– По-моему, ей хотелось бы работать в помещении более внушительных размеров.

– Я не совсем понимаю, – сказал я, осторожно подбирая слова. – Это Филомене нужен большой кабинет или большой кабинет нужен вам? А может, вам нужен большой кабинет для Филомены?

– Вы вдаетесь в подробности. – Он погрозил мне пальцем. – Разве можно достичь «Поля неограниченных возможностей», сидя в этом… чулане?

Я опасался, что Аббат готов даже пойти на некоторые ухищрения, лишь бы произвести впечатление на Филомену – времяпрепровождение, становившееся в те дни в Кане все более популярным. В последнее время монахи стали внимательнее относиться к своему внешнему виду: гладить рясы, элегантно подпоясываться синктурами. Даже у брата Джерома были правильно подобраны носки. Как-то раз, когда во время службы в церкви мы пели хором сочиненную святым Тадом хвалу страданиям, «De Doloribus Extremis»[11], брат Боб слегка подтолкнул меня локтем и показал на передний ряд монахов:

– Не замечаете изменений?

Продолжая петь стих святого Тада о том, как полезно валяться в колючих кустах куманики, я посмотрел. Чего-то явно недоставало – но чего? И тут меня осенило: характерные лысины на макушках у монахов – именуемые тонзурами – почти исчезли.

– Смотрите-ка, зачес в стиле «Кана», – прошептал брат Боб.

Когда Аббат сообщил Филомене, что хочет расширить свой кабинет, и попросил посоветовать, с чего начать, та, казалось, была озадачена. Она принялась протестовать:

– Проектирование интерьера не совсем мой профиль. Если бы вы посмотрели на мою квартиру… – она рассмеялась, – то не стали бы советоваться со мной по поводу декора.

Аббат осторожно коснулся ее руки:

– Я ценю каждый ваш совет. Благодаря вашим усилиям Кана будет переживать экономический подъем. Нам с вами здесь еще долго работать. И я хочу, чтобы вы были довольны.

Филомена зарделась. Я нарушил молчание, принявшись мурлыкать мелодию «De Doloribus». Мне показалось, что Аббату не помешало бы хорошенько поваляться в колючих кустах.

– Посмотрим, возможно, я смогу вам кого-нибудь порекомендовать, – сказала Филомена.

Вот почему случилось так, что неделю спустя в нашу жизнь вошел Эллиот.

Приехал Эллиот на черном седане, с головы до ног одетый в черное, включая очки в массивной черной оправе, причем, как я заметил, лишенные стекол.

– С таким лицом, как у меня, – объяснил он, – приходится тщательно подбирать аксессуары.

Лицо показалось мне вполне нормальным, но, возможно, я пользовался более размытыми эстетическими критериями, нежели он. Незадолго до этого его компания по проектированию интерьера переехала из Сохо, той части Нижнего Манхэттена, где полным-полно художественных галерей и мастерских, в другой район Нью-Йорка. По-видимому, для Эллиота это окружение стало уже недостаточно престижным.

– Сохо, – объяснил он, – это плохо, настоящая дыра.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.