«Живущий кратко горит ярко» оторвался от эскадры. Мы гнались за кораблем призраков, и мы его настигали. Жилой купол «Ярко» был прозрачный, так что капитан Тейд в своем большом кресле, ее офицеры и их аппаратура, а также несколько низших чинов вроде меня словно плавали в пространстве. Слабо светилось скопление горячих молодых звезд, яркой полоской горели огни оставшейся позади эскадры, а вдали сияли ослепительные новые звезды. Там, в шести тысячах световых лет от Земли, проходила Линия Ориона - цепочка из тысячи огней, протянувшаяся по внутреннему краю спирального рукава Ориона, - и вспышки звезд отмечали места, где много лет назад проходили сражения.
      А совсем рядом скользил сквозь пространство, спеша к дому, корабль призраков. Больше всего он походил на кокон, смотанный из серебристых бечевок. На бечевках висели сотни призраков. Видно было, как они перебираются с места на место, будто не замечая пустоты вокруг.
      Призраки держали курс к маленькой желтой звезде. Наш ручной академик, Паэль, по каким-то отклонениям в спектре опознал в ней звезду-крепость. Но чтобы узнать крепость вблизи, не надо быть академиком. С борта «Ярко» я и невооруженным глазом видел окружающую ее бледно-голубую клетку - свободную решетку с ячеями в полмиллиона километров, выстроенную призраками для каких-то своих целей.
      У меня хватало времени поглазеть. Я ведь просто рядовой. Возраст - пятнадцать лет.
      Определенных обязанностей на тот момент у меня не было. Полагалось быть под рукой и на подхвате, если кому понадобится помощь - скорее всего, первая медицинская помощь, если мы ввяжемся в бой. Сейчас из всей компании рядовых при деле была лишь Хэлл. Она гонялась за лужицей, которую натошнил наш академик Паэль, единственный штатский на мостике.
      Обстановка на «Ярко» ничем не напоминала то, что приходится видеть в фильмах по виртуалке. Все тихо и спокойно, всякий знает свое дело. Слышались только негромкие голоса команды и урчание аппаратуры да шипение рецирку-лируемого воздуха. Ничего драматического - скорее это походило на операционную.
      Раздался тихий предупредительный гудок.
      Капитан подняла руку, подзывая академика Паэля, старшего помощника Тилла и Джеру - приписанного к кораблю комиссара. В их узком кругу шло обсуждение - и вроде бы спор. Я смотрел, как мерцающий свет новой играет на бритой макушке Джеру.
      Сердце у меня забилось чаще.
      Все знали, что означает этот гудок: мы приближались к крепостному кордону. Надо или отказываться от преследования, или гнаться за призраками дальше, внутрь их невидимой крепости. А все знали, что ни один корабль флота, проникший за крепостной кордон в десяти световых минутах от центральной звезды, обратно еще не вернулся.
      Так или иначе все должно было решиться очень скоро.
      Капитан Тейд резко прекратила дебаты. Она подалась вперед и обратилась к экипажу. Голос, разносившийся по кораблю, звучал дружелюбно и бодро, как шепоток вербовщика.
      - Все вы видите, что нам не поймать этот рой призраков по нашу сторону кордона. И всем известно, чем мы рискуем, проходя за кордон. Но чтобы прорвать блокаду, нам рано или поздно придется научиться взламывать их крепости. Так что мы идем дальше. Займите свои места.
      Ее речь не вызвала бурного ликования.
      Я поймал взгляд Хэлл. Она ухмылялась. Кивнула на капитана, сжала кулак и изобразила, будто что-то накачивает. Я разделял ее чувства, но с анатомической точки зрения она допустила неточность, так что я поднял средний палец и подергал им взад-вперед.
      За что немедленно схлопотал подзатыльник от комиссара Джеру.
      - Безмозглые сопляки, - буркнула она.
      - Простите, сэр…
      За извинения я получил еще одну затрещину. Джеру - высокая плотная женщина - носила бесформенную монашескую одежду, введенную, говорят, еще тысячу лет назад основателями Комиссии Исторической Истины. Но, по слухам, до вступления в Комиссию Джеру накопила немалый боевой опыт, и я этому охотно верил, судя по ее силе и скорости реакции.
      Мы приближались к кордону, и академик Паэль угрюмо начал обратный отсчет. Геометрические линии корабля призраков и обернутой в блестящую мишуру звезды-крепости понемногу заполняли все небо.
      Все замолчали.
      Самое поганое время - пока не дошло до дела. Пусть даже вам видно и слышно, что происходит, но делать-то нечего, вот и остается только думать. Что с нами станет, когда мы пересечем этот неосязаемый барьер? Может, мгновенно окажемся в окружении целой эскадры призрачных кораблей? Или какое-нибудь таинственное оружие просто сотрет нас с лица космоса?
      Я поймал взгляд старшего помощника Тилла. Этот был ветераном, двадцать лет службы. Волосы у него начисто обгорели в какой-то давней схватке, когда меня еще и на свете не было, и он носил шрамы на голове как корону.
      - За дело, юнга, - пробурчал он.
      И страх пропал. Меня переполняло чувство товарищества. Пусть в дерьме, но мы вместе. Я больше не думал о смерти. Только бы скорей началось.
      - Да, сэр!
      Паэль закончил отсчет.
      И свет погас. Закружились колесом звезды.
      И корабль разлетелся на куски.
      Меня сбросило в темноту. Завывал ветер. Рядом со мной захлопнулась аварийная переборка, и я услышал чьи-то крики.
      Меня швырнуло в стену корпуса, прижало носом к звездам. Я отлетел назад и поплыл. Значит, инерционное тяготение отсутствует. Вроде бы я чувствовал запах крови,- может, своей собственной.
      Я все еще видел корабль призраков: переплетение веревок и серебристых пузырей, освещенное прожектором звез-
      2 Фантастика
      ды-крепости. И мы все еще нагоняли его. Но я видел и осколки жилого купола и изуродованного корпуса. Это были осколки нашего «Ярко». Он погиб, погиб за долю секунды.
      - За дело, - пробормотал я.
      Я, кажется, ненадолго отключился.
      Кто-то ухватил меня за ногу и стянул вниз. Потом меня умело похлопали по щекам, приводя в чувство.
      - Кейс, ты меня слышишь?
      Это был старпом Тилл. Даже в неверном свете звезд его изуродованный скальп ни с чем не спутаешь.
      Я огляделся. Нас осталось четверо: Тилл, комиссар Джеру, академик Паэль и я. Мы сгрудились вокруг обрубка пульта, - кажется, это был пульт старпома. Я заметил, что вой ветра стих. Носовой отсек снова загерметизирован, значит…
      - Кейс!
      - Я… да, сэр.
      - Докладывай.
      Я тронул губу - на руке осталась кровь. В таких случаях ты обязан честно докладывать о своем состоянии, перечисляя все повреждения. Никому не нужны герои, которые потом окажутся недееспособными.
      - Кажется, я в порядке. Может, контузия.
      - Не так плохо. Привяжись. Тилл сунул мне конец троса.
      Я увидел, что остальные уже привязались к распоркам, и последовал их примеру.
      Тилл с непринужденностью, которую дает только опыт, плавал в воздухе. Я догадался, что он ищет других выживших. Академик Паэль пытался свернуться клубком. Этот даже говорить не мог. У него из глаз капали слезы. Я уставился на крупные прозрачные шарики, которые поблескивали в воздухе, разлетаясь от его лица.
      Все кончилось за какие-то секунды. Надо думать, слишком уж внезапно для земного червя.
      Под одной из аварийных переборок я увидел пару ног - и ничего больше. Обрубленное тело, наверно, уплывало вместе с остальными обломками «Ярко». Но я опознал ноги по щегольской розовой полоске на одной подошве. Это была Хэлл. «Единственная девушка, которую я успел трахнуть, - подумал я, - и при таких обстоятельствах другие мне, пожалуй, не светят».
      Я никак не мог разобраться, что я по этому поводу чувствую.
      Джеру наблюдала за мной.
      - Юнга, ты думаешь, нам всем следует трястись, как этот академик? - В ее выговоре чувствовался резкий незнакомый мне акцент.
      - Нет, сэр.
      - Нет. - Джеру с презрением разглядывала академика. - Мы в шлюпке, академик. С «Ярко» что-то случилось. Купол при аварии распадается на шлюпки, такие же, как наша. - Она потянула носом. - Воздух у нас есть, и пока чистый. - Она подмигнула мне. - Может, мы, пока еще не умерли, сумеем нанести небольшой ущерб этим призракам. Как ты считаешь, юнга?
      Я ухмыльнулся:
      - Да, сэр.
      Паэль поднял голову и уставился на меня слезящимися глазами.
      - Реки Аида! Ваши люди - чудовища, даже такой ребенок. - Он говорил с легким мелодичным акцентом. - Вы влюблены в смерть…
      Джеру сгребла подбородок Паэля в тяжелую ладонь и стискивала, пока бедняга не запищал.
      - Капитан Тейд схватила вас, академик, и отбросила сюда, в шлюпку, прежде чем рухнула переборка. Я это видела. Если бы она не потратила время на вас, могла бы спастись сама. Она была чудовищем? Была влюблена в смерть? - Она отпихнула от себя лицо Паэля.
      До этой минуты я почему-то не задумывался об остальной команде. Наверно, у меня скудное воображение. Сейчас меня так и повело. Капитан… погибла?
      Я заговорил:
      - Простите, комиссар, сколько еще шлюпок выбралось?
      - Ни одной, - произнесла она ровным голосом, избавляя меня от иллюзий. - Только эта. Они погибли, исполняя свой долг, юнга. Как и капитан.
      Конечно, она была права, и мне немного полегчало. Паэль, каким бы он ни был, слишком дорого стоит, чтобы его бросить. Я-то выжил по чистой случайности: окажись капитан рядом, ее долгом было бы отшвырнуть меня с дороги и занять мое место. Тут вопрос не ценности человеческой жизни, а экономики: знания и опыт капитана Тейд - и Паэля - стоили гораздо дороже, чем я.
      Хотя сейчас Паэль соображал еще хуже меня.
      Старший помощник Тилл вернулся, нагруженный снаряжением.
      - Одевайтесь-ка. - Он раздал герметичные костюмы. Мы в учебке называли такие костюмы «слизняками»:
      легкая кожа-оболочка на подкладке из генномодифициро-ванных водорослей.
      - Шевелитесь, - поторопил Тилл. - Столкновение с призраками через четыре минуты. Источников энергии у нас больше нет: нам остается только покрепче держаться.
      Я впихнул ноги в костюм.
      Джеру сбросила свой монашеский балахон, обнажив покрытое шрамами тело. Но не спешила переодеться, а спросила, нахмурясь:
      - Почему не бронированный скафандр?
      Вместо ответа Тилл вытащил из сброшенного снаряжения гравитационный пистолет, быстрым движением приставил его к голове Паэля и нажал спуск.
      Паэль дернулся.
      Тилл сказал:
      - Видите? Ничего не работает. Кроме биосистем, как видно.
      Он отбросил пистолет.
      Паэль закрыл глаза и с трудом перевел дыхание. Тилл обратился ко мне:
      - Проверь связь.
      Я надвинул капюшон и маску и отчетливо продекламировал:
      - Один, два, три… - И ничего не услышал.
      Тилл принялся возиться с нашими ранцами, перенастраивая системы. На его капюшоне проступили сменяющиеся бледно-голубые символы. Потом прорезался голос:
      - …пять, шесть, семь… Слышишь меня, юнга?
      - Да, сэр.
      Символы были биолюминесцентными. В наших скафандрах имелись приемники - фоторецепторы, попросту глаза, - способные «читать» сообщения, светящиеся на оболочке скафандров товарищей. Эта аварийная система предназначалась для использования в условиях, когда нежелательно применение высоких технологий. Но, само собой, она действовала только до тех пор, пока мы могли видеть друг друга.
      - Это сильно осложнит жизнь, - заметила Джеру. Как ни странно, передатчик смягчал акцент, и понимать
      ее стало легче.
      Тилл пожал плечами:
      - Принимай жизнь, как она есть.
      Он торопливо раздавал наборы снаряжения.
      - Вот основной полевой набор. Здесь аптечка: нить для наложения швов, скальпели, системы переливания крови. Эти шприцы носите на шее, академик. В них обезболивающее, трансгенные медвирусы… Нет, поверх скафандра, Паэль, иначе вы не сможете ими пользоваться. Входные клапаны у вас вот здесь, на рукаве, и здесь, на бедре. - Очередь дошла до оружия. - Пистолеты возьмем на случай, если они заработают, но рассчитывайте лучше на это.
      Он раздал боевые ножи. Паэль отшатнулся.
      - Возьмите нож, академик. На худой конец, сбреете свою ужасную бороду.
      Я рассмеялся, и в награду Тилл мне подмигнул. Я взял нож - тяжелый стальной брусок, прочный и внушающий уверенность. Мне сразу стало спокойнее.
      - Две минуты до столкновения, - напомнила Джеру. Мой хронометр не работал: должно быть, она отсчитывала секунды.
      - Закрывайтесь.
      Тилл проверил скафандр Паэля на герметичность. Мы с Джеру помогали друг другу. Маска герметична, перчатки герметичны, проверка давления… Запас воды, подача кислорода, фильтры двуокиси углерода…
      Проверив скафандр, я рискнул высунуть голову над креслом Тилла.
      Корабль призраков заполнил все пространство. Он имел несколько километров в поперечнике: наш бедный обреченный «Живущий кратко горит ярко» рядом с ним выглядел карликом. Невероятной сложности переплетение серебристых веревок, затмевающее звезды и огни флотов. В перекрестиях веревок висели массивные гондолы управления.
      И повсюду капельками ртути скользили серебристые призраки. Я видел в их гладких оболочках отражения аварийных огней шлюпки - как брызги крови, нарушающие их совершенство.
      - Десять секунд, - напомнил Тилл. - Держитесь. Внезапно серебристые канаты, толстые, как стволы деревьев, окружили нас со всех сторон и загородили небо.
      И нас снова швырнуло в хаос.
      Я услышал скрежет сминаемого металла, визг воздушной струи. Корпус лопнул, как яичная скорлупа. Остатки нашего воздуха разлетелись ледяным туманом, и теперь я слышал только собственное дыхание.
      Корпус, разрушаясь, отчасти погасил нашу инерцию.
      Но потом основание шлюпки во что-то врезалось, и врезалось крепко.
      Спинку кресла вырвало у меня из рук. Я взлетел вверх и ощутил резкую боль в левом предплечье. У меня невольно вырвался крик.
      Страховочный тросик натянулся. По руке опять волной прокатилась боль. Сверху я видел остальных, окруживших обломки кресла старпома.
      Я задрал голову. Мы, как стрела, воткнулись в наружные слои корабля призраков. Повсюду виднелись дуги светящихся нитей, словно нас подхватила громадная сеть.
      Джеру поймала меня и стянула вниз. Она задела больную руку, так что я поморщился. Но комиссар на меня не смотрела, она снова занялась Тиллом. Тот лежал под упавшим креслом.
      Паэль доставал из чехла на шее шприц с обезболивающим. Джеру отбросила его руку.
      - Только аптечку пострадавшего, - прошипела она. - Ни в коем случае не свою.
      - Почему? - обиженно спросил Паэль. На этот вопрос мог ответить я.
      - Потому что ваша, возможно, через минуту понадобится вам самому.
      Джеру воткнула шприц в руку Тилла. Паэль сквозь маску таращился на меня круглыми испуганными глазами.
      - У тебя рука сломана.
      Я впервые как следует рассмотрел свою руку и увидел, что она неестественно выгнута назад. Мне как-то не верилось, даже несмотря на боль. Я за все время в учебке и пальца ни разу не сломал.
      Между тем Тилл дернулся, словно от легкой судороги, и изо рта у него выплыл большой пузырь слюны с кровью. Потом пузырь лопнул, и тело старпома обмякло.
      Джеру, тяжело дыша, распрямилась.
      - Ну что ж, ну что ж… Как там он сказал: «Принимай жизнь, как она есть»? - Она оглянулась на меня и Паэля. Я заметил, что она дрожит, и испугался. Комиссар продолжала: - Давайте двигаться. Нам надо найти ПУ. Пункт укрытия, академик. Логово, где можно отсидеться.
      - А старпом?.. - начал я.
      - Мертв. - Джеру посмотрела на Паэля. - Теперь нас только трое. Поневоле придется общаться, Паэль.
      Он уставился на нее пустыми глазами. Джеру перевела взгляд на меня, и ее лицо на мгновение смягчилось.
      - Шея сломана. У Тилла сломана шея, юнга.
      Вот так, еще одна смерть. На мгновение мне показалось, что я не выдержу.
      Джеру резко отдала приказ:
      - Приступай к исполнению обязанностей, юнга. Помоги червяку.
      Я рявкнул, как положено:
      - Есть, сэр! - И потянул Паэля за вялую руку.
      Джеру двинулась первой, и мы последовали за ней в неизведанные глубины корабля призраков, оставив позади разбитую шлюпку.
      Мы нашли себе ПУ.
      Это было просто свободное пространство в густом сплетении серебристых канатов, но оно давало укрытие, а места скопления призраков располагались поодаль. Мы по-прежнему находились в открытом космосе - на всем их корабле, кажется, был вакуум, - и я понял, что от костюма мне еще долго не избавиться.
      Выбрав ПУ, Джеру сразу заставила нас занять позиции для круговой обороны. А потом мы целых десять минут ничего, совершенно ничего не делали.
      Этого требовала СОП, Стандартная Оперативная Процедура, и она произвела на меня впечатление. После хаоса, крушения «Ярко», крушения шлюпки, после бешеной активности - просто дать телу время приспособиться к новым условиям, звукам и запахам.
      Только вот чуять здесь было нечего, кроме собственного пота и мочи, и слышать нечего, кроме своего же хриплого дыхания. И рука чертовски болела.
      Чтобы чем-то занять мысли, я сосредоточился на ночном зрении. Глаза привыкают к темноте не слишком быстро - полностью приспосабливаются через сорок пять минут,- но уже через пять минут кое-что можно разглядеть. Сквозь щели между металлическими канатами мне видны были звезды, вспышки далекой новой звезды и ободряющие огни нашего флота. Но сам корабль призраков - темное место, смешение теней и расплывчатых отблесков. Высмотреть нас здесь будет нелегко.
      Когда десять минут истекли, академик Паэль что-то проблеял, но Джеру, не слушая его, сразу повернулась ко мне. Она ухватила мою сломанную руку и стала прощупывать кость.
      - Так, - резко сказала она, - как там тебя зовут?
      - Кейс, сэр.
      - Как тебе новый кубрик?
      - А где здесь кормят? Джеру усмехнулась:
      - Отключи-ка связь. Я исполнил приказ.
      Она без предупреждения сильно дернула меня за руку. Я порадовался, что ей не слышно моего вопля.
      Джеру сняла с пояса контейнер и залила место перелома. Раствор обладал зачатками сознания и сам выбирал, где схватиться, образовав корку. Когда кость заживет, он сам и отвалится.
      Она жестом приказала мне снова включить передатчик и взялась за шприц.
      - Я обойдусь!
      - Не храбрись, юнга. Это средство поможет кости срастаться.
      - Сэр, ходят слухи, что от этого дела бывает импотенция. - Я еще не договорил, а уже почувствовал себя дураком.
      Джеру громко рассмеялась и взяла меня за плечо.
      - Все равно это шприц старпома, а ему он уже ни к чему, верно?
      Возразить было нечего, и я позволил ей сделать укол. Боль сразу утихла.
      Джеру достала из пояса маячок - оранжевый цилиндр с палец длиной.
      - Попробую дать сигнал флоту. Надо будет выбраться из этой плетенки: даже если маяк работает, здесь он экранирован. - Паэль открыл было рот, но она ему и слова сказать не дала. Я чувствовал, что оказался замешан в затяжной конфликт этой пары. - Кейс, остаешься за мужчину. И покажи этому червю, что у него в поясе. Я вернусь тем же путем, каким ухожу. Все ясно?
      - Да.
      Это опять была СОП.
      Джеру проскользнула между серебристыми канатами.
      Я забился в самую гущу и начал перебирать содержимое поясов, которые добыл нам Тилл. Там оказались вода, соль для регидрации и пищевые концентраты - все в такой форме, чтобы, не нарушая герметизацию, подавать через патрубки в капюшонах. У нас имелись силовые установки с мой ноготь величиной, но они сдохли вместе с остальной техникой. Еще было много примитивных приборов, которые должны помочь нам выжить в самых разных условиях: магнитный компас, гелиограф, крошечная пилка, увеличительное стекло, скальные крючья, моток веревки и даже рыболовная леска.
      Мне пришлось показать Паэлю, как работает туалетная установка костюма. Фокус тут в том, чтобы пустить дело на самотек: костюм-«слизняк» перерабатывает большую часть того, что из тебя вытекло, а остальное спрессовывает. Не скажу, чтобы это было удобно. Мне еще не попадался костюм, который хорошо поглощал бы запахи. Бьюсь об заклад, конструкторы никогда не проводили в своих изобретениях больше часа.
      Я чувствовал себя нормально.
      Катастрофа, смерть, выбивающая одного за другим, - все это оставалось в глубине сознания. Я не собирался давать чувствам волю, во всяком случае, пока я не оставался без дела и мог на нем сосредоточиться. Вот когда шоу заканчивается, тогда можешь все выплеснуть.
      Должно быть, Паэля этому не научили.
      Это был тощий угловатый человечек, глаза его провалились в почерневшие глазницы, а нелепая рыжая борода скомкалась под маской. Сейчас, когда самое страшное, казалось, миновало, сила словно вытекла из него, и двигался он как в полусне. Я чуть не рассмеялся, глядя, как он перебирает бесполезное содержимое пояса.
      Немного погодя Паэль заговорил:
      - Кейс, не так ли?
      - Да, сэр.
      - Ты с Земли, мальчуган?
      - Нет. Я…
      Он меня не слушал.
      - Академия базируется на Земле. Тебе это известно, мальчуган? Но они иногда принимают и людей из внешних миров.
      Похоже, он всю жизнь чувствовал себя отверженным чужаком. Но мне до него дела не было. И какой я ему мальчуган! Я осторожно спросил:
      - А вы откуда, сэр? Он вздохнул:
      - С Пятьдесят первой Пегаса b. Никогда о таком не слышал.
      - И как там? Это близко к Земле?
      - Разве Земля непременно должна быть точкой отсчета?.. Не очень далеко. Мой мир - одна из первых экстрасолнечных планет, открытых землянами. То есть главная планета. Она относится к типу «горячий юпитер». Я вырос на ее спутнике.
      Я знал, что значит «горячий юпитер»: планета-гигант, расположенная вблизи своей звезды. Он поднял на меня взгляд:
      - Оттуда, где ты жил, видно было небо?
      - Нет…
      - А от нас видно, и все - полное парусов. Видишь ли, в такой близости к звезде солнечные паруса отлично работают. Я часто смотрел на них по ночам: на яхты с парусами в сотни километров шириной, лавирующие в лучах света. А вот с Земли неба не видно. Во всяком случае, из бункеров Академии.
      - Зачем же вы туда поступили?
      - У меня не было выбора. - Он безрадостно засмеялся. - Угораздило же меня родиться умным… Оттого-то, видишь ли, твои драгоценные комиссары так меня презирают. Меня научили думать - а мы, сам понимаешь, не можем себе этого позволить.
      Я отвернулся и замолчал. Джеру не «моя», и спор этот меня уж точно не касался. И вообще, у меня от Паэля мурашки по коже бегали. Я всегда побаивался людей, которые слишком хорошо разбираются в науке и технологиях. Об оружии только и нужно знать, как оно действует, какое к нему полагается питание или боеприпасы, и что делать, если оно откажет. Народ, который все знает насчет технических принципов и статистики, чаще всего попросту прикрывает собственные недостатки; ведь главное, как оружие работает и как ты с ним справляешься.
      Ну, а этот - не болтливый технарь. Он - академик, из научной элиты человечества. С ним у нас и вовсе не было ничего общего.
      Я всматривался в просветы между канатами, пытаясь отыскать мерцающие, плывущие огоньки эскадры.
      Потом я уловил какое-то движение и повернулся в ту сторону, знаком приказав Паэлю сидеть тихо и помалкивать. Нож я зажал в здоровой руке.
      Джеру поспешно пробиралась к нам в точности той же дорогой, какой уходила. Увидев, что я начеку, она одобрительно кивнула.
      - Маяк даже не пикнул. Паэль сказал:
      - Вы понимаете, что времени у нас не много? Я спросил:
      - Скафандры?
      - Он имеет в виду звезду, - отозвалась Джеру с тяжестью в голосе. - Кейс, звезды-крепости, по-видимому, нестабильны. Если призраки окружают звезду своим кордоном, значит, взрыв не за горами.
      Паэль передернул плечами:
      - Нам осталось несколько часов, в лучшем случае - дней.
      - Чтобы дать сигнал флоту, нам придется выбраться за крепостной кордон. Или взломать его, - сказала Джеру.
      Паэль хрипло хихикнул:
      - И как, по-вашему, мы это сделаем? Джеру обожгла его взглядом:
      - Это вы мне должны сказать, академик! Паэль откинулся назад и прикрыл глаза:
      - Вы смешны, и не в первый раз.
      Джеру что-то проворчала и обернулась ко мне.
      - Ты. Что тебе известно о призраках?
      - Они из холодного мира. Потому и заворачиваются в эти серебряные скорлупки. Лазер их не берет, как раз из-за этих скорлупок. У них идеальная отражающая способность, - ответил я.
      - Не совсем идеальная, - поправил Паэль. - Эффект основан на постоянной Планка… Поглощается около одной миллиардной поступающей энергии.
      Я помялся:
      - Еще говорят, призраки ставят эксперименты на людях. Паэль презрительно фыркнул:
      - Вранье, которое распространяет ваша Комиссия Исторической Истины, комиссар. Вымазать противника черной краской - тактика древняя, как сам род человеческий.
      Джеру невозмутимо откликнулась:
      - Так почему бы не развеять заблуждения молодого Кейса? Чем на самом деле занимаются серебряные призраки?
      - Призраки трудятся над законами физики, - сказал Паэль.
      Я глянул на Джеру - та пожала плечами.
      Паэль попытался объяснить. Речь шла о квагме.
      Квагма - это состояние материи сразу после Большого Взрыва. Когда температура становится достаточно высокой, материя сплавляется в плазму кварков - квагму. При таких температурах четыре фундаментальных типа физических взаимодействий объединяются в один. Когда квагма с уменьшением плотности остывает, связующее супервзаимодействие распадается на четыре, которые мы знаем.
      Как ни странно, я даже кое-что понял из его объяснений. Наши межзвездные корабли, такие как «Ярко», используют ведь как раз принцип GUT 1.
      Словом, управляя распадом, вы можете сами выбирать соотношение между этими силами. А это соотношение определяет основные физические константы.
      Что-то в этом роде. Паэль говорил:
      - Эти их чудесные отражающие оболочки - хороший пример. Каждый призрак окружен тонким слоем пространства, в котором фундаментальная величина, именуемая постоянной Планка, значительно уменьшена. Ну, и все квантовые эффекты рушатся… Поскольку энергия фотона - световой частицы - пропорциональна постоянной Планка, то фотон, соприкасаясь с этой оболочкой, должен сбрасывать большую часть энергии - отсюда и отражающая способность.
      - Достаточно, - сказала Джеру. - Так чем они здесь занимаются?
      Паэль вздохнул:
      - Звезда-крепость, по-видимому, окружена незамкнутой оболочкой квагмы и экзотической материи. Мы предполагаем, что призраки надувают вокруг каждой звезды пузырь пространства-времени, в котором законы физики… искажены.
      - И поэтому наше снаряжение не действует.
      - Надо полагать, - с холодной иронией согласился Паэль.
      - А чего им нужно? Зачем призраки все это делают? - спросил я.
      Паэль пристально взглянул на меня:
      - Тебя обучили их убивать, а это не объяснили? Джеру только глазами сверкнула. Паэль продолжал:
      - Призраки развивались не в процессе конкурентной эволюционной борьбы. Они - симбионты: когда их мир стал остывать, разные формы жизни объединились в борьбе за существование. И, по-видимому, они видят смысл существования не в экспансии и завоевании новых территорий, как мы, а в том, чтобы досконально разобраться в устройстве Вселенной. Что мы здесь делаем? Видишь ли, юнга, диапазон условий, в которых может существовать жизнь, очень узок. Мы считаем, что призраки в поисках ответа на свой вопрос слишком рискуют - фокусничают с законами, от которых зависит наше существование.
      - Враг, способный использовать законы физики в качестве оружия, - сильный враг. Но рано или поздно мы превзойдем призраков и выживем их отсюда, - добавила Джеру.
      Паэль лениво протянул:
      - Ну да, эволюционное предназначение человечества. Как это грустно. Однако мы тысячу лет прожили с призранами в мире согласно Раульскому Договору. Мы настолько разные, наши цели настолько несхожи - у нас не больше причин для столкновения, чем у двух видов птиц в одном саду.
      Я никогда не видел ни садов, ни птиц, так что это сравнение мне ничего не говорило. Джеру наконец не выдержала:
      - Вернемся к практике. Как действуют эти крепости? - Паэль не отвечал, и она рявкнула: - Академик, вы уже час находитесь за крепостным кордоном и не сделали ни одного нового наблюдения!
      - Чего вы от меня ждете? - поинтересовался Паэль ядовитым тоном.
      - Что заметил ты, юнга? - обратилась ко мне Джеру.
      - Наши инструменты и оружие не действуют, - доложил я четко. - «Ярко» взорвался. Я сломал руку.
      - А Тилл сломал шею, - дополнила Джеру и пошевелила пальцами в перчатке. - Делаем вывод: наши кости стали более хрупкими. Что еще?
      Я пожал плечами.
      - Мне становится жарковато, - признался Паэль.
      - Эти изменения в организме могут оказаться существенными? - спросила Джеру.
      - Не вижу связи.
      - Так найдите ее.
      - У меня нет приборов.
      Джеру свалила ему на колени запасной набор - оружие, маяки.
      - У вас есть глаза, руки и интеллект. Импровизируйте. - Она обернулась ко мне. - А мы с тобой, юнга, займемся сбором информации. Нам еще нужно придумать, как выбраться отсюда.
      Я с сомнением покосился на Паэля:
      - А здесь кто останется? Джеру кивнула:
      - Понимаю, но нас всего трое. - Она крепко сжала плечо Паэля. - Не зевайте здесь, академик. Мы вернемся той же дорогой, какой уходим. Чтобы вы знали, что это мы. Ясно?
      Паэль, не глядя, стряхнул ее руку с плеча. Он рассматривал лежащие у него на коленях штуковины.
      Я очень сомневался, что он заметит, даже если вокруг соберется целый полк призраков. Но Джеру была права: ничего другого нам не оставалось.
      Она ощупала мою руку, всмотрелась в лицо:
      - Ты как?
      - Со мной все в порядке, сэр.
      - Ты везунчик. Хорошая война бывает раз в жизни. Ты на свою успел, юнга.
      Это походило на митинг-накачку, так что я отозвался в том же духе:
      - Можно мне взять ваш паек, сэр? Вам он скоро будет ни к чему. - Я изобразил, будто копаю могилу.
      Она в ответ свирепо ощерилась:
      - Еще бы. А когда дойдет до тебя, не забудь вспороть скафандр и вытряхнуть дерьмо, прежде чем я сдеру его с твоего окоченелого трупа…
      Голос Паэля дрогнул:
      - Вы в самом деле чудовища.
      Мы с Джеру переглянулись, но промолчали, чтобы не расстраивать нашего земного червя еще больше. Я сжал боевой нож, и мы скользнули во тьму.
      Мы надеялись отыскать что-нибудь вроде мостика. Даже если бы нам это удалось, я понятия не имел, что бы мы тогда стали делать. Но, во всяком случае, надо было попытаться.
      Мы пробирались сквозь чащу канатов, таких прочных, что клинок их не брал. Правда, они были довольно гибкими: если застрянешь, можно отогнуть, хотя мы старались этого не делать - опасались поднять тревогу.
      Мы использовали стандартную СОП патрулей, приспособив ее к новым обстоятельствам. Десять-пятнадцать минут движения, когда мы карабкались по канатам, и пять минут отдыха. Я делал глоток воды - она становилась все горячей - и проглатывал таблетку глюкозы, проверял свою руку и поправлял скафандр. Так положено. Если довести себя до изнеможения, в конце концов не останется сил на выполнение основного задания.
      Я старался равномерно распределять внимание во все направления, защищал глаза от света, чтобы не потерять ночного зрения, и мысленно оценивал обстановку. На каком расстоянии Джеру? Что делать в случае атаки спереди, сзади, сверху, снизу, справа, слева? Где можно укрыться?
      Я начинал представлять себе устройство корабля призраков. Он имел практически яйцевидную форму, длину километра два, а состоял в основном из одинаковых серебристых канатов. В этой путанице совершенно беспорядочно были разбросаны помещения, площадки и приборы - как крошки еды в бороде старика. Наверно, такая конструкция позволяла легко изменять конфигурацию. Там, где переплетение становилось гуще, я примечал более плотные ядра - цилиндры, вытянутые вдоль оси корабля. Может, это были двигатели. Я не знал, действуют ли они здесь: скорее всего, техника призраков могла приспосабливаться к измененным условиям внутри крепостного кордона.
      И повсюду было полно призраков.
      Они плавали над канатами и пробирались между ними, пользуясь невидимыми для нас проходами. Мы не знали, чем они заняты и о чем говорят. Человеку призрак кажется просто серебряным шаром, и замечаешь его только по отражению, как будто в пространстве вырезана дыра. Без специального оборудования одного от другого не отличишь.
      Мы старались не показываться им на глаза, но я был уверен, что призраки замечают нас или, по крайней мере, следы нашего присутствия. Как-никак мы с разгона вломились в их корабль. Но они не предпринимали против нас никаких действий. Мы добрались до наружной оболочки - места, где кончилось переплетение канатов, и спрятались.
      Отсюда мне открывались звезды.
      Вспышки новых по-прежнему мелькали по всему небу, и все так же фонариками горели молодые звезды. Мне показалось, что звезда-крепость, окруженная клеткой, выглядит немного ярче и горячей, чем раньше, и я собирался доложить об этом академику.
      Но самое грандиозное зрелище представлял наш флот.
      Он растянулся на целые световые месяцы. Бесчисленные корабли тихо скользили в космическом пространстве. Они держали строй в трех измерениях, сохраняя коридоры между эскадрами. Во все стороны струились огненные ручейки: огни разных цветов отмечали разные типы судов. Здесь и там возникали мощные, ярко окрашенные вспышки света: это корабли человечества вступали в бой с врагом, это сражались и умирали люди.
      То было величественное зрелище. Небо - огромное и пустое, до ближайшей звезды-карлика, заключенной в голубую клетку, очень далеко, и все кружилось надо мной, и подо мной, и вокруг…
      Я обнаружил, что пальцы моей здоровой руки накрепко вцепились в серебристый канат.
      Джеру обхватила мое запястье и встряхивала, пока я не сумел разжать пальцы. Она и тогда не выпустила мою руку и взглянула мне прямо в глаза: Я тебя держу. Ты не упадешь. Потом она затащила меня в самую гущу канатов, заслонив небо.
      Она прижалась ко мне, чтобы биосвечение наших скафандров не расходилось далеко. Глаза у нее оказались бледно-голубыми, как окна.
      - Ты не привык к выходам в открытый космос, юнга?
      - Простите, комиссар. Я прошел обучение…
      - Но остался человеком. У каждого из нас есть слабые места. Штука в том, чтобы их знать и делать на них поправку. Ты откуда родом?
      Я выдавил улыбку:
      - С Меркурия. Равнина Жары.
      Меркурий - железный шарик на дне солнечного гравитационного колодца. Там добывают железо и производят редкие вещества, а Солнце накрывает все это, как крышка ящика. Большая часть поверхности занята солнечными батареями, а внутри лабиринт туннелей, где дети отвоевывают у крыс право на существование.
      - Потому ты и завербовался? Чтобы выбраться оттуда?
      - Меня призвали.
      - Брось, - фыркнула она, - в местах вроде Меркурия всегда найдется, где спрятаться. Или ты романтик, юнга? Тебе хотелось увидеть звезды?
      - Нет, - резко ответил я. - Здесь от меня больше пользы.
      Она пытливо взглянула на меня:
      - Живущий кратко должен гореть ярко - так, юнга?
      - Да, сэр.
      - А я с Денеба, - сказала она. - Слышал о таком?
      - Нет.
      - Тысяча шестьсот световых лет от Земли - система заселялась в четвертом столетии Третьей Экспансии. Она совсем не похожа на Солнечную систему. Она… организованна. К моменту, когда первый корабль достиг Денеба, механизм эксплуатации был вполне отработан. От предварительной разведки до запуска корабельных верфей и создания дочерних колоний - не больше столетия. Ресурсы Денеба - его планеты, астероиды, кометы, даже сама звезда - должны были обеспечивать новую волну колонистов для продолжения экспансии и, конечно, для войны с призраками.
      Она обвела рукой небесное пространство.
      - Подумай, юнга: Третья Экспансия, отсюда до Солнца - на шесть тысяч световых лет - никого, кроме людей, плод тысячелетнего строительства миров. И все эти миры связаны экономикой. Старые миры, подобные Денебу, с истощенными ресурсами - и само Солнце тоже - питаются потоками пищи и сырья, поступающими с гигантской периферии. Торговые пути протянулись на тысячи световых лет по занятой людьми территории, и по ним курсируют огромные многокилометровые грузовые суда. А теперь на нашем пути встали призраки. Вот за что мы сражаемся.
      - Да, сэр.
      Она прищурилась:
      - Готов идти?
      - Да.
      Мы снова начали движение сквозь чащу канатов, все так же соблюдая СОП патрулирования.
      Я был рад, что передышка закончилась. Мне всегда становилось не по себе от внеслужебного общения - тем более с комиссаром. Но, наверно, даже комиссару иногда нужно выговориться.
      Джеру обнаружила группу призраков, двигавшихся цепочкой, как школьники, к носу корабля. Мы последовали за ними, потому что их действия выглядели более целенаправленными, чем все, что мы видели прежде.
      Пройдя пару сотен метров, призраки стали проваливаться куда-то в гущу канатов, скрываясь из виду. Мы последовали за ними.
      На глубине метров, может, пятидесяти мы нашли большую закрытую камеру - гладкий бобовый стручок, в котором вполне могла бы поместиться наша шлюпка. Его поверхность была полупрозрачной, возможно, для того, чтобы пропускать солнечный свет. Я видел, как внутри движутся смутные тени.
      Призраки собрались на корпусе, разбежались по его поверхности.
      Джеру знаком приказала перебраться к дальнему концу, где скопилось меньше всего призраков. Мы приникли к оболочке стручка. На ладонях и носках подошв наших скафандров имелись специальные присоски, и, цепляясь ими, мы поползли вперед, прижимаясь к корпусу, когда в поле зрения вырастал один из призраков. Все равно что ползти по стеклянному потолку.
      Внутри стручка был воздух. В одном его конце висел большой грязевой ком, бурый и липкий. Он как будто подогревался изнутри: медленно кипел, большие вязкие пузыри пара собирались на поверхности, усыпанной лиловыми и красными кляксами. Понятно, в невесомости конвекция не работает. Может, призраки использовали насос, чтобы создать поток пара. От поверхности кома грязи к корпусу стручка тянулись трубы. Вокруг толпились призраки и всасывали в себя красные кляксы.
      Мы обсудили это зрелище приглушенным до «шепота» свечением капюшонов. Призраки кормились. Их родной мир так мал, что почти не сохранил внутреннего тепла, но где-то в глубине их застывших океанов или в темной толще скал, должно быть, еще теплились редкие геотермальные источники, вынося из недр планеты растворы минералов. И, как и на дне земных океанов, этими минералами и этим скудным теплом питалась жизнь. А этой жизнью питались призраки.
      Так что этот грязный ком был их полевой кухней. Я еще раз взглянул на лиловую слизь, которой лакомились призраки, и ничуть им не позавидовал.
      Нам здесь делать было нечего. Повинуясь новому знаку Джеру, я пополз за ней дальше.
      Следующий отсек стручка оказался… странным.
      Полная камера сверкающих серебристых блюдец, похожих на уменьшенные, сплюснутые копии призраков. Они носились по воздуху, или ползали друг по другу, или сбивались в большие шары, которые через несколько секунд рассыпались, а составлявшие их блюдца устремлялись на поиски новых приключений. Из стен отсека торчали концы пищевых труб, а среди маленьких блюдец плавали два-три больших призрака, словно взрослые расхаживали по двору, полному расшалившейся ребятни.
      На корпус передо мной упала зыбкая тень.
      Я поднял взгляд и уставился на собственное отражение - остроконечная голова, разинутый рот, растопыренные руки и ноги - искаженное, как в объективе «рыбий глаз» и застывшее прямо у меня перед носом.
      Это был призрак. Он тяжеловесно раскачивался надо мной.
      Я медленно оттолкнулся от корпуса. Стиснул здоровой рукой ближайшую ветвь-канат. Я понимал, что нож, заткнутый за пояс на спине, достать не удастся. И Джеру нигде не было видно. Может, призрак с ней уже разделался. Во всяком случае, ни окликать ее, ни высматривать было нельзя, чтобы не выдать ее присутствия.
      По «экватору» призрак был опоясан широким ремнем. Я, естественно, предположил, что часть висящих на нем сложных устройств представляла собой оружие. Если не считать пояса, тело призрака было совершенно гладким: неподвижен он или вращается со скоростью сотни оборотов в минуту - не различишь. Я всматривался в него, пытаясь вообразить под блестящей оболочкой отдельную Вселенную с искаженными законами физики, но видел только испуганно таращившееся на меня собственное лицо.
      И тут на призрака сверху обрушилась Джеру, раскинув руки и ноги, зажав в каждой руке по ножу. Я понял, что она вопит, но только по разинутому рту - она отключила коммуникатор.
      Взметнув тело, как плеть, она вогнала оба ножа в шкуру призрака - если считать пояс за экватор, то куда-то в район северного полюса. Призрак вздрогнул, по поверхности прошла сложная рябь. Но Джеру теперь было за что держаться, а ноги она забросила на канат над собой и крепко уцепилась за него.
      Призрак развернулся, пытаясь стряхнуть ее. Но она цеплялась ногами и удерживала рукояти ножей, вбитых в шкуру, так что призрак добился только того, что в его теле образовались две длинные прорези. Изнутри выплеснулся пар, и я заметил, как там мелькнуло что-то красное.
      Я остолбенел на несколько долгих секунд.
      Нас обучали правильной реакции на нападение. Но вся наука словно испаряется, когда перед тобой оказывается вращающееся, вздрагивающее чудище, а у тебя нет никакого оружия, кроме ножа. Хочется съежиться, стать совсем маленьким: может быть, все сейчас исчезнет. Но ничего, понятное дело, не исчезает, и в конце концов приходится что-то делать.
      Я ударил крест-накрест, соединяя нанесенные Джеру раны. Шкура у призраков прочная, как толстая резина, но, если есть на что опереться, резать ее нетрудно. Скоро она повисла клоками и полосами, и я принялся отдирать их, открывая темную красноту под кожей. Пар вырывался мощной струей и тут же превращался в лед.
      Джеру выпустила свой канат и присоединилась ко мне. Мы поддевали пальцами края прорех и рубили, резали, тянули. Призрак, хоть и вертелся как сумасшедший, не сумел нас стряхнуть. Скоро мы уже надрали из него целые горы теплого мяса - веревки вроде внутренностей, пульсирующую плоть, похожую на человеческую печень или сердце. Сперва нас засыпало кристаллами льда, но призрак терял тепло вместе с жизнью, и ветерок улегся, а на разрезах и рваных ранах появилась изморозь.
      Наконец Джеру пихнула меня в плечо, и мы вдвоем отплыли от призрака. Он еще вращался, но видно было, что это движение - просто инерция: он остыл и умер.
      Мы с Джеру смотрели друг на друга.
      Я устало выдохнул:
      - Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь дрался с призраком врукопашную.
      - И я не слыхала. Реки Аида… - Она глянула на свою руку. - Кажется, палец сломала.
      Ничего смешного в этом не было, но Джеру уставилась на меня, и я уставился на нее, и оба мы расхохотались, и наши слизняковые скафандры заиграли голубыми и розовыми картинками.
      - Он крепко держался, - сказал я.
      - Да. Наверно, решил, что мы угрожаем их детской.
      - Та комната с серебряными блюдечками? Она насмешливо пояснила:
      - Призраки - симбионты, юнга. Сдается мне, это был детский сад для их шкур. Они - самостоятельные организмы.
      Я никогда не задумывался о том, что у призраков могут быть детеныши. И в голову не приходило видеть в убитом нами призраке мать, защищающую детей. Я вообще не склонен к глубоким размышлениям, но тут мне отчего-то стало неуютно.
      А Джеру уже двигалась дальше.
      - Давай, юнга. Берись за работу.
      Она зацепилась ногами за канаты и ухватила продолжавший вращаться труп призрака, чтобы остановить его.
      Я тоже зацепился и стал помогать. Призраки - массивные существа, размером с большой механизм, и преодолеть инерцию вращения было нелегко: сперва я вообще не мог поймать куски шкуры, проплывающие мимо моих рук. Запертое в клетку солнце, свет которого пробивался между канатами, жарило с каждой минутой все сильней.
      Но работа вскоре прогнала тревожные мысли.
      Наконец мы справились с призраком. Джери сорвала с него перевязь с инструментами, и мы как можно дальше запихнули его тушу в гущу канатов. Грязная была работа. Мы толкали призрака, а из всех дыр у него лезли еще какие-то внутренности, уже застывшие, и я едва сдерживал рвоту, когда эта дрянь проплывала у самого лица.
      Мы сделали что могли. Прозрачная маска Джеру покрылась черными и красными пятнами. Джеру сильно вспотела, и лицо у нее порозовело. Но она улыбалась, и трофей - пояс призрака - висел у нее через плечо. Мы повернули обратно, соблюдая все ту же СОП.
      Возвратившись в свое логово, мы застали академика Паэля в беде.
      Паэль свернулся клубком, закрыв ладонями лицо. Мы его развернули. Глаза у него были закрыты, лицо покрывала нездоровая краснота, и пластинка маски густо запотела.
      Вокруг на канатах висели части снаряжения - в том числе, по-моему, взломанный пистолет. Я узнал призмы, зеркала и дифракционные решетки. Ну, если он не проснется, никто нам не объяснит, чем он здесь занимался.
      Джеру осмотрелась. Центральная звезда-крепость сияла намного сильней. Наше укрытие теперь просто было залито светом и зноем, а все эти канаты совсем не давали тени.
      - Есть идеи, юнга?
      Возбуждение после рекогносцировки быстро покидало меня.
      - Нет, сэр.
      Покрытое потом лицо Джеру стало напряженным. Я заметил, что она бережет левую руку. Там, у стручка-детской, она упомянула, что повредила палец, но с тех пор ни разу о нем не заговорила и теперь не стала тратить на него время.
      - Ладно… - Она сбросила с себя снаряжение призрака и глотнула воды через патрубок капюшона. - Юнга, ты за старшего. Попробуй прикрыть Паэля своей тенью. И если он придет в себя, спроси, что ему удалось узнать.
      - Да, сэр.
      - Хорошо.
      И она исчезла, растаяла в тени канатов, словно с детства среди них играла.
      Я нашел место, с которого мог держать круговой обзор, и постарался прикрыть Паэля своей тенью, хоть и не верил, что это поможет.
      Делать было нечего. Я просто ждал. Корабль призраков шел каким-то неведомым курсом, и узор теней от канатов сдвигался и разворачивался. Мне показалось, что я ощущаю вибрацию - медленную гармоничную дрожь, проходившую по всему телу гигантского корабля. Возможно, так звучат низкие голоса призраков, перекликающихся между собой от кормы до носа. Полезно было напомнить себе, что все вокруг меня - абсолютно все - было чужим и что я очень далеко от дома.
      Я считал удары сердца и вдохи и пытался сообразить, сколько тянется секунда.
      - Тысяча один, тысяча два…
      Человек не может не следить за временем: время для нас основной ориентир, оно поддерживает связь мозга с реальностью. Но я все время сбивался со счета.
      И никакие старания не помогали отогнать мрачные мысли.
      В драматические моменты, вроде встречи с призраком, ты не соображаешь, что происходит, потому что организм блокирует мысли: на каком-то уровне ты знаешь, что сейчас раздумывать некогда. А теперь я не двигался, и на меня разом навалилась вся боль последних часов. У меня до сих пор ныли голова, спина и, конечно, сломанная рука, не говоря уже о глубоких ссадинах и ранах под перчатками. И похоже, я растянул плечо здоровой руки. Болел палец на ноге - я подумал даже, не сломал ли еще одну кость в этом жутком мире, где кости у меня становятся хрупкими, как у старика. И еще у меня саднило в паху, и под мышками, и под коленями, и на локтях, натертых скафандром. А ведь я привык к нему: обычно я бывал куда выносливее.
      И лучи солнца, бившие в спину, тоже меня доставали: казалось, я лежу под нагревательным элементом духовки. Голова болела, желудок скручивало, в ушах стоял звон, а перед глазами плавали черные мушки. Может, дело было в усталости и обезвоживании, а может, и не только в этом.
      Я стал перебирать в памяти детали операции, в которой побывал с Джеру. Лучше бы не вспоминал.
      Ладно, столкнувшись с призраком, я выдержал и не выдал расположения Джеру. А вот когда она бросилась в атаку, я замешкался в первые, самые важные секунды. Может, окажись я крепче, комиссар не блуждала бы сейчас одна в чаще, когда ее все время отвлекает боль в сломанном пальце.
      Наша подготовка предусматривает все, в том числе и такие запоздалые приступы раскаяния в минуты затишья. Нас учат, как их подавлять, или, еще лучше, извлекать из них уроки. Но оказавшись один в металлических зарослях, я почувствовал, что все, чему меня учили, вряд ли мне пригодится.
      Хуже того, я начал задумываться о будущем, а этого никогда не следует делать.
      Мне не верилось, что академик добился успеха со своими не желающими работать устройствами. И хотя разведка прошла увлекательно, мы так и не нашли ничего, похожего на мостик, и не обнаружили уязвимого пункта, с которого можно было бы начать атаку, и единственной нашей добычей оказался набор механизмов, в которых мы ничего не понимали.
      Я впервые всерьез задумался о том, что вряд ли выберусь из этой переделки, что я умру, когда откажет скафандр или когда взорвется звезда, но в любом случае через несколько часов, не больше.
      «Живущий кратко горит ярко». Так нас учили. Долгая жизнь делает вас консервативным, боязливым и эгоистичным. Человечество уже совершало эту ошибку, и она превратила нас в расу рабов. Живи быстро и яростно, потому что ты ничего не значишь - в счет идет только то, что ты делаешь для своего рода. Но я не хотел умирать.
      Если мне больше не увидеть Меркурия, я не стану проливать слезы. Но сейчас моей жизнью являлся флот. И рядом были свои, народ, с которым я учился и служил вместе, такие, как Хэлл и даже как Джеру. В первый раз в жизни обретя чувство товарищества, я не желал так скоро с ним расставаться и в одиночку срываться во тьму - тем более если все это впустую.
      И, может быть, у меня еще есть выбор.
      Не знаю, сколько времени прошло, пока не вернулась Джеру. Она приволокла с собой серебристое одеяло. Шкуру призрака. И стала ее выворачивать. Я бросился ей помогать.
      - Вы вернулись к тому, которого мы убили…
      - И освежевала его, - отдуваясь, закончила она. - Просто соскребла эту дрянь ножом. Оболочка снимается легче легкого. И, смотри-ка… - Она быстро надрезала сверкающее полотнище, потом сложила края, провела пальцами по шву и продемонстрировала мне результат. Места разреза было даже не видно. - Самогерметизирующаяся и самозалечивающаяся оболочка, - сказала она. - Запоминай, юнга.
      Мы принялись натягивать изрезанную шкуру над нашим убежищем, сооружая нечто вроде навеса, чтобы закрыть Паэля от солнца. На шкуре осталось несколько примерзших кусочков плоти, а вообще-то работать с ней было все равно что с тонкой, легкой металлической фольгой.
      Оказавшись в тени, Паэль заворочался. Его стоны отражались на капюшоне яркими светящимися пятнами.
      - Займись им! - прикрикнула на меня Джеру. - Заставь попить.
      Пока я исполнял приказ, она открыла свою аптечку и стала опрыскивать раствором пальцы на левой руке.
      - Дело в скорости света, - сказал Паэль.
      Он забился в угол нашего ПУ, подтянул колени к груди. И голос, должно быть, звучал чуть слышно: биолюминесцентные знаки на скафандре распадались на фрагменты, и коммуникатор выдавал несколько возможных вариантов звучания.
      - Поясните, - предложила Джеру сравнительно мягким тоном.
      - Призраки нашли способ изменить скорость света внутри крепости. А именно - увеличить ее. - Он принялся толковать о квагме, физических константах и скрученных измерениях пространства-времени, но Джеру нетерпеливо взмахнула рукой:
      - Как вы это выяснили?
      Паэль стал перебирать свои призмы и решетки.
      - Воспользовался вашим советом, комиссар. - Он поманил меня к себе. - Смотри, малыш.
      Я увидел, как луч красного света, рассеченный и преломленный призмой, пройдя сквозь дифракционную решетку, нарисовал на листке гладкого пластика четкий узор из точек и линий.
      - Понимаешь? - Он шарил взглядом по моему лицу.
      - Простите, сэр…
      - Длина световой волны изменилась. Она увеличилась. Красному свету полагается иметь длину волны, э… на одну пятую короче, чем мы здесь видим.
      Я изо всех сил старался понять. Я поднял руку.
      - Разве тогда эта зеленая перчатка не должна выглядеть желтой или синей?..
      Паэль вздохнул:
      - Нет. Твое восприятие цвета зависит не от длины волны, а от ее энергии. Закон сохранения энергии действует даже здесь, его призраки не нарушили. Так что каждый фотон несет ту же энергию, что и раньше - и передает тот же «цвет». А энергия фотона пропорциональна его частоте, следовательно, и частота не изменилась. Но поскольку скорость света равна произведению частоты на длину волны, увеличение длины волны влечет…
      - Увеличение скорости света, - закончила Джеру.
      - Да.
      Я мало что понял. Я отвернулся и стал смотреть на свет, лившийся сквозь канаты мимо нашего навеса.
      - Значит, мы видим те же цвета. Но свет этой звезды движется немного быстрее. И какая разница?
      Паэль покачал головой:
      - Малыш, универсальные константы, такие как скорость света, заложены в структуру Вселенной. Скорость света входит в соотношение, известное как структурная константа. - Он начал бормотать что-то про заряд электрона, но Джеру его оборвала.
      Она сказала:
      - Кейс, структурная константа определяет силу электромагнитного поля.
      Это до меня дошло.
      - И если увеличить скорость света…
      - То поле слабеет. - Паэль встряхнулся. - Подумай хорошенько. Скрепленность молекул человеческого тела зависит от электромагнитного взаимодействия. Здесь электроны не так прочно связаны с атомом; и атомы в молекулах не так прочно связаны друг с другом. - Он постучал по корке у меня на руке. - Поэтому твои кости стали хрупкими, а твоя кожа легче повреждается и отслаивается. Понимаешь? Ты тоже часть пространственно-временного континуума, мой юный друг. Фокусы призраков сказываются и на тебе. А скорость света в этой адской дыре продолжает возрастать - насколько я могу судить из этих жалких экспериментов, - и значит, ты с каждой секундой становишься все более хрупким.
      Странная это была мысль, жуткая, что можно манипулировать устройством Вселенной - самой основой существования. Я обхватил руками плечи и задрожал.
      - Есть и другие следствия, - уныло продолжал Паэль. - Падает плотность вещества. Возможно, наши тела со временем начнут крошиться. И температура диссоциации уменьшается.
      - Это еще что? - огрызнулась Джеру.
      - Понижается температура плавления и кипения. Не удивительно, что нам так жарко. Странно другое: что биологические системы оказались устойчивее электромеханических. Но если мы не выберемся отсюда, наша кровь скоро вскипит…
      - Хватит! - приказала Джеру. - Что со звездой?
      - Звезда - это скопление газа, склонное коллапсировать под действием собственной тяжести. Но тепло термоядерного распада в ее ядре создает направленные вовне потоки газа и излучения, противодействующие тяготению…
      - А при изменении структурной константы…
      - Равновесие нарушается. Комиссар, по мере того как гравитация проигрывает в этой затяжной войне, звезда испускает больше света - она быстрее сгорает. Это объясняет наблюдения, сделанные нами за пределами кордона. Но это не надолго.
      - Новые, - сказал я.
      - Верно. Взрывы, при которых слои звездной оболочки сбрасываются в пространство, - симптом дестабилизации. Звезда стремится к новому равновесию. Скорость, с которой наша звезда приближается к катастрофе, соответствует отмеченному мной сдвигу световой скорости. - Он улыбнулся и прикрыл глаза. - Единственная причина влечет так много следствий. С эстетической точки зрения это довольно красиво.
      Джеру кивнула:
      - Теперь по крайней мере понятно, что погубило корабль. Все системы управления действуют на основе тончайших настроек электромагнитного поля. Должно быть, электроника просто взбесилась…
      Мы стали разбираться в причинах катастрофы. Наш «Живущий кратко горит ярко» принадлежал к классическим GUT-кораблям, их конструкция уже тысячу лет оставалась в сущности неизменной. Жилой купол, прочный прозрачный пузырь, вмещающий экипаж в двадцать человек. Купол насажен на цилиндр-хребет, ведущий к GUT-двигателю.
      Как только мы пересекли линию кордона - тогда-то и погасли все огни на мостике, - система контроля отказала и вся резервная энергия двигателя рванулась наружу. Хребет корабля вбило в купол, как гвоздь в череп.
      Паэль мечтательно рассуждал:
      - Будь скорость света немножко больше, водород не мог бы соединиться с гелием. Тогда существовал бы один водород: не было бы энергии для звезд, не было бы химических процессов. И напротив, окажись скорость света несколько ниже, водород соединялся бы с гелием слишком легко, и вскоре не осталось бы водорода, не было бы материи звезд - и воды. Вы понимаете, что это значит для нас? Несомненно, призраки здесь, на Линии Ориона, достигли больших успехов в настройке Вселенной, хотя она и служит примитивным оборонительным целям.
      Джеру набросилась на него, не скрывая презрения:
      - Мы обязаны донести эту информацию до Комиссии. Если призраки могут выжить и действовать в этих ускоренных пузырях, значит, сможем и мы. Возможно, мы находимся в поворотном пункте истории, джентльмены.
      Конечно, она была права. Основной обязанностью Комиссии Исторической Истины было накопление и использование сведений о противнике. А моей первой обязанностью - и обязанностью Паэля - было помочь Джеру доставить собранные данные этой организации.
      Но Паэль взглянул на нее с насмешкой:
      - Ничего для себя, все для своего рода, не так ли, комиссар? Вы просто великолепны и в то же время смешны в своем невежестве. И что дал ваш донкихотский рейд по этому кораблю? Здесь, скорее всего, просто нет мостика. Вся морфология призраков, все их эволюционное строение основано на идее сотрудничества, симбиоза: на их корабле нет места, фигурально выражаясь, голове. А добытый вами трофей… - Он поднял вверх пояс призрака. - Здесь нет никакого оружия. Это датчики, инструменты. Ни один из них не сможет генерировать мощный энергетический разряд. Лук и стрелы и то оказались бы опаснее. - Он разжал пальцы, и пояс отплыл в сторону. - Призрак не пытался вас убить. Он хотел остановить вас. Типичная для призраков тактика.
      Лицо Джеру окаменело.
      - Он стоял на нашем пути. Это достаточная причина, чтобы его уничтожить.
      Паэль покачал головой:
      - Мышление, подобное вашему, уничтожит нас, комиссар. Джеру впилась в него взглядом и вдруг сказала:
      - Вы нашли способ. Так, академик? Способ, как нам выбраться отсюда.
      Он пытался выдержать ее взгляд, но ее воля оказалась сильнее, и академик отвел глаза. Джеру роняла слова, как камни:
      - Не говоря о том, что на кону три жизни, разве долг для вас - пустое слово, академик? Вы мыслящий человек, разве вы не видите, что идет война за судьбу человечества.
      Паэль рассмеялся:
      - За судьбу - или за экономику?
      Я в отчаянии и замешательстве глазел на них. Спросили бы меня, я сказал бы, что надо меньше умничать и больше драться.
      Паэль покосился в мою сторону.
      - Видишь ли, малыш, пока исследовательские и горнодобывающие флотилии, а также корабли с колонистами расходятся вширь, пока продолжается Третья Экспансия, наша экономика держится. Богатства поступают с окраин к внутренним мирам и питают полчища людей, расплодившихся так, что на них уже не хватает звезд. Но как только рост прекратится…
      Джеру молчала.
      Я опять-таки кое-что понял. Третья Экспансия достигла внутреннего края нашего рукава галактики. И первые корабли колонистов попытались преодолеть пустое пространство, отделяющее нас от соседнего рукава.
      Наш рукав, рукав Ориона, на самом деле всего лишь звездная отмель, коротенькая ветвь. А вот рукав Стрельца одна из крупнейших галактических структур. В нем, например, есть обширная область звездообразования, чуть ли не крупнейшие в галактике гигантские газопылевые облака, каждое из которых способно породить миллионы звезд. Это в самом деле завидный трофей.
      Но здесь живут серебряные призраки.
      Когда обнаружилось, что наша неудержимая экспансия угрожает не только их таинственным экспериментам, но и родному миру, призраки в первый раз оказали нам сопротивление.
      Они создали линию блокады, которую стратеги человечества назвали Линией Ориона: плотную завесу звезд-крепостей, отгораживающую внутренний край рукава Ориона. Этот кордон корабли военного флота и колонистов преодолеть не могли. Потрясающе эффективная стратегия.
      Так что война шла за колонии, за новые миры. Тысячу лет мы непрерывно переходили от звезды к звезде, используя ресурсы одной системы, чтобы разведать, преобразовать на земной лад и заселить планеты следующей. Стоит этой цепочке прерваться, все предприятие обанкротится.
      А призракам уже пятьдесят лет удавалось сдерживать экспансию человечества.
      Паэль сказал:
      - Мы задыхаемся. Это не первая война, юный Кейс: люди уже сражались с людьми, когда внутренние системы начинали голодать. Призракам всего-то и нужно подождать, пока мы перебьем друг друга и освободим им место для их гораздо более интересного проекта.
      Джеру плавно опустилась и оказалась перед ним.
      - Послушайте меня, академик. Я росла на Денебе, я видела в небе огромные грузовые корабли, несущие со звезд богатства, поддерживающие жизнь моего народа. У меня хватило ума понять логику истории - понять, что мы должны продолжать экспансию, потому что у нас нет выбора. Вот почему я поступила в военный флот, а позже перешла в Комиссию Исторической Истины. Я поняла страшную истину, на которой зиждится работа Комиссии. Именно поэтому мы обязаны ежечасно поддерживать единство и целеустремленность человеческого рода. Остановка для нас - смерть. Вот так, очень просто.
      - Комиссар, ваше кредо эволюционного предназначения человечества обрекает ваш род оставаться толпой детей, которым позволено уделить несколько мгновений любви, размножению и смерти, прежде чем их бросят в безнадежную войну. - Паэль смотрел на меня.
      - Однако, - возразила Джеру, - это кредо уже тысячу лет объединяет нас. Это кредо связует бесчисленные триллионы человеческих существ, разбросанных на тысячи световых лет. Это кредо объединяет человечество, столь разнообразное, что в нем, кажется, уже возникают новые виды… И вы чувствуете в себе достаточно сил, чтобы отвергнуть его сейчас? Не надо, академик. Никто не выбирает, в каком времени жить. Но если уж нам выпало жить во время войн, мы обязаны сделать все возможное для других людей. Что нам еще остается?
      Я тронул Паэля за плечо: он дернулся.
      - Академик… Джеру говорит правду? Есть способ спастись?
      Паэль вздрогнул. Джеру нависла над ним.
      - Да, - наконец выговорил он. - Да, способ есть.
      Идея оказалась совсем простой.
      А нлан, который мы с Джеру составили для ее исполнения, - ещепроще. Он основывался всего на одном допущении: призраки не агрессивны. Замысел был отвратительный, признаю, и понятно, почему такой мягкотелый земной червь, как Паэль, даже говорить о нем не хотел. Но бывает, приходится выбирать из двух зол.
      Мы с Джеру несколько минут отдохнули, проверили скафандры, осмотрели свои раны и привели себя в порядок. Потом, соблюдая все ту же стандартную процедуру, снова отправились к отсеку с незрелыми шкурами.
      Пробравшись через скопление канатов, мы плавно опустились на тот прозрачный стручок. От мест, где собирались призраки, старались держаться подальше, но особенно не скрывались. Смысла не было: о том, что мы задумали, они все равно скоро узнают.
      Мы забили крючья в податливый корпус и привязались веревками. Потом достали ножи и начали прорубаться внутрь.
      Вот тогда вокруг нас, как огромные антитела, стали собираться призраки.
      Они просто маячили над нами: жуткие гладкие пузыри, покачивающиеся, словно в вакууме дул ветерок. Но увидев дюжину искаженных в кривом зеркале отражений собственного тощего лица, я почувствовал, как во мне копится необъяснимое отвращение. Может, вам они представляются семьей, защищающей своих детишек. Мне наплевать: ненависть, заботливо выпестованную на протяжении целой жизни, так просто не отбросишь. Я взялся за работу с азартом.
      Джеру первой сумела пробить оболочку.
      Воздух вырвался из дыры мгновенно замерзающим фонтаном. Шкурки-детеныши затрепетали, сразу было видно, как им страшно. А сверкающие призраки начали теснить Джеру от пробоины.
      Она обернулась ко мне.
      - Делай свое дело, юнга.
      - Есть, сэр.
      Через пару минут и я пробился внутрь. Давление в стручке уже падало. Оно упало до нуля, когда мы вырезали в крыше здоровенный клапан размером с обычную дверь. Зацепившись покрепче ногами, мы откинули его, настежь открыли крышу. Над нашими головами собрались последние клочки пара. Они блестели ледяными кристалликами.
      Маленькие шкуры агонизировали. Они еще не обладали способностью выжить в вакууме, который становился естественной средой обитания для взрослых особей. Но умирали они так, что еще облегчили нам работу. Серебристые шкурки одна за другой всплывали к открывшейся дыре. Нам оставалось только хватать их по одной, как пакеты из папиросной бумаги, протыкать ножом и нанизывать на веревку. Потом мы сидели и ждали, пока покажется следующая. Их там были сотни, так что долго ждать не приходилось.
      Я не рассчитывал на то, что взрослые призраки, агрессивные они там или нет, оставят нас в покое, - и оказался прав. Они скоро надвинулись на меня громадными круглыми животами. Призраки тяжелые и твердые, и инерция у них основательная: если такой двинет тебя в спину, сразу почувствуешь. Они раз за разом сбивали меня так, что я растягивался на крыше плашмя. При этом моя страховочная веревка так натягивалась, что мне казалось, будто в ступне треснула еще пара костей.
      А чувствовал я себя все хуже: голова кружилась, тошнило, и жар пробирал. И с каждым разом, когда меня сбивали, вставать становилось все труднее. Я быстро терял силы: мне так и виделось, как в этом отравленном призраками пространстве мое тело рассыпается на молекулы.
      Я впервые всерьез поверил, что мы можем потерпеть поражение.
      Но тут призраки вдруг отступили. Когда вокруг меня стало просторней, я разглядел, что они навалились на Джеру.
      Она стояла на корпусе, привязанная за ногу к крюку, в каждой руке - по ножу. И она, как сумасшедшая, рубила призраков и те шкурки, которые трепыхались вокруг нее. Она уже и не пыталась их ловить, просто вспарывала, уничтожая все, до чего могла дотянуться. Я видел, что одна рука У нее неестественно вывернута - вывих, а может, и перелом, - но она все равно дралась.
      И призраки толпились вокруг нее, их тяжелые серебряные туши наваливались на хрупкую неукротимую человеческую фигурку.
      Она жертвовала собой, чтобы спасти меня, - так же как капитан Тейд в последнее мгновение жизни «Ярко» погибла ради спасения Паэля. А мой долг был - довести дело до конца. Я колол и нанизывал, колол и нанизывал неуклюжие шкурки, толпившиеся у дыры и медленно умиравшие.
      3 Фантастика
      Наконец шкурки закончились. Я задрал голову, чтобы сморгнуть соленый пот, заливавший глаза. Несколько шкурок еще болтались внутри, но они уже умерли, и мне до них было не дотянуться. Остальные, те, что я упустил, разлетелись и запутались в переплетении корпуса. Гоняться за ними не стоило - слишком далеко. Придется обойтись теми, что я насобирал.
      Я начал отступать к нашей разбитой шлюпке, где, как я надеялся, ждал меня Паэль.
      Один раз я оглянулся. Не смог с собой совладать. Призраки кучей громоздились на корпусе стручка. Где-то в глубине этой кучи то, что осталось от Джеру, продолжало бой.
      Меня тянуло, почти непреодолимо тянуло вернуться к ней. Ни один человек не должен умирать в одиночестве. Но я знал, что обязан выбраться отсюда, довести дело до конца, чтобы ее жертва не была напрасной.
      Мы с Паэлем заканчивали работу на наружной оболочке корабля призраков.
      Джеру была права: шкурки вспарывались легко. Так же легко оказалось сшивать их вместе: просто складываешь края и проводишь пальцами. Этим я и занимался: сшивал шкурки в парус, пока Паэль связывал концы веревок, закрепляя их на панели из разбитой шлюпки. Он действовал быстро и умело. Как-никак он был родом из мира, где каждый на каникулах хаживал под солнечным парусом.
      Мы работали без перерыва несколько часов.
      Я старался не замечать, где у меня ноет и саднит, как нарастает боль в голове, в груди и в животе, как дергает сломанную руку, не желавшую срастаться, и криком кричат сломанные кости ступни. Говорили мы только о деле. Паэль ни разу не спросил, что сталось с Джеру: он как будто заранее предугадал ее судьбу.
      Ни один призрак нас не потревожил. Я старался не думать, какие чувства клокочут в их серебристых телах, какие горячие споры бурлят на какой-то неизвестной длине волны. Я просто делал свое дело. Силы у меня кончились еще раньше, чем я вернулся к Паэлю. Я действовал вопреки изнеможению, сосредоточившись на работе.
      И очень удивился, обнаружив, что все готово.
      Мы смастерили парус в сотни метров шириной, сшитый из неощутимо тонких шкурок призраков. Он был более или менее круглый, и десятки тонких веревок крепили его к панели, которую мы выломали из разбитой шлюпки. Парус парил, и по его поверхности пробегала ленивая рябь. Паэль показал мне, как управлять.
      - Тяни за эту веревку и за эту… - Огромный лоскутный парус изгибался по его команде. - Я его поставил так, что лавировать тебе не придется. Он сам поплывет, надеюсь, за периметр кордона. Если тебе понадобится спустить паруса, просто перережь веревки.
      Я машинально запоминал. Естественно, лучше, чтобы управлять маленькой яхтой умели оба. Потом до меня стал доходить подтекст его объяснений.
      Я не успел понять, что происходит, а он уже пихнул меня на панель и оттолкнул ее от корабля призраков. Откуда и сила взялась…
      Я видел, как он удаляется. Он будто тянулся вслед за мной из путаницы канатов. У меня не хватало сил сообразить, как преодолеть разделяющее нас расстояние, которое становилось все больше. Но мой скафандр читал символы, вспыхивающие на поверхности его скафандра. Все было ясно.
      - Там, где я вырос, небо было полно парусов.
      - Почему, академик?
      - Ты уйдешь быстрее и дальше без лишней тяжести на борту. Кроме того, наша жизнь и так достаточно коротка: мы должны беречь молодых. Ты не согласен?
      Я никак не мог понять, о чем он говорит. Паэль был куда ценнее меня, оставаться следовало мне. Как ему не стыдно…
      По его капюшону пробежали сложные символы:
      - Старайся держаться в стороне от прямых лучей. Свет становится все более интенсивным. Тебе это поможет.
      И он скрылся, нырнул в чащу канатов. Корабль призраков был уже далеко - почти гладкое огромное яйцо в пустоте, мое помутившееся зрение не различало отдельных канатов.
      Лучи разгорающегося солнца медленно надували парус над моей головой. Паэль хорошо рассчитал конструкцию - такелаж был хорошо натянут, и на серебристой ткани не видно было ни морщин, ни складок.
      Я прижался к крошечной палубе, укрываясь от солнца.
      Через двенадцать часов я миновал невидимую линию, за которой тактический маяк у меня в кармане издал тонкий визг, отдавшийся в наушниках. Включилась вспомогательная система скафандра, и я вдохнул свежий воздух.
      Вскоре от светящейся реки флота отделилась группа огоньков и стала наплывать на меня, становясь все ярче. Потом я увидел золотую торпеду корпуса, украшенную сине-зеленым четырехугольником, эмблемой свободного человечества. Это был корабль снабжения «Преобладание приматов».
      А вскоре после этого флот призраков сбежал из крепости, и звезда взорвалась.
      Как только я закончил официальный рапорт комиссару корабля и получил отпуск из лазарета, я попросил разрешения обратиться к капитану.
      Я прошел на мостик. Слухи уже разошлись, и каждая заплата, которую оставили на мне медики, добавляла подробностей к героическим мифам, так что полюбоваться на меня собрался весь экипаж, и чего только я не наслушался!
      - Покойник, так и лежи смирно, я уже зацапал твое жалованье и переспал с твоей мамашей… - в непременном сопровождении жеста, по которому матросня всего мира узнает друг друга: сжатый кулак, обхвативший невидимый пенис.
      Более почтительная встреча показалась бы мне странной.
      Капитан здесь была седым ветераном, со шрамом от лазера на щеке. Мне вспомнился старший помощник Тилл.
      Я сказал ей, что хотел бы вернуться к своим обязанностям, как только мне позволит здоровье.
      Она оглядела меня с головы до ног.
      - Вы уверены, юнга? Перед вами открываются широкие возможности. Вы еще молоды, но уже внесли свой вклад в борьбу за Экспансию. Вы могли бы отправиться домой.
      - И что там делать, сэр? Она пожала плечами:
      - Ферма, рудники, растить детей… Чем там еще занимаются земные черви? Или поступить в Комиссию Исторической Истины.
      - Я - комиссар?!
      - Вы там побывали, юнга. Вы побывали среди призраков и вернулись - с самой важной информацией, какую получала Комиссия за последние пятьдесят лет. Вы уверены, что хотите снова воевать?
      Я припомнил спор между Джеру и Паэлем. Будущее меня не радовало. Я попался в капкан, который Джеру назвала логикой истории. Но ведь то же самое относилось к большей части человечества на протяжении всей его долгой и кровавой истории. И что нам оставалось, как не прожить свою жизнь, ловить сколько сумеешь света - и стоять за своих товарищей?
      Какой из меня фермер? А на Комиссию у меня в жизни мозгов не хватит. Нет, я не колебался.
      - Живущий кратко горит ярко, сэр.
      - Реки Аида! - У капитана вроде бы комок застрял в горле. - Это надо понимать как «да», юнга?
      Я встал по стойке смирно, хотя внутри у меня что-то щипало.
      - Да, сэр!
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

04.08.2008