Глава 3

Кейт не могла пошевелиться. Она видела, что отец снова, заносит кулак, чтобы обрушить его на другую скулу Мейвис Колсон.

– Мамочка! – снова вскрикнула Кейт.

Эммитт Колсон замер, потом обернулся:

– Пошла вон, не то и тебе достанется.

– Папа… прошу тебя… – Кейт содрогалась от рыданий. – Не бей маму.

Мейвис Колсон затравленно посмотрела на дочь.

– Делай, что папа сказал… Иди же, – проскрипела она.

Но Кейт чувствовала, что ноги не слушаются ее. Сердце готово было выскочить из груди. Она не могла отвести взгляда от кровоподтека на материнском лице.

– Слушай, что мать говорит! – взревел Эммитт, шагнув к дочери. Кейт показалось, что это сам дьявол.

Она бросилась прочь и не останавливаясь побежала к сараю. Только в холодном полумраке она опомнилась. С глухим рыданием Кейт зарылась в душистое сено и свернулась калачиком. Казалось, все чувства в ней умерли, осталась только боль.

– Как я их ненавижу, – твердила она, – ненавижу обоих. Чтоб они провалились.

Она боялась, что Бог покарает ее за такие слова, и, подняв голову, без слов взмолилась о прощении.

Сколько раз она находила утешение в этом закутке. Сарай служил ей убежищем уже семь лет.

Однажды, семь лет назад, Кейт проснулась среди ночи и услышала, как отец орет на маму. Она прокралась по узкому коридору и заглянула в приоткрытую дверь родительской спальни в тот самый миг, когда жестокий удар рассек губу матери. Они с Кейт закричали в один голос. Эммитт бросился к двери, сгреб дочь в охапку и прохрипел:

– Если еще хоть раз вздумаешь подглядывать, я из тебя всю душу вытрясу, поняла?

– Да… папа… – Слезы душили ее и жгли лицо.

Он отшвырнул ее, как мешок с мусором, и повернулся к жене.

В ту минуту Кейт поняла, что детство кончилось.

Все последующие годы она придумывала, как сделать, чтобы отец не смел больше поднимать руку на маму. Она воображала, как ночью крадется на цыпочках к ним в спальню, откуда доносится звериный храп, и обрушивает на голову отца бейсбольную биту. Однако такие жестокие мысли посещали ее редко. Чаще она представляла, как привязывает его веревками к кровати, чтобы они с матерью могли беспрепятственно уехать отсюда навсегда.

Но ее слишком страшило возмездие, поэтому дело не шло дальше коварных замыслов.

Вот и теперь она всем телом ощущала знакомый холодный ужас. Что она могла поделать? Невыносимо видеть эти побои. Сейчас она вернется в дом и заслонит собой маму.

«Врешь, никогда ты на это не отважишься», – сказала она себе и снова разрыдалась. Она просто трусила, видя злобу отца, и становилась сама себе отвратительна.

Значит, избиения начались снова. В последние годы Эммитт было присмирел и не раз говорил, что встал на путь истинный.

Он бросил пить. Когда в деревенской церкви шла служба, он непременно сидел на передней скамье и требовал, чтобы жена и дочь были рядом. И все же Кейт знала, что в глубине души он остался прежним: угрюмым, холодным, чужим. Вся разница заключалась в том, что теперь он вечерами просиживал над Библией, а не над бутылкой.

Почему же он снова сорвался? Разозлился из-за денег? Повздорил со священником? Все может быть. Но одно Кейт знала точно: мать стала слишком слаба; если он опять возьмется за старое, она долго не протянет. Прямо хоть сдавай его шерифу. А что, это мысль, подумалось ей.

Надо бы с кем-то посоветоваться, но кому доверить свое горе? Никто не поймет, даже Энджи. И потом, это так унизительно. Самолюбие никогда не позволило бы ей выдать семейную тайну.

Конечно, все кругом догадывались, и в первую очередь Энджи с матерью. Опухшее от слез лицо Кейт, загнанный взгляд, старые латаные платья выдавали беду дома Колсонов. В выразительных глазах Энджи нередко читался немой вопрос, но она никогда не требовала у Кейт объяснений.

Боже праведный, как же быть? Кейт зарылась поглубже в пахучее сено, сотрясаясь от рыданий. Она не находила ответа.

– Кейт, ты тут? – донеслось до нее.

Рыдания застряли у нее в горле. Она подняла голову и несколько раз моргнула, чтобы прогнать слезы. Наверное, послышалось. Ведь мать сейчас, должно быть, лежит в постели с мокрым полотенцем на разбитом лице. К тому же она никогда прежде не выходила разыскивать Кейт.

– Кейт, где же ты?

Ошибки быть не могло. Кейт хотела выпрямиться, но движения давались ей с трудом. От слез она обессилела.

– Я здесь, мама, – отозвалась она.

Кейт заставила себя подняться на ноги, откинула мокрые пряди волос и вытерла слезы.

– Как ты, девочка? – спросила Мейвис.

Кейт не ответила. Она вглядывалась в лицо матери. Даже в полумраке сарая на щеке отчетливо виднелся багровый кровоподтек. Тусклые седые волосы, стянутые в узел на затылке, и поблекшее лицо с мелкими заострившимися чертами делали ее похожей на птицу. Кейт ростом пошла в отца. От матери она унаследовала только темно-карие глаза и большую грудь.

– Я за тобой, дочка. Ужин готов.

Кейт покачнулась. «Мама, неужели это все, что ты можешь мне сказать?» – подумала она, а вслух спросила:

– А где… он?

– В церкви, – равнодушно ответила мать. – Ну, пойдем. Ноги их увязали в грязи, где копались облезлые куры. Мать с дочерью шли в молчании, не произнося слов утешения, не касаясь друг друга. Кейт била дрожь, но не от вечернего холода, а от подступившего отчаяния.

Когда они вошли в дом, отчаяние переросло в решимость. Дом стал еще мрачнее. Кейт словно со стороны увидела эти неприветливые стены. Угасающие лучи солнца пробивались сквозь засаленные занавески на давно не мытых окнах. Из кушетки торчали клочья ваты. Линолеум на полу протерся и давно потерял свой цвет. Ее комната была ничуть не лучше, хотя она и пыталась как-то украсить ее, покупая всякие мелочи на деньги, заработанные присмотром за соседскими детьми.

С каждым годом рубленый деревянный дом ветшал и приходил в упадок. Вместо того чтобы вести хозяйство на ферме, Эммитт целыми днями просиживал над Библией, надеясь на чудо Господне.

Пока отец не бросил пить, мать брала на дом стирать и гладить белье. Но «встав на путь истинный», он запретил ей работать, ссылаясь на то, что Библия предписывает добывать хлеб насущный отцу семейства, хотя сам пальцем о палец не ударил, чтобы прокормить семью.

Кейт ненавидела и этот дом, и свою жизнь.

– Иди мой руки. Я тебе дам поесть. – Голос Мейвис звучал без всякого выражения.

– Мама, я хочу у тебя кое-что спросить.

– Сейчас не время, дочка. Беги руки мыть.

Кейт чуть не закричала от бессилия. Она вышла и через пару минут вернулась в кухню, старательно помыв лицо и руки, но не избавившись от ощущения какой-то грязи.

– Скажи, почему отец снова тебя бил? Ведь такого уже давно не случалось.

– Тебе этого не понять. – Мейвис стояла у плиты спиной к Кейт, помешивая варево в чугунном котелке.

– Мама, – прошу тебя!

– Он добрый человек. Ему просто… приходится нелегко.

– Если я когда-нибудь выйду замуж, – сказала Кейт с яростным блеском в глазах, – мой муж не станет так со мной обращаться. Пусть только попробует – я… я его убью.

Жестокие слова Кейт поразили Мейвис. Она обернулась и в упор посмотрела на дочь:

– Кейт Колсон, не смей так говорить. Господь тебя покарает.

Наверное, уже покарал, подумалось Кейт.

– Твой папа, он… он любит меня. Помни об этом. И тебя он тоже любит.

Кейт тяжело опустилась на стул.

– Нет, мама, не обманывай себя. Он негодяй.

– Нельзя говорить так об отце. – Она снова повернулась к плите. – Ты многого не понимаешь.

Кейт сжала кулаки.

– Мама, я уже не маленькая, мне шестнадцать лет. Скажи мне правду.

– Ты еще ребенок.

Кейт захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть, но она сдержалась.

Мейвис дрожащей рукой поправила шпильку.

– На ферме дела идут из рук вон плохо, а папа гордый, ты сама знаешь.

– Я не припомню, чтобы у нас когда-нибудь дела шли хорошо. – В глазах Кейт блеснул гнев. – Мне ненавистна эта нищета. Все, кроме Энджи, надо мной смеются. – У нее задрожали губы. – Мне даже краситься не позволено.

Горечь в материнском взгляде не могла ее остановить. Все, что годами копилось у нее в душе, выплеснулось наружу.

– Посмотри, как я одета. В этом тряпье, в длиннющих юбках я как старая ведьма.

– Ты у меня красавица. – Мейвис подошла к дочери и положила руку ей на плечо, а потом в порыве нежности поцеловала в светловолосую макушку.

– Мама, давай уедем, чтобы он больше не смел тебя трогать. – Кейт давно хотела это сказать, но отчужденность матери удерживала ее.

– Бросить отца? Нет, на это я не пойду. Да и куда нам ехать? На что жить?

– Поживем первое время у тети Милли в Айдахо. – Глаза Кейт горели надеждой. – Я найду работу, ты тоже. Как-нибудь сведем концы с концами.

– Нет, отца я не брошу, – повторила Мейвис, и Кейт услышала прежнюю отчужденность. – Я училась в восьмом классе, понимаешь? Твой отец вытащил меня из убогого приюта и взял в жены.

«Так-то оно так, только это нужно было тебе, а не ему», – подумала Кейт, но вслух ничего не сказала. Мать никогда не рассказывала о своем прошлом: ей было стыдно.

– Пока он не начал пить, – продолжала Мейвис, – он был другим. Теперь он встал на путь истинный и снова будет добрым.

– Мама, но он за всю свою жизнь ни дня не работал.

– Откуда тебе знать? – высокомерно спросила Мейвис. – Да он годами… творил добро.

Кейт сникла и прикусила язык, чтобы не наговорить дерзостей. Она никогда не спорила с матерью, боясь отцовского гнева. Горький опыт подсказывал, что спорить с ней бесполезно. Мать никогда не уйдет от него. Вот и все.

– У нас сегодня котлеты с фасолью, папино любимое блюдо.

Кейт чуть было не вспылила, но сдержалась. Мейвис наполнила ее тарелку и присела напротив.

– Мама, – решилась Кейт, не притрагиваясь к еде, – Энджи пригласила меня на завтра к себе с ночевкой. Я знаю… папа не очень-то…

Мейвис жестом остановила ее, изобразив подобие улыбки. Кейт была благодарна ей даже за эту малость.

– Поезжай, доченька, – сказала Мейвис, – под мою ответственность.

– А вдруг папа…

Мейвис снова не дала ей договорить:

– Он пойдет в церковь. Он… то есть мы… хотим начать все сначала. Он будет в хорошем расположении духа.

Кейт терзалась сомнениями. Ей безумно хотелось отправиться к Энджи, но страшно было подумать, что сделает отец, если узнает.

Словно чувствуя ее нерешительность, Мейвис сказала более уверенно:

– Обещаю тебе, все будет в порядке. Вот увидишь.

– Ой, мама, – выдохнула Кейт.

– Ну, кушай, дочка, а потом прими ванну и берись за уроки.

Кейт посмотрела на то, что дала ей мать. Бесформенный кусок мяса плавал в бурой, комковатой жиже. Ее чуть не стошнило. Отодвинув тарелку, она извинилась:

– Не сердись, мама, что-то есть совсем не хочется.

Мейвис стояла, прислонясь к кухонному шкафу.

– Ну что ж, тогда отправляйся к себе.

Кейт встревожилась. Мать выглядела такой бледной, слабой и жалкой, что Кейт отвела глаза. Наконец она поднялась из-за стола и пробормотала:

– Прости, мамочка.

Кейт ворочалась на своем топчане, чувствуя, как пружины впиваются ей в спину. Но и на пуховой перине ей было бы не уснуть. Она уставилась в потолок широко раскрытыми глазами, и сердце ее наполнилось страхом.

– Боже милостивый, если ты меня слышишь, – шептала она в темноту, не сдерживая слез, – если ты меня прощаешь, помоги моей маме, молю тебя. И мне… тоже помоги.

Глава 4

Кейт спрыгнула со ступеньки школьного автобуса и увидела Томаса. Он стоял, привалившись к вековому дубу. Заметив Кейт, он отделился от узловатого ствола и пошел ей навстречу. Она подумала, что никогда еще не видела его таким прекрасным.

Не может быть, чтобы он дожидался именно ее. У Кейт пересохло во рту. Она огляделась, но поблизости больше никого не было. Словно не замечая его, Кейт шла вдоль дорожки по направлению к школьной столовой, где по утрам они встречались с Энджи.

Томас преградил ей путь. Кейт резко остановилась и потупилась, не решаясь взглянуть ему в лицо. Она была совершенно разбита после вчерашних событий. Хотя она вымыла голову и отгладила юбку, это никого не могло обмануть. Под глазами у нее пролегли черные круги, а бледные губы сами собой сжались в тонкую линию. Да еще эти гадкие обноски…

– Привет, – сказал он.

Кейт подняла голову и робко посмотрела на Томаса. В тот день он надел стильные расклешенные джинсы и белую рубашку с синей отделкой у ворота. Его волосы, чуть длинноватые на висках, слегка растрепались на ветру.

Она открыла рот, чтобы поздороваться, но, к своему ужасу, не смогла выдавить ни звука.

– Куда направляешься? – спросил он, улыбаясь еще шире, уверенный в собственной неотразимости.

– Вон туда. – Она махнула рукой в сторону столовой. – Там меня Энджи ждет.

Его глаза сузились.

– Вас, я вижу, водой не разольешь.

– Она моя лучшая подруга.

Казалось, он обдумывал ее ответ, но решил переменить тему:

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Ну… в общем… нет, – заикаясь, призналась Кейт, не веря своим ушам.

– Вот и отлично. Может, сходим куда-нибудь? В киношку, например?

– Что-что?

Улыбка Томаса стала еще более самоуверенной.

– Кончай притворяться. Я же знаю, что ты глухотой не страдаешь.

– Конечно, – робко подтвердила Кейт.

– Ну так как, ты согласна? – настаивал он.

Кейт только кивнула, боясь, что у нее от волнения перехватит голос. Неужели все это наяву? Самый популярный мальчик во всей школе обратил внимание на такого гадкого утенка, как она.

– Ты что, не в себе? – Томас проявлял нетерпение, но по-прежнему лучился улыбкой и не сводил взгляда с Кейт, бесцеремонно обшаривая глазами ее фигуру, будто сбрасывая с нее ветхую одежду. Ее бросило в краску от незнакомого ощущения: соски превратились в твердые камешки.

– Да нет… все нормально… я не против.

– Тогда в субботу, идет?

– Хорошо. – Его лицо неодолимо притягивало ее взгляд.

– Считай, что тебе повезло, – сказал он. – Мой папаша раскошелился на новую машину мне ко дню рождения. Ты первая в нее сядешь.

Кейт восторженно переспросила:

– Новая машина? Вот здорово! Какая?

– «Мустанг», черный как вороново крыло.

– Под цвет твоих волос, – выпалила Кейт неожиданно для самой себя.

– Вот и мать то же самое мне сказала.

Несмотря на его благодушный ответ, Кейт проклинала себя за несдержанность. Томас еще подумает, что она с ним заигрывает. Мысли ее заметались. Ну и пусть, все равно она благодарна судьбе за каждую минуту, проведенную рядом с ним. Ей бы хотелось, чтобы это счастье длилось вечно. Но она уже знала, что вечно длится только горе.

– Так я заеду в семь вечера, договорились?

Кейт ужаснулась. Если он приедет к ней домой, она сгорит со стыда.

– Я буду у Энджи, – выпалила она первое, что пришло в голову, – заезжай за мной туда.

Она думала, что он откажется, но он только пожал плечами:

– Мне в принципе все равно.

– Ну что ж… тогда до завтра.

– Пока.

Он повернулся и пошел назад. Кейт не могла опомниться. Она не заметила, как рядом с ней возникла Энджи.

– Неужели это был наш единственный и неповторимый Томас Дженнингс?

– Он самый, – едва слышно ответила Кейт.

– И что ему надо? – поинтересовалась Энджи, провожая глазами удаляющуюся фигуру Томаса.

– Энджи, ты в жизни не поверишь: он назначил мне свидание.

– Серьезно?

Кейт сникла:

– Я так и знала, что ты не поверишь. Кому я нужна?

– Ой, Кейт, извини, я вовсе не это имела в виду. – Энджи игриво толкнула ее в бок. – Многие мечтали бы с тобой встречаться, только ты такая неприступная!

– Ничего подобного. Ты и сама знаешь, что это не так. Я сейчас просто не хочу спорить.

– А ты дома отпросилась переночевать у меня?

– Отпросилась. – Кейт улыбнулась.

– Неужели разрешили?

– Разрешили.

– Вот здорово!

Кейт расхохоталась.

– Просто не могу поверить, что тебе не надо спешить домой. – Энджи растянулась на широкой кровати, подперев подбородок рукой и не спуская глаз с Кейт, которая уселась по-турецки рядом с ней.

– Мама меня отпустила под свою ответственность.

– Я так и подумала.

Они уединились в комнате Энджи два часа назад. Кейт любила приходить сюда: здесь все дышало жизнью, не то что в ее собственном мрачном доме. Стены были увешаны фотографиями и плакатами, на стульях валялась одежда, на подоконниках – засохшие букеты, напоминавшие о прошедших праздниках и вечеринках. Это была уютная, веселая девичья комната.

Они послушали новые пластинки, посмотрели телевизор. Сейчас из стереоколонок неслась музыка группы «Чикаго», и девочки расположились на кровати, прихватив пластиковое ведерко с воздушной кукурузой. На тумбочке стояли две банки пепси.

– Что с тобой? – ни с того ни с сего спросила Энджи, вглядываясь в лицо подруги. – Что ты притихла? Волнуешься из-за предстоящего свидания?

Кейт отвела глаза:

– Вовсе нет.

– Врешь!

Кейт показала ей язык. В это время раздался деликатный стук в дверь.

– Мама, это ты?

Роберта Стрикленд, улыбаясь, вошла в комнату дочери:

– А то кто же? Или вы гостей ждете?

Какая она приветливая, подумала Кейт, всегда улыбается. Ей хотелось, чтобы ее мама была хоть чуть-чуть похожа на эту женщину.

Они с Энджи совсем разные, размышляла Кейт, глядя на скуластое лицо и крупную фигуру Роберты, которую ничуть не портили крутые бедра и тяжелая грудь. У нее были милые черты лица, умело подчеркнутые косметикой, и чуть подкрашенные волосы. Она не утратила женской привлекательности.

– Уж не думаете ли вы всю ночь куролесить?

Энджи сморщила нос.

– Нет, нет.

– Так я и поверила! – Роберта с шутливой строгостью обратилась к Кейт: – Ты, пожалуйста, приструни мою дочь. Когда она не высыпается, на нее смотреть страшно.

– Я за ней прослежу.

– Мы еще посмотрим, кто за кем проследит, – в тон ей ответила Энджи.

Роберта только покачала головой и вышла.

– Хорошая у тебя мама.

– Пожалуй, да, по большей части.

Кейт улыбнулась. Энджи спросила:

– А ты, часом, не собираешься на попятный?

Кейт поняла, на что она намекает.

– Может, мне только приснилось, что он мне назначил свидание?

– Я по крайней мере видела наяву, что он с тобой разговаривал.

– Послушай, а что, если нам объединиться: мы с Томасом и вы с Ларри?

Ларри Эллиот, звезда футбольной команды, был последним увлечением Энджи. Симпатичный парень, но до Томаса ему далеко. Кейт до сих пор не могла поверить, что Томас обратил на нее внимание.

Энджи покачала головой и отвела взгляд.

– Нет, вряд ли это получится. Ларри недолюбливает Томаса.

– Неужели? Но почему?

Энджи пожала плечами:

– Сама не знаю. Их не разберешь. Вроде они часто бывают вместе: в одной команде как-никак.

– Да, верно. – Кейт в задумчивости наматывала на палец длинную прядь волос. – Томас больше увлекается машинами… и девочками.

Энджи помолчала и, не глядя на Кейт, спросила:

– Скажи, а зачем тебе это нужно? Мы с тобой знаем, какая о нем идет слава. – Она залилась краской.

Кейт покусывала губу.

– Я все понимаю. Потому и удивляюсь, зачем я ему нужна.

– И все-таки пойдешь?

– Пойду. Он со мной ничего себе не позволит.

– Почему ты так уверена?

– А ты почему так уверена? – не сдавалась Кейт.

Энджи не склонна была отшучиваться:

– Точно не знаю, но ходят всякие слухи.

– Какие, например?

– Сама знаешь. – Энджи уходила от ответа.

– Ты думаешь, он снимает трусы со всех девчонок, с которыми встречается?

Энджи покраснела.

– Кейт Колсон, от тебя ли я слышу такие слова?

Кейт улыбнулась:

– Представь себе.

– Ты обратилась не по адресу, – ответила Энджи тихо, но твердо. – Я могу только повторить, что болтают другие.

– А у тебя с кем-нибудь это было? – Кейт тоже залилась краской. – Можешь не отвечать, если тебе неприятно, – торопливо добавила она, – это не мое дело…

Ей давно не терпелось задать Энджи этот вопрос, но до сих пор не хватало духу. Им случалось болтать об интимных делах, но они никогда не переносили эти разговоры на себя. Если бы не предстоящее свидание, Кейт так и не осмелилась бы спросить.

– Разумеется, нет. И у тебя тоже не было.

Кейт невесело рассмеялась:

– Самое глубокомысленное изречение года! Каким образом, интересно мне знать, можно было лишиться девственности, если я к парням даже близко не подходила?

– Вот ты и решила это исправить.

– О чем ты говоришь? Мы с ним встретимся скорее всего один-единственный раз. И вообще он, наверное, выпил или был не в себе.

Энджи раздраженно остановила ее:

– Брось, пожалуйста.

– Вот увидишь.

– А что скажет твой папа?

Кейт помрачнела.

– Я ему не скажу.

– Ни за что не поверю.

– Точно. Сама посуди: ты же знаешь, какой он суровый. Неужели он разрешит мне ходить на свидания? – Голос ее задрожал.

– Но если ты сбежишь тайком, а он прознает, будет страшный скандал.

– Он меня убьет. – Кейт словно смирилась со своей участью.

Обе замолчали.

Кейт собрала все свое мужество.

– Я… ну… что-нибудь придумаю. Вообще-то… я попросила Томаса заехать за мной сюда. Ты не против?

Энджи поджала губы.

– Я, конечно, не против, но все же тебе надо спросить разрешения у отца. Как-никак Томас – сын проповедника; это должно смягчить родительское сердце.

– Может, ты и права. Когда-нибудь спрошу, но в первый раз пусть лучше Томас заедет сюда.

– Куда вы собираетесь?

– В город, в кино.

Энджи села в кровати.

– Надо заранее приготовить, что ты наденешь.

Кейт смутилась:

– Ничего не надо готовить. – У нее защипало глаза. – Я раздумала.

– Что?

– Я раздумала, – повторила Кейт. – Позвоню ему и скажу, что заболела. Мне же нечего надеть.

– Сейчас что-нибудь придумаем. – Энджи вскочила и бросилась к шкафу. – Мама мне купила новую блузку и джинсовую куртку с оранжевой строчкой. – Она сдернула вещи с вешалки. – Ну, как тебе?

Кейт смотрела широко раскрытыми глазами.

– Великолепно! Просто слов нет.

– Тогда в этом и пойдешь.

Кейт отшатнулась, как от огня.

– Нет, как же…

– Не спорь! У тебя же есть джинсовая юбка?

– Есть, но…

– Отлично. Бюст у нас с тобой – будь здоров, – засмеялась Энджи, – так что блузка будет в самый раз.

В глазах Кейт стояли слезы.

– Энджи, я прямо не знаю…

– Фу ты, опять за свое! Кстати, вот еще что, смотри сюда: это новый блеск для губ – помнишь, мы с тобой видели рекламу в журнале? Он совсем светлый, твой папа ничего не заметит.

Кейт молча обняла Энджи и не сразу смогла произнести:

– Ни у кого нет такой подруги, как ты.

Энджи на мгновение нахмурилась, потом смущенно улыбнулась:

– Да что ты, в самом деле! Давай-ка займемся примеркой.

Они угомонились только в час ночи. Энджи заснула мгновенно, а Кейт еще долго лежала, обхватив себя руками за плечи, и перебирала в памяти все подробности минувшего дня.

Впервые в жизни ей хотелось, чтобы поскорее настало завтра.

Глава 5

Преподобный Пол Дженнингс остановился перед овальным зеркалом в гостиной, поправил галстук и тщательно пригладил волосы.

Томас, крадучись по коридору к двери, заметил отражение отца в зеркале. Он замедлил шаг и скривил губы в непочтительной ухмылке.

Ему было яснее ясного, что мысли старика заняты вовсе не предстоящей проповедью. Скорее всего он размышлял, когда представится удобный случай улечься в постель с женушкой дьякона.

Ну и ханжа, думал Томас, вспоминая отцовские нотации о порядочности и уважении к девушкам. Уважение к девушкам – надо же такое ляпнуть! И кто бы говорил! Да у девчонок одно на уме, от них отбою нет, сами пристают. Кейт, конечно, исключение.

Но сейчас ему не хотелось о ней думать. Сейчас надо посмотреть, как старикан прихорашивается перед зеркалом. Не иначе, надеется сегодня после вечерни пойти налево, когда мать, как всегда, сляжет с мигренью. Папаша наврет ей, что собирается допоздна работать у себя в кабинете: дескать, если он понадобится, пусть позовет. Но еще не было случая, чтобы он ей понадобился.

Когда Томас впервые застукал отца с женой дьякона, он был как громом поражен. Ему и в голову не приходило, что папаша способен на такое распутство. Преподобный Дженнингс был высок ростом и чуть сутуловат. Его темные волосы уже тронула седина, а глаза прятались за очками в серебряной оправе. Но он всегда был безупречно одет и блистал красноречием, которое могло обмануть кого угодно, только не Томаса. К сыну он относился с равнодушным отчуждением и вспоминал о его существовании только тогда, когда поступки отпрыска могли задеть репутацию проповедника.

Однажды случилось так, что Томасу пришлось забежать днем к отцу в церковь, чтобы опередить разгневанного соседа и признаться, что, гоняя на машине, он помял соседский драндулет. В церкви никого не было, но до Томаса донесся приглушенный хохоток. Он направился к каморке с табличкой «Пастор» и обнаружил, что дверь приоткрыта. Надо же было отцу именно в этот момент запустить руку за пазуху дьяконше.

Томас следил за ними из-за двери со злорадной ухмылкой, потом на цыпочках отошел, оставаясь незамеченным, и решил, что этот случай можно будет когда-нибудь использовать к собственной выгоде.

Теперь, глядя, как отец наводит лоск, Томас не стал мысленно упрекать его в сластолюбии. Сам-то он – яблочко от яблони. Его тоже хлебом не корми – дай залезть девчонке в трусики. Томас нахмурился, вспомнив про Кейт.

– Куда направляешься, сын мой? – заметил его преподобный Дженнингс.

– Сейчас Джексон зайдет, поедем кататься.

– Помни, ты не должен опаздывать в церковь.

Томас переминался с ноги на ногу.

– Помню, помню. Я заеду за Кейт, и мы придем вместе.

– Ну что ж, она хорошая девушка. Мы с мамой одобряем твой выбор.

– Рад слышать. – Том ерзал как на иголках. – Кажется, Джексон уже здесь. Я пошел.

Он выскочил за дверь и увидел Уэйда Джексона, семенящего по дорожке.

– Где тебя черти носят? – обрушился на него Томас.

– Где-где, «травку» для тебя доставал, ты же сам просил.

– Тебя только за смертью посылать.

У Уэйда дернулась щека.

– Будешь ругаться – вообще не стану больше приносить.

– А куда ты денешься? – презрительно бросил Томас. – У самого-то в карманах хоть шаром покати.

Уэйд покраснел, но возразить было нечего.

– Пошли отсюда, пока папаша не засек.

Нырнув в свой старый, разбитый «форд», Уэйд пошарил под приборной доской и выудил несколько набитых косяков.

– О-о, кайф! – с вожделением протянул Томас, хватаясь за сигарету, как утопающий за соломинку. Через мгновение оба уже глубоко затягивались сладковатым дымом. Сгустившиеся сумерки скрывали их от глаз случайных прохожих и любопытных соседей.

– Ну вот, полегчало. – Томас набрал полные легкие дурмана и задержал дыхание.