Глава 12

– Как ты себя чувствуешь?

Кейт неотрывно смотрела на дорогу, но вопрос Энджи вывел ее из задумчивости. Машина неслась по безлюдной дороге.

– Ты хочешь сказать, как я себя чувствую при возвращении домой?

Прошла неделя с того дня, как Томас забрал ребенка. Эта потеря нанесла ей незаживающую рану, которая с каждым днем кровоточила все сильнее. Она молилась, чтобы Господь исцелил ее душу, иначе невозможно было жить дальше.

Учебный год давно начался. Она возвращалась в Фор-Корнерс, в родительский дом, в свою школу.

– Да, именно об этом я и спрашиваю.

– Сказать тебе правду?

– Ну конечно!

– Еду, как на казнь, – сказала Кейт с несвойственной ей горечью.

Энджи надулась:

– Можно подумать, тебя кто-то гонит. С чего ты надумала возвращаться? Моя мама тебя за уши оттаскала, что ли?

– Ох, Энджи, – вздохнула Кейт, – все не так просто, и ты это знаешь.

– По мне, так все очень даже просто. Ты с нами жила как в родном доме и ни с того ни с сего надумала уехать.

– Ты забыла, что звонила моя мама?

– Нет, не забыла, а жаль!

Кейт и сама предпочла бы об этом забыть. У нее в ушах все еще звучал голос Мейвис – жалостный, безнадежный. Она звонила в тот самый день, когда Томас забрал ребенка. Когда Кейт повесила трубку, Роберта всполошилась:

– Что такое, девочка моя? На тебе лица нет.

– Мне придется поехать домой, – ответила Кейт с дрожью в голосе. – Мама… получила травму.

– Боже! Что случилось?

– Она обварилась кипятком. Ошпарила руку.

– Ужасно.

– Придется мне…

Роберта перебила ее:

– Боюсь, мне не удастся тебя отговорить, как бы я ни старалась.

Кейт расправила плечи, пытаясь взять себя в руки.

– Да, вы правы, миссис Стрикленд.

Кейт решилась еще раз посмотреть в лицо подруге. Энджи сжала губы в жесткую прямую линию.

– Энджи, пойми, дело даже не в том, что мне позвонили из дому. Сколько можно сидеть у вас на шее? Вы с мамой и так сделали для меня достаточно – более чем достаточно. Когда я пришла в вашу семью перед… рождением ребенка… – Эти слова всякий раз причиняли ей боль. – Я думала, что это ненадолго.

– Но ведь тебе некуда было деваться, верно?

– Да, верно.

– Как я понимаю, тебе и сейчас некуда идти.

– Энджи, прошу тебя, дай мне договорить.

Энджи пожала плечами и демонстративно уставилась на дорогу.

– Сейчас я нужна маме, а отец… мама говорит, он меня не прогонит.

– Подумать только, какое великодушие!

Неподдельное возмущение Энджи вызвало у Кейт слабую улыбку.

– С его стороны – пожалуй, да.

Энджи фыркнула. В другое время Кейт рассмеялась бы, но в последние дни она отвыкла даже улыбаться.

С большой неохотой возвращалась она в Фор-Корнерс, но другого выхода не было. Роберта настаивала, чтобы она съездила домой лишь на пару дней, проведала Мейвис, а потом вернулась бы к ним в Нью-Браунфелс и там окончила школу. Но самолюбие не позволило Кейт согласиться на это. Она и так слишком долго злоупотребляла их добротой и до крайности осложнила им жизнь. Надо было с этим кончать. Всему есть предел.

Кроме всего прочего, жизнь под одной крышей сказалась на их отношениях с Энджи. После рождения ребенка напряжение не исчезло, скорее наоборот. Иногда Кейт казалось, что Энджи избегает оставаться с ней вдвоем.

Но самое главное, что заставляло ее вернуться в Фор-Корнерс, – это Томас. Она решила выяснить раз и навсегда, какое место он отводит ей в своей жизни; она должна была поговорить с преподобным Дженнингсом, чтобы убедиться, что он довел дело до конца, как обещал.

При первой же встрече с Томасом она намеревалась поставить вопрос ребром. Когда будут выяснены все недоразумения, жизнь вернется в прежнее русло – в этом она не сомневалась.

– Эй, ты меня слышишь? – позвала Энджи, когда у дороги мелькнул указатель «Фор-Корнерс».

Кейт стряхнула с себя задумчивость:

– Будь добра, сверни здесь направо.

Энджи метнула в ее сторону уничтожающий взгляд:

– С какой стати? К вашей ферме ехать по другой дороге.

– Знаю. Но мне надо зайти к Томасу.

– Кейт, ты в своем уме?

Лицо Кейт застыло.

– Энджи, прошу тебя, не начинай все сначала. Я и так знаю твое отношение к Томасу.

– Да он просто крыса. Странно, что ты сама этого не видишь.

– Он отец моего ребенка.

– Да уж, отец, нечего сказать: сначала гнал тебя на аборт, а потом еле дождался, чтобы сбыть ребенка с плеч долой.

– Прекрати, Энджи, – прошептала Кейт, чуть не плача.

Энджи, держа руль одной рукой, сжала холодные пальцы Кейт.

– Не сердись. Это все мой дурацкий язык, ты же знаешь.

Кейт попыталась улыбнуться.

– Да, уж я-то знаю!

– Значит, мир и дружба?

– Ладно. Не в первый раз…

– Вообще-то я хорошая.

– Энджи, я буду ужасно скучать.

– Я тоже.

Они помолчали, погрузившись в задумчивость. Наконец Энджи затормозила перед домом Дженнингсов.

– Приехали. – Энджи заглушила двигатель, повернулась лицом к Кейт и пристально посмотрела ей в глаза. – Что дальше?

Кейт облизала пересохшие губы.

– Подожди меня. Я на одну минутку.

– Кое-кто уже стоит у порога.

Кейт охнула и не сразу смогла открыть дверцу. Выбравшись из машины, она направилась по дорожке к дому. Томас встретил ее на полпути. От Кейт не укрылись стиснутые зубы и недобрый блеск в глазах. У нее упало сердце.

– Что тебе здесь надо? – спросил он без обиняков.

Она выдержала его взгляд.

– Мне надо с тобой поговорить.

Томаса прошиб холодный пот. Он воровато стрельнул глазами в сторону дома.

– Отойдем, а то предки увидят. – Он схватил ее за рукав, чтобы спрятаться за огромным дубом.

– Говори, – потребовал он, откидывая волосы со лба.

Мужество покинуло Кейт. Она думала, что разговор будет совсем не таким.

– Я вернулась домой. Насовсем. Хотела тебе сообщить.

– Ну, сообщила. Что дальше?

Кейт взяла себя в руки.

– Я хочу узнать о судьбе ребенка. – Ей не терпелось услышать все до мельчайших подробностей.

– Папа сделал, как обещал.

– Не сомневаюсь, но мне нужно знать, что это за люди.

Томас отвел глаза:

– Люди как люди.

– Это обеспеченная семья?

– Откуда мне знать? Отец не вдавался в детали.

– Тогда лучше мне спросить у него самого.

– Еще чего! – вспылил Томас. – И не вздумай подъезжать к нему за моей спиной. Тогда между нами все будет кончено.

– Томас, как у тебя язык поворачивается? Ведь мы дали жизнь крошечному, беззащитному существу.

Томас побледнел:

– Чтоб больше я об этом не слышал, понятно?

– Однако от этого никуда не деться, правда? – мягко сказала Кейт и дотронулась до его руки.

– Пусть так, но больше никогда об этом не заговаривай. – Он взял ее за руку и заговорил своим вкрадчивым, завораживающим тоном: – Пора возвращаться к нормальной жизни. Надо подумать о будущем.

– А как же…

– Считай, что ребенка больше нет. Придется с этим смириться. – Он посмотрел на часы: – О, уже поздно. Мне пора идти. Я тебе на днях позвоню. – Томас наклонился и чмокнул ее в щеку.

Кейт с болью смотрела ему вслед. Она больше никогда не увидит своего ребенка. Томас примирился с этим; теперь ее черед. Ей, конечно, будет несравнимо тяжелее.

Кейт хотелось убежать, скрыться, побыть одной, но ее ждала Энджи. Не ровен час, подруга пойдет ее разыскивать.

Кейт собралась с силами и понуро побрела назад к машине.

Дома жизнь потекла как прежде. В первый день мать спросила Кейт о ребенке. Кейт рассказала ей, как было дело, но обе они испытывали неловкость от этого разговора, и Кейт зареклась впредь возвращаться к тем страшным испытаниям. Эммитт ни о чем не спрашивал, и Кейт знала причину: он снова начал пить. Он довел мать до полного душевного изнеможения. Единственное, что утешало, – у Мейвис потихоньку заживала рука.

Кейт не могла поверить, что отец согласился принять ее назад. То ли под маской внешней жестокости в нем пробудилось сострадание, то ли мать впервые в жизни настояла на своем. Кейт склонялась к последнему, но не задавала лишних вопросов. Матери понадобилась ее помощь – чего же еще?

Кейт нашла работу в местной пиццерии; это было неплохим подспорьем. Вот только с Томасом так и не удалось выяснить все до конца. Кейт уже три дня ходила в школу, но с ним не встречалась.

Сейчас, выходя из класса после первого урока, она с беспокойством думала все о том же. Почему не видно Томаса? Она посмотрела на часы. Может, стоит после занятий пройти мимо его дома? Тогда придется сделать крюк, но сегодня она могла прийти в пиццерию попозже. Если повезет, то удастся поговорить и с преподобным Дженнингсом. Но Кейт заколебалась, помня о предупреждении Томаса.

Ее размышления были недолгими. С преподобным Дженнингсом она еще успеет встретиться, а пока надо выяснить, что с Томасом. В ее воображении возникали картины одна страшнее другой.

Она шла через школьный двор, когда дорогу ей преградил Уэйд Джексон. Она его терпеть не могла. Мало того, что на него смотреть не хочется, – она невольно отметила его толстый живот, на котором лопалась несвежая рубашка, – с ним и разговаривать противно. А каким гадким взглядом он посмотрел на нее!

– Кого я вижу! Вы ли это, наша недотрога, мисс Колсон!

Кейт сочла за лучшее не обращать внимания на его язвительность.

– Ты не видел Томаса?

– А тебе на что?

– Джексон, что ты из себя строишь?

Его лицо скривилось от презрения.

– А ты-то? Слишком много о себе понимаешь, а сама ничуть не лучше меня. Мы с тобой, дорогуша, из одной канавы.

– Иди, куда шел. – С этими словами Кейт повернулась и поспешила в другую сторону.

– Сдается мне, ты хотела узнать про своего милого дружка.

Кейт остановилась как вкопанная и резко обернулась:

– Если хочешь что-то сказать – говори.

– Нету его здесь.

– Это я и без тебя знаю.

Уэйд ухмыльнулся:

– Знаешь, да не все. Они вообще из наших мест уехали. Да-да, его старика перевели в другой приход; ну, он, как водится, и семью за собой потащил. – Он поскреб подбородок, словно желая насладиться произведенным эффектом. – Уж два дня, как они снялись.

Томас уехал? Не может быть! Разве он мог бы не проститься с ней?

– Как же он тебя не обнял на прощание? – Уэйду явно нравилось мучить ее.

Такого унижения Кейт еще не знала. После всего, что она пережила, у нее уже не было сил достойно вынести такое потрясение. Вместо того чтобы повернуться и уйти, она стояла без движения и выслушивала пошлые насмешки Джексона.

– Вот так-то, красотка. Небось теперь у тебя спеси поубавится. – Уэйд подступил ближе. – Ты еще со мной не гуляла. Много потеряла, между прочим. Я на тебя давно глаз положил.

Кейт сжалась. Уэйд действительно не раз звал ее пройтись вдвоем. Кейт всегда отмахивалась от него: она даже не могла представить себя рядом с ним.

Приняв ее молчание за согласие, Уэйд подошел к ней еще ближе и дотронулся до ее плеча:

– Ну что, надумала?

Кейт с размаху ударила его по руке:

– Не смей ко мне прикасаться… ты… ты…

Уэйд грубо схватил ее за плечи и притянул к своему толстому животу, насмешливо скривив губы.

– Считаешь, я для тебя не хорош?

– Отпусти!

Дерзко хохотнув, он отпустил ее.

– Послушай, что я тебе скажу, дорогуша. Это Томас считал, что вы с твоим выродком для него не хороши.

– Тебе… известно про ребенка? – Кейт была так убита, что едва шевелила губами.

– А то как же! Томас от вас еле ноги унес.

– Врешь! – закричала она. – Ты все это выдумал мне в отместку!

– Неужели? Тогда я тебе такое скажу, что упадешь, где стоишь. – Пучеглазое лицо Уэйда оказалось прямо у лица Кейт. – Никто твою малявку не усыновил.

– Замолчи! – снова закричала Кейт и зажала уши. Уэйд рывком опустил ее руки вниз, захлебываясь от хохота. – Да замолчи же ты! – Но ей уже было все равно.

– Нет, сначала я тебе все выложу. – Он не обращал внимания на ее протесты. – Бросил тебя твой дружок, а до этого бросил твою малявку, как мешок тряпья, в придорожном клоповнике.

Глава 13

Остин, штат Техас. Весна 1993 года

Кейт Колсон уверенно зарулила на стоянку и поставила свой «кадиллак» на обычное место, у таблички «Судья Кейт Колсон». Выключив зажигание, она несколько мгновений сидела неподвижно, не сводя глаз со слова «Судья».

Чтобы прийти к этой почетной должности, понадобилось девятнадцать лет каторжного труда. Назначение было неожиданным. Теперь, чтобы сохранить за собой кресло судьи, требовалось пройти через горнило выборов. Ей предстояло трудное время. На этот пост претендовало, кроме нее, несколько кандидатов-мужчин, неплохих специалистов своего дела. Но как только Кейт начинало казаться, что решимость ей изменяет, она заставляла себя вспомнить все годы упорного восхождения, за которые было заплачено дорогой ценой.

Череда дней, недель и месяцев, тянувшаяся после страшной потери, не прошла бесследно. В день окончания школы Кейт уехала из родительского дома. Она усвоила жестокий урок. Как бы ни била ее жизнь, она должна уметь постоять за себя и за свои права, и прежде всего в том, что касалось мужчин. Она должна сама принимать решения.

Кейт ни разу не отступила от этих принципов. Она хорошо училась и получала стипендию, а в свободное от занятий время работала и успешно завершила основной курс университета в Остине. У нее нередко сосало под ложечкой, когда она вечерами укладывалась в холодную постель, но она знала, что должна многим жертвовать ради своего будущего. Неожиданная поддержка пришла от отца ее однокурсницы, славной и весьма обеспеченной девушки.

Сдержанный и благородный человек, Ричард Прайс ничем не напоминал ее родного отца. Эммитт Колсон совсем спился после смерти жены; Кейт училась тогда на первом курсе. Прайс ценил способности и упорство Кейт. Он предложил ей место секретаря в юридическом отделе одной из своих компаний. Она отработала там четыре года и получала приличные деньги, но скопить почти ничего не удалось: у ее отца случилось кровоизлияние в мозг, и все ее заработки уходили на его лечение и содержание в частной клинике.

Кейт решила специализироваться в юриспруденции. Ей нравилось ставить перед собой новые цели и добиваться их. Природная одаренность, диплом с отличием об окончании основного курса и блестящие рекомендации Ричарда Прайса помогли ей поступить на юридический факультет.

Через три года Кейт была принята в штат самой солидной юридической фирмы в Остине, «Джонс и Страссбери». Там-то на ее пути и встретился Харлен Мур, наиболее уважаемый клиент фирмы, влиятельный и преуспевающий торговец недвижимостью. Коллега Кейт, Дэйв Нильсен, попросил ее о помощи: он никак не мог разобраться с налогами, которые грозили пошатнуть империю Мура. Однако возмущению его не было предела, когда Кейт самостоятельно нашла способ сэкономить многие тысячи долларов. Когда Кейт вызвали к Харлену доложить о результатах, Дэйв был в отъезде. Впоследствии он проклинал ее на чем свет стоит за то, что она выставила его в невыгодном свете и тем самым нанесла ущерб его репутации.

С тех пор Дэйв ее невзлюбил, однако это не помешало продвижению Кейт по служебной лестнице. Руководство фирмы ценило ее знания и преданность делу. Вскоре она стала старшим партнером, а через несколько лет была назначена на пост судьи.

Харлен, который всегда старался заручиться расположением самых способных специалистов в разных сфеpax, поддерживал ее всеми способами – до тех пор, пока она не отказалась употребить свое влияние на другого судью, чтобы помочь Харлену выиграть крупное дело о земельных участках. Ее неповиновение вызвало у него такую ярость, что Кейт до сих пор с содроганием вспоминала тот день.

Он ворвался к ней в кабинет, когда все остальные судьи уже разошлись по домам. Кейт готовила документы для заседаний следующего дня. Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возник взбешенный Харлен Мур.

– Не слишком ли много вы на себя берете?

Он не то чтобы кричал, но был очень близок к этому. Кейт сжала губы и решила сначала дать ему выговориться. Харлен приблизился к ее столу.

– Я думал, что между нами достигнуто взаимопонимание.

Кейт заметила, что у него под кожей перекатываются желваки. Она всегда считала его интересным мужчиной, который, несмотря на свои шестьдесят с небольшим, держал себя в хорошей форме. Его невысокая, коренастая фигура выигрывала от прекрасной осанки. Правильное голубоглазое лицо обрамляла грива седых волос. Слегка портила его лишь толстая бычья шея. Так или иначе, вид у него был весьма импозантный и респектабельный. Харлен отличался проницательностью, честолюбием и предупредительностью. Но последнее качество в тот день ему изменило.

– Я жду ответа.

Кейт покоробил его высокомерный тон.

– Я же сразу сказала, что не стану хлопотать за вас.

– Но я достаточно ясно дал вам понять, почему вы обязаны это сделать.

Кейт пожала плечами:

– Вы не имеете права мне приказывать, Харлен.

– Черт бы вас побрал, Кейт, вы заняли это кресло только благодаря мне!

Кейт говорила, не повышая голоса, хотя с трудом удерживалась, чтобы не попросить его убраться из кабинета. У нее задрожали руки, и она сцепила их на коленях, чтобы этот человек не подумал, что она его испугалась. Однако она не могла позволить себе сжечь все мосты. Нужно было объяснить ему, каких принципов она придерживается в работе, каковы неписаные этические нормы юстиции.

Кейт откинулась на спинку стула, не сводя глаз с Харлена.

– Это не совсем так, – ответила она со спокойной уверенностью. – Хотя должна признать, ваше влияние сыграло определенную роль. Не скрываю, я благодарна вам за все, что вы сделали. – После небольшой, точно выверенной паузы она продолжила: – Но правда и то, что я никогда не просила о поддержке: вы действовали по собственной инициативе. Я ни разу не дала вам понять, что готова идти на компромиссы ради вас или кого-либо другого.

Харлен сжал кулаки.

– Мне позарез нужно было выиграть дело о земельных участках, и вам, черт возьми, ничего не стоило в этом посодействовать.

Кейт встала.

– Вы, очевидно, не вполне хорошо расслышали, что…

– Будьте уверены, я вполне хорошо расслышал, – издевательски передразнил он. – Хотите быть святее папы римского? По вашей милости я оказался в дураках.

Кейт заметила раздувшиеся вены на толстой, красной шее Харлена. Ей еще не доводилось видеть его в таком состоянии. Она даже слегка оробела, но когда вновь заговорила, голос ее звучал холодно:

– Мне очень неприятно, что у вас осталось такое ощущение.

Харлен стукнул кулаком по столу.

– Неприятно?! Это теперь так называется?

Вся эта сцена вдруг показалась Кейт такой нелепой, что она с трудом удержалась от смеха.

– Вам не кажется, что вы слегка перегибаете палку? В конце концов, кто из нас проявил свою несостоятельность перед землеустроительной комиссией штата: вы или я?

– Я вам не прощу, что вы отвернулись от меня в трудную минуту, – выкрикнул Харлен. – В наших кругах друзьям принято помогать. Тем более что вы у меня в долгу.

– Но это не значит, что я должна идти против собственных принципов.

– Ах так! – Харлен как ужаленный выскочил из кабинета, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Кейт до сих пор помнила, как у нее задрожали колени и пересохло во рту. С той поры минуло два месяца. Она несколько раз встречала Харлена, но он больше не заговаривал о том случае. И все-таки Кейт знала: у нее появился враг.

Открыв дверь своего кабинета, Кейт тут же почувствовала запах свежего кофе. Она мысленно благословила секретаря суда, Лесли Стрингер, налила себе чашку ароматного напитка из горячего кофейника и сразу сняла жакет. Стояла только середина июня, но жара уже сделалась нестерпимой.

Кейт обвела взглядом знакомые стены. Что ж, очень прилично для судейского кабинета, подумалось ей, но здесь была изрядная доля се усилий.

Когда она впервые вошла в это помещение, доставшееся ей от предшественника, се неприятно поразила унылая, безликая обстановка. Кейт не захотела с этим мириться и, засучив рукава, принялась за дело. В результате кабинет приобрел вполне достойный, пусть и не роскошный вид. Главный акцент был сделан на небольшое окно-фонарь, выходящее на оживленный перекресток. Кейт заказала темно-зеленые жалюзи нужного размера, развесила по стенам несколько изящных акварелей и приобрела вместительный книжный шкаф. Перед своим письменным столом она положила зеленый с серым ковер и поставила два стула с кожаными сиденьями.

Кейт перевела взгляд на стол. Толстая папка настоятельно требовала ее внимания. Однако прежде чем сесть на свое рабочее место, Кейт подошла к окну: на улице слышался какой-то грохот. Мимо здания ползла старая колымага, оставляя за собой густой шлейф выхлопных газов. Кейт покачала головой: вот чем приходится дышать в большом городе.

Остин, расположенный на реке Колорадо и прозванный воротами в горы из-за близости Хилл-Кантри, давно стал процветающим центром. Кейт полюбила эти места. Ей с первых минут пришлись по душе обширные равнины и живописные горные склоны, словно накрытые лоскутным одеялом.

Ей часто казалось, что город, особенно в вечерние часы, – это сказочная страна, сверкающая мириадами огней. Но пока до вечера было еще далеко, а неотложные дела все настойчивее напоминали о себе. И все же Кейт медлила. Ее замешательство объяснялось характером предстоящего слушания, во время которого должна была решаться судьба ребенка.

Кейт всегда гордилась тем, что не позволяла субъективным пристрастиям влиять на выносимые ею решения. Но сегодня ей трудно было отрешиться от личных переживаний и беспристрастно отнестись к материалам дела.

Ответчик, скромный на вид человек по имени Вейн Гордон, инженер-программист, год назад проходил по делу о растлении приемной дочери. Его осудили условно сроком на один год, но он совершил повторное правонарушение такого же рода и должен был вновь предстать перед судом.

Кейт, как могла, отбивалась от этого дела, но никто из более опытных коллег не захотел им заниматься, и в конце концов дело все равно вернулось к ней.

Она вообще старалась не браться за дела, связанные с детьми. Сегодняшнее судебное разбирательство тяжким грузом давило на ее плечи, пробуждая воспоминания о ее собственных поруганных чувствах и о судьбе родной дочери. Ей вспомнился тот давний день, когда Уэйд Джексон сказал ей, что Томас перед отъездом из города оставил ребенка в какой-то придорожной ночлежке.

Тогда Кейт не помня себя бросилась бежать прочь от непотребной ухмылки Уэйда и остановилась только в дубовой рощице. Она обхватила руками толстый дубовый ствол и стояла так, пока не поборола свою бессильную ярость.

Уэйд все выдумал, твердила она про себя. Он просто решил отомстить за то, что она ему отказала. В нем говорила зависть и ревность.

Но ей не удалось себя убедить. Вернувшись домой, она долго стояла у окна своей убогой комнатенки и смотрела, как в стекло хлещет осенний дождь; ее мучило чувство неизбывной вины и страха: а вдруг Уэйд и в самом деле сказал правду? Кейт решила узнать у нового священника адрес Томаса и попытаться разыскать Сэйру. Трудно было поверить, что Томас способен на такую низость.

Что бы там ни болтал Уэйд… Она потеряла и единственную любовь, и новорожденную дочь. Ее раны не заживали, но в душе начало закипать бешенство: она осознала, что Томас никогда не любил ее, он только притворялся, чтобы добиться своего.