- Напишете с меня «Незнакомку»?
- Предпочту познакомиться, - улыбнулся бармен.
- Все поэты таковы!
- Не все. Только плохие. Ещё грогу?
- Конечно. Хотя я уже захмелела. Впрочем, я захмелела с утра. С тех пор не могу ни протрезветь, ни напиться.
- Хотели бы напиться?
- Меня и без того блевать тянет, - призналась Христина.
Бармена слегка передёрнуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом:
- Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жареные, варёные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном…
- Ладно, - прервала Христина, - давай этот чёртов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки?
- Я так сварю, что вы от настоящего не отличите, - резво заявил бармен и скромно добавил: - Я умею.
Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щёки её горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни всё меняется. Встаёт с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И всё казалось ерундой. Как можно всерьёз думать об этих чёртовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорблённо, что всех птиц в парке перебудила. Потом дёргалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчёта? Из-за ребёнка.
Но как можно позволить одному нерождённому маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски?
Вернулся бармен.
- Ваш кофе, мэм. Меня вообще-то зовут Христофор.
- А-а-а! Очень польщена знакомством. А я - Мария Магдалина.
- Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором.
- Меня тоже никогда не зовут без дела, - сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить её в хрене.
Помолчали.
- Почитайте свои стихи.
- Ни за что. Я плохой поэт - никому своих стихов не читаю.
- Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.
- Поцелуй за строчку, - по-деловому предложил бармен.
- Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, - невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.
Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределённого цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:
- В другой раз…
- Другого раза не будет! - Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. - Слышишь? Что это?
- Гром как будто… - недоумённо предположил бармен.
Тёмное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.
- Гроза в марте, - без интонации констатировала Христина и отпила кофе. - Будет снег или дождь?
- Осадки, - зло сказал бармен. - Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе - потребители, в единственном - электорат. То же самое и с осадками.
- Да, - задумчиво отозвалась Христина, - а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.
- На кого кара?
- На меня, - Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. - Грехи молодости знаешь, что такое?
Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:
- Всё и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трёх до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… - бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: - Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.
- Да ты и впрямь поэт! - вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
- Я соврал, - сердито сказал бармен. - Я не пишу стихов.
- Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, - утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.
- Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.
- Тебя кто-то ждет?
- У Патриота консервы кончились.
- Ты его так называешь?
- Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
- Нравишься - это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?
- Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.
- Ты промокнешь, - сказал он.
- Как промокну, так и высохну, - бросила она и пошла к выходу.
- Магдалина! Христина обернулась.
- Возьми меня с собой.
«Только тебя мне ещё не хватало для коллекции», - грустно подумала Христина, а вслух сказала:
- Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная «Валгалла». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50
Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потёками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин.
Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли всё ярче, становились всё больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощёкий котик показался Христине ребёнком, наряженным к рождественской ёлке.
- Ливер нарезной в вакууме, - попросила Христина, - и две банки кошачьей амброзии.
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.
- Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
- Только без крови, - кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши
(не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
- А «амброзию» для какого возраста? - спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, - подумала Христина, - это не травести, а, верно, «голубчик».
- «Амброзию» из рыбных костей, - сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
- «Золотая рыбка».
- Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же ещё! - поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
- Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» - и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула.
Дождь ещё не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределённо ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X.».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
- Что это? - спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
- Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
- Осталось что-нибудь вкусненькое?
- Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
- И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
- Тогда вооружайся, идём на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошел первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
- Андерс…
- М-м-м? - спросил он через плечо.
- Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
- Спасибо. А что произошло?
- Может быть, я выйду замуж.
- Потрясно. За Валя?
- Нет. Будет скандал. Валь назовёт меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
- Тебе не жалко?
- Нет.
- А за кого замуж?
- Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
- Зачем тебе?
- Он ждёт от меня ребёнка.
- Ясно, - сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил: - Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но…
- А ты сможешь его полюбить?
- Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…
- Я о ребёнке.
- А-а… - неопределённо протянула Христина и ничего больше не добавила.
- Мы могли бы поговорить. Я, ты, Айра, Лю, Анно, его родители.
- Ересь всё это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.
- Пусть, - согласился Андерс. - В любом случае я на твоей стороне.
- Спасибо, папа, я знаю.
Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него всё, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее и холодное было свалено на одной тарелке.
Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Чёрная бутылка с бальзамом задевала о рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо её комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе:
«Аа-х!»
- Не пугайся, ма, это я.
- Привет, ангелочек, где тебя черти носили?
- Только не говори, что ты переживала.
- О чём?
- О чём, ком. Предложный падеж. Как прошёл ужин?
- Строго по сценарию. Ты расстроена? Христина поставила наконец поднос на стол, рядом с
клавиатурой, и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила её по волосам, сказала, что всё образуется или что всё будет хорошо, Христина не рас-
слышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи всё кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла.
- Мам, выпьешь со мной?
Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она выньла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала:
- Модест звонил. Поздравил нас с 8 марта. Тебя, меня и Лю с женским праздником.
- Вот как!
Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в Интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное «до востребования» поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку.
- Вот уж не думал на тебя наткнуться! - сказал он в живой связи. - Как поживаешь, кочерыжка?
- Я убью тебя! - весело ответила Христина.
- Я сам кого хочешь убью, - сказал дядюшка, затягиваясь сигарой.
На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: «Привет, бродяга», - «Здорово, Рыжая». К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она Неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от неё тут «залетел» один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла.
- Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями, - сказал Модест.
- Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитать - пальцев не хватит.
- Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По-родственному.
- Чему ребёнка учишь, старый кот!
- Я? Кочерыжка, разве я тебя научил мальчиков портить?
- Дядя Модест, этот мальчик старше меня и выше ростом. К тому же какой он, к черту, мальчик, если он беременный!
- Развели педофилию у себя в Родинке, а сами даже толком в задницу послать не умеете.
- Модест! - с деланой строгостью одёрнула Айра. - Сейчас ты убедишься в обратном.
Она посмотрела на Христину.
- Это правда, солнышко? Кто он? Это не Валь?
- Так ты не в курсе?! - закричал дядюшка на весь Интернет.
- Теперь уже в курсе, - важно сказала Айра. - Какой срок?
Христина задумалась.
- Около месяца, наверное.
- Дело поправимое.
- В том-то и штука, что нет.
- Пнуть его в живот - будет поправимое, - посоветовал дядя Модест.
- Живодёр! - ужаснулась Айра и посмотрела укоризненно.
- Тогда как хотите. Брак - дело добровольное. Хочешь - вступай, не хочешь - расстреляем. Но если что, звоните. Я вашему эмбриону беременному и всему его семейству сделаю аборт без хирургического вмешательства, даже по телефону. Поздравляю вас, отцы-командиры, с днём матери-мужчины. Адью.
- Адью… - сказали обе в голос монотонно-синему экрану.
Модест исчез, но молчанию, которое царствовало
здесь до него, уже не было места в комнате. Айра потянулась за бутылкой и ещё раз наполнила рюмки.
Они сидели в одном кресле, ели из одной тарелки, пили и лениво переговаривались.
- Стинни, а ведь мужчины так легко не беременеют, как женщины.
- Думаешь, блефует?
- Не знаю. А может, он специально «залетел»?
- Зачем?
- Ну, может быть, он тебя любит. Он тебе не говорил?
Христина замотала головой:
- Нет. Я не думаю, чтобы он меня любил. Разве он тогда стал бы меня мучить? Я не знаю, зачем я ему. Правда, не знаю…
02.25
Все уже спят. Патриот сидит в кресле и заворожённо смотрит на монитор. Там по-прежнему светятся слова недописанного сочинения, о том, что когда-то «жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и её кот Патриот»…
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
17.11.2008
