСЕ ОТЛИЧНО, ДОКТОР.
– Тогда объясни, почему горит красная лампочка на панели №5?
КАМЕРА В ГАРАЖЕ НЕИСПРАВНА. УОЛТЕР ПОСОВЕТОВАЛ НЕ ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ. К СОЖАЛЕНИЮ, Я НЕ МОГУ ВЫКЛЮЧИТЬ ЛАМПОЧКУ.
– Не беспокойся, ЭАЛ. Спасибо.
ПОЖАЛУЙСТА, ДОКТОР.
И так далее…
Иногда ЭАЛ, руководствуясь вложенной в него когда-то программой, предлагал партию в шахматы. Флойд отказывался: он всегда считал шахматы пустой тратой времени и даже не научился этой игре. Поверить, что есть люди, не знающие шахмат, ЭАЛ не мог и поэтому не оставлял своих попыток.
Опять, подумал Флойд, заметив неяркий сигнал вызова на дисплее.
ДОКТОР ФЛОЙД?
– В чем дело, ЭАЛ?
У МЕНЯ ДЛЯ ВАС ПОСЛАНИЕ.
Значит, не шахматы, удивленно подумал Флойд. Записок через ЭАЛа обычно никто не передавал, хотя его часто использовали вместо будильника или записной книжки, занося в память компьютера перечень работ на завтра. Иногда с его помощью подшучивали друг над другом. Почти каждую вахту на экране появлялись слова: «ВИЖУ – ТЫ СПИШЬ!» – на английском языке или на русском.
Создателя данного текста установить не удалось, хотя все подозревали Курноу. Тот валил все на ЭАЛа. Чандра с возмущением отвергал эти обвинения, утверждая, что чувство юмора у компьютера отсутствует.
А теперь какое-то послание. Это не сообщение с Земли – будь оно таковым, оно поступило бы на «Леонова» и Макс передал бы его сюда. Естественно, по внутренней связи. Странно…
– Хорошо, ЭАЛ. От кого послание?
АВТОР НЕИЗВЕСТЕН.
Значит все-таки шутка. Что же, поддержим ее.
– Пожалуйста, сообщи мне его содержание.
ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ ОПАСНО. ВЫ ДОЛЖНЫ СТАРТОВАТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ. ПОВТОРЯЮ: В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.
Флойд озадаченно смотрел на дисплей. Трудно было предположить, что у кого-то хватит ума шутить так глупо. Ну ладно, придется выводить шутника на чистую воду.
– Это невозможно. Стартовое окно открывается лишь через двадцать шесть суток. Если стартуем раньше, нам не хватит топлива на обратный путь.
ЗНАЮ, НО ВЫ ДОЛЖНЫ ОТБЫТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.
Ясно – в противном случае нас атакуют трехглазые зеленые человечки. Попробуем зайти с другой стороны.
– Я не смогу серьезно отнестись к этой информации, пока не известен источник: Кто записал послание?
Флойд не надеялся так просто поймать шутника – тот наверняка умело замел следы. Но ответ был неожиданным.
ЭТО НЕ ЗАПИСЬ.
Так. Значит, прямая передача. Откуда? Либо из недр ЭАЛа, либо с борта «Леонова», третьего не дано. Источник рядом – временной задержки нет.
– Кто со мной говорит?
Я БЫЛ ДЭВИДОМ БОУМЕНОМ.
Несколько секунд Флойд молча смотрел на экран. Розыгрыш, с самого начала не содержащий в себе ничего смешного, теперь явно ему не нравился. Шутник зашел слишком далеко. Нельзя так шутить.
– Мне нужны доказательства.
ПОНИМАЮ. ВЫ ДОЛЖНЫ МНЕ ПОВЕРИТЬ. ЭТО ВАЖНО. ОБЕРНИТЕСЬ.
Флойд усомнился в правильности своих предположений еще до того, как эта пугающая фраза появилаь на экране. Разговор принимал странный оборот. В качестве шутки он потерял всякий смысл.
Хейвуд Флойд ощутил в затылке покалывание. И очень медленно повернул кресло от пульта к иллюминатору.
Во внутренних помещениях «Дискавери» до сих пор было полно пыли – окончательно восстановить воздушные фильтры так и не удалось. Лучи холодного, но яркого Солнца постоянно высвечивали мириады пылинок, кружащихся в вечном хороводе – отличный пример броуновского движения.
Но сейчас с пылинками творилось нечто странное: под действием неведомой силы они слипались в большой, неправильной формы шар. Секунду он висел в воздухе наподобие гигантского мыльного пузыря, затем стал вытягиваться в эллипсоид. На поверхности его появились складки.
Совсем без удивления и почти без страха Флойд наблюдал, как скопление пылинок принимает человеческие очертания. Подобные фигуры, исполненные в стекле, он видел неоднократно на выставках и в музеях. Однако этот пылевой призрак скорее походил на грубые глиняные статуэтки или примитивный тотем времен неолита. И только лицо было вполне человеческим.
Лицо Дэвида Боумена.
За спиной Флойда послышался слабый звук. ЭАЛ переключился на голосовую связь.
– Здравствуйте, доктор Флойд. Теперь вы мне верите?
Лицо Боумена оставалось неподвижным, губы не двигались. Но Флойд узнал его голос.
– Мне трудно говорить, и у меня мало времени. Я… Мне разрешили вас предупредить. В вашем распоряжении пятнадцать дней.
– Но почему? Кто вы? Где вы были?..
В голове вертелись миллионы вопросов, которые следовало задать. Но призрачная фигура уже распадалась, превращаясь в бесформенное скопление пыли. Флойд очень хотел навсегда запечатлеть ее в памяти, чтобы можно было потом убедить себя, что это не сон, каким представлялась ему сейчас первая встреча с ЛМА-1.
Как странно – именно ему, одному из миллиардов людей, живших когда-либо на Земле, выпала честь дважды вступить в контакт с иным разумом. Он отчетливо сознавал, что разговаривал сейчас не просто с Дэвидом Боуменом. Нет, с чем-то большим.
Впрочем, его собеседник уже не был Дэвидом Боуменом. Лишь глаза – кто-то удачно назвал их «зеркалом души» – принадлежали ему, все остальное полностью деформировалось. Правда, никаких признаков, в том числе и половых, не было на этом теле и несколько секунд назад – одно это свидетельствовало о том, насколько Боумен перестал быть человеком.
– До свидания, доктор Флойд. Запомните – пятнадцать дней. Второго разговора не будет. Но, если все пойдет хорошо, вы, возможно, получите еще одно сообщение.
Фигура окончательно растворилась в воздухе – вместе с ней исчезла и надежда на контакт с иными мирами. Тем не менее Флойд не смог удержаться от улыбки. «Если все пойдет хорошо». Сколько раз он слышал перед стартами эту присказку космической эры! Означают ли эти слова, что они – кем бы они ни были – тоже не всегда уверены в успехе? Значит, они не всемогущи – от этой мысли Флойд почувствовал странное успокоение. Они тоже способны надеяться, мечтать и действовать.
Призрак исчез, лишь пылинки беспечно плясали в воздухе.
VI. Покоритель миров
42. Призрак
– Извините, Хэйвуд, но я не верю в привидения. Здесь должно быть рациональное объяснение. В природе нет ничего, перед чем был бы бессилен человеческий разум.
– Согласен, Таня, но позвольте напомнить слова Холдейна: «Вселенная не только загадочнее, чем мы себе представляем, но и загадочнее, чем мы можем представить».
– А Холдейн, – вставил Курноу, – был еще и истинный коммунист.
– Возможно, но так легко оправдать любую мистику. Почему бы не предположить, что в ЭАЛ вложили определенную программу и он создал нужный образ. Вы не согласны, Чандра?
Задать такой вопрос было все равно что размахивать красной тряпкой перед мордой быка. Чандра, однако, прореагировал довольно мягко. Вероятно, он размышлял в этот момент о возможных неполадках в компьютере.
– Должен быть какой-то источник, капитан Орлова. ЭАЛ не в состоянии создать столь устойчивую иллюзию из ничего. Если рассказ доктора Флойда точен, следовательно, кто-то управлял его действиями, причем в реальном временя, поскольку задержки не было.
– Значит, это сделал я! – воскликнул Махе. – Я единственный, кто бодрствовал.
– Не говори глупостей, – отозвался Терновский. – Наладить радиосвязь нетрудно, но для создания образа необходимо специальное оборудование – лазеры, электростатические генераторы и так далее. Хороший иллюзионист сделал бы это, но только с помощью кучи всякой техники.
– Минуточку! – взволнованно сказала Женя. – Ведь если это происходило на самом деле, то ЭАЛ должен все помнить! Давайте спросим…
Она осеклась, заметив угрюмое выражение на лицах товарищей. Первым сжалился Флойд.
– Уже спрашивали, Женя. ЭАЛ ничего не помнит. Правда, это не доказательство. Чандра продемонстрировал, каким образом можно выборочно уничтожать участки памяти. Вспомогательными аудиосистемами можно воспользоваться так, что ЭАЛ об этом не догадается… – Флойд перевел дыхание. – Я согласен, что вариантов почти не осталось. Либо мне все это привиделось, либо случилось на самом деле. Я убежден – это не сон, но возможность галлюцинации исключить не могу. Хотя Катерина из моей медицинской карты знает, что страдай я чем-то этаким, мне никогда не оказаться бы здесь, я не возражаю, чтобы это рассматривалось как альтернатива. Понимаю – я должен доказать, что не спал. Но позвольте напомнить вам некоторые другие странные события недавнего времени. Мы знаем, что в свое время Дэйв Боумен отправился к Загадке. А теперь какой-то объект покинул ее и устремился к Земле. Видел его Василий, а не я. Затем последовал взрыв вашей орбитальной бомбы.
– Вашей.
– Ладно, не будем спорить. Будем считать, она принадлежала Ватикану. Представляется весьма странным, что в это же время тихо умерла миссис Боумен, и врачи до сих пор не могут разобраться в причинах ее смерти. Не утверждаю, что здесь существует какая-то связь, но вспомните поговорку: «Один раз – случайность, второй – совпадение, третий – закономерность».
– Есть еще одно событие, – вмешался Макс. – Я поймал программу новостей. Давняя приятельница Боумена утверждает, будто получила от него сообщение.
– Да, я тоже слышал, – подтвердил Саша.
– И промолчали? – поразился Флойд.
Оба русских космонавта выглядели смущенными.
– Ну, это передали как шутку, – объяснил потом Макс. – Информацию дал муж этой женщины. Сама она потом все отрицала. Комментатор характеризовал это как своеобразную рекламу, попытку привлечь к себе внимание. Так же как многие рассказывают о своих встречах с НЛО. Подобных сообщений столько, что они никого уже не интересуют.
– Возможно, хотя в некоторых из них что-то и есть, – сказал Флойд. – А нельзя выудить эту передачу из архивных записей? Или попросить Центр повторить ее?
– Ничей рассказ меня не убедит, – усмехнулась Таня. – Только вещественные доказательства.
– Например?
– Что-нибудь такое, чего ЭАЛ знать не мог, а никто из нас не мог ему сообщить. Какое-нибудь физическое явление.
– Старое доброе чудо?
– Именно. А пока я ничего не буду сообщать Центру. И предлагаю вам, Хейвуд, тоже воздержаться.
Это был приказ. Флойд кивнул.
– С радостью. Но у меня есть еще одно предложение.
– Да?
– На всякий случай хорошо бы иметь какой-нибудь план, основанный на гипотезе, что предупреждение серьезно. В последнем, кстати, я убежден.
– Ничего не получится. Конечно, стартовать мы можем в любой момент. Но чтобы лечь на траекторию, ведущую к Земле, придется дожидаться открытия стартового окна.
– Лишних одиннадцать дней!
– Да. Я с радостью стартовала бы раньше, но топлива на это не хватит. – В голосе Тани появились нотки необычной для нее нерешительности. – Я не хотела пока говорить, но теперь…
Все затаили дыхание.
– Я собираюсь отложить старт еще на пять суток. В этом случае орбита будет близка к идеальной, гомановской. И мы сэкономим топливо.
Сообщение, хотя и не вполне неожиданное, было встречено стонами.
– Когда же мы прилетим? – поинтересовалась Катерина с легкой угрозой в голосе. Их взгляды скрестились – двух достойных соперниц, уважающих одна другую, но не желающих уступить.
– На десять дней позже, – ответила наконец Таня.
– Лучше поздно, чем никогда, – беззаботно откликнулся Макс, но его попытка снять напряжение не удалась.
Флойд уже не прислушивался к разговору. Он думал о другом. Ему и двум его коллегам продолжительность полета безразлична – они проведут его в безмятежном сне. Но сейчас это уже неважно.
Он был убежден, но не мог этого доказать, и это повергало его в отчаяние – если они не стартуют до истечения таинственного срока, то не стартуют уже никогда.
– …Дмитрий, ситуация невероятная и пугающая. На Земле о ней знаешь пока только ты, но скоро Тане и мне придется выяснять отношения с ЦУПом.
Даже некоторые из твоих соотечественников-материалистов готовы принять рабочую гипотезу: в ЭАЛ что-то проникло. Саша предложил неплохое название: «Призрак в компьютере».
Теорий у нас множество: Василий каждый день придумывает новую. Большей частью они базируются на старой НФ-идее: организованное энергетическое поле. Но что это за энергия? Электромагнитную наши приборы зарегистрировали бы с легкостью. Это относится и к любым другим известным видам излучения. Василий залезает в самые дебри: рассуждает о волновых пакетах нейтрино и наложении многомерных пространств. Таня называет все это мистической чепухой Такое вот у нее теперь любимое выражение. Вчера вечером они впервые на наших глазах едва не поссорились. Они кричали друг на друга. Спокойствия на борту это отнюдь не добавляет.
Нервы, боюсь, у всех на пределе. Полученное предупреждение и отсрочка старта только усиливают отчаянье – проникнуть в тайны Большого Брата так и не удалось. Возможно, не окажись контакт с призраком Боумена столь скоротечным, он бы помог. Но куда он девался? Или после нашей встречи утратил к нам интерес? И что бы он нам сказал, если захотел? – «Черт побери» – по-русски и по-английски, как любил говорить Саша. Давай менять тему.
Я не в состоянии от души благодарить тебя за вести из дому. Теперь мне получше. Вероятно, заботы – лучшее лекарство от неразрешимых проблем.
И я уже не уверен, что кто-то из нас вернется на Землю.
43. Мысленный эксперимент
Проведя несколько месяцев в изолированной группе, человек становится необычайно чувствителен к настроениям остальных. Что-то в отношении окружающих к Флойду изменилось; вновь всплыло даже обращение «доктор Флойд», которого он не слышал так давно, что отвык на него откликаться.
Никто, разумеется, не считал, что он сошел с ума, но такой возможности вовсе не исключали. Он не возмущался – грустно посмеивался и надеялся доказать обратное.
Новости с Земли ободряли. Хосе Фернандес продолжал утверждать, что его жена видела Боумена. Сама она все отрицала и отказывалась от встреч с журналистами. Трудно было понять, зачем бедному Хосе придумывать столь странную историю, тем более что характер у Бетти был упрямый и вспыльчивый. Но Хосе – теперь от лежал в больнице – заявил, что по-прежнему любит ее и что ссора их была временной.
Флойд надеялся, что и отношение Тани к нему самому вернется на круги своя. Наверняка она тоже встревожена, и поведение ее диктуют внешние обстоятельства. Случилось нечто, не умещавшееся в ее модель мира, и всякие напоминания об этом были ей неприятны. По этой причине она и старалась избегать Флойда. И совершенно напрасно – приближалась решающая фаза полета.
Миллиардам оставшихся на Земле нелегко было понять выжидательную тактику Тани. Особое нетерпение проявляли телекомпании, уставшие показывать один и тот же вид Большого Брата: «Вы забрались в такую даль и с такими затратами, чтобы ждать неизвестно чего? Сделайте что-нибудь!» На критику Таня отвечала одно и тоже: «Сделаем, как только откроется стартовое окно. Чтобы в случае враждебной реакции можно было стартовать немедленно».
Планы решающего штурма Большого Брата были уже разработаны и согласованы с Землей. «Леонов» медленно пойдет на сближение, посылая к цели все более мощные радиосигналы на всех частотах и докладывая Центру о каждом своем шаге. Приблизившись, космонавты попробуют взять образцы с помощью бура или воспользуются лазерным спектрометром. Никто, разумеется, не верил в успех этой затеи, поскольку за десять лет исследований ЛМА-1 никаких образцов взять не удалось. Усилия лучших земных ученых напоминали попытку неандертальца взломать бронированный сейф каменным топором.
Наконец, на поверхность Большого Брата высадятся приборы: сейсмографы и эхолоты. Чтобы их закрепить, на борту «Леонова» имелся неплохой арсенал самых разнообразных клеящих веществ. А если они не помогут, придется воспользоваться несколькими километрами доброго корабельного каната – хотя и было нечто комическое уже в самой мысли о том, что объект Солнечной системы, загадочнее которого не знало человечество, будет обвязан наподобие бандероли… Когда «Леонов» стартует в направления дома и удалится на приличное расстояние, будут взорваны небольшие заряды.
