Бад слушал слова и наблюдал за двумя астрофизиками. Он отлично видел, что они оба мучаются. Лицо Михаила от усталости осунулось, вокруг глаз залегли глубокие темные тени, похожие на лунные кратеры; еще никогда Бад не видел его таким постаревшим.
Выражение красивого лица Юджина было более сложным, но и сам Юджин был не так прост. Бад вспомнил, что Роуз Дели, бывало, говорила, что по отношению к собственному лицу Юджин страдает аутизмом. Но теперь бедняга Роуз была мертва. Правда, Бад никогда не смотрел на Юджина как на какую-то бесчувственную счетную машину, и теперь ему казалось, что он видит настоящее чувство в этих бледно-голубых глазах – чувство, которое вызвало бы сострадание у любого военного: «Операция провалилась. И очень боюсь, боже милостивый, что все из-за того, что я здорово напортачил».
Бад потер кулаком глаза и постарался сосредоточиться. После собственной шестичасовой вылазки на щит он еще не успел снять вымокшее от пота нижнее белье. Он чувствовал запах пота и блевотины, прилипшей к лицу. После долгой закупорки в скафандре у него все мышцы стали жесткими, как доски. Ему мучительно хотелось принять душ.
Он осторожно проговорил:
– Юджин, вы пытаетесь мне втолковать, что ваши модели этого не предусмотрели.
– Да, – в отчаянии кивнул Юджин.
Михаил негромко объяснил:
– На самом деле модели Юджина этого предусмотреть и не могли, полковник Тук. О, вероятно, какой-то подобный выброс предвидеть было можно. Турбулентность в сердце бури уподобилась активной области. Такие области порождают вспышки, и иногда – но не всегда – они бывают связаны и с выбросами массы. Если причинная связь существует, она слишком глубока, и ее еще предстоит распутать. Нам нужно уяснить базовые физические причины, понимаете? Кроме того, наши модели описывали только колоссальное излияние энергии в процессе самой бури – и это было сделано большей частью верно. Но потом мы наткнулись на сингулярность – область, где кривые резко уходят в бесконечность и физика становится непредсказуемой.
– Мы вводили решение для будущего развития событий, – отстраненно произнес Юджин. – До производных третьего порядка. На большей части Солнца все сходится. Все сходится, кроме этого злобного ублюдка.
Михаил пожал плечами.
– Если рассматривать ситуацию ретроспективно, то аномально высокий поток гамма-лучей, наблюдавшийся нами в начале бури, мог послужить предшественником выброса коронарной массы. Но тогда, когда бушевала буря, у нас не было времени для повторного моделирования…
Бад вмешался:
– Вам кажется, что само Солнце вас подставило? Потому что оно не повело себя так, как вы ему велели?
Михаил ответил:
– Я пытался объяснить Юджину, что о чьей-то вине тут говорить не приходится. Юджин обладает самым блестящим умом из тех ученых, с которыми мне довелось работать, и без его блестящих прогнозов…
– Мы бы никогда не узнали о приближении бури, мы бы никогда не построили щит, никогда не спасли бы столько жизней… – Бад вздохнул. – Вы не должны так терзаться, Юджин. И сейчас нам очень нужна ваша помощь – еще больше, чем когда-либо.
– Времени у нас немного, – вставил Михаил. – Масса плазмы движется гораздо быстрее, чем при обычном выбросе.
– Но сейчас у нас не обычный день, так? Сколько у нас времени?
– У нас есть час, – ответил Михаил. – Может быть, даже меньше часа.
Вот так ответ. Бад с трудом поверил в то, что услышал. Что же можно успеть сделать за час?
– И что произойдет первым делом?
– Ударная волна, – отозвался Юджин. – Более или менее безобидная. Она даст уйму радиошума.
– А потом?
– Потом обрушится основная масса плазменного облака, – ответил Михаил. – Величиной с Солнце, более миллиона километров в поперечнике, эта гадость летит прямо к Земле. Как ни странно, при такой протяженности масса довольно неширока и по форме напоминает чечевицу. Мы полагаем, что такая форма объясняется необычностью формирования массы. Облако состоит из релятивистских частиц – большей частью, это протоны и электроны.
– Релятивистские – это означает, что они движутся со скоростью, близкой к скорости света?
– Да. И у них очень высокий заряд энергии. Очень. Полковник, протон не обгонит свет, но, приближаясь к предельной скорости, он накапливает уйму кинетической энергии…
– И бед натворят именно эти самые энергетичные частицы, – вмешался Юджин. – Полковник, это будет буря, вызванная частицами.
Баду совсем не понравилось, как это прозвучало.
Девятого июня две тысячи тридцать седьмого года похожее облако быстро движущихся элементарных частиц устремилось к Земле. Большинство этих частиц захватило магнитное поле Земли. Серьезность повреждений, нанесенных планете в тот день, объяснялась флуктуациями магнитного поля Земли. Эти колебания вызвали электрические токи в почве.
– На этот раз все будет иначе, – продолжал Михаил. – Почва будет непосредственно задействована.
Бад сердито спросил:
– Что это значит? Объясните толком.
Юджин ответил:
– Эти солнечные частицы несут настолько высокий заряд энергии, что некоторые из них пронзят магнитосферу и атмосферу – пролетят через них, как…
– Как пули сквозь бумагу, – завершил его мысль Михаил.
Смертельный дождь из радиации и тяжелых частиц должен был обрушиться на сушу и на моря. Для незащищенного человека все обстояло бы так, словно внутри его клеток произошли триллионы микроскопических взрывов: деликатные биомолекулы, белки, из которых построен организм человека, генетический материал, управляющий структурой и ростом тела, – все это было бы разорвано. Многие люди умерли бы мгновенно. Даже нерожденные младенцы пережили бы мутации, способные убить их в момент рождения.
Каждое живое существо на Земле, все, кто имел в своем организме белки и ДНК, получили бы подобные поражения. А там, где отдельные живые существа уцелеют, необратимо пострадает экология.
Юджин продолжал безжалостно рассказывать о долгосрочных проблемах.
– После того как уйдет облако, воздух будет наполнен углеродом-14 – поскольку ядра азота захватят нейтроны. Этот изотоп углерода очень радиоактивен. И даже когда, когда снова начнут работать фермы, вся эта пакость непременно попадет в пищевую цепочку. Наименее сильно пострадает жизнь в океане, но потом и там начнется вымирание…
Бад все понял. Катастрофа будет продолжать разворачиваться в обозримом будущем.
«Вот дрянь, – в отчаянии думал он. – И все это начнется через час, всего через час».
Бад, повинуясь безотчетному порыву, прикоснулся к софт-скрину и начал перелистывать изображения Земли.
Последние леса в Южной Америке, сохраняемые с таким упрямством. Соевые плантации, из-за которых эти леса вырубали. Горели и леса, и плантации. В пламени гибли памятники архитектуры, превратившиеся почти в клише: Тадж-Махал, Эйфелева башня, мост через гавань в Сиднее. Самые крупные порты сметены чудовищными штормами. Космопланы брошены на землю, будто мошки. Мосты между японскими островами, через Гибралтарский пролив, через Ла-Манш сломаны, скручены ударами мощных молний. Но даже при этом все думали, что самое страшное позади; повсюду люди ковырялись в обломках рухнувших домов и искали оставшихся в живых. Разбирали завалы и уже пытались начать все сначала. И вот на тебе. А что будет со щитом? Он ведь совсем не защищен, он наверняка будет разрушен, его подхватит шквалом, как оторванный от ветки листок.
После всего, что уже довелось пережить, это казалось так несправедливо. Будто дети играли и уже должны были победить, а потом пришел взрослый дядя и изменил правила игры.
«Но может быть, – с нелегким сердцем думал Бад, – если та чокнутая британская лейтенантша права насчет своих Первенцев, как раз это самое и случилось».
Ему вдруг захотелось оказаться рядом с Шиобэн.
«Будь она со мной, – думал он, – все бы не казалось так плохо».
Но такое желание выглядело эгоистично. На Земле, где бы сейчас ни находилась Шиобэн, ей было безопаснее, чем здесь.
Бад перевел взгляд на развешанные по стенам командного отсека софт-скрины. Посмотрел в печальные глаза Михаила. Он понимал, что эти люди смотрят на него. Даже теперь следовало не забывать о моральном духе.
– Итак, – собравшись с силами, выговорил Бад, – какие у нас есть варианты?
Михаил только покачал головой. Юджин, нервно сверкая глазами, отвел взгляд.
И тут неожиданно в разговор вступила Афина.
– У меня есть один вариант.
Бад изумленно запрокинул голову. Михаил от удивления широко раскрыл рот.
– Не волнуйся, Бад. Мне было так же плохо, когда я это поняла. Но мы выкарабкаемся, вот увидишь.
Бад обреченно воскликнул:
– Что ты несешь, Афина? Как это, интересно, мы можем из этого выкарабкаться?
– Я уже взяла на себя смелость предупредить представителей власти, – примирительно проговорила Афина. – Я связалась с администрациями президентов Евразии и Америки, а также с некоторыми лидерами Китая. Я приступила к процессу переговоров еще тогда, когда буря шла своим чередом. Бад, я не хотела отвлекать тебя. У тебя было столько дел.
Бад оторопело выдавил:
– Афина…
– Одну минутку, – вмешался Михаил. – Афина, позволь кое-что прояснить. Ты отправила свои послания с предупреждениями до того, как мы с Юджином вышли на прямую связь с Бадом. Значит, ты все это вычислила до того, как мы сообщили о наших наблюдениях за выбросом коронарной массы полковнику Туку.
– О да, – радостно отозвалась Афина. – Свои предупреждения я сделала не на основании ваших наблюдений. Ваши наблюдения только подтвердили мои теоретические прогнозы.
– Какие теоретические прогнозы? – затравленно осведомился Юджин.
Бад проворчал:
– Михаил, растолкуйте мне, что здесь происходит?
– Судя по всему, она прогнозировала шквал элементарных частиц, – озадаченно выговорил Михаил. – По всей вероятности, Афина разрабатывала свои собственные модели – и они были лучше наших – и увидела, что надвигается шквал заряженных частиц, еще в то время, когда мы этого не поняли. Вот почему ей удалось предупредить власти в то время, когда мы, засучив рукава, сражались с бурей.
– Я вообще-то очень сообразительная, между прочим, – заметила Афина без тени иронии. – Не забывайте о том, что в Солнечной системе нет существа, обладающего более плотной системой взаимосвязей и более высокой процессорной мощностью. Неудача модели Юджина, доведенной до экстремальных пределов, была вполне предсказуема. Но не стоит себя за это винить. Ты сделал все, что мог, Юджин.
Юджин заметно приободрился.
– А вот моя модель…
Бад прервал ее.
– Афина. Шутки в сторону. Скажи точно, когда именно тебе стало известно об этом выбросе? Насколько раньше, чем нам?
– О, я знаю об этом с января.
Бад задумался.
– То есть с того времени, как тебя включили.
– Я не сразу это вычислила. Какое-то время ушло на обработку заложенных в меня данных и на то, чтобы сделать выводы. Но выводы сомнений не оставляли.
– Ты долго думала? Нет, не отвечай. – Для такой умницы, как Афина, от вопроса до ответа могло запросто пройти не более нескольких микросекунд. – Так… – с трудом проговорил Бад. – Но если ты уже тогда знала об опасности, почему же нам не сказала?
Афина вздохнула – совсем как глупенькая девушка.
– Но, Бад… Что хорошего это дало бы?
Новорожденная Афина, неожиданно узнавшая о будущем больше, чем люди, ее создавшие, мгновенно столкнулась с дилеммой.
– В январе щит был уже практически завершен, – приступила к объяснениям Афина. – Его конструкция изначально предполагала защиту Земли от излучения в рамках видимой части спектра. Для защиты от шквала элементарных частиц потребовалась бы совершенно иная конструкция. А для внесения изменений уже попросту не хватало времени. А если бы я сказала вам, что вы все сделали неправильно, вы бы тогда, возможно, совсем отказались от щита – а вот это стало бы подлинной катастрофой.
– И даже сегодня ты молчала и тянула с предупреждением до тех пор, пока не стало слишком поздно. Почему, Афина?
– Опять же – потому, что в этом не было смысла, – ответила Афина. – Двадцать четыре часа назад никто не был даже уверен в том, что щит вообще сработает! Даже я в этом не была уверена. Только тогда, когда стало ясно, что щит спасет основную массу человечества, появился смысл переживать из-за шквала заряженных частиц…
Бад мало-помалу начал понимать. Искусственные интеллекты, в мыслительном отношении во много раз превосходящие людей, порой все равно оставались весьма примитивными в этическом отношении. Афина выбрала для себя путь по невероятному нравственному лабиринту с изяществом слона, топающего по клумбе.
Она была вынуждена лгать. Она не отличалась такой тонкостью, которая позволила бы ей открыто заявить о своих нравственных терзаниях, но эти терзания проявились иначе. Интуиция не обманывала Бада: Афина, столкнувшись с конфликтами, возникшими на уровне глубинных этических параметров, мучалась от переживаний и комплексовала.
– Я всегда старалась беречь тебя, Бад, – печально проговорила Афина. – Все остальных тоже, конечно. Но тебя – особенно.
– Знаю, – осторожно отозвался Бад.
Сейчас самое главное было пройти через это и найти решение новой проблемы – если такое решение вообще существовало – и не нарушить то хрупкое равновесие, которого достигла Афина.
– Знаю, Афина.
Михаил нахмурился и склонился вперед.
– Послушай, Афина, – бережно выговорил он. – Ты сказала, что у тебя есть какой-то вариант. Ты сказала Баду, что мы выкарабкаемся. Ты знаешь, как одолеть шквал заряженных частиц, да?
– Да, – уныло призналась Афина. – Но я не могла сказать тебе, Бад. Не могла, и все тут!
– Почему?
– Потому что ты мог помешать мне.
За несколько минут им удалось уяснить принцип решения, предложенного Афиной. Оно оказалось довольно-таки простым. На самом деле и Михаил, и Юджин знали об этом методе задолго до того, как на Солнце начались роковые возмущения.
Радиационные пояса Ван Аллена*[28] простираются начиная с высоты в тысячу километров над экватором Земли до шестидесяти тысяч километров от планеты. Здесь заряженные частицы солнечного ветра, выбросы плазменной массы и прочие подарки нашего светила захватываются магнитосферой. У этого явления имеются практические последствия: электрические компоненты искусственных спутников, находящиеся в любом месте этой зоны, подвержены непрерывной деградации за счет того, что по ним непрерывно бьют заряженные частицы.
Но оказалось, что частицы из поясов Ван Аллена можно «выцеживать». Идея состояла в том, чтобы отгонять частицы с помощью радиоволн очень низкой частоты.
В области магнитных полюсов они должны были из «ловушек» Ван Аллена уходить в верхние слои атмосферы. Этот принцип начали исследовать начиная с две тысячи пятнадцатого года, когда вокруг поясов разместили флотилию защитных спутников. Теперь Бад узнал о том, что процедура не отнимала большого количества энергии: всего несколько ватт на выходе для каждого спутника – и время, проведенное электроном в области пояса Ван Аллена, сокращалось вдвое.
– Эти «чистильщики» большую часть времени спят, – объяснял Михаил. – Но их включают после самых сильных солнечных бурь. Да, и еще они работали после событий две тысячи двадцатого года, когда вследствие ядерной бомбардировки Лахора в верхние слои атмосферы попал большой объем высокоэнергетичных частиц.
Юджин добавил:
– Интересно, что мы на самом деле никогда не наблюдали пояса Ван Аллена в их естественном состоянии. Сразу же после их открытия в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году Соединенные Штаты взорвали две большие атомные бомбы над Атлантическим океаном и наводнили пояса заряженными частицами. А с тех пор ежедневные радиопередачи сказывались на скорости, с которой заряженные частицы уносятся прочь…
Бад поднял руку.
– Достаточно. Афина, ты именно так собиралась отразить шквал заряженных частиц?
– Да, – ответила Афина немного излишне радостно. – В конце концов, щит – это большущая антенна, и он просто-таки напичкан электронными компонентами.
– Ага, – понимающе кивнул Михаил, что-то быстро забормотал Юджину и забарабанил по своему софт-скрину. – Полковник, может получиться. Электронные компоненты щита легки и дают ток небольшой мощности. Но за счет тонкого манипулирования, осуществляемого Афиной, эти компоненты могли бы производить радиоволны с очень большой длиной волны – если мы пожелаем, их длина может достигать величины диаметра щита. Облако заряженных частиц настолько велико, что целиком нам его не объять. Но Афина могла бы проделать в нем дыру – дыру размером с Землю.
Он взглянул на свои математические выкладки и пожал плечами.
– Идеально не получится, но может выйти довольно неплохо.
Юджин вставил:
– Безусловно, нас спасает то, что облако такое тонкое.
Бад не уловил смысла.
– А при чем тут тонкость?
– При том, что облако быстро проскочит мимо. А это очень важно. Потому что щит долго не продержится.
Эту фразу Юджин произнес, по обыкновению, холодно и бесчувственно.
– Понимаете?
Михаил внимательно смотрел на Бада.
– Полковник Тук, щит не был предназначен для этого. Энергетические нагрузки… Компоненты будут перегружены и очень быстро сгорят.
Тут до Бада дошло.
– А Афина?
Михаил очень тихо проговорил:
– Афина не уцелеет.
Бад устало провел ладонью по лицу.
– Бедная девочка.
Ее голос прозвучал тоненько, еле слышно.
– Я что-то сделала не так, Бад?
– Нет. Нет, ты все сделала хорошо. Но ведь ты именно поэтому ничего не могла сказать мне, да?
Когда она поняла, что сумеет спасти Землю, бросившись в огонь, Афина сразу осознала свой долг. Но она боялась, что Бад сможет ее остановить и что тогда Земля погибнет. А она не могла позволить этому случиться.
Она все знала, она столкнулась с этой непростой дилеммой с того самого момента, как ее включили.
– Неудивительно, что ты была в таком смятении, – сказал Бад. – И все же надо было тебе поговорить с нами об этом. Надо было тебе поговорить со мной.
– Я не могла. – Она растерялась. – Я слишком много значила для тебя.
– Конечно, ты для меня очень много значишь, Афина.
– Я здесь, с тобой, а твой сын – на Земле. Здесь, в космосе, я – твоя семья. Я тебе – как дочь. Я все понимаю, Бад, слышишь? Вот почему ты почти наверняка попытался бы спасти меня, невзирая на все остальное.
– И ты думала, что из-за этого я тебя остановлю.
– Я боялась, что ты так поступишь, да.
Михаил и Юджин старательно сохраняли серьезное выражение лица. Афина разбиралась в человеческой психологии так же слабо, как в этике, если искренне полагала, что до какой-то степени способна заменить Баду сына. Но сейчас не время было говорить ей об этом.
Измученное сердце Бада снова кольнуло болью.
«Бедняжка Афина», – подумал он.
– Девочка моя, – ласково проговорил он, – я бы никогда не стал мешать тебе исполнять свой долг.
Долгая пауза.
– Спасибо, Бад.
Михаил негромко проговорил:
– Афина, ты только не забывай о том, что существует твоя копия, закодированная в импульсе взрыва «Уничтожителя». Что бы ни случилось сегодня, ты сможешь жить вечно.
– Она сможет, – уточнила Афина. – Моя копия. Но это не совсем я, доктор Мартынов. Осталось меньше тридцати минут, – тихо напомнила она.
– Афина…
– Я точно размещена и готова приступить к работе, Бад. Кстати, я уже отправила дистрибутивные команды моим локальным процессорам. Щит будет продолжать функционировать даже после того, как отключатся мои главнейшие мыслительные функции. Это обеспечит вам защиту еще на несколько минут.
– Благодарим тебя, – торжественно произнес Михаил.
Афина спросила:
– Бад, а я теперь – член команды?
– Да. Ты член команды. И всегда была.
– Я всегда относилась к делу с огромным энтузиазмом.
– Знаю, девочка. Ты всегда старалась изо всех сил. Ты чего-нибудь хочешь?
Она подумала чуть дольше секунды, что для нее было вечностью.
– Просто поговори со мной, Бад. Ты знаешь, мне это всегда нравилось. Расскажи мне о себе.
Бад потер ладонью испачканную щеку и откинулся на спинку кресла.
– Но ты и так про меня много знаешь.
– Все равно расскажи.
– Ладно. Я родился на ферме. Это ты знаешь. В детстве я любил помечтать – правда, если бы ты на меня тогда глянула, ты бы так не сказала…
Эти двадцать восемь минут стали самыми долгими в его жизни.
48
Излучение Черенкова
Бисеза и Майра вместе с толпой поспешили к реке.
Они подошли к Темзе неподалеку от Хаммерсмитского моста. Вода в реке, набухшей от ливней, стояла высоко. На самом деле им еще повезло, что не началось наводнение. Мать и дочь сели рядышком на невысокий парапет и стали молча ждать.
Вдоль набережной здесь расположилось множество пивных и фешенебельных ресторанов. Летом можно было выпить холодного пива, любуясь на прогулочные пароходики и байдарки-восьмерки, скользящие по речной глади. Сейчас окна одних пивных были заколочены досками, другие сгорели, а в палисадниках у самой реки стоял наспех разбитый палаточный лагерь. На шесте жалобно болтался флаг Красного Креста. Бисезу и такая степень организованности приятно удивила.
Была глубокая ночь. На западе все еще горели окраины Лондона. В воздух поднимались клубы дыма и искр. А на востоке языки пламени то и дело вгрызались в край величественного купола. Даже реке досталось. Ее поверхность была покрыта ковром обломков и мусора, некоторые обломки горели. Возможно, по реке плыли и трупы – плыли медленно, дабы обрести последний покой в море; приглядываться внимательнее Бисезе не хотелось.
Она вяло удивлялась тому, что до сих пор жива. Но в остальном не чувствовала почти ничего. Это было ложное ощущение, знакомое ей по временам военных учений на выживание: запоздалый шок.
– Ох, – вырвалось у Майры. – Спасибо вам. Бисеза обернулась. Женщина с подносом, на котором стояли полистироловые кружки, пробиралась через притихшую толпу.
Майра сделала глоток и скорчила рожицу.
– Куриный бульон. Да еще и порошковый. Фу.
Бисеза попила немного бульона.
– Просто чудо, что все так быстро организовали. А насчет бульона ты права. Фу.
Она обернулась и устремила взгляд на измученный город. Бисеза вообще не слишком привыкла к жизни в больших городах, и жить в Лондоне ей никогда особенно не нравилось. Она выросла на ферме в Чешире. Военная профессия привела ее в захолустье Афганистана. Потом ее перенесло на Мир. Потом она несколько минут провела на совершенно пустой планете. Квартира в Челси досталась Бисезе в наследство от любящей тетки и была слишком ценной, чтобы от нее оказаться, слишком удобной, как кров над головой для нее и для Майры; и все же Бисеза всегда собиралась в один прекрасный день ее продать.
Но, возвратившись домой, она редко покидала Лондон. После пустоты Мира ее радовало чувство того, что вокруг так много людей, что несколько миллионов горожан удобно устроились в своих офисах и квартирах, в парках и автомобилях, что одни шагают по тротуарам, а другие штурмуют эскалаторы метро. А когда объявили об угрозе солнечной бури, Бисеза еще сильнее прикипела сердцем к Лондону, потому что стало жалко и город, и всю человеческую цивилизацию, которую он представлял.
Но это был не просто город, а место, имевшее глубокие корни. Здесь в земле покоился прах сотен поколений людей. Когда ты начинал думать об этом, даже злость солнечной бури не так пугала. Лондонцы отстроят свой город, как всегда отстраивали прежде. А археологи будущего, раскапывая землю, найдут слой пепла и обломков, говорящих о наводнении. Этот слой будет зажат между другими слоями столетий – как полосы пепла, оставленные сражением Боудикки, Великим пожаром и бомбежками в начале Второй мировой. Много кто пытался спалить Лондон, но никому это не удавалось.
От раздумий Бисезу отвлекло бледно-голубое свечение в воздухе над куполом. Оно было настолько слабым, что едва проглядывало за пеленой дыма. Бисеза даже не была уверена в том, что оно реально. Она сказала Майре:
– Видишь? Вон там. Опять. Голубое свечение. Видишь?
Майра запрокинула голову и прищурилась.
– Вроде бы вижу.
– Как думаешь, что это такое?
– Свечение Черенкова*[29], может быть.
За несколько лет людям успели столько рассказать о солнечной буре, что теперь все стали настоящими экспертами в подобных явлениях. Излучение Черенкова наблюдается около ядерного реактора. Видимый свет в данном случае является вторичным эффектом, чем-то типа оптической ударной волны, создаваемой заряженными частицами, пробивающимися через такую среду, как воздух, быстрее скорости света.
Но какой бы замысловатой ни была последовательность физических явлений во время солнечной бури, такое не должно было случиться – сейчас.
Бисеза спросила:
– Как ты думаешь, что это означает?
Майра пожала плечами.
– Солнце еще что-то откалывает, наверное. Но мы-то с этим ничего поделать не можем, верно? У меня, мам, уже сил бояться не осталось.
Бисеза взяла дочь за руку. Майра была права. Они ничего не могли поделать. Оставалось только ждать – ждать под этим неестественным небом, дышать голубоватым, чуть светящимся воздухом и смотреть, что случится дальше.
Майра допила бульон.
– Интересно, а еще супчика дадут?
Часть 6
Одиссея во времени
49
Тихий океан
Платформа в море, примерно в двухстах километрах к западу от Перта, вид имела самый скромный. Бисезе, глядевшей вниз из кабины вертолета, показалось, что платформа очень напоминает нефтяную вышку, и к тому же маленькую.
Просто невозможно было поверить, что если сегодня все пройдет хорошо, это место станет первым настоящим космопортом Земли.
Вертолет совершил посадку – не слишком мягкую, и Бисеза с Майрой выбрались из кабины. Несмотря на то, что голову Бисезы покрывала широкополая шляпа с завязками, она зажмурилась – настолько ярким было тихоокеанское солнце. Миновало пять лет после солнечной бури. Флотилии самолетов днем и ночью патрулировали небо, таская на буксире электрически заряженные решетки и распыляя соответствующие химикаты, но все же озоновый слой пока так и не восстановился окончательно.
Все это, похоже, нисколько не тревожило Майру. Восемнадцатилетняя девушка была такой же загорелой, как мать, но свой загар она, если можно так выразиться, носила с большим изяществом. Сегодня она была в юбке, хотя, в принципе, это было для нее нетипично. Длинная, легкая, развевающаяся юбка нисколько не стесняла движений Майры, когда та спускалась по трапу вертолета.
На стальной поверхности платформы лежала красная ковровая дорожка, она вела к кучке домиков и какой-то аппаратуре непонятного назначения. Рука об руку мать и дочь зашагали по этой дорожке. Вдоль нее стояли репортеры с парящими у них над плечами видеокамерами.
В конце дорожки Бисезу и Майру поджидала полная женщина невысокого роста – премьер-министр Австралии, первая аборигенка, избранная на этот пост. Советник что-то прошептал на ухе премьерше – видимо, оповестил ее о том, кто перед ней. Премьер тепло приветствовала их.
Бисеза не знала, что сказать, а Майра сразу уверенно затараторила и мгновенно очаровала всех присутствующих. Майра твердо решила стать астронавткой – и у нее имелись все шансы для этого; астронавтика в данное время являлась одной из самых быстроразвивающихся отраслей на планете.
– Поэтому меня ужасно интересует космический лифт, – призналась Майра. – Надеюсь, вскоре удастся прокатиться на нем!
На Бисезу мало кто обращал внимание. Сегодня она присутствовала здесь как гостья Шиобэн Тук, урожденной Макгоррэн, но никто не знал, кто она такая и что ее связывает с Шиобэн. И она ничего не имела против этого. А Майру репортеры облюбовали, и та (чуть насмешливо) красовалась, наслаждаясь таким вниманием к своей персоне. На самом деле в ночь после солнечной бури Майра была ничем не примечательной измученной тринадцатилетней девчушкой. Теперь она стала образованной, уверенной молодой женщиной – не говоря уж о ее красоте и стройности, чем никогда не могла похвастаться Бисеза.
Бисеза гордилась дочерью. Сама она переступила границу возраста, за которую уже нельзя было вернуться. После множества пережитых стрессов – приключений на Мире, самой бури и последующих лет медленного и болезненного выздоровления – она сделала все, что было в ее силах, для выстраивания заново своей жизни, создания крепкого фундамента для будущего Майры. Но в душе у нее по-прежнему не наступил покой, да и вряд ли мог когда-то наступить.
Так уж получилось, что на молодежь планеты буря повлияла положительно. Новое поколение словно бы наэлектризовали вызовы, брошенные человечеству. Не сказать, чтобы эта мысль так уж радовала.
Подлетали все новые и новые вертолеты с гостями. Премьер-министр встречала и приветствовала их.
Помощники премьер-министра проводили Бисезу и Майру к навесу, под которым стояли столы с напитками и композиции из цветов, выглядевшие так неуместно на этом инженерно-техническом островке.
Здесь собрались весьма и весьма высокопоставленные персоны со всего мира, такие как бывший президент Соединенных Штатов Америки Хуанита Альварес, наследник британского престола – и, как догадывалась Бисеза, многие из тех трусов-богатеев, которые переждали солнечную бурю, прохлаждаясь в комфортабельном убежище в точке L2, в то время как все остальные поджаривались.