20

ШАТРОВЫЙ ГОРОД

На заре через два дня вернулся монгол-гонец. Судя по всему, судьба космонавтов решилась.

Сейбл крепко спала, ее пришлось растолкать. А Николай давно не спал, от бессонницы у него так болели и слезились глаза, словно в них попал песок. В дымном сумраке юрты, где в своих загородках тихо сопели спящие дети, космонавтам дали на завтрак немного пресного хлеба и по пиале травяного чая — ароматного и необыкновенно бодрящего.

Передвигались космонавты пока скованно. Они довольно быстро адаптировались после долгого пребывания на орбите, но Коле мучительно хотелось встать под горячий душ или хотя бы умыться с мылом.

Их вывели из юрты и разрешили справить нужду. Небо светлело, привычный купол туч и пепла сегодня был не таким мрачным. Некоторые кочевники выказывали свое поклонение перед зарей, стоя на коленях и кланяясь на юг и на восток. Это было одно из немногих публичных проявлений религиозного чувства; такие ритуалы, как прорицание, изгнание злых духов и демонстрация чудес, монголы обычно проводили у себя в юртах, вдали от посторонних глаз.

Космонавтов подвели к небольшой группе людей. Те оседлали полдюжины лошадей, а еще двоих запрягли в небольшую повозку с деревянными колесами. Лошади были невысокие и с виду непослушные, резкие, совсем как их хозяева. Они нетерпеливо поглядывали по сторонам, будто им хотелось поскорее избавиться от этой обузы.

— Наконец нас увезут отсюда, — проворчала Сейбл. — Та еще цивилизация.

— Есть одна русская пословица, — предупредил ее Николай. — «Из огня да...»

— Пусть русские пословицы идут в задницу. Космонавтов подтолкнули к повозке. Им пришлось забираться в нее со связанными за спиной руками. Как только они уселись на голые доски, к повозке подошел монгол очень крепкого телосложения даже по здешним меркам и начал что-то громко выкрикивать, обращаясь к Николаю и Сейбл. Выдубленная ветром кожа на его лице была вся в глубоких морщинах, как объемная карта рельефа местности. Сейбл спросила:

— Что он говорит?

— Понятия не имею. Но мы уже видели его раньше, помнишь? По-моему, это вождь. И зовут его Скакатай.

Вождь заходил в юрту в первые часы, чтобы осмотреть пленников.

— Этот дрянной коротышка хочет на нас нажиться. Какие слова ты произносил?

— Darughachi. Tengri.

Сейбл сердито зыркнула на Скакатая.

— Понял? Tengri, tengri. Мы посланцы Бога. И я не собираюсь ехать в Царство Радости со связанными руками. Развяжи нас, а не то я поджарю твою несчастную задницу ударом молнии.

Скакатай, ясное дело, не понял ни слова, кроме tengri, но интонация Сейбл сделала свое дело. Он ответил еще одной непонятной тирадой, Сейбл надерзила ему, но затем Скакатай кивнул одному из своих сыновей, и тот разрезал ножом путы на руках у Коли и Сейбл.

— Молодчина, — похвалил спутницу Николай, потирая затекшие запястья.

— Ерунда, — самодовольно отозвалась Сейбл. — Это еще не все. — Она стала тыкать пальцем в ту сторону, где на траве стоял посадочный модуль «Союза», потом указала на парашютный шелк, сваленный около одной из юрт. — Я хочу, чтобы мне отдали то, что принадлежит мне. Принесите этот шелк в повозку. И все, что вы украли из «Союза»...

Эти слова ей пришлось втолковывать дольше и сопровождать жестами, но в конце концов Скакатай, ворча и ругаясь, велел своим людям уложить в повозку парашют. Из юрты вынесли кое-что из вещей, вынутых из модуля. Вскоре на повозке возникла целая гора: парашют, скафандры и прочее оборудование. Коля удостоверился в том, что среди всего этого имеется аптечка первой помощи и пистолеты-ракетницы, а также детали радиопередатчика — их единственной возможности выйти на связь с внешним миром, с Кейси и его товарищами в Индии.

Сейбл порылась в вещах, достала спасательный плот и торжественно протянула Скакатаю.

— Вот, — сказала она. — Дар Небес. Когда мы уедем, потяни вот за эту штучку. Врубился?

Она несколько раз показала пантомимой, что надо сделать, пока не стало ясно, что монгол все уразумел. Тогда Сейбл торжественно поклонилась, Николай последовал ее примеру, и они снова забрались в повозку.

Всадники тронулись с места. Один монгол повел под уздцы лошадей, запряженных в повозку, ее колеса завертелись.

— Спасибо за баранинку, приятель, — крикнула Сейбл, обернувшись назад.

Коля внимательно смотрел на нее. Мало-помалу, начиная с полной слабости и уязвимости, она стала овладевать ситуацией. За дни, прошедшие после приземления, Сейбл словно бы усилием воли выжгла из себя страх — но от ее целеустремленности Коле стало не по себе.

— В самообладании тебе не откажешь, Сейбл. — она усмехнулась.

— Женщина ни за что не добьется успехов в отряде астронавтов, если не научится жесткости. И кроме того, приятно хотя бы отчалить более стильно, чем мы прибыли...

Послышался громкий хлопок и хор изумленных голосов. Скакатай дернул за канатик в уголке надувного плота. Раскрыв от удивления рты, монголы таращили глаза на ярко-оранжевое чудо, невесть откуда взявшееся. Пока деревня еще не скрылась из глаз, космонавты успели увидеть, как на плот взобрались детишки и принялись на нем скакать.

Всадники и повозка очень быстро продвигались вперед. Несколько часов подряд конники гнали лошадей рысью, и Николай не сомневался в том, что такой аллюр быстро утомит животных, но они явно привыкли к такому бегу. Монголы перекусывали, не спешиваясь, и полагали, что космонавты должны вести себя так же. Они не останавливались даже для того, чтобы справить нужду, и Сейбл с Колей приноровились пригибать голову или отстраняться, когда по ветру летела струя мочи всадника.

Пока они ехали, Николай несколько раз замечал вдалеке огоньки, безмолвно парящие над землей.

«Не такие ли это шары, как Око в Индии, о котором рассказывал Кейси? — гадал Коля. — И если да, то не по всему ли миру парят эти Очи?»

Николай с большим удовольствием занялся бы исследованием одного из этих шаров, но дорога ни разу не пролегала вблизи от них, а монголы никакого любопытства не выказывали.

Солнце еще не добралось до зенита, когда отряд сделал остановку на постоялом дворе. Это была всего-навсего горстка юрт, затерянных посреди бескрайней пустоты степей. Однако возле одной из юрт стояли на привязи несколько лошадей, а чуть поодаль тихо и мирно пасся целый табун. Всадники позвонили в колокольчик, выбежали хозяева постоялого двора. Быстрые переговоры — и всадники сменили лошадей и продолжили путь.

Сейбл проворчала:

— Я бы не отказалась хоть немного отдохнуть. Все-таки жестковато трястись в этой гадской повозке.

Николай оглянулся на постоялый двор.

— Это, наверное, ям.

— Что-что?

— Было время, когда монголы владели всей Евразией — от Венгрии до Южно-Китайского моря. Единство громадной империи им помогала поддерживать система быстрого перемещения — сеть дорог и станций, где можно было сменить лошадей. Подобная система была и у римлян. Гонец мог за день проделать путь в двести, а то и в триста километров.

— Какая же это дорога? Мы просто едем по безлюдной степи. Как же эти парни узнали, как разыскать эту станцию?

— Монголы учатся ездить верхом раньше, чем ходить, — объяснил Николай. — Разъезжая по этим просторам, они становятся очень опытны в плане ориентирования. Возможно, им даже не приходится задумываться об этом.

Наступила ночь, но монголы все скакали вперед. Они засыпали в седлах — но один или двое брали на привязь остальных лошадей. Сейбл не могла уснуть из-за тряски. А Коля, измученный бессонными ночами, переживший столько страданий, надышался свежим степным воздухом и проспал от заката до рассвета.

Все-таки время от времени всадниками овладевала растерянность. Им приходилось пересекать особые, ровные, как по линейке вычерченные, линии — границы между выжженной степью и участками, где росла ярко-зеленая трава, и другими местами, где кое-где пестрели увядающие цветы. Но еще более странно выглядели места, где в тени лежали полурастаявшие снежные сугробы. Николай прекрасно понимал, что эти подозрительно прямые границы — не что иное, как линии, ограничивающие разные по хронологии участки планеты, что эта степь скроена из мириадов фрагментов, взятых из разных времен года — и даже из различных эпох. Но точно так же, как снег таял под солнцем, так же быстро увядали весенние цветы, а летняя поросль травы желтела, бурела и сохла.

«Возможно, — думал Николай, — пройдет полный цикл времен года, и природа оправится от потрясения, разрозненные клочья срастутся межу собой».

Но он подозревал, что одного года будет мало для того, чтобы из этих смещенных относительно друг друга во времени участков сформировалась новая экология.

Монгольские кочевники во всем этом, конечно, ничего не понимали. Даже лошади вставали на дыбы и испуганно ржали, пересекая странные и неприятные линии перехода от одной территории к другой.

Как-то раз всадники, явно сильно обескураженные, остановились посреди степи.

«Наверное, — решил Коля, — тут когда-то был постоялый двор, и монголы не могут понять, куда он подевался».

Место, где они прежде сменяли лошадей, потерялось — но не в пространстве, а во времени. Кочевники, люди, безусловно, практичные, в итоге приняли это как данность. После недолгого обсуждения, во время которого монголы то и дело пожимали плечами, они, по всей вероятности, решили, что, раз уж нельзя рассчитывать на постоялые дворы, стоит поберечь лошадей.

Во второй половине следующего дня характер местности начал меняться, появились овраги и холмы. Ехали по неглубоким долинам, порой пересекали вброд речушки, миновали купы лиственницы и сосны. Такой пейзаж выглядел гораздо более человечно, и Коля радовался тому, что наконец осталась позади угнетающе неизменная бескрайность степи. Даже монголы вроде бы повеселели. Когда они проезжали через небольшую рощицу, один парень с грубым лицом наклонился, сорвал несколько пучков дикой герани и украсил цветами свое седло.

Эта область была относительно плотно заселена. Часто попадались деревни, составленные из юрт, и некоторые из них были большими. Над юртами поднимались струи дыма и клонились в ту сторону, куда дул ветер. Здесь имелось и что-то вроде дорог — по крайней мере, глубокие наезженные колеи. Казалось, эта часть монгольской империи пережила Разрыв в почти нетронутом виде — лишь кое-где встречались вкрапления земли из иных времен.

Подъехали к широкой медленной реке. На другой берег можно было перебраться на пароме. На большом деревянном плоту, который управлялся с помощью канатов, хватило места и для всадников, и для космонавтов, и для лошадей, и даже для повозки.

На другом берегу повернули к югу и поехали вдоль реки. Николай заметил, что в стороне по земле змеилась и сверкала еще одна большая река; они, видимо, направлялись к месту слияния двух могучих водных потоков. Кочевники явно знали, куда едут.

Но вот у подножия холма, неподалеку от большой излучины одной из двух рек, перед ними предстала каменная глыба, густо покрытая письменами. Монголы придержали лошадей и в изумлении уставились на камень.

Николай мрачновато изрек:

— Они этого раньше не видели, дело ясное. А вот я видел.

— Ты здесь бывал?

— Нет. Но видел снимки. Если я прав, то это место слияния рек Онон и Балдж. А этот монумент был воздвигнут в шестидесятых годах двадцатого века.

— Значит, здесь вклинился участочек из иного времени. Неудивительно, что эти парни так таращатся.

— Текст, по идее, должен быть написан на древне-монгольском языке. Но никто не знает наверняка, все ли здесь правильно.

— Думаешь, сопровождающие нас монголы смогут это прочитать?

— Скорее, нет. Большинство монголов были неграмотны.

— Значит, это мемориал? Мемориал в честь чего?

— В честь восьмисотлетия со дня рождения*[14]...

Тут они поехали дальше и оказались на гребне последней гряды холмов. Внизу раскинулась чудесная зеленая равнина, а на ней стояла деревня из юрт. «Это не деревня, — подумал Николай. — Это настоящий город».

Несколько тысяч шатров стояли ровными рядами, сходящимися под прямым углом. Некоторые юрты были такими же замызганными, как те, что космонавты видели в степной деревне Скакатая, но в самом центре возвышалась более впечатляющая постройка — большой комплекс соединяющихся между собой павильонов. Комплекс был обнесен стеной, к которой примыкали «окраины» — нечто вроде посадского городка из более скромных юрт.

Со всех сторон сбегались проселочные дороги и вели к воротам в стене. По дорогам передвигалось множество конных и пеших, а над юртами поднимались столбики дыма и вливались в бледно-коричневую пелену смога, нависшую над городом.

— Господи! — вырвалось у Сейбл. — Да это просто шатровый Манхэттен!

Наверное, можно было и так сказать. Но на зеленых лугах за городом Николай увидел огромные стада мирно пасущихся овец и коз и табуны лошадей.

— В точности так, как описано в преданиях, — пробормотал Коля. — Они всегда были только кочевниками. Они правили миром, но заботились лишь о том, чтобы было где пасти стада. А когда приходит время перебираться на зимние пастбища, весь этот город снимается с места и движется к югу.

У ворот всадников остановил стражник в синем, расшитом звездами кафтане и войлочной шапке. Сейбл спросила:

— Как думаешь, эти парни хотят продать нас?

— Скорее, они хотят кого-то подкупить. В этой империи все принадлежит правящей знати — Золотому роду. Люди Скакатая не могут продать нас — мы уже принадлежим правителю.

Наконец им разрешили следовать дальше. Начальник стражи послал с ними несколько воинов. Сейбл, Колю и только одного из монголов вместе с повозкой, нагруженной вещами космонавтов, пропустили в город.

Повозка покатилась по широкой улице, ведущей прямо к большому шатровому комплексу в центре. Под колесами чавкала расквашенная глина. Юрты здесь стояли большие, некоторые из них были украшены лоскутами дорогих тканей. Но главное впечатление на Николая произвела мерзкая вонь — пахло, как в деревне Скакатая, только в тысячу раз сильнее. Коля с трудом сдерживал тошноту.

Однако, невзирая на запахи, на улицах было полно народа — и не только монголов. Китайцы и, похоже, японцы, выходцы с Ближнего Востока — то ли персы, то ли армяне, арабы и даже круглоглазые жители Западной Европы. Носили здесь красиво скроенные рубахи, сапоги и шапки, многие надевали тяжелые ожерелья, браслеты и кольца. Яркие комбинезоны космонавтов порой привлекали взгляды, так же как и их скафандры и прочий скарб, уложенный на повозку, однако жгучего интереса все это ни у кого не вызвало.

— Они привыкли к чужакам, — заключил Николай. — Если мы не ошибаемся насчет нашего местонахождения во времени, то это — столица континентальной империи. Мы ни в коем случае не должны недооценивать этих людей.

— Не бойся, не буду, — мрачно буркнула в ответ Сейбл.

По мере того как они приближались к центральной постройке, им встречалось все больше и больше воинов. Николай замечал лучников и мечников, державших оружие наготове. Даже те из воинов, что не стояли на страже, отрывались от еды или игры в кости и одаривали чужаков пристальными недобрыми взглядами. Наверное, этот громадный шатер окружало около тысячи стражников.

Подъехали к входному павильону — такому большому, что в него без труда поместилась бы юрта Скакатая и еще осталось бы место. Над входом висел бунчук из нескольких белых хвостов яка. Здесь тоже произошли какие-то переговоры, и внутрь шатрового комплекса отправился посыльный.

Он вернулся вместе с человеком довольно высокого роста. Черты лица у него были азиатские, но при этом — удивительно голубые глаза. Одет он был в роскошные, украшенные богатой вышивкой жилет и штаны до колен. С этим человеком прибыла целая команда советников. Он осмотрел космонавтов и их вещи, пощупал ткань, из которой был сшит комбинезон Сейбл, и удивленно прищурился. Затем о чем-то быстро переговорил со своими советниками. Потом щелкнул пальцами, отвернулся и собрался уходить. Слуги принялись сгружать с повозки вещи космонавтов.

— Нет, — громко и решительно произнесла Сейбл. Николай мысленно содрогнулся, но она не желала уступать. Высокий мужчина обернулся и, широко раскрыв от удивления глаза, воззрился на незнакомку.

Она подошла к повозке, захватила руками парашютный шелк и расправила его перед высокопоставленным человеком.

— Это все — наше имущество. Darughachi tengri. Понимаешь? Это останется у нас. А вот эта ткань — это наш дар императору. Дар с небес.

Николай нервно проговорил:

— Сейбл...

— На самом деле нам почти нечего терять, Николай. Эти слова насчет небес ты первый произнес.

Высокий мужчина растерялся. Но вот его губы разъехались в широкой улыбке. Он отрывисто выговорил какое-то приказание, и один из его советников опрометью умчался вглубь шатрового комплекса.

— Он понимает, что мы блефуем, — заключила Сейбл. — Но он не знает, как к нам относиться. Сообразительный малый.

— Если он слишком сообразительный, нам с ним надо быть поосторожнее.

Советник возвратился и привел с собой европейца — щуплого мужчину невысокого роста, лет, наверное, около тридцати — точнее трудно было сказать, поскольку лицо его, как у всех здесь, было покрыто изрядным слоем грязи, а волосы и бороду он явно давно не стриг. Он смерил Колю и Сейбл резким пытливым взглядом, после чего быстро заговорил.

— Похоже на французский, — заметила Сейбл. Так оно и было. Его звали Базиль, и он был родом из Парижа.

В помещении типа приемной девушка-служанка подала им еду и питье — нарезанное кусочками и приправленное специями мясо и напиток вроде лимонада. Девушка была пухленькая, не старше четырнадцати-пятнадцати лет, из одежды на ней было всего лишь несколько полупрозрачных накидок. Коле показалось, что и в ее жилах течет какая-то европейская кровь. Взгляд пустой, отрешенный. Откуда же ее сюда привезли?

Цель высокорослого вельможи вскоре стала ясна. Базиль неплохо знал монгольский язык и должен был послужить переводчиком.

— Они думают, что все европейцы говорят на одном и том же языке, — объяснил Базиль, — от Урала до Атлантики. Но в такой дали от Парижа подобную ошибку легко понять...

Николай говорил по-французски довольно сносно — на самом деле лучше, чем по-английски. Он изучал французский в школе. Но французскую речь Базиля, происходившую из времен, отделенных всего несколькими веками от зарождения этой нации, понять было не так просто.

— Это примерно то же самое, что встретиться с Чосером*[15], — объяснил Николай Сейбл. — Представь, как изменился с тех пор английский язык... а Базиль, похоже, родился века на полтора раньше Чосера.

А Сейбл, оказывается, даже не слышала о Чосере.

Базиль отличался гибким умом — Николай предполагал, что в противном случае этот человек не забрался бы в такую даль, — и всего лишь через пару часов они уже стали довольно сносно понимать друг друга.

Базиль рассказал, что он торговец, что он прибыл в столицу мира для того, чтобы здесь разбогатеть.

— Торговцы любят монголов, — сказал он. — Они открыли для нас Восток! Китай, Корея... — Последовал длинный перечень стран. — Конечно, тут большинство купцов мусульмане и арабы, а во Франции большинство людей вообще не знает, что монголы существуют!

Тут в Базиле проснулся торговец, и он начал задавать вопросы: откуда прибыли, что им нужно, что с собой привезли.

Сейбл прервала его.

— Послушай, парень, нам не нужен агент. Твое дело — передать наши слова этому... высокому.

— Йе-Лю, — сказал Базиль. — Его зовут Йе-Лю Чу-Тсай. Он хитанец.

— Отведи нас к нему, — без лишних слов потребовала Сейбл.

Базиль не стал ждать перевода, приказной тон он уловил. Француз хлопнул в ладоши, явился дворецкий, и их сопроводили в покои Йе-Лю.

Идя по войлочным коридорам, приходилось пригибать голову — крыши здесь не были рассчитаны на людей такого роста.

В небольшой угловой комнате этого шатрового дворца Йе-Лю полулежал на низкой кушетке. Вокруг него хлопотали слуги. На полу рядом с кушеткой вельможа разложил выцветшие рисунки, похожие на карты, нечто наподобие компаса, резные деревянные фигурки, напоминающие изображения буддистских божеств, горку мелких предметов — украшений, монет. Николай понял: все это — арсенал астролога. Изящным жестом Йе-Лю предложил им садиться, и они опустились на еще более низкие кушетки.

Йе-Лю вел себя терпеливо. Вынужденный переговариваться с чужаками через Базиля, он спросил, как зовут космонавтов и откуда они прибыли. Услышав, что они прибыли с tengri, то есть — с неба, он сделал большие глаза. Пусть он был астрологом, но дураком он точно не был.