И СЛУЧАЙ, ПАРАДОКСОВ ДРУГ

Кирилл Айдаров был так доволен собой, что даже не огорчился, когда Машенька в грубой форме отказалась с ним встретиться. «Никуда не денемся, все равно поженимся», — пробормотал журналист, выслушав рассказ своей барышни, в котором та разъяснила, что свободного времени у нее крайне мало, а немногие незанятые лекциями и практикумами часы она может потратить с гораздо большей пользой.

Айдаров отставил телефон в сторону. Надо придумать, как развлечь себя этим вечером. Успех следовало отпраздновать, именно поэтому Кирилл приглашал потенциальную жену, как он мысленно именовал капризную будущую актрису. Машенькино настроение скачет, словно стрелка барометра в Бермудском треугольнике. Два дня назад, когда Кирилл пил у них чай, она была почти ласковой. Правда, тогда они общались под бдительным контролем благосклонной к нему Оксаны Максимовны. Но девушка и сама живо интересовалась происшествием в «Тутти-Фрутти», блестела глазками. А сейчас — решительное «нет». Надо разузнать, с чего вдруг такие перепады. Может, то ссорится, то мирится с каким-нибудь сопливым хахалем из Театральной академии? В том, что у Машеньки есть хахаль, Кирилл ни секунды не сомневался. У барышни в осьмнадцать лет, да с такими ножками, должен быть кто-то. На досуге он этим непременно займется, конкурентов надо знать в лицо.

Сейчас думать о Машенькином хахале не хотелось — слишком хорошее было у Кирилла настроение. В центральном офисе все остались очень довольны его материалом. Он еще в три часа дня заслал подробный рассказ о следствии, об отсутствии зацепок, о допросах, о визитах к свидетелям, присовокупил подробные портреты действующих лиц. В Москве хотят подробности? Они их получат. Подробности получились сочные и смачные, особенно те, что касались хозяйки «Тутти-Фрутти». Конечно, Кирилл не стал писать о ее предполагаемых любовных связях. Зачем нарываться на иск о защите чести и достоинства? Но и без постельных сцен хватало фактов, которые можно превратить в многозначительные намеки. Хотя бы депутатские денежки, переведенные на кормление беженцев и неимущих.

Кирилл специально просидел несколько часов в офисе, ожидая реакции. И дождался. Заведующий корпунктами радостно заявил, что полный материал Айдарова заказали восемь центральных газет и две зарубежные, заодно велел не бросать тему. Они ждут продолжения на следующей неделе. Значит, надо будет подсуетиться. Но это тоже не сейчас. Задел у него есть.

Кирилл покосился на телефон. Это был самый обыкновенный аппарат. Тот «Панасоник», в памяти которого застряла одна-единственная фраза, произнесенная неизвестным террористом, милиция изъяла и отправила на звуковую экспертизу. Вот об экспертизе он в следующий раз и напишет. Теперь же надо отдохнуть — с чувством, с толком, с расстановкой. Айдаров шумно потянулся и зевнул. От души, не сдерживая себя. Стесняться некого, он опять один. Начальник уехал на очередную презентацию. Телефонная барышня ушла, как и положено, в пять. Три других журналиста и не появлялись сегодня. А он отправил текст, дождался положительного отклика. Блаженство…

С кем же отпраздновать событие? Можно, конечно, пригласить какую-нибудь прежнюю подружку. Решив жениться и остепениться, Кирилл старые связи не оборвал, а законсервировал — на случай непредвиденной беды. Нет, не хочется. Можно опять пригласить Эдика Туманова и угостить уже не за счет «Интерпоста», а от себя лично. В конце концов, именно Туманов вывел его на РУБОП. Кирилл полистал блокнот, набрал номер: никто не берет трубку.

Ладно. Он сам устроит себе праздник. Кирилл Айдаров родился сибаритом и гурманом. Он любил негу, уют, вкусную еду и вкусное питье. Разбирался в винах, знал, что к чему идет и почему нельзя запивать легким белым бордо острый сыр. При случае Кирилл мог развлечь сотрапезников целой лекцией о географии вкусовых рецепторов. Сладкое играет на кончике языка, кислое и соленое воспринимают края, а горечь лучше всего чувствуют рецепторы, расположенные ближе к горлу.

У музыкантов семь нот, у художников семь основных цветов, но для подлинного маэстро этого, в общем-то, скудного исходного материала достаточно, чтобы создавать бессмертные творения. Главное — оттенки, созвучия. Вкусовая палитра состоит всего из четырех красок. Но, играя на их силе и насыщенности, можно добиться невиданной гармонии. Вот, скажите мне, что такое шашлык? Это мясо с приправами. Чем надо запивать? Правильно, кьянти или «Саперави». Горечь приправ уравновешивает сладкую нежность жира, а кислота красного сухого вина добавляет остроты и становится завершающим аккордом.

После третьей, четвертой рюмки народ за столом слушал подобные пассажи и заслушивался. Но Кирилл Айдаров не только говорил о еде, он еще и любил поесть. Кирилл гордился тем, что знал в Петербурге практически все кафе и ресторации, где умели не пережарить бифштекс, где сациви было похоже на сациви, а не на курятину в сметане, и где коктейль из морепродуктов делали не из крабовых палочек и заправляли не майонезом. От вкусной еды Кирилл приходил в хорошее расположение духа, даже когда на сердце было муторно. А уж после служебных успехов побаловать себя сотерном и паштетом из гусиной печенки сам Бог велел.

Кирилл закрыл офис и отправился в неприметное, маленькое заведение на Литейном, рядом с работой. Машину он решил бросить, чтобы, если придет настроение, ни в чем себе не отказывать. Хозяин этого кафе под названием «Лель» был прежде всего энтузиастом барменского искусства. Поэтому там всегда держали неподдельные напитки, причем в ассортименте имелись не только стандартные джин, водка, мартини, вино, коньяк, но и экзотика, тот же сотерн, перно, несколько сортов ликера «Мари Бриззар». Официантки не вздрагивали, когда клиент просил «Поцелуй вампира» и не мотали головой, мол, у нас только «Чибо», когда посетители заказывали кофе по-ирландски. Готовили там тоже не плохо. Выбор, правда, небольшой, зато все качественное и свежее.

Журналиста Айдарова в «Леле» знали и любили, как частого и небедного гостя. Встретили его улыбками. Пухленькая малышка за стойкой даже бросила другого клиента:

— Здравствуйте, здравствуйте! Давно вас не видно, — заиграла она ямочками на щеках. Кирилл заходил в кафе пропустить рюмочку дня четыре назад. Но даже когда он появлялся каждый день, его приветствовали так, словно не видели сто лет.

— Добрый вечер, Леночка. У меня сегодня праздник. — Журналист решил сразу задать параметры вечера, чтобы девочки постарались. Как человек, склонный к лени, созерцанию и роскоши, он делил дни на праздничные и черные. В праздник следовало хорошо выпить и закусить, чтобы счастье было полным. В дни невзгод тоже следовало хорошо выпить и закусить, чтобы солнце засияло ярче. — Ты работай, а я подумаю. — Айдаров взял две увесистые папки с меню и прошел в дальний угол небольшого зала.

Интерьер «Леля» был выдержан в лучших традициях еще советского дизайна. Именно так в представлении измученных общепитом советских граждан должен был выглядеть настоящий западноевропейский ресторанчик. Именно такими были кафе в Эстонии. Деревянные столы и стулья, на стенах фотографии или эстампы в черных рамках, клетчатые салфетки, свечка на каждом столике, стойка бара, уставленная множеством бутылок и подсвеченная снизу лампой дневного света, весь остальной зал погружен во мрак, призванный скрыть гниение капитализма.

Настоящие знатоки знают, что в ресторане, куда приходят наслаждаться едой, а не снимать шлюх, и в баре, где смакуют напитки, а не тискают случайную знакомую, должно быть светло, потому что человек должен видеть, что он ест, должен любоваться игрой вина в бокале. Зрение для гурмана не менее важно, чем обоняние и вкусовые ощущения. В «Леле» было темно, но этот недостаток Кирилл прощал. Зато здесь не подавали сухой мартини в пластиковых стаканчиках и не втыкали в канапе зубочистки вместо вилочек.

Как только Леночка закончила работать с предыдущим клиентом и подошла к Кириллу, он отложил меню в сторону.

— Я придумал. Сегодня мы поработаем с шампанским. — Кирилл почесал затылок, потом взмахнул руками, словно дирижер перед началом концерта. — Значит так. Сто пятьдесят граммов полусухого шампанского… Нет, сначала наливается пятьдесят граммов малинового «Мари Бриззар», потом лед, а уж потом сто пятьдесят шампанского. Сделай в широком бокале. На тонкой ножке.

— Хорошо, — весело ответила Леночка. Ей нравилось обслуживать пусть капризного, зато любопытного клиента. А то придут — сто водки, двести апельсинового сока в разные стаканы и шоколадку. C Кириллом было интересно. Он мог оценить чужое произведение и умел придумывать сам.

Леночка отыскала под стойкой широкий бокал, аккуратно отмерила ингредиенты, чуть подумав, добавила от себя ломтик лимона.

— Правильно, лимон придает свежести, — оценил журналист ее добавку. — Теперь еда… Крабовый салат у вас сегодня…

— С кукурузой…

— Отлично! Тогда крабовый салат и охотничьи колбаски. Пить я буду сотерн.

Нельзя сказать, что в «Леле» обслуживали быстро. И это правильно. Для торопыг разогревают гамбургеры в «Макдональдсах» и «Грильмастерах». Нормальный человек ест не спеша, со вкусом. Кирилл любил цитировать фрагменты из «Собачьего сердца». И насчет горячих закусок к водке, и насчет газет за едой.

Теперь он тоже не торопился. Со вкусом допил первый коктейль, попросил второй, точно такой же. Комплименты из центрального офиса придали ему сил и легкости. Надо это ощущение закрепить. За салатом он приговорил коктейль номер три, все ту же смесь — малиновый ликер и шампанское. Когда дошла очередь до охотничьих колбасок и сотерна, Кириллу стало совсем хорошо, легко и весело. И уже надоело перебирать внутри себя успехи последних дней. Радостью хотелось поделиться, причем с человеком, который этого заслуживает. Он опять вспомнил про Туманова. На часах десять двадцать, но у рубоповцев, как известно, рабочий день ненормированный. Кирилл попросил у Леночки трубку.

— Алло! — Эдик Туманов откликнулся после первого же гудка.

— О, хорошо, что я тебя застал. Хочу сказать спасибо. Ты мне очень помог. Очень. Отличный материал вышел. Читай завтра в «Коммерсанте», в «Известиях». Даже импортные люди заинтересовались. Еще бы! Первая в России попытка пищевого терроризма. Чеченские террористы снова угрожают безопасности России! Бьют по святому, по хлебу!

Шампанское и «Мари Бриззар» пузырились в крови журналиста, он говорил не только о том, что уже написал, но и о том, что напишет позже, когда еще раз съездит на встречу со свидетелями или даже поучаствует в задержании преступников.

— С чего ты взял, что чеченские? — очень осторожно спросил Эдик.

Кирилл не почувствовал напряженности в вопросе.

— Ну как же, Арциева связана с Дагаевым, а Дагаев, скорее всего, в контакте с определенными лицами в Чечне.

— С чего ты взял? Потому что он чеченец?

— Не только. Его брат…

— Ты и про брата написал? Что именно?

Кириллу очень нравился последний репортаж, и он нисколько не удивился, что обычно вялый и молчаливый Туманов его столь активно расспрашивает.

— Ну, ведь его брата расстреляли в Лондоне. Да чего мы по телефону! Приезжай, отметим мой успех. Ты же на работе, это от вас пятнадцать минут. Кафе «Лель». Про всех расскажу. Кстати, у нас с тобой неплохо получается. Может, откроем свое агентство, переплюнем этого хвастунишку Говорова? И материал пойдет реальный. У тебя выход на информацию, у меня выходы на трибуну. — Кирилл хохотнул, каламбур ему понравился. — И никакого мошенства. Дешевый шантаж типа «дайте денег, а то мы все опубликуем» не для нас. Мы будем работать политически. Делать министров и разделывать, делать и разделывать. Подкожный компромат — это для уродов, не умеющих писать! А я умею! Ведь написал же, и так, что даже «Вашингтон пост» заторчала. В общем, двигай сюда, жду!

— Я не могу. Рад бы, но не могу, — твердо произнес Эдик. — А тебя поздравляю. И что, материал про Дагаева так и ушел в Америку?

— Да нет, ту часть надо еще подработать. Но я готовлю. Думаю, дня через три-четыре. С твоей, конечно, помощью. Не подведешь?

— Если сумею.

— Ты сумеешь! С твоими-то связями! Да мы с тобой еще о-го-го каких дел наворотим! У меня хватка бульдожья. Это дело я не отпущу!

Кирилл мог говорить еще долго, но Эдик поспешил распрощаться.

— Ладно, созвонимся завтра. Я надеюсь выйти на экспертов, там тоже есть зацепочки. Ох, насолим мы им всем и жару дадим!

— Конечно, насолим. Ну, пока. Извини, дела, — и Туманов повесил трубку.

Кирилл поразмыслил, кому бы еще звякнуть, но не придумал ничего стоящего. Он вернул телефон официантке и заказал десерт. Здесь подавали очень вкусные французские пирожные, ежевичные и малиновые, воздушные, без крема, с желе. Как раз для его легкого настроения. Потом, естественно, кофе и граммульку коньяку. Кофе Леночка варила превосходный. Выпив первую чашечку, он заказал еще одну. Пришлось повторить и коньяк тоже. Отличный вышел ужин.

Когда Кирилл вышел из «Леля» у него в желудке мирно уживались крабы, колбаски и ежевика, а в крови бродило шампанское, плескался сотерн, горели малиновый ликер и коньяк. Кирилл шел и чувствовал себя облаком в штанах, способным взлететь на невиданную высоту. Так, чтобы весь мир смотрел и дивился — какой журналист вырос в одном из региональных отделений информационного агентства «Интерпост».

Журналист шагал по Литейному и наслаждался теплым вечером — едва ли не первым в эту холодную весну. Машину он решил не ловить: небольшая прогулка ему не повредит. Прекрасное завершение хорошего дня и приятного вечера. После одиннадцати народу на улицах почти нет. Люди сидят по домам, запуганные тяжелой криминогенной ситуацией, затравленные безденежьем и отвратительно работающим транспортом. После десяти вечера в Купчино или на Гражданку добраться практически невозможно. «Метро закрыто, трамваи не ходют». Те же, кто не боится преступников и у кого в бумажнике шуршит пара-тройка лишних стодолларовых купюр, катят мимо на собственных колесах.

С Литейного Кирилл свернул на Некрасова, потом Лиговка, и он уже дома. Минут двадцать ходу. Сзади мелькнула тень, очень близко, почти вплотную. Кирилл инстинктивно посторонился.

— Тихо, парень, стой смирно!

— Это вы кому? — Айдаров не сразу сообразил, что прилипший к его спине человек называет парнем именно его и именно ему велит стоять смирно. — Вы ничего не перепутали? Мы, кажется, не знакомы!

— Не рыпайся! — Только сейчас боковым зрением Кирилл сумел разглядеть фигуру в черной кожаной куртке. Кепка надвинута на глаза, лицо в тени, видны только небольшие черные усики и довольно крупный нос.

— Да что вам нужно? — произнес Кирилл строгим голосом. Он знал, что уличная шпана, так же как и собаки, чувствуют запах страха и наглеют, поэтому нападают только на тех, кто боится. Он знал, что бояться нельзя, но все равно запаниковал. Сердце больно забилось о стенки полного желудка, в горле пересохло, ноги стали желеобразными. — Что вам нужно?

Паниковать не имело смысла. Прилипший к нему тип явно один, а мелкота опасна по-настоящему только в стаях. Кирилл в два раза тяжелее и в полтора раза выше этого шибздика. Если качнуться, он вомнет его в стену. Кирилл неловко дернул плечом.

— Смирно, я сказал! Не надо выпендриваться, а то плохо будет. — Нападающий слегка коснулся Кирилла рукой. Нет, не рукой. Это был нож. Журналист не увидел, а почувствовал лезвие.

— Ты что, псих?

— Не возникай! Стой спокойно!

С ножом шутки плохи. Одно неточное движение, и можно писать эпитафию. Это явный маньяк или грабитель-одиночка. Лучше, если второе. С грабителем можно договориться.

— Тебе деньги нужны, что ли? У меня не так уж много, но рублей пятьсот…

— Помолчи.

Кирилл послушно замолчал.

— Вот и правильно. Ты, как я вижу, понятливый. А теперь идем. И не вздумай дурить. Окажешься на том свете до срока!

Парень в кепке слегка подтолкнул журналиста. Кирилл лица не видел, но почему-то был убежден, что неизвестному не больше тридцати лет. Айдаров осторожно шагнул вперед.

— Давай! Давай! Не спеша! — скомандовал парень и пошел за журналистом. Они пересекли улицу Восстания, дошли до Лиговки. Будь Кирилл один, он свернул бы направо, поскольку жил на Расстанной. Но его повели налево.

Они перешли проспект. Рядом с Октябрьским концертным залом было еще пусто. Только машины любителей группы «На-на» на стоянке да два милиционера возле парадного входа. Но и милицию не удивила странная пара — высокий полный молодой человек в твидовой куртке и обнимающий его за талию парень в кепке. Милиция проводила парочку брезгливым взглядом. Совсем офонарели эти голубые, скоро прямо на улицах начнут целоваться взасос. И ничего им теперь не скажешь. Свобода сексуальной ориентации.

— Куда мы идем? — Кирилл старался говорить тихо, чтобы не дразнить маньяка. В том, что это маньяк, он не сомневался.

— Помолчи…

Они дошли до Греческого. Повернули направо. Еще три минуты, которые показались Айдарову тридцатью.

Кирилл неожиданно вспомнил американскую статью о преступниках и жертвах. Автор, вероятно, психолог-виктимолог, давал довольно внятные советы тем, кто подвергся нападению. Самое важное, по мнению американца, это установить с преступником человеческие взаимоотношения: мол, преступник не считает жертву таким же человеческим существом, как он сам. Для него жертва — некая абстракция, без имени, вкуса, цвета и запаха. А вот если ты сумеешь доказать преступнику обратное, то, может быть, он откажется от своих черных намерений.

— Тебя как зовут? Меня Кирилл, — задал вопрос журналист и немедленно почувствовал себя квадратным дураком, то есть дураком в квадрате. Вот он идет, ощущая затылком дыхание безумца, чувствует лезвие ножа где-то под четвертым ребром и блеет насчет того, что его зовут Кирилл. Парень в кепке никак не отреагировал на вопрос.

Хорошо виктимологам — сидят в комфортабельных кабинетах и расписывают, как и что надо делать в критической ситуации. Разрядите обстановку, загляните бандиту в глаза и в сердце. Это в кино какой-нибудь Аль Пачино легко шутит с Робертом де Ниро, который держит пистолет у его виска: «Не надо мужик, не стреляй, не время еще, рано мне умирать, жена просила кур купить». И шутка получается милой и элегантной. Потому что Аль Пачино знает: пистолетик у врага бутафорский, ассистент режиссера его тысячу раз проверил, а с де Ниро он не далее как вчера пил виски в баре и сегодня они тоже хрюкнут по стаканчику.

Шутить или вступать в душеспасительные беседы с малознакомым человеком трудно. Еще труднее сделать то или другое, если этот человек держит у твоего сердца нож.

— Слушай, что тебе все-таки надо? Может, поговорим? — Кирилл решил сделать еще одну попытку.

— Не сейчас и не здесь. А вот здесь. — Неизвестный заставил Кирилла свернуть в подворотню. Темную и изогнутую, как труба у печки-буржуйки. Изгиб каменного мешка делал двор-колодец совсем закрытым. Даже случайный прохожий не мог увидеть, что там творится.

Парень в кепке все так же спокойно провел Кирилла в дальний угол двора, завел в узкий и совсем темный аппендикс.

— Так куда мы… — Журналист Айдаров не успел задать свой последний вопрос. Он почувствовал, как сталь легко режет мягкий ворс его куртки и что-то еще более мягкое. Кирилл удивленно раскрыл глаза и подумал: «Зря я отказался от оружия, когда нам предлагали, поленился за разрешением…»

Последняя мысль тоже осталась недодуманной. Неизвестный тренированной рукой ударил Кирилла под лопатку, провернул нож, потом не торопясь обыскал карманы куртки, похлопал по брючным карманам журналиста, переложил что-то себе за пазуху и плавным движением через маленькое открытое полуокошко, на котором почему-то не оказалось решетки, спихнул в подвал обмякшее крупное тело. Чтобы пролезть в такое окно, живому журналисту Айдарову пришлось бы согнуться в три погибели, и он наверняка застрял бы.

СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА

Сомнамбула — так назвал бы Лизавету любой сторонний наблюдатель. Она сидела в своем кабинете, скрючившись на диване. Колени подтянуты к подбородку, руки сцеплены в замок, лицо закрыто рыжими, вдруг ставшими тусклыми локонами. Впервые в жизни Лизавета заперла дверь своего служебного кабинета изнутри. Надо подумать, надо понять, что происходит.

Лишь только после того, как Савва взял на себя ее проблемы, выступив вперед и гордо назвав порушенную «Герду» общей, к Лизавете вернулась способность двигаться и говорить.

— Это моя машина. — Она посмотрела на гориллообразного мужика в черной кожаной куртке. — Только подождите. Там наш оператор.

Она кинулась было к машине, чтобы понять, что произошло с Володей Барановичем.

— Да постойте, его уже увезли, — остановил Лизавету гориллоподобный.

— Куда увезли? — Лизавете вдруг показалось, что она увидела растерзанное взрывом тело, лужи крови.

— Успокойтесь. Ничего страшного. Контузия и царапины, осколками задело руку и лицо. «Скорая» уже уехала. Повезло парню.

Ни черта себе, «повезло»! Володя Баранович — один из самых молодых и безотказных операторов теленовостей, черноглазый, веселый парень с жесткими курчавыми волосами и всегда готовым улыбнуться. «Повезло»! Савва выдернул его на неплановую съемку за пятнадцать минут до выезда. Тот согласился без колебаний и капризов. И за руль сел по просьбе Саввы, считавшего автомобильные поездки с Лизаветой чересчур опасными. Он мог отказаться, и тогда на его месте оказалась бы сама Лизавета. А если бы они не затеяли эту встречу с «источником», то рвануло бы, когда Лизавета собралась бы ехать домой!

— Елизавета Алексеевна Зорина, если не ошибаюсь? — спросил гориллоподобный. — Вас-то я и искал.

— Зачем?

— Я, знаете ли, занимаюсь делом «Тутти-Фрутти» и хотел бы прояснить некоторые детали.

— Я ничего не знаю.

— Это мы посмотрим.

— Тут и смотреть нечего. Я знаю ровно столько же, сколько и рядовой обыватель.

— Елизавета Алексеевна, — неожиданно ласково сказал гориллоподобный. От человека с такой внешностью ждешь чего угодно, только не ласковости. — Я понимаю, вы в шоке, вам надо немного отдохнуть. С вами, я думаю, захотят поговорить и насчет этого взрыва тоже. Молодой человек, проводите ее, пожалуйста. Пусть подождет где-нибудь.

— Она подождет в собственном кабинете, дорогой милиционер, — с достоинством ответил Савва. «Дорогой милиционер» было реакцией на «молодого человека». Двадцатишестилетний Савва выглядел очень юно и терпеть не мог, когда ему об этом напоминали.

Савва довел Лизавету до ее комнаты.

— Сварить кофе?

— Можно… Только тебе ведь ехать надо. Твоя дама из Счетной палаты ждет.

— Ничего, подождет. Да и не поеду я… Тут такое творится…

— Это глупо. Если эта дама так напугана, а ты не придешь, можно считать источник потерянным. Да и она распереживается. Ехать надо, иначе сюжет пропадет.

Нельзя сказать, что в данный конкретный момент Лизавета так уж дорожила репортажем о бюджетно-медицинском воровстве. Просто очень хотелось остаться одной.

— Ладно, тогда я туда и обратно. Машину поймаю.

Кофе Савва не приготовил, да ей и не хотелось кофе. Каждые пять минут тарахтели телефоны — то городской, то местный. Лизавета не снимала трубку — не было сил и желания говорить.

Она попробовала разобраться в ситуации. За последние четыре дня ее, в сущности, размеренная жизнь пошла наперекосяк. Раньше все было правильно и понятно: эфиры, съемки, срочные вызовы на работу, нотации руководства, выходные дни, домашние хлопоты, заботы о Масоне, электронные письма от Сергея, телефонные звонки мамы из Москвы. С тех пор как умерла бабушка, мама звонила минимум три раза в неделю. Теперь же Лизавета попала в другой мир. Первый сигнал новой жизни прозвучал в лондонском пабе. Тогда же появился господин Давыдов. Так что, во всем виноват он? Вряд ли. Ее жизнь, бывало, и раньше закручивалась криминальной спиралью. И когда она влезла в расследование убийства журналиста Кастальского, а тот оказался предателем и косвенной причиной смерти прокурора города. И когда они с Маневичем устроили пожар в школе политических двойников. Нет, не стоит обвинять таинственного программиста.

«Ты притягиваешь приключения, ты напрашиваешься на приключения, вокруг тебя постоянно что-нибудь происходит, словно ты живешь на полюсе нестабильности, — сказал ей прошлой осенью, как раз когда она собиралась в Лондон, Саша Байков.