Прошло время споров, малоубедительных гипотез и догадок. Теперь уже точно установлено, что на Сигме 3 в стародавние времена существовала высокоразвитая цивилизация и далекие предки современных полудиких жителей Сигмы 3 умели и знали то, что снова узнают здесь только через много тысячелетий.
      Неизвестно, почему прежние сигмиане с такой тщательностью хранили всякие исторические документы и даже подшивки газет в стальных герметических капсулах зарывали глубоко в землю.
      Но как только мы нашли эти капсулы, прекратились споры, и нам открылась поразительная история расцвета и падения цивилизации на Сигме 3.
      Всегда предполагалось, что резкой деградации Общества обязательно должны предшествовать какие-нибудь трагические события. Космическая катастрофа, географический катаклизм вроде всемирного потопа, или обледенения планеты, или, наконец, войны.
      На Сигме 3 ничего подобного не было.
      Все началось со смехотворно пустякового судебного процесса. И если бы предъявленный потерпевшей стороной иск не был столь анекдотичным и мизерным, ни одна, даже самая жалкая газетенка не уделила бы этому разбирательству и трех строк.
      Дело вкратце сводилось к следующему.
      В столице Игрекении Марктауне на улице Синих Роз много лет находился единственный в своем роде Музей фальшивок. Демонстрировались в музее только подделки. Уникальные подделки редчайших произведений древности: фальшивые деньги разных времен и народов, фальшивые, но неотличимые от настоящих драгоценные камни. А главное — талантливые подделки полотен великих художников.
      Многие подделки до того, как попасть в этот оригинальный музей, получали скандальную известность.
      Посетители охотно приходили сюда. Обычным зевакам было интересно поглазеть на фальшивые деньги и полотна. Они с удовольствием слушали рассказы гидов о ловко обманутых коллекционерах и, поражаясь уплаченным за подделки суммам, не столько сочувствовали жертвам махинации, сколько завидовали удаче фальсификаторов.
      А специалисты посещали музей, чтобы полюбоваться той ловкостью, с которой были подделаны шедевры, и лишний раз убедиться, что уж они-то, специалисты, знают, где настоящее произведение искусства, а где фальшивка. И уж их-то не проведешь.
      И вот некий Дейв Девис, никому не известный молодой человек, вдруг обвинил Музей фальшивок в том, что вместо копии картины «Пища богов» всемирно известного художника Штруцеля-младшего в музее выставлен гениальный подлинник. Таким образом, Музей фальшивок ввел своих посетителей в заблуждение. Дейв Девис потребовал, чтобы суд, во-первых, разоблачил этот безобразный факт, а во-вторых, обязал владельца музея возместить ему, Девису, материальные убытки. А именно: плата за вход в музей — 3 пуфика, поездка на такси в музей и обратно — 6 пуфиков и подрыв веры в честность — 10 пуфиков. (Дейв утверждал, что всю жизнь дорожил этой верой и посему оценить ее ниже 10 пуфиков никак не может.)
      Владельцу музея Луису Эллингтону не жалко было вернуть сквалыге Девису несчастные пуфики. Но дело шло о репутации музея. И Эллингтон, абсолютно уверенный в своей правоте, явился в суд.
      Судья предложил истцу и ответчику тут же прийти к мирному соглашению. Но обе стороны гордо отвергли этот вариант. Тогда суд попросил высказаться экспертов. Три эксперта внимательно осмотрели доставленную в зал суда картину и заявили, что это настоящая подделка. Но упрямый Дейв Девис не согласился с мнением экспертов. Он попросил высокий суд назначить еще одну, более авторитетную и обстоятельную экспертизу. Расходы по экспертизе в случае проигрыша дела Девис брал на себя.
      На сей раз эксперты работали полгода. Они сделали химический анализ красок и грунтовки, прощупали картину рентгеновыми лучами, сфотографировали и увеличили каждый квадратный сантиметр картины, исследуя почерк художника…
      И вот, собрав все необходимые данные, лучшие специалисты-штруцелисты вынуждены были признать: да, это оригинал, написанный рукою бессмертного Штруцеля-младшего.
      Правда восторжествовала! Девис получил свои 19 пуфиков, а проигравший процесс Луис Эллингтон стал обладателем редчайшего шедевра, который тут же продал за 450 тысяч, что хоть отчасти смягчило горечь поражения.
      Судебный процесс стал сенсацией. Специалисты по Штруцелю-младшему умоляли Девиса объяснить им, почему он был так уверен, что полотно — подлинное. Журналисты осаждали Девиса днем и ночью. И он пообещал открыть свой секрет на пресс-конференции.
      Несмотря на то, что пресс-конференция происходила в самом просторном помещении Марктауна, зал был переполнен. Журналы и газеты со всей Сигмы 3 прислали сюда своих корреспондентов. Пресс-конференция транслировалась по радио и телевидению.
      — Как вы, вероятно, догадались, — начал Дейв Девис, — я подал в суд на Музей фальшивок не для того, чтобы получить с уважаемого Эллингтона девятнадцать пуфиков. И если Эллингтон все еще не смирился с такой потерей, пусть приедет ко мне, и я верну ему эту сумму. — Тут впервые выяснилось, что Девис умеет очаровательно улыбаться и шутить. — Мне нужен был этот маленький судебный процесс только затем, чтобы привлечь внимание к своей скромной персоне. Я изобретатель. И я прекрасно понимал, что безымянному изобретателю очень трудно создать рекламу своему изобретению. И действительно, не будь процесса, вы вряд ли бы съехались на эту пресс-конференцию, которая, надеюсь, и послужит необходимой мне рекламой. (Смех в зале.)Итак, вас в первую очередь интересует, каким образом я определил подлинность картины. Отвечаю: с помощью изобретенного мною прибора, который я назвал ахометром. — С этими словами Девис вынул из кармана круглый, похожий на компас предмет и издали продемонстрировал его присутствующим.
      Телеоператоры показали ахометр крупным планом, и зрители увидели на своих экранах, что циферблат ахометра разделен на градусы, рядом с которыми стоят какие-то цифры. К центру циферблата была прикреплена свободно вращающаяся стрелка.
      — Что же такое мой ахометр и зачем он нужен? Я постараюсь объяснить. Каждому приходилось замечать, что, когда мы видим настоящее произведение искусства, у нас невольно вырывается восхищенное восклицание «Ах!». Это «ах» является сокращенным вариантом «Ах как красиво!», «Ах как здорово!» или «Ах черт возьми!».
      Почему мы так восклицаем? Потому, что произведение эмоционально воздействовало на нас. Да, каждое произведение несет в себе определенный эмоциональный заряд. А как известно, теоретически любой заряд можно измерить. Так вот мой ахометр предназначен для точного измерения величины эмоционального заряда.
      Единицей измерения является «ах». В некоторых произведениях сто ахов, в других тысячи, в третьих не более десяти.
      Конечно, не все картины определенного художника имеют одно и то же количество ахов. Но, посетив почти все музеи Сигмы 3 и произведя ахометрические замеры произведений выдающихся художников, я убедился, что каждый творец имеет свою индивидуальную аховую полосу. Например, все полотна Трейтеля лежат в полосе от 3500 до 3650 ахов, картины гениального Вейдима Сейдура занимают полосу от 4900 до 5000 ахов, а Зайгель-Зуйгель набирает от 3970 до 4135 ахов включительно. И так далее…
      Изготовляя фальшивку, талантливый фальсификатор может полностью овладеть почерком, приемами и всеми стилевыми особенностями того художника, полотна которого он подделывает.
      Но силу эмоционального заряда подделать невозможно. Она обязательно будет меньше положенного. Или в крайнем случае больше, если фальсификатор талантливей того, чьи полотна он подделывает. Но подделка, даже если она и лучше оригинала, все равно остается подделкой. Самолет лучше и совершенней автомобиля, но все равно он не автомобиль. (Смех в зале.)Однако вернемся к Штруцелю-младшему. Я знал, его эмоциональная полоса 3770–3850 ахов. Поэтому, обнаружив в Музее фальшивок, что картина «Пища богов» излучает 3810 ахов, я ни на минуту не усомнился, что передо мной подлинный Штруцель. И, как видите, ахометр меня не подвел.
      Каковы мои дальнейшие планы? Я уверен, что, имея ахометр, каждый музей и любой владелец частной коллекции будет застрахован от приобретения подделок. Следовательно, ахометры могут иметь сбыт. Но я не собираюсь заниматься их производством. Я хочу лишь продать свое изобретение, о чем и ставлю в известность всех желающих его приобрести.
      На этом Девис закончил свое выступление и затем два часа отвечал на всевозможные вопросы журналистов: как устроен ахометр, сколько Дейву лет, на ком бы он хотел жениться, если бы развелся со своей теперешней супругой: на блондинке или на брюнетке.
      Но оставим пресс-конференцию. Опустим торги Девиса с заинтересованными лицами. Не станем уточнять, сколько получил он за свое изобретение.
      Ахометры поступили в продажу и с каждым днем становились дешевле.
      Отметим также, что в самых известных картинных галереях и частных коллекциях обнаружилось столько подделок, что Музей фальшивок сразу утратил свою оригинальность.
      Сигмиане стали посещать картинные галереи не для того, чтобы знакомиться со знаменитыми полотнами, а в надежде обнаружить еще подделку.
      Посетителями музеев овладел охотничий азарт, и они, не очень-то разглядывая картины, проверяли только, излучают ли бессмертные полотна то количество ахов, которое им надлежит излучать согласно каталогу.
      Это были, выражаясь современным языком, антикладоискатели. И находка какого-нибудь не известного досель гениального подлинника не могла доставить теперь такой радости, как обнаружение фальшивки.
      Все значительные произведения искусства были замерены, и культурному человеку на Сигме 3 достаточно было знать только, что «Мадонна» Маринелли — это та, которая 6500 ахов, а знаменитые пейзажи Флауэрса — 3400 (в среднем). И от студентов-искусствоведов на экзаменах требовались только эти точные знания. И когда говорили об искусстве, то в памяти в первую очередь возникали не зрительные образы, не ассоциации, не мысли, а цифры, цифры, цифры…
      Вскоре нашли способ измерения эмоционального заряда и в музыкальных произведениях и в литературе. Но тут, правда, выяснилось, что с литературой дело обстоит не так просто. Многие знаменитые поэмы и романы эмоциональному измерению не поддавались или могли быть замерены только специальными сверхчуткими ахометрами.
      Однако чрезвычайно высокоразвитая техника успешно преодолела и эти трудности. Были созданы такие уникальные приборы, которые улавливали десятые, сотые и даже тысячные доли ахов. В результате литературные произведения так же были замерены, как и все остальные.
      На Сигме 3 вообще обожали цифры и верили, что математическому анализу поддается все существующее. С некоторых пор там даже говорили: «Я анализируюсь, следовательно, я существую». А все, что нельзя было выразить цифрами, вызывало скептическое отношение, настороженность и даже подозрительное недоверие.
      Может быть, поэтому на Сигме 3 так увлеклись ахометрами. Возможность ахометрических замеров дала, наконец, искусствоведам и литературоведам точные критерии для оценок. Настолько точные, что надобность в вышеупомянутых специалистах в конце концов отпала вообще. Ведь каждый мог сам собственным ахометром измерить, сколько ахов в том или ином произведении.
      Все шло своим чередом. Но спустя несколько лет возникло новое течение: началось оно среди романистов, а вскоре охватило все виды литературы и искусства.
      Некий плодовитый автор Иоганн Дамм, чьи романы излучали от 8 до 10 ахов, заявил, что он сознательно пишет низкоаховые произведения. А делает он это потому, что читателю легче усвоить 10 десятиаховых романов, чем один стоаховый. Следовательно, низкоаховые романы более полезны. А настоящий писатель обязан в первую очередь думать о том, приносят его творения пользу или нет.
      Разгорелся спор. Но постепенно все больше деятелей литературы и искусства стали соглашаться, что действительно быстрей раскупаются и лучше усваиваются те произведения, в которых меньше ахов. И врачи-психиатры, заменившие теперь на Сигме 3 критиков, подтвердили, что, как показали многочисленные опыты, с медицинской точки зрения полезней, когда читатель или зритель потребляет эмоциональную энергию произведений не сразу целиком, а небольшими порциями — квантами. И низкоаховые произведения вполне удовлетворяют этим требованиям.
      Так на Сигме 3 появилась квантовая литература. Литераторы старались писать похуже, но побольше.
      Создание сильных произведений стало считаться признаком творческой слабости и безразличия к здоровью читателей.
      А тех, кто упрямо не хотел учиться писать слабей, просто переставали читать. Кому охота подрывать свое здоровье?
      Почти одновременно с квантовой литературой возникли квантовая музыка и квантовая живопись.
      Но никто не испытывал беспокойства за судьбу цивилизации на Сигме 3. Откуда могла появиться тревога, если наука и техника делали на этой планете невиданные успехи? Казалось, для них нет ничего невозможного.
      И когда у провинциального фармацевта Бидла Баридла появилась одна столь же заманчивая, сколь трудно осуществимая идея, всесильная наука помогла ему претворить эту идею в жизнь.
      Бидл Баридл рассуждал так. Литература и искусство оказывают на человека определенное облагораживающее воздействие. Но чтобы прочитать книгу, нужно потратить много часов. Фильм отнимает три часа. На прослушивание какой-нибудь симфонии и то целый час ухлопать надо.
      Но, по-видимому, человеку необходимы эти самые ахи, раз он согласен терять на них столько времени.
      Так вот нельзя ли сделать так, чтобы потребитель получал необходимые ему ахи не в виде книг, фильмов и музпроизведений, а как-нибудь иначе? Например, в виде ахпириновых таблеток. Скажем, вместо того чтобы три часа смотреть фильм силой в 30 ахов, принимаешь пилюлю ахпирина той же силы и, получив такой же эмоциональный заряд, как от фильма, сохраняешь время, которое — деньги.
      Более того, в ахпириновые таблетки можно, кроме ахов, ввести такие ингредиенты, которые, воздействуя на психику, заставляли бы проглотившего пилюлю испытывать именно те чувства, какие он испытал бы, посмотрев тот или иной фильм, прослушав то или иное музыкальное произведение и т. д.
      В таком случае, каждый вид ахпириновых таблеток мог бы называться так же, как то произведение, которое они заменяют. Например, приключенческая таблетка «Торзон» или комедийная — «Спокойной ночи».
      Ахпириновые таблетки могут содержать больше и меньше ахов, могут быть мажорными и минорными, с примесью легкой грусти или, наоборот, с привкусом бодрости.
      Вот какую идею вынашивал фармацевт Бидл Баридл. Он понятия не имел, каким образом можно получить ахи в лаборатории. Он только знал, что на ахпирине можно неплохо заработать. И, повторяю, несмотря на все трудности, ахпирин, к сожалению, был сделан и получил самое широкое распространение.
      Особых успехов сигмиане добились в изготовлении музыкальных таблеток. Вслед за примитивными таблетками, вызывавшими только одно — веселое или грустное — настроение, появились сложные комплексные пилюли. Небольшие драже ахпирина состояли из нескольких различных эмоциональных слоев. Одни слои таяли, впитывались и, следовательно, оказывали определенное воздействие быстрей, другие — медленней. А это дало возможность составлять даже четырехчастные таблетки-симфонии. Первый слой (аллегро) по мере таяния вызывал ощущение легкости, приподнятости. Второй слой (анданте) навевал неторопливые лирические раздумья. Третий (виваче) снова возвращал оживленное настроение, и, наконец, четвертый заставлял проглотившего испытывать бурную радость и веру в победу добра, что соответствовало оптимистическому финалу таблетки-симфонии.
      Стало обычным творческое содружество композиторов с составителями таблеток. И все чаще одновременно с новыми музыкальными произведениями в продажу поступали одноименные пилюли-заменители. А в дальнейшем сами композиторы научились составлять рецепты музыкальных таблеток и стали свои произведения создавать сразу в виде пилюль, минуя ненужный теперь процесс написания самой музыки. И нередко можно было увидеть в парке, как молодые влюбленные, выбрав аллею потемней и проглотив по какому-нибудь концерту для фортепиано с оркестром, усаживались рядышком и, взявшись за руки, с восторгом переваривали вдохновенную музыку.
      Ахпирином пользовались все.
      Нашлись любители принимать музыкальные таблетки одновременно с живописными и литературными.
      Нашлись и шарлатаны медики, рекомендовавшие принимать ахпирин перед едой, поскольку это способствует пищеварению, а также избавляет от радикулита.
      Нашелся и выдающийся ученый, который открыл, что, если коровам регулярно подмешивать в корм музыкальные таблетки, коровы начинают давать вдвое больше молока. Когда же новый метод себя не оправдал, ученый заявил, что идея у него правильная, а в неудаче виноват не он, а композиторы, которые пишут не ту музыку, которая полезна для коров.
      Но следует подчеркнуть, что изложенные здесь события произошли не в течение десяти-пятнадцати лет. Нет, от изобретения ахометра до появления ахпирина на Сигме 3 сменилось два поколения. А потом сменилось еще три поколения. И жители этой планеты уже с трудом представляли себе, что когда-то существовали не музыкальные драже, а музыка, и не литературный ахпирин, а литература.
      Сигмиане почти перестали разговаривать и обмениваться мыслями, потому что рты их постоянно были заняты таблетками, да и обмениваться, в сущности, было нечем.
      Доминирующую роль играл теперь желудок, где переваривались ахпириновые пилюли.
      Далее, судя по всему, должно было произойти полное вырождение некогда разумных существ.
      Но этого не случилось по одной простой причине, которую следовало бы предвидеть заранее. Деградировавших сигмиан спасла от необратимого вырождения сама деградация. И это не парадокс! Ведь только благодаря деградации они утратили секрет производства ахпирина. Но, правда, вместе с этим вообще забыли все, что знали и умели.
      Избавившись от ахпирина, одичавшие сигмиане стали через несколько столетий постепенно приходить в себя.
      Прошли века… И вот уже какой-то пещерный житель нацарапал камнем на закопченной стенке нечто похожее на охотника.
      И соседи по пещере восхищенно воскликнули «Ах!».
      А в другой пещере другой дикарь совершенно непонятным образом сам выдумал легенду о богатыре по имени Йй.
      И, прослушав ее, первые слушатели потрясение воскликнули «Ах!» и попросили исполнить легенду на «бис».
      А затем сигмиане научились делать оружие из бронзы. И почему-то им нравилось, если оно бывало украшено какими-нибудь завитушками. Бесполезными завитушками, от которых щит не становился прочней, а меч — острее.
      Да, жители Сигмы 3 медленно, но верно двигались по узкой тропинке прогресса…
      А тропинка становилась все шире, шире, превращаясь в широкую, уходящую вдаль дорогу…
      И когда-нибудь они снова научатся всему, что умели прежде. И откроют, что давным-давно на Сигме 3 существовала высокая цивилизация. И станут их ученые гадать, почему эта цивилизация исчезла, и выдвигать самые смелые и невероятные гипотезы.
      Одни будут говорить, что цивилизация погибла из-за космической катастрофы. Другие — что ее смыл всемирный потоп или стерли с лица планеты ледники.
      И никто не подумает, что эту цивилизацию, могучую и всесильную, погубили какие-то ахи.
      Я копаюсь в исторических документах и думаю: открыть мне этак лет через тысячу сигмианам всю правду или не стоит?
      Нет, пожалуй, стоит. Ведь все; может повториться снова. И нельзя быть уверенным, что деградация опять спасет их.

 
 
      С некоторых пор я полюбил это небольшое кафе. Может быть, потому, что музыкальный автомат грохотал здесь не так оглушительно, как везде. А может быть, мне просто не хотелось даже случайно встретиться с кем-нибудь из моих бывших приятелей. Да, здесь я мог не опасаться: в такие места мои прежние друзья никогда не заглядывали.
      Я приходил сюда каждый вечер и садился за угловой столик, откуда, слава богу, не виден был экран телевизора. Неторопливо потягивая виски, я думал о том, что денег у меня все меньше и пора бы что-нибудь предпринять.
      Я приходил сюда в мрачном настроении, не видя никакой возможности поправить свои дела. А уходил уверенный в себе, как бывало в самые лучшие времена, и окрыленный волнующим предчувствием того, что меня вот-вот осенит какая-то невероятная, спасительная идея.
      Переход из одного состояния в другое происходил не сразу и, поддаваясь регулировке, мог быть замедлен и ускорен по моему желанию. Да, я научился здорово управлять этим процессом с помощью виски. Черт возьми, как я люблю это божественное состояние вдохновенного подъема! Жаль только, что его нельзя зафиксировать и приходится создавать каждый вечер заново.
      Иногда, чтобы отвлечься от проклятых мыслей, я принимался разглядывать посетителей. Они приходили, быстро пропускали рюмку-другую и исчезали.
      Веселые или грустные… Удрученные или беззаботные… Я им всем завидовал, потому что они куда-то спешили, а мне, к сожалению, незачем было торопиться…
      Но были здесь и такие, как я, никуда не спешащие завсегдатаи. Я давно обратил внимание на одного опрятно одетого пожилого человека. Я приметил его, потому что он всегда был один. Он не читал газет, не интересовался телевизором и вообще никак не реагировал на то, что происходило вокруг него.
      Полузакрыв глаза, он о чем-то думал. И видимо, мысли его были не такие мрачные, как мои, потому что время от времени он улыбался так радостно, словно вспоминал что-то веселое и приятное. А иногда улыбка его становилась растерянной, и он так сокрушенно покачивал головой, будто жалел о каком-то своем поступке.
      Однажды мы с ним столкнулись в дверях. Он рассеянно взглянул на меня, извинился. Потом посмотрел внимательней, с каким-то удивлением. И с тех пор я нередко ловил на себе его взгляд и, даже отвернувшись, спиной чувствовал, что за мной наблюдают.
      Меня это раздражало. Я подумывал, не поискать ли другое кафе. А потом разозлился. Со мной это бывает.
      — Послушайте, — сказал я, неожиданно для себя самого подойдя к его столику, — я все время чувствую, что вы рассматриваете меня, и мне это не нравится!
      Вежливый господин покраснел и рассыпался в извинениях. Он извинялся минут пятнадцать. А затем стал уговаривать меня пересесть к нему или же, наоборот, разрешить ему перейти за мой столик, где он мне все объяснит.
      Я ответил, что согласен на любой вариант, если разговор будет недолгим. Тогда он начал благодарить меня и благодарил бы еще полчаса, если бы я не прервал его, попросив перейти к делу.
      — Я еще раз прошу прощения за то, что досаждал вам, — сказал он. — Но у меня такое чувство, будто я вас знаю, причем знаю хорошо. А в то же время мне незнакомо ваше лицо, хотя иногда мне начинает казаться, что мы уже когда-то встречались. Может быть, вы киноактер? Может быть, я вас видел в гриме и поэтому не могу сразу узнать?
      — Нет, я не киноактер. Но у меня отличная зрительная память, — сказал я. — Поверьте, мы никогда не встречались.
      — Странно. Вы говорите, что мы не встречались. Но даже то, как вы произнесли эти слова, мне тоже знакомо. Разве это не удивительно?
      Я пожал плечами.
      — Может быть, просто совпадение…
      — Извините, но это не так. И пока я не пойму, почему мне кажется, будто я вас знаю, я не смогу успокоиться.
      — Ну хорошо. Я живу в этом городе много лет. Вы в конце концов могли меня где-то видеть.
      — Да нет же! Поймите, у меня такое чувство, будто я знал вас хорошо, — он подчеркнул последнее слово, — Может быть, у нас было деловое знакомство?
      — Вряд ли, — усмехнулся я. — А чем вы занимаетесь?
      — О, чем я только не занимался! — с гордостью ответил он. — Но если вы не против, мы могли бы познакомиться. Меня зовут Рейдж Овер.
      — Очень приятно. Джеймс Нободи, — назвал я первое попавшееся имя.
      — Рад познакомиться, мистер Нободи. Нободи? Ваше имя мне незнакомо. Откуда же я вас знаю? — Он помолчал. — Если вы не возражаете, я хотел бы спросить: а чем вы занимаетесь?
      — Я астронавт, — быстро придумал я.
      — О! Но, поверите ли, я ни разу никуда не улетал с Земли. Так что на вашем корабле мы никак не могли встретиться. И давно вы летаете?
      — Всю жизнь.
      — Теперь все рвутся в космос. А зачем? Я уверен, что если как следует пораскинуть мозгами, то и на Земле можно кое-что сделать. Нужно только небольшое везение и деньги.
      — Довольно жесткие условия! — заметил я.
      — Не спорю. Но деньги у меня для начала были, много денег. Я получил их от своего отца. А он их заработал, изобретя одну забавную штучку. Аккумулятор настроения.
      — Аккумулятор настроения? — удивленно переспросил я.
      — Да, да. — Рейдж Овер, конечно, не понял причины моего удивления и подумал, что я просто никогда не слыхал о таких аккумуляторах. — Теперь, видите ли, ими не пользуются, — стал объяснять он, — а когда-то на них был большой спрос. Этот по современным понятиям громоздкий аппарат был величиною с авторучку и легко помещался в боковом кармане пиджака или в дамской сумочке. Если вы почему-либо бывали взвинчены, чересчур возбуждены или взбешены — одним словом, выходили из себя, — излишки психической энергии шли на подзарядку аккумулятора, и вы успокаивались. То же самое происходило, если вас переполняла радость, — аккумулятор забирал все излишки. Но зато когда вы падали духом и у вас понижался тонус, аккумулятор возвращал вам накопленную им энергию, и вы снова чувствовали себя бодрым и полным сил.
      — Страшно интересно, — сказал я, зная, что теперь во что бы то ни стало дослушаю до конца рассказ моего нового знакомого. — А что же произошло с этими аккумуляторами потом?
      — Да ничего. Отец заработал кучу денег. А затем появились стабилизаторы эмоций, и аккумуляторы настроения вышли из моды. Вскоре отец умер, и я стал думать, что мне делать.
      Я мог вложить деньги в какое-нибудь верное дело. Но это меня не интересовало. Видите ли, я по натуре предприниматель-первооткрыватель. Всю жизнь я занимался тем, что открывал новые сферы для предпринимательства. А потом появлялись более удачливые конкуренты, вытесняли меня, и я вынужден был опять искать и открывать…
      Я не жалуюсь. Но должен честно признаться, что умение открывать новые сферы во мне гораздо сильней умения извлекать из этого прибыль.
      Итак, я знал, что в наш век, когда предпринимательство проникло повсюду, осталась еще одна область, где есть шанс развернуться. Эта область — человеческий мозг. Вы, вероятно, слыхали, что, воздействуя на известные участки мозга, можно вызывать у человека определенные положительные эмоции: удовлетворение, радость, спокойствие, приятные вкусовые и обонятельные ощущения и так далее.
      И вот я создал фирму «Дженерал эмошн». По желанию заказчика мы могли вызвать у него любое приятное чувство. Мало этого. Наша фирма сама выдумывала для клиентов редчайшие, утонченнейшие, изысканнейшие ощущения. Наши клиенты могли испытать то, чего не испытывал ни один человек. И хотя это стоило дорого, очень дорого, от посетителей не было отбоя. Я уже собирался открыть филиалы фирмы в других городах и странах… И вдруг появились конкуренты… Видимо, они лучше меня разбирались в психологии. И они додумались до того, что мне, к сожалению, не могло прийти в голову.
      Как я уже сказал, в моей фирме клиенты могли испытывать только положительные эмоции. Конкуренты же, воздействуя на другие участки мозга, заставляли своих клиентов испытывать эмоции отрицательные: тоску, страх, ужас… Затем эти эмоции снимались, и подвергавшиеся испытаниям люди сразу чувствовали огромное облегчение и радость жизни. Вот это облегчение и было той положительной эмоцией, за которую посетители охотно платили деньги. Это может показаться странным. Но не забывайте, что мы имели дело с такими людьми, которые ищут острых ощущений. Наши клиенты все перепробовали — от вина до наркотиков, — и все им наскучило.
      Вот у вас не болят зубы… Вы счастливы от этого? Нет. Но вы испытаете блаженство, когда больной зуб перестанет болеть. Вы ходите в туфлях, которые не жмут… Чувствуете вы от этого радость? Нет. Но если вы хоть час походите в тесных туфлях, а потом снимете их, какое острое наслаждение вы почувствуете! Ничто не сравнимо с этим мгновением!
      Так вот положительные эмоции через отрицательные оказались действенней, чем просто положительные… И вход к конкурентам стоил гораздо дешевле, потому что им не требовалось такой сложной аппаратуры, какая была в моей фирме. Моя клиентура перешла к конкурентам. А я, потеряв значительную сумму, ликвидировал «Дженерал эмошн».
      Но к этому времени у меня в голове созрела новая великолепная идея. Идея настолько многообещающая и простая, что я удивлялся, как до нее не додумались прежде.
      Каждый хотя бы понаслышке знает, что существует вдохновение. Нам не известен его механизм. Мы знаем только, что озаренные вдохновением люди создавали бессмертные произведения, совершали гениальные открытия и в невероятно короткие сроки решали такие задачи, над которыми человечество билось столетиями.
      Мы еще не научились вызывать вдохновение по заказу. Но знаем, что довольно часто вдохновение испытывают в определенном состоянии, а именно — в состоянии влюбленности. Искусственно же создавать такое состояние вполне в наших силах.
      И я организовал новую фирму — «Вдохновение». Мне пришлось содержать огромный штат тайных агентов, работавших в разных лабораториях и научных учреждениях. Благодаря этим агентам я получал данные, что в такой-то лаборатории такому-то ученому поручена какая-нибудь сложная работа. Узнав об этом, я совершенно конфиденциально встречался с шефом этого ученого и объяснял ему, что с помощью фирмы «Вдохновение» его ученый может закончить свою работу в десять раз быстрей, но, разумеется, время — деньги…