4

Мари

Ей не суждено было умереть.

Мари проснулась на следующий день. На табуретке, положив голову на руку, опиравшуюся на кровать пленницы, спал епископ Готторпский. Он просидел возле нее все эти страшные ночные часы, когда доктор Морриц, вместе с монастырским лекарем пытались спасти жизнь баронессы фон Штерн. Максимилиан сам приносил воду, помогал провести очищение желудка, выполнял всю работу, которую ему поручали оба врача.

Около четырех утра доктор Морриц сказал, что теперь все в воле Божьей. Услышав это, Максимилиан молился с таким жаром, что Бог мог не услышать этой молитвы только в одном случае — если Бога нет. Но Мари пришла в себя. В рассветных лучах солнца усталое лицо епископа вызвало у нее неожиданный прилив нежности. В руке Максимилиан сжимал четки.

Женщина повернулась на бок и задумчиво посмотрела на своего ангела-хранителя, который дважды спас ее жизнь.

— Если я не умерла, значит, Господь считает, что мое место здесь, — сказала она чуть слышно.

Затем осторожно встала. Во всем теле чувствовалась ужасная слабость. Мари сделала несколько шагов по направлению к двери, но у нее закружилась голова и она остановилась, схватилась за спинку кресла и с большим трудом села в него.

Максимилиан проснулся и, увидев перед собой пустое ложе, схватился за сердце.

— Мари! — воскликнул он.

— Я здесь, — ответил ему слабый, но, без всякого сомнения, живой, человеческий голос.

— Хвала Всевышнему! Ты жива! Боже! Как же я испугался! — Максимилиан подошел к Мари, бросился перед ней на колени и порывисто обнял. — Ты не можешь себе представить, как я боялся тебя потерять!

Баронесса собрала все свои силы и оттолкнула епископа.

— Нет! Я прошу, не надо! Неужели вы не понимаете, что я никогда не буду вашей! Зачем вы меня мучаете? Зачем губите свою душу? — крик Мари походил на стон загнанной лани.

Епископ залился красной краской и встал.

— Прости, — он отошел назад, ощущая жгучий стыд за собственную несдержанность. — Я так переживал… Когда мы нашли тебя, я обезумел!

— Нет, это вы меня простите, я не хотела никого пугать, — Мари забралась в кресло с ногами и обняла свои колени.

Повисло неловкое молчание. Максимилиан мялся с ноги на ногу, затем спросил:

— Может быть, тебе что-нибудь нужно? Только скажи, любое твое пожелание!

— Я хочу побыть одна, — последовал ответ.

— Но… — в голосе епископа ясно прозвучала тревога. — Мне кажется…

— Вы боитесь, что я задушу себя? — усмехнулась баронесса фон Штерн. — Не беспокойтесь. Господь этой ночью ясно дал понять, что пока не ждет меня к себе. Я больше не буду искушать судьбу.

— Тогда я пришлю доктора Моррица, чтобы он вас осмотрел, — утвердительно сказал Максимилиан и стремительно вышел, пока баронесса не успела возразить.

Епископ Готторпский, покинув келью послушницы, почувствовал себя несколько обескураженным. Не то чтобы его задело всякое отсутствие благодарности, он его и не ожидал, глупо думать, что человек, решивший расстаться с жизнью, поблагодарит за спасение. Епископа задела странная, пугающая решимость, чувствовавшаяся в баронессе. Максимилиан был уверен, что она приняла какое-то очень важное решение.

— Хотелось бы знать, какое, — задумчиво сказал он вслух.

— Вы что-то сказали, ваше преосвященство? — обратилась к нему одна из монахинь, стоявших неподалеку.

— Ничего, — поспешно ответил епископ и, желая избежать расспросов, ускорил свой шаг.

Монахини переглянулись.

— Совсем помешался на этой юбке, — зло прошипела одна из них. — Он навлечет на себя гнев Божий, вот увидите!

Днем в монастыре случилось нашествие. Первой прикатила золоченая карета Бетти, герцогини Кентерберийской, следом за ней появилась герцогиня Йоркширская, сестра королевы, и, наконец, появилась леди Сазерленд. Все три дамы решительным строем двинулись в приемную Максимилиана.

По всей видимости, там состоялся весьма жаркий разговор. Монахини, собравшись под окном и припав ушами ко всем возможным скважинам и щелкам, жадно прислушивались к происходящему. Вначале стороны обменялись обязательными ничего не значащими репликами о погоде, курсах акций Ост-Индской компании, некоторых общих знакомых и состоянии здоровья королевской четы. Затем Бетти задала епископу прямой вопрос:

— Итак, намерены ли вы и дальше удерживать в своих стенах баронессу фон Штерн?

Максимилиан попытался прекратить этот разговор, сообщив, что Мари находится здесь по своей воле и ее никто насильно не удерживает. Однако в ответ на это все три женщины заявили, что хотят немедленно ее увидеть.

— Это совершенно невозможно! — воскликнул епископ.

— Почему? — глаза Бетти сузились до размера прорезей в копилке.

— Она… она нездорова.

Леди Сазерленд увидела, что руки Максимилиана задрожали, а на его шее отчетливо выступили капли пота.

— В чем дело, Максимилиан? — спросила Елизавета, глядя на старого друга в упор. — Я знаю тебя уже больше двадцати лет и теперь уже с точностью могу определить, когда ты что-то скрываешь!

Елизавета, я прошу тебя, — епископ посмотрел на леди Сазерленд и осекся. Такого выражения лица он не видел у нее никогда.

— Послушайте, ваше преосвященство, — вступила в разговор герцогиня Йоркширская, — если Мари, баронесса фон Штерн, сейчас сама скажет нам, что желает остаться в вашей обители, мы без промедления оставим вас в покое, принеся извинения за это вторжение. Но если вы удерживаете ее силой или… какими-то сведениями…

— Как вы смеете упрекать священника в шантаже?! — епископ вскочил и начал нервно ходить туда-сюда. — Неужели вы не понимаете, что я не уполномочен единолично решать это дело?!

— Если вы о Реджи, — отозвалась леди Сазерленд, — то он уже на все согласился, а если вздумает чинить какие-нибудь препятствия, то может попрощаться с коллекцией охотничьих ружей, которые достались мне от отца. По закону, это часть моего приданого и я могу распоряжаться ею совершенно самостоятельно. Если, Реджинальд, вдруг, что очень мало вероятно, передумает, то я продам эти ружья принцу Уэльскому, который, как вы знаете, тоже большой любитель старинного оружия.

— Невероятно! — Максимилиан обреченно взмахнул руками. — Вы восхищаете меня, дорогая Елизавета!

Реджинальд Сазерленд — фанатичный любитель охоты на лис и всего, что с ней связано. Он объездил всю Европу, собирая лучших гончих, лошадей и егерей. Однако коллекция ружей, доставшаяся Елизавете от отца, приводила Реджи в священный трепет. Он мог часами рассказывать о каждом экземпляре, заказал специальные шкафы для хранения коллекции, зимними вечерами самолично чистил и смазывал механизмы.

Оставалось только подивиться, насколько причудливо личные дела смешиваются с большой политикой. Кто бы мог подумать, что судьбу «пленницы архивов», которую граф Салтыков безуспешно пытался вызволить, подключив могущественную российскую коллегию иностранных дел, тайную канцелярию, самого министра иностранных дел Безбородко, — решит пристрастие лорда Сазерленда к охоте и его любовь к старинным ружьям?

Через полтора часа жаркого спора, в котором леди Сазерленд впервые открыто упрекнула Максимилиана в том, что он способствовал ее неудачному замужеству в своих целях, а епископ впервые в жизни открыто сказал леди Сазерленд, что он не тащил ее к венцу силой, и что если бы она не была увлечена Реджи, то никому и в голову бы не пришло выдавать ее замуж…

— Но ты же не мог не видеть, что мое увлечение Реджи не продлится долго! — кричала Елизавета, забыв о приличиях. — Неужели…

Она стучала кулаком по столу и пересыпала свою речь бранными словами, чем вызвала немое восхищение герцогини Йоркширской и полный паралич у Бетти.

— У меня нет дурной женской привычки все додумывать! — отвечал ей Максимилиан. — Обыкновенно, приходится верить в то, что говорят люди! Если вы рассчитывали только развлечься с молодым лордом Сазерлендом и не собирались за него замуж, то достаточно было одного вашего слова правды — и ничего не случилось бы! Но нет! Вы ведь промолчали! Вы ведь вышли замуж за Реджи! Устроили пышную свадьбу!..

Елизавета неожиданно замолчала. Епископ увидел в ее глазах немой укор. Она ведь не может при Бетти сказать Максимилиану, что он слишком часто приглашал ее и Реджи в свой охотничий замок, что Максимилиан слишком часто оставлял их одних… Когда Елизавета поняла, что беременна, лорд Сазерленд сделал ей предложение, от которого, что называется, «нельзя отказаться». Нет, Максимилиан не тащил Елизавету к алтарю силком, он не заставлял ее вступать в брак с Реджи.

Максимилиан просто приглашал их двоих в свой охотничий замок, лорд Сазерленд хотел жениться на Елизавете, а она была слишком чувственна, молода и хотела острых впечатлений… Нет, Максимилиан ни в чем не виноват.

Епископ замолчал. Он не стал больше спорить.

— Баронесса фон Штерн пыталась покончить с собой, — сказал он, наконец, правду, и как ни странно, почувствовал облегчение.

— Что?! — женщины замерли, повисла мертвая тишина, а затем заговорили все сразу.

— Несчастная! — причитала Бетти, утирая глаза платочком. — Конечно, она не выдержала визита этого подлеца…

— Вы должны немедленно ее освободить! — требовала герцогиня Йоркширская.

Леди Сазерленд молча смотрела на Максимилиана. Тот взглянул в ее блестящие, прекрасные глаза, которые совершенно не изменились за все эти годы, и не смог выдержать этого обвинительного женского взгляда, который сказал ему больше, чем недели раздумий, молитв и чтения философов. Епископ смотрел в глаза Елизаветы и понял, что не имеет права принести еще одну женщину в жертву своей политической карьере.

Максимилиан сдался.

Разбирательство тянулось долго. Граф Салтыков четыре месяца находился в Петербурге под домашним арестом, а затем, как только лег снег и стало возможным передвигаться на санях — был сослан в Сибирь в один из опасных отдаленных гарнизонов. Оглушительного провала ему не простили, но он и сам утратил всякое желание оставаться в Петербурге.

Княгиня Дашкова, провожая его карету в дальний путь, сказала ему напоследок:

— Помните, мой друг, я говорила вам, чтобы вы не зарекались от любви? Вы посмеялись и ответили, что с вами такого никогда не случится?

Салтыков улыбнулся ей в ответ.

— Беру свои слова обратно.

— Если бы вы знали, как я завидую той женщине! — вдруг воскликнула княгиня, и порывисто схватила Салтыкова за руку. — Ей выпало величайшее счастье — любить и быть любимой! За это можно вытерпеть любые страдания!

Вы читаете слишком много романов, моя дорогая Полина, — помрачнел граф. — Поверьте, ни одна из известных мне женщин, а я их знаю не мало, не вынесла бы и десятой доли тех страданий, что выпали на долю Мари. Если бы я знал, что моя смерть избавит ее от этих страданий, то незамедлительно пустил бы себе пулю прямо в лоб.

— Простите, — княгиня покраснела. — Мне бы не хотелось расстаться с вами на такой ноте. Пожалуйста, скажите, что я могу для вас сделать. Обещаю, что бы это ни было — я сделаю!

— Обещайте мне, что если когда-нибудь Мари фон Штерн придет к вам за помощью — вы выполните ее просьбу, — ответил граф.

— Я знала, что вы попросите именно это! — воскликнула графиня. — И мне кажется, что она обязательно придет!

— Это безумие — верить в то, что она еще когда-нибудь захочет меня увидеть, но…

Салтыков отвернулся. Княгине показалось, что он стер слезу, скатившуюся по его щеке.

— Прощайте, Полина! — граф захлопнул дверцу кареты. — Трогай!

Кучер взмахнул бичом, и почтовая четверка рванулась с места.

Княгиня села в свою карету и заплакала. Граф Салтыков ведь мог просить о помиловании, мог броситься в ноги государыне, мог воспользоваться своими связями! Но предпочел Сибирь, маленький военный гарнизон, постоянную опасность погибнуть или от холода, или от вражеских пуль. Почему?

— Неужели его жизнь так пуста без этой женщины? — Полина почувствовала сильный укол ревности, но тут же устыдилась своего черного чувства. Княгиня поняла, что просто завидует Мари фон Штерн, которая любит и любима, которой выпало великое счастье, за которое стоит бороться.

Всемогущая фрейлина Дашкова завернулась в свою соболью шубу и приказала кучеру:

— Во дворец!

Екатерина II ожидала ее.

Елизавета рассказала Мари, каких невероятных усилий стоило графу Салтыкову добиться приезда в монастырь. Она рассказала, что он поплатился своей карьерой и растратил почти все свое состояние на то, чтобы получить согласие всех дипломатов, заинтересованных в этом деле. Александр пошел на огласку своей тайной деятельности, что вызвало чудовищный дипломатический скандал. Он даже добился признательных показаний у представителей масонского ордена, в том, что архив де Грийе находится у них и не представляет в настоящий момент никакой угрозы. Баронесса фон Штерн слушала рассказ Елизаветы в полнейшем изумлении.

— Господи… Но почему он не сказал мне об этом?! — воскликнула она, когда леди Сазерленд закончила.

— Но, дорогая, вы просто не дали ему шанса, — ответила та с легким укором.

Почти полгода Мари добивалась разрешения приехать в Россию. Историю с архивом уже почти забыли, всех занимала надвигавшаяся война между Францией и Пруссией. Неожиданно, в начале зимы, когда Мари уже почти отчаялась получить разрешение на приезд в Россию, ей пришел положительный ответ. Не думая о предстоящих трудностях, баронесса фон Штерн, приняв щедрую помощь леди Сазерленд, которая приютила ее в Англии и великодушно снабдила средствами к существованию, отправилась в путь.

Петербург поразил баронессу своей пышностью и торжественностью. Перед глазами Мари предстало поистине фантастическое зрелище. Огромный, покрытый инеем, дворец небесно-голубого цвета возвышался над рекой, закованной во льды. Гранитные набережные, вдоль которых тянутся великолепные дворцы, гигантские площади и удивительные памятники. Особенно баронессу поразил памятник Петру I. Она долго пыталась понять, как он сохраняет равновесие, но так и не смогла.

Прямо в порту Мари встретил приятный высокий офицер, который представился графом Нестеровым и проводил ее во дворец княгини Дашковой.

Когда перед баронессой открылись огромные дубовые двери, она замерла в восхищении перед титанической мраморной лестницей, украшенной прекрасными статуями и барельефами.

Дворецкий провел гостью по длинной анфиладе залов, заполненных великолепными картинами, хрусталем, изумительной мебелью и позолоченными безделушками. Мари приходилось бывать во дворце прусского короля, и до этого момента она считала, что большей пышности невозможно себе представить. Баронессе стало стыдно за свое измятое дорожное платье и простую прическу.

Полина Дашкова встретила ее в своем кабинете. Княгиня некоторое время смотрела на Мари, затем разочарованно вздохнула.

— К сожалению, вы гораздо красивее, чем я вас себе представляла.

Мари почтительно присела, но головы не опустила.

— Один человек, которого вам довелось близко знать, просил меня выполнить любую вашу просьбу, — княгиня села, брови ее слегка нахмурились.

Приезжая немка держалась слишком независимо.

— Наверняка, у вас такая просьба есть, — продолжила Дашкова. — Вы можете изложить мне ее суть, а я, со своей стороны, постараюсь незамедлительно исполнить.

Мари глубоко вдохнула, а затем громко и отчетливо произнесла:

— Я хочу, чтобы вы помогли мне найти графа Салтыкова и остаться с ним в России, — баронесса сделала паузу, а затем добавила чуть слышно, — если он, конечно, этого пожелает…

Княгиня внимательно посмотрела на баронессу фон Штерн, чье имя полгода назад было на устах у всей Европы. Эта женщина прошла сквозь пламень и теперь готова бороться со снегом и льдом.

— Граф Салтыков сослан в Сибирь, — сказала Дашкова, не отрывая глаза от лица Мари.

Та не вздрогнула, не испугалась, не проявила никакого замешательства.

— Значит, я хочу поехать вслед за ним, — спокойно ответила она.

Вы хотя бы представляете себе, что это значит?! — княгиня встала и отвернулась к окну. — Я могу сделать вас камер-фрейлиной, я могу обеспечить вас до конца дней, могу выдать замуж за человека самого — благородного происхождения! Подумайте еще раз, у вас только одна просьба, а вы собираетесь выбрать себе смертный приговор!

— Я хочу поехать вслед за графом Салтыковым, туда, куда он сослан, — повторила Мари.

Дашкова вздохнула, затем обернулась к баронессе фон Штерн. Выражение лица княгини смягчилось. Она подошла к Мари и взяла ее за плечи.

— Простите, что я была так резка, но мне хотелось убедиться в том, что вы его тоже любите…

Тут княгиня осеклась, но было уже поздно. Предательское «тоже» сорвалось с ее уст. Полина опустила глаза и отошла.

— Идите, вам покажут вашу комнату. До тех пор, пока вам не оформят паспорт и проездные документы, живите здесь. Я снаряжу вас в путь, дам все необходимое. Лошадей, одежду, слуг… Ну, иди же!

Княгиня топнула ногой и судорожным движением вытерла слезы.

Мари фон Штерн ехала в санной карете по нескончаемой дороге. Заунывная песня ямщика, топот лошадиных копыт, потрескивание угольев в печке — все это казалось ей настоящей симфонией свободы.

ним учить русский язык. Дорогой просила охрану разговаривать с ней, чтобы выучить слова и фразы. Нестеров, которому поручили сопровождать баронессу до самого гарнизона, терпеливо объяснял гостье, почему некоторые слова из тех, что она часто слышит на стоялых дворах, нельзя повторять знатной даме.

Прошел еще месяц. Карета пересекла, наконец, «каменный пояс». Здесь Нестеров передал охрану Мари начальнику гарнизона и приказал ему проводить баронессу фон Штерн к месту службы графа Салтыкова — Орлиной заставе.

— Так ведь там людишек лихих много, — крякнул Бровин, — надо бы солдат тогда оставить, я еще своих добавлю. Мало ли что…

Нестеров подумал и ответил.

— Пожалуй, тогда и я поеду с вами. Сколько дней пути до Орлиной заставы?

— Если дорога в порядке, тогда неделя, — Бровин бросил любопытный взгляд на Мари. Она смутилась и опустила глаза.

— Тогда завтра отдыхаем, а послезавтра в путь, — Нестеров обернулся к баронессе и увидел, что та мелко дрожит.

— Вы замерзли? — спросил он.

— Нет, — отрывисто ответила Мари. — Пожалуйста, покажите мне мою комнату.

Последний день пути Мари едва сдерживала нарастающее волнение. Что если он забыл ее? Что если затаил обиду? Что если у него появилась женщина? Все эти «если» сводили баронессу с ума. Карета, в которой она провела почти два месяца, вдруг показалась Мари ужасно неудобной, тесной, душной и вообще непригодной для путешествий.

Пытаясь справиться с волнением, баронесса стала смотреть в окно, в надежде, что однообразный ряд проносящихся мимо гигантских елей успокоит ее. Однако внимание Мари привлек какой-то странный человек, который бежал по снегу за первым рядом деревьев. Неожиданно сзади раздался громкий свист, потом сбоку, потом впереди.

— Гони во всю! — раздался голос капитана Бровина.

Карета баронессы понеслась по заснеженной дороге с бешеной скоростью. Мари попыталась выглянуть, но в этот момент с окошком поравнялся всадник на черной лошади, который взмахнул топором. Раздался крик, перед глазами Мари мелькнуло что-то черное. Только спустя секунду она поняла, что это было тело кучера. Лошади неслись во весь опор.

— Держитесь! — с другой стороны появился Нестеров, баронесса увидела у него в руках пистолет.

Грянул выстрел, следом за ним стон. Тот самый всадник, что убил кучера, упал с лошади. Нога его застряла в стремени. Мари зажмурилась. Ей никогда не забыть лицо этого человека и кровавого следа, что оставляла его голова на белоснежном снегу, пока обезумевшая лошадь волокла за собой безжизненное тело.

Со всех сторон раздавалась пальба. Мари слышала, как граф Нестеров отдает приказания держаться ближе к карете, как он кричит на второго кучера, чтобы тот пригнул голову и ни за что не отпускал вожжей. Хриплый голос капитана Бровина осыпал кого-то теми самыми словами, которые знатной даме нельзя повторять; карета содрогнулась от удара, Мари поняла, что это один из разбойников прыгнул на крышу.

— Гони!! — кричал Нестеров.

Внезапно раздалось оглушительное конское ржание, сильный удар! Карета перевернулась, уголья из маленькой печки под сиденьем Мари высыпались и бархатная обивка моментально вспыхнула. Мари дико закричала.

Разбойники свалили дерево за самым крутым поворотом. В это дерево и врезались с разлета лошади.

— Не отступать! Стоять насмерть! — донесся голос графа Нестерова.

Мари начала кашлять, дым быстро подбирался к ее ногам. Она кричала, но к ней никто не мог прийти на помощь. Солдаты попали в засаду и теперь пытались спасти свою жизнь.

— Ребята! Не сдаваться! — орал Бровин где-то далеко позади.

Гвалт грубых, похожих на собачье гавканье голосов постепенно нарастал, заглушая все остальные звуки. Мари попыталась подняться, чтобы выбраться из кареты лежащей на боку, но сиденья уже были охвачены пламенем.

Внезапно снаружи раздался дикий крик, исполненный ужаса, затем другой.

— В лес! Уходим в лес! — понеслись крики.

— Там женщина в карете! — кричал кому-то граф Нестеров.

— Достанем женщину! — гаркнул в ответ голос, от которого у Мари сердце чуть было не выпрыгнуло из груди….

— Поберегитесь, мадам! — повторил тот же голос, и в следующее мгновение баронесса почувствовала, что кто-то поднимает лежащую на боку карету!

— Во-о-от так! — протяжно ухнул он и, вырвав дверь, вытащил из объятой пламенем повозки Мари.

Она подняла глаза и увидела… его!

— Мари? — Салтыков пошатнулся и закрыл глаза рукой, потом отнял ее и снова посмотрел на свою возлюбленную. — Мари!

Он сжал ее в объятиях и осыпал поцелуями, исступленно повторяя ее имя, покрывая поцелуями ее лицо, волосы, шею…

— Я приехала, — Мари старалась тщательно выговаривать русские слова, — говорить: «Я тебя люблю!».

— Говори, говори! — воскликнул Салтыков, подхватив свою будущую жену на руки и кружа по воздуху.

— Я тебя люблю! — повторила баронесса фон Штерн и вдруг поняла, что язык, на котором она сейчас говорит — самый прекрасный и великий на земле.

Note1

Открытый экипаж.