НА КОНЧИКЕ ЖИЗНИ

— Знаете, это жуткое состояние — ощущать, что твоя жизнь зависит вот от этого аппарата. — Женщина, лежавшая на больничной койке под капельницей, горько улыбнулась. — И еще постоянно помнить — стоит какому-нибудь чиновнику не перевести деньги, и все. Конец.

— Спасибо. — Лизавета стала сворачивать микрофон.

Они с Саввой и Ромуальдом Борисовичем работали в Федоровской больнице уже два часа. Раньше больница носила имя первого наркома здравоохранения, однако новые времена вернули старые названия. Изменилось и многое другое.

В период активной гуманитарной помощи многие медицинские учреждения получили довольно современную аппаратуру, кое-где обновили даже кровати. В этой клинике не было бросающейся в глаза ужасной нищеты. Чистые палаты, блестящая сантехника, лифты, сделанные явно после отмены крепостного права. Но благопристойный фасад скрывал ржавчину безденежья и недофинансирования. Эти два бедствия разъели практически все здравоохранительные учреждения Петербурга, да, впрочем, не только Петербурга. Больных предупреждали, что они должны приходить с собственным бельем, поскольку прачечные требовали долги и не обслуживали стационары. Накануне операции или госпитализации врачи вручали пациентам длинные списки необходимых лекарств, потому что на предусмотренные пятнадцать рублей в день при нынешних аптечных ценах можно вылечить только насморк. Кормились больные тоже сами. Правда, кухня, как правило, работала, однако и в социалистические времена на обыкновенном, не усиленном Четвертым управлением больничном питании продержаться могли не многие. Впрочем, находились больницы, где и кухни закрывались, и операции приостанавливались…

Российская медицина, которую вели от социалистической некачественной бесплатности к платному капиталистическому качеству, прочно увязла в трясине на переезде. Видно, поводырь попался слепой или слабоумный. Лечились теперь в большинстве своем плохо и дорого. Или совсем не лечились. Врачи паниковали. Эпидемия дифтерии, эпидемия полиомиелита, предэпидемия туберкулеза… Печальные репортажи о голодовках врачей, не получающих зарплату, о закрывающихся детских клиниках переполняли телевизионный эфир. Газетные заголовки кричали: «Палочка Коха в кошелек не заглядывает», «Смерть гуляет под видом ОРВИ».

В самый страшный капкан попали люди, нуждающиеся в дорогостоящем лечении, в трансплантации, химиотерапии, гемодиализе.

О таком капкане они и делали сегодняшний репортаж, брали интервью у больных, врачей, медсестер.

— Гемодиализ в Петербурге самый дешевый в России. Вот посмотрите сравнительную таблицу. Москва — сто двадцать долларов, Нижний Новгород — девяносто пять. Мы укладываемся в семьдесят… — Доктор Сливир, при этом еще и доктор наук, говорил авторитетно, не торопясь, завершенными фразами.

«Его будет просто монтировать», — подумала Лизавета.

Доктор Сливир кашлянул.

— И все равно увязаем в долгах. Клиникам, где проводят диализ, в этом году из бюджета не переведено ни копейки. Это при том, что в бюджет забита отдельная программа по диализу.

— Но ведь операции по-прежнему идут. Откуда вы берете лекарства, диализаторы? — За два часа в Федоровской больнице Лизавета вполне пристойно освоила местную терминологию.

— Нам пока верят, дают в долг. Фирмы нас знают, поставки не останавливают. А диализаторы… — В голосе Геннадия Ивановича Сливира отчетливо проступил скепсис. — Вот комитет закупил, одноразовые. Оптом и дешево. Только зачем они нам? У нас у каждого пациента свой шприц, именной. Дорогущая машина для стерилизации давно стоит, так что мы разовые вообще не покупали, а на сэкономленные деньги приобретали необходимые медикаменты. Это капельку незаконно. Но приходится крутиться. Иначе здесь вообще все рухнет.

— А больные?

— Они живы, пока работает аппаратура. А когда встанет… — Врач очень выразительно махнул рукой.

На прощание он угостил телевизионную бригаду кофе. Офис медико-консультативного центра «Диализ», который по совместительству возглавлял доктор Сливир, тоже располагался в Федоровской больнице. Но здесь все было оформлено по высшему классу: кожаные кресла и диваны, стеклянный журнальный столик, черный офисный стол — такие называют «столами руководителя». Чуть в стороне — рабочее место секретарши с компьютером и кофеваркой. Здесь не бедствовали. Кофе доктор Сливир любил. Иначе зачем понадобилось обзаводиться дорогущей кофеварочной машиной «Эспрессо»?

— Да, в центре не бедствуют. Кофе, печенье, цирлих-манирлих. Больница победнее смотрится… — заявил Ромуальд Борисович, как только они вышли из девятиэтажного здания.

— Центр коммерческий, больница бюджетная. Вот и вся разница, — рассудительно заметил Савва.

— А деньги общие крутятся. Нет, ты скажи мне, раз я не понимаю, как так может быть? Зарплата триста рублей, а очечки цейсовские!

— Врач должен хорошо зарабатывать, — сказала Лизавета, когда они устроились в стандартном телевизионном «рафике», как обычно оповещавшем всех, что «Петербургские новости» приехали «первые».

— И я должен хорошо зарабатывать. И он. — Ромуальд хлопнул по плечу Савву. — О тебе я уже не говорю. Классные телеведущие — штучный товар. Так что…

— Но ведь мы тоже не в джинсах «Ну, погоди» ходим. Кого-то они лечат за деньги и не скрывают этого. В дополнение к страховой медицине существует платная. Почечникам диализ — по особой программе, а тем, кто из запоя выходит или от чирьев лечится, — за деньги, — резонно ответил оператору Савва.

— Сложно все это. — Лизавета решила выступить со своими резонами. — Я бы не возражала против платной медицины, если бы страховая работала как следует. А то у нас все перепуталось: казенные деньги уходят в коммерческие структуры, минздравовские институты и клиники нищают, а созданные на их базе частные предприятия процветают. Директора с полным правом говорят, что они получают восемьдесят долларов в месяц, клянут государство, сгубившее науку, но при этом отдыхают на Канарах и катаются на «Пежо». Впрочем, не все… — Лизавета заметила грустный, ожидающий взгляд водителя. Увлеченные спором о судьбах российской медицины и моральном облике отечественных жрецов Эскулапа, они забыли сказать, куда ехать. — Домой.

«Домой» означало на студию.

— Зайдем ко мне, кофе попьем. — Савва многозначительно посмотрел на Лизавету. Что-то он, верно, надыбал, что-то разоблачительно-сенсационное.

Савва нарочито медлил, долго искал чашки — свою любимую, с черепом и перекрещенными костями, и Лизаветину, которой он обычно выделял большую кружку с портретом Мерилин Монро. Старательно отмерял пластиковой ложечкой сахар и кофе, озабоченно смотрел на колбу, в которую капал кипяток. Будто без его взгляда старенькая кофеварка вообще отказалась бы работать.

Лизавета удобно устроилась в единственном на весь кабинет более или менее безопасном кресле и вопросов не задавала. Раз Савва хочет ее подразнить, лучше его не поощрять. А потому она с безразличным видом разглядывала гильзу на тумбочке и гадала, сильно она заполнена или нет. Эту снарядную гильзу привез Саша Маневич, регулярно снимавший все и всяческие стрельбы. Она стала контейнером для окурков, причем очень быстро родилась традиция — контейнер освобождали от содержимого, только когда он был забит полностью. Обитатели комнаты считали гильзу универсальным индикатором общередакционной нервозности. Если проблем, интриг и прочих неприятностей было много, гильза заполнялась быстрее, чем за месяц, а в мертвый спокойный сезон ее хватало месяца на два с половиной.

— Ты молчать сюда пришла? — Савва протянул гостье чашку.

— Не в моих правилах отвлекать хозяев, свято чтящих законы гостеприимства. Я так поняла, что ты нашел нечто грандиозное…

— Да. И имеющее прямое отношение к нашему медицинскому сюжету.

Савва уселся на стоящий возле дверей шаткий двухместный диванчик.

— Одна дама из Счетной палаты, пожелавшая остаться неизвестной, передала мне очень любопытные документы. Там много чего есть. Например, подтверждение того, что страховые деньги уходят в коммерческие банки, а не в поликлиники и родильные дома…

— Эту тему мы…

— Да, да, пока не трогаем. Но там есть также кое-что о льготных и больничных лекарствах, а это имеет непосредственное отношение и к гемодиализу, и к тому, что в больницах, аптеках, поликлиниках хронически не хватает нужных препаратов.

Савва вытащил из кармана пачку сигарет.

— Схема проста и состоит из трех частей. Часть первая. — Он картинно щелкнул «Зиппо». — Бюджет ищет поставщика и находит его в «ближнем кругу» фирм и фирмочек. Далее закупки идут через подставную фирму, которая накручивает свой процент на цену производителя. Причем если зарегистрировать фирмочку за рубежом, на каком-нибудь оффшорном островке, то внутрироссийские ограничения на лекарственные ценовые накрутки не работают. Если же кто-то поймает за руку, то ничего, кроме обыкновенной халатности и неосведомленности, не пришьют. Ну, не знал человек мировые цены.

— Это стандартная схема, так еще заводы по производству детского питания покупали, при содействии вице-премьеров. — Лизавета решила добавить льда в восторженный коктейль Саввиной речи. — Тут доказательства нужны.

— Есть названия фирм, имена их учредителей и небольшая схема родственно-дружеских связей. Но ты меня не перебивай. Тут все в комплексе… — Савва затушил сигарету в квадратной стеклянной пепельнице и торопливо щелкнул зажигалкой, увидев, что Лизавета тоже достала сигарету.

— Часть вторая, основная. Надо изгнать других поставщиков с рынка. Для этого издаются всяческие циркуляры и постановления, предписывающие закупать лекарства для муниципальных нужд в определенных аптеках, на определенных складах, а следовательно, у определенных людей. Копии циркуляров прилагаются. По странному стечению обстоятельств цены в уполномоченных аптеках выше, чем в среднем по стране. А названия и фамилии там фигурируют те же. И наконец, третье. Крупные фармацевтические компании дают оптовым покупателям существенные скидки, плюс десять процентов от стоимости контракта тому, кто принес заказ. Там это нормальная практика… Рынок… И в списках контрактодобытчиков те же…

— Те же названия и фамилии… — задумчиво продолжила Лизавета незаконченную фразу.

— А теперь посчитаем… Десять процентов плюс процентов тридцать от накрученной цены — выходит, сорок процентов бюджетных медицинских денег преспокойненько расходятся по чьим-то персональным карманам.

Савва прошел к своему, стоящему возле окна столу и, покопавшись в нижнем ящике, извлек три пластиковые папки.

— Это материалы проверок, ксерокопии с оригиналов.

Лизавета наугад просмотрела три листа. Все очень убедительно. Злоупотребления налицо, колоссальные прибыли конкретных фирм и их хозяев тоже.

— Ну и что мы с этим будет делать?

— Репортаж. Сначала люди на диализе, который делается в долг, потому что задерживаются деньги, люди, пристегнутые к жизни этими аппаратами. А потом комментарий по материалам проверки — о том, куда и как уходят деньги, которых катастрофически не хватает.

— Что покажем? Бумажки?

— И их тоже! В архивах — аптеки, льготники, все дела…

— Савва, не притворяйся, будто ты глупее, чем есть на самом деле. Ты же видишь — нужен синхрон. Интервью. Иначе получится пустая говорильня, мы не в газете!

«Мы не в газете!» — излюбленное восклицание телевизионщиков. Некое противостояние между пишущими и снимающими журналистами существует во всем мире. Оно базируется на разнице в доходах. Телерепортер получает куда больше, чем газетчик, плюс личная слава, в смысле «слава лица». Узнают на улицах, на пресс-конференциях, в магазинах, в театре… А многим людям нравится, когда их узнают, нравится ловить пристальные взгляды, слышать шепоток за спиной, нравится, когда в метро или в булочной подходят люди и кто громко, а кто осторожно интересуются: «Вы случайно не Ваня Пупкин, который в новостях?»

Ликоблудие… В двадцатом веке этот грех пополнил список традиционных человеческих прегрешений. Ради «славы лица» газетчики придумали малюсенькие фотопортреты авторов наиболее шумных статей. Их помещают рядом с заглавием. Но кто там вглядывается в крошечный, не больше почтовой марки, лик? Поэтому газетные ликоблуды чувствуют себя обделенными по сравнению с ликоблудами телевизионными. Россия не исключение. Насчет денег — это у нас не всегда верно, в богатых издательских домах вроде «Коммерсанта» журналист получает больше, чем сотрудник государственной телерадиокомпании. Но «слава лица» — это «слава лица».

Впрочем, газетно-телевизионные противоречия основаны не только на деньгах и неудовлетворенном или, наоборот, удовлетворенном тщеславии. Телевидение работает с картинкой, с лицами и словами живых людей.

Другие принципы — другой эффект. Именно поэтому парламентарии и министры часто обижаются на телевидение и спокойно сносят куда более глумливые комментарии в газетах. Слова, напечатанные черным по белому, выглядят не такими черными, как реальное изображение на голубом экране. Но, с другой стороны, газетному журналисту для разоблачительной статьи достаточно пачки бумаг. Дальше все зависит от способности бойко изложить материал, от умения вовремя пошутить или поддать пафосного пара. Бумажка на телевизионном экране — это только бумажка. Слова, какими бы горькими или язвительными они ни были, — только слова. Нужны лица, нужны интервью. И Савва знал это не хуже Лизаветы. Документы без картинки — мертвый груз.

— Этот твой источник… Она не скажет пару слов перед камерой?

— Я даже просить не буду. — Савва покачал головой. — Ей и так принялись угрожать, лишь только она стала получать ответы на свои запросы. Женщина запугана донельзя…

— А если спецэффект? Измененный голос, черный квадратик на лице. Пусть расскажет про угрозы…

— Ты же прекрасно понимаешь, что все наши спецэффекты — для «чужих». «Свои» узнают наверняка, а она «своих» и боится. Знаешь, как она мне эти материалы передавала? Как в шпионском фильме. Встретились в Пассаже около прилавка, разговаривали, не глядя друг на друга. Потом она поставила на пол пакет, а я подхватил.

— Можно еще кофе? — Лизавета встала и принялась хлопотать у кофеварки.

Савва тут же пересел с дивана в кресло. Сущее мучение сидеть на шатком диванчике, купленном для студии в эпоху расцвета перестройки, когда дефицит был тотальным и вещи делались с учетом этого благоприятного фактора — мол, и так схавают. Теперь половина студийных кабинетов была меблирована кособокими столами, колченогими стульями, шкафами с незакрывающимися дверцами, а также диванами, давно прошедшими период полураспада.

— Как ты на нее вышел?

— Случайно…

Лизавета обернулась и посмотрела на Савву, прищурив один глаз. Это выражало крайнюю степень сомнения.

— Не верю я в такие случайности!

— На самом деле случайно. На дне рождения отца. Она жена отцовского одноклассника. Упомянула за столом про это дело, про угрозы, я и зацепился.

Что ж, от таких случайностей никто не застрахован, в том числе журналист.

— Значит, боится? Но ведь документы она передала. По ним ее тоже могут вычислить.

— Она говорит, что тут подозревать могут не только ее. Бюрократическая машина работает со скрипом, масло подтекает в разных местах, — возразил Савва.

— Можно попробовать реконструкцию. Западники так делают. Она нам все рассказывает без камеры, а потом попросим кого-нибудь изложить ее «показания». Ну, и обставим все соответственно: страх, угрозы, но интересы страны и ее граждан превыше всего. Правда, понадобится еще кто-нибудь из фигурантов. Ты смотрел документы? Среди получающих медицинские сверхприбыли надо найти слабое звено. Выдернуть его на интервью и задать нужные вопросы.

— Отделается общими словами, а потом нам перекроют кислород. Миллион раз так было. Привлекут того же Ярослава, который популярно объяснит тебе, почему эту бесспорно важную и актуальную тему не стоит трогать именно сейчас.

Савва знал, о чем говорил. Чиновники, околочиновничьи бизнесмены, бандиты, прикидывающиеся простыми предпринимателями, и прочие герои разоблачительных репортажей давно освоили правила игры. Они охотно общались с журналистами, устраивали брифинги и пресс-конференции и на самые прямые вопросы давали самые расплывчатые ответы. «Почему ваша подпись стоит на циркуляре о предоставлении беспроцентной ссуды в сто миллионов долларов господину такому-то, который, по данным МВД и Интерпола, возглавляет Южное преступное сообщество?» — «Основная задача реформ — содействовать развитию честного бизнеса в России». — «Каким образом кокаин попал в банки с тушенкой, закупленные вашей фирмой для поставки домам престарелых? Какое отношение имеют ваши торговые операции к крупнейшему в истории России грузу кокаина?» — «Наши правоохранительные органы еще в тридцатые годы были способны на любые провокации!»

Стиль «в огороде бузина, а в Киеве дядька» процветал. И участники пресс-конференций крайне обижались, если журналисты вдруг начинали сомневаться в том, что кредиты, данные бандитам, имеют отношение к реформам, а милиция потратила сотню миллионов баксов на покупку кокаина, лишь бы запятнать честное имя невиновного.

— Просто трясти перед камерой бумажками тоже не дело. Давай попробуем поговорить с этой твоей «источницей». Может, она подскажет, кто ответит на наши заинтересованные вопросы охотно и без проблем. Я думаю, в этой своре есть обиженные, обделенные, обойденные. Если их найти, они много интересного расскажут.

Савва, не сумевший предложить ничего более разумного, поупирался еще немного и пошел звонить своему источнику по «вертушке». Он предпочитал «вертушку», считая ее более безопасным средством связи. Насчет безопасности — неизвестно, а вот более надежным оно было точно: и дозвониться проще, и слышимость лучше. Единственный недостаток — смольнинский аппарат общередакционного пользования стоял в информационном центре, где всегда толклись люди. А у людей есть уши.

Лизавета осталась допивать кофе и читать документы. Они и в самом деле были убойными. В консервативной Британии такой материал повлек бы за собой серию скандальных отставок.

Зорина вздохнула. Шуму с помощью этой папочки наделать можно, а отставки последуют, только «если это кому-нибудь нужно». Пока она читала и размышляла, вернулся Савва.

— Все, подруга, я сделал, как ты велела. Изнасиловал тетеньку и добился встречи. В семь в Пассаже.

Лизавета посмотрела на часы над дверью. Когда строили студию, стенные часы вмонтировали в каждой комнате. Прямые эфиры — это прежде всего дисциплина и точное время. Где-то в недрах каменного здания тикала единая машина времени. Впрочем, с некоторых пор тикала не для всех. В кабинете Саввы часы работали: половина шестого. У Лизаветы на циферблате была вечная полночь или полдень. Это кому как нравится.

— Я на колесах, время есть. Туда ехать максимум полчаса.

— Как сказать… — Савва с чисто мужским презрением относился к водительскому мастерству Лизаветы. На пассажирское место он садился со страшными стонами и постоянно твердил, что Зорина делает все не так, что у нее постоянно что-нибудь ломается и что если она не хочет пользоваться общественным транспортом, то ей следовало бы купить осла — животное неприхотливое и безопасное, в отличие от ее старичка «Фольксвагена». Это при том, что у самого Саввы была вечно стоящая на приколе «копейка».

Лизавета считала машину не старичком, а старушкой. Причем хорошо сохранившейся старушкой. Пятнадцать лет — возраст, несомненно, солидный, но машинка старательно молодилась, после мытья блестела темно-красными боками, кокетливо подмигивала фарами и лампочками приборной панели. А то, что ездила не всегда, так женщина, пусть и пожилая, имеет право на каприз.

Лизавета окрестила ее «Ленивой Гердой». Эта «Герда» поселилась у Лизаветы случайно. Один из монтажеров долго мечтал об автомобиле. Парень он был основательный, а потому напряг всех имеющихся в его распоряжении заграничных друзей, которых насчитывалось целых два человека. Друзья оказались заботливыми и почти одновременно оповестили Вадима (так звали монтажера) о том, что его мечта сбылась. Одно письмо было из Голландии, второе — из Ганновера. Вадим выбрал голландскую «Ауди», машину более мощную и солидную, чем круглый и веселый «Фольксваген-Гольф». Немецкое авто Вадим предложил Зориной. Лизавета, с одной стороны, была не прочь ощутить, что такое собственное средство передвижения, а с другой — прекрасно понимала, что хлопот с автомобилем более чем достаточно. Но цена была, как говорят на Западе, «разумной». А тут еще Сергей поинтересовался, какой подарок она хочет получить на Новый год. Так четыре месяца назад Лизавета превратилась в автособственницу. С «Гердой» они заключили своеобразный пакт Келлога. Лизавета старалась не слишком гонять ее. Если в одно прекрасное утро «Герда» говорила хозяйке «нет», та покорно ехала на метро. Лизавета не забывала вовремя подкармливать и подлечивать старушку, а «Герда», в свою очередь, почти не глохла на перекрестках, не подводила при пассажирах или, что еще хуже, во время дальних поездок на Гражданку или в Купчино.

Машиной Лизавета пользовалась через два дня на третий. В основном когда, кроме съемок или эфиров, были еще какие-нибудь дела. И в этот день она спокойно приехала бы на метро. В планах были съемка, обговор завтрашнего выпуска и возвращение домой, к телефону. Однако, выйдя утром из дому, Лизавета, сама не зная почему, достала ключи и завела «Ленивую Герду». Еще во время завтрака она дала себе торжественное обещание временно выбросить из головы загадочное исчезновение Сергея Анатольевича Давыдова, но в подсознании, вероятно, сидела надежда, что он проявится и машина может пригодиться. Вот и пригодилась.

— Я не поеду, это опасно для жизни. А я, в отличие от тебя, не застрахован Международной федерацией журналистов.

— Савва, это жестоко! Ты со мной уже ездил. А если мы отправимся пешком, то потом мне придется возвращаться на студию за машиной. Если же поедем порознь, это будет похоже на эпизод из фильма про шпионов: группа поддержки, группа сопровождения, две автономные бригады выходят на трудное задание, и все такое прочее.

Савва нехотя согласился, потом вкратце рассказал о своем разговоре с дамой из Счетной палаты.

— Она по-настоящему боится. Это не напускное. Я попросил во время встречи порекомендовать кого-нибудь для интервью. И она согласилась! Слушай, может, камеру возьмем?

— Кто нам ее даст? Все выезды расписаны, а просить еще один выезд для съемок на завтра — негуманно. Они и этот-то со скрипом выдавали, выпускающий стенал так, будто я хочу обратить его в язычество и для начала требую принести в жертву дочь Ифигению. И вообще, что ты собираешься снимать? Твою скрытную даму? Это нечестно.

— Да нет, если она откажется наотрез, снимать не будем. Но можем сразу подъехать к тому, кого она назовет. Надо, чтобы материал прошел завтра. — Савва не умел и не любил ждать, когда рыбка уже в сетях. — А камеру возьмем у Маневича, Hi-8, она маленькая и удобная. Он и радиомикрофон уже прикупил. Сашка на съемках, а аппарат тут.

Его сосед по кабинету, Саша Маневич, вечно занятый поисками сенсаций, обзавелся камерой после первого же репортажа, снятого для иностранцев. Часто сенсации лезли в руки в самое неподходящее время — пока выбиваешь казенный выезд, новость недели уже испарилась.

Камера лежала в шкафу. О моральной стороне дела оба не задумывались — в принципе Саша всегда был готов пойти навстречу друзьям, если те не посягали на его эксклюзивные сенсации. Но в любом случае финансово-медицинские интриги — не его епархия.

— А снимать кто будет?

Саша научился работать вполне автономно. Лизавета, так же как и Савва, знала, на какие кнопки нажимать, но съемками это могут называть только в пресс-службах всевозможных ведомств. Там специально приставленный к камере человек поливает вокруг себя, как из пулемета, — фиксирует, так сказать, происходящее. А что там будет со звуком или монтажом — Бог весть.

— Сейчас найдем, уж стажера-то обязательно отыщем. — Савва достал из-под диванчика телефон и принялся дозваниваться в операторскую комнату.

Телефон в этом кабинете стоял в самых невероятных местах: на подоконнике, под диваном, в ящике стола. Обитатели комнаты находили аппарат легко, а вот чужому пришлось бы попотеть. Но кочевал телефон не потому, что все жители кабинета были завзятыми ксенофобами. Просто на столах, там, где положено держать этот аппарат, места катастрофически не хватало. Столы маленькие, а насущно необходимых в корреспондентском быту вещей много. Поставить на пол компьютер, принтер или кофеварку технически сложно, поэтому с места на место тягали телефон.

— Все тип-топ. Володя Баранович согласился. Придет в шесть. Он и машину вести может! — Савва сиял. — Сейчас придет за ключами и камерой.

— Ах, вот зачем ты придумал съемку — чтобы меня в пассажиры перевести. Твой коварный план не сработает. «Герду» я никому не доверю! Тем более стажеру!