В.Л. БАХМЕТЬЕВ
      МИХЕЙ КУЗЬМИЧ НА КУРОРТЕ
      (ШУТЕЙНЫЙ РАССКАЗ)
      Председатель завкома собрал рабочих мельницы. Было их с полсотни. Народ все обстоятельный, хозяйственный. У каждого - одна нога на мельнице, другая - на пашне, и та, что в пашню упиралась, крепко держала человека у земли, у тайги, у всей тамошней глухомани.
      - Вы чего, граждане, - обратился к собравшимся председатель: - пришла из союза бумага... Читать, али словесно обсказать?.. Бумага длинная, до обеда хватит...
      - Словесно, чего там! - загудели голоса.
      Председатель заглянул для приличия в бумагу, крякнул и заговорил:
      - Дело, братцы, такое: требуют от нас человека на курорт... Сначала на комиссию к осмотру, а опосля - на самый курорт... Для бесплатного излечения... По все правилам процедур!..
      В толпе зашумели.
      - Еще чего выдумали?! Каки-таки куроры?! Рабочая пора на носу, а они...
      - Ша! - поднял председатель руку. - Запамятуйте: мы есть часть всей Есесер и отказываться не должны! Какие вы есть пролетарии, ежели будете ото всего пятиться в дезертиры?.. Обратите ваше внимание: полное иждивение при бесплатном машинном проезде... Но-о?
      В толпе молчали... Эх, не было печали, так черти накачали!.. Ни дня, ни часу покоя: то с Колчаком возись - повинность всякая, то на курорт высылай... Беда!
      Тут выступил в круг Микита, мукосей.
      - Вот чего, братцы! Давайте с полным нашим
      расположением Михей Кузьмича просить... Человек он старый, дряхлый!..
      - Правильно! - заорали в полсотни глоток.
      - Ему все одно, этакому-то: годом раньше, го
      дом позже...
      - Верно, чего там!..
      - Опять же - герой труда!..
      - И пашни под им нет... Вовсе слободный!..
      - Кузьмича, Кузьмича... Желаем!..
      Михей Кузьмич выступил вперед, потрогал седенькую бородку, снял картузишко и жалобно заговорил:
      - Ребятки, ослобоните! Всякому, вить, на этом свете пожить хочитца...
      - А ты не супротивься!- зашумели в толпе.- Для мира, для обчества старайся...
      - Имей, Кузьмич, в виду...-подхватил председатель:- ежели, упаси бог, неладное выйдет, так, вить, ужли мы звери? Старуху твою оберегем, но миру не пустим!..
      - Просим, просим!..
      Михей Кузьмич отер пот, горохом выступивший на лысине.
      - А далёчко ехать-то?..
      - Пошто далёчко?.. Единым духом домчат... Ты не стесняйся!..
      Долго умащивали Кузьмича. Под конец - согласился старый.
      -- Видно, на роду у меня так написано, - сказал он. - Китай бунтовал я из всей деревни ходил... И теперь, выходит, мне!..
      *
      В тот же день вечером Михея Кузьмича повезли в город, а город -за шестьдесят верст. Возвратился он на третьи сутки, к полудню, скорбным, но обреченно спокойным.
      - Ну, братцы! - об'явил он. -Ехать мне за тыщи аж верст, на самые кислые воды...
      - С богом, чего там! - дружно отозвались вокруг.- Ты... не робей... Вода-первый сорт!..
      Эх, кому-кому, а старухе Кузьмича досталось хлопот: сухарей мужу изготовила (одной водицей, да еще кислой не проживешь!), в церковь сбегала - молебствие заказала о здравии раба божия Михея путешествующего. И к ворожейке заглянула- не будет ли каких предвидений...
      Все бы это ничего, да перехватила старуху на улице покойного владельца мельницы вдова.
      - Слыхала, слыхала, Акулинушка!..- начала она. - Слыхала!..
      Да как накинется:
      - Сдурела ты, старая, в этакое приключение супруга пускаешь! Большевицкие все это выдумки, на погибель рабочую!..
      - Авось, господь спасет!.. - закрестилась Акулина. - Пущай едет...
      - А вот, погоди, погоди! - зашипела мельничиха:- узнаешь, чем он, курорт этот, пахнет... Мой-то, покойник, ездил!.. Бывало с собой - полтыщи, а назад - с одними шальварами... Послушай, не зря говорю: держи старика! Закрутит его на курорте мармудка какая-нибудь - потедова ты муженька свого и видела...
      Акулина усомнилась.
      - И-и, милая! Да кто же на ево, на лысого моего польстится-то? И с пороком он тоже... Порок у ево в городе определили...
      - Дура ты этакая! - вышла из себя мельничиха. - Мужик нынче вон в какой цене, а большевицкой девке дай-подай: хучь какой порок, лишь бы в штанах!..
      Прибежала домой Акулина сама не своя.
      - Не пущу, старый! Знаем теперь, куда твои глазыньки целят... У, бесстыжий!..
      Пришлось народу уговаривать бабку. На трех пудах пшеничной муки помирилась. От завкома с мельницы обещали на поддержание в холостом ее положении.
      *
      Провожали Михея Кузьмича всей мельницей. Председатель речь пустил с перечислением заслуг от'езжающего. Закончил он так:
      - Желаем тебе, Михей Кузьмич, дорогой ты наш гражданин, полного изничтожения всех твоих недугов и вообче... здоровья... Чтобы, значит, возвратился ты к нам навовсе беспрочным... по всем, значит, статьям, в полном пролетарском виде!.. А что касается решимости твоей, то все мы очень даже понимаем и сочувствуем... Да здравствует Советская власть, третий тернационал и дорогой наш ерой труда Михей Кузьмич Заволокин... ура!..
      Все обнажили головы, закричали "ура".
      Обнимая в последний раз старика, Акулина всхлипывала.
      - Клятву-то, клятву-то супружескую не переступай!..
      Наконец, покряхтывая и пошатываясь, Михей Кузьмич выбрался из толпы и полез в таратайку. Кони тронулись, люди замахали фуражками, опять закричали "ура", бабы повели Акулину прочь.
      *
      Много лет сиднем сидел Михей Кузьмич среди тайги при мельнице. Можно сказать, одичал даже. Но, видно, на то он и человеком был, чтобы с четверенек махом одним на две ноги стать по-людски.
      В вагоне моментально в курс мировой политики вошел, клял, на чем свет стоит, мировых разбойников и, вообще, выказывал необычайную храбрость. Но курорт все еще пугал его, от курорта нет-нет да и засосет у него под ложечкой. Впрочем, и с этим он справился: люди разговорили. В один голос все:
      - Атличное дело - курорт!.. Так что которые вовсе в лежачем положении находились, начали вертикалем ходить...
      А когда на одной из больших стоянок паренек бывалый все честь-по-чести раз'яснил, Михей Кузьмич окончательно повеселел.
      - Вон - гляди!.. - говорил паренек. - Видишь, у буфета гражданина пузатого? Воду он пьет, по прозванию Нарзан... Гражданин этот, не иначе как богатый, воду ту пьет и денежку за нее платит, а ты в ей, без всякой даже платы, купаться будешь...
      - Ды ну? - осклабился Кузьмич. - Ах, ты ястри-те! Купаться, говоришь?..
      - Обязательно! Нынче, что буржую - в нутро, пролетарию - за место бани! Потому времена теперь, дед, как по писанию: последний да будет первым. Ты весь свой организ промывать будешь, а "он" - обмывки твои пить... Понял?..
      *
      На шестые сутки вылез Михей Кузьмич из вагона в горах на курорте. Не успел он на асфальт ступить, подлетел к нему человек?..
      -- Вы - санаторный?..
      - А тебе что?..-скосил на него глаза Кузьмич и покрепче прихватил локтем гашник с зашитою пятеркою.
      А человек свое:
      - Если санаторный, провожу! Я-агент...
      "Провожай свою мать! - буркнул про себя Кузьмич- ангел какой нашелся"... И - в сторону, а человек за ним - боком, боком. Ну, просто, юла! Рассердился Кузьмич.
      - Отойдите, господин, честью прошу!..
      Отбежал тут человек, к другим кинулся, а Михей Кузьмич с мешком своим туда и сюда... Шут их знает, Где они тут - кислые воды?.. Толкнулся к носильщику.
      - А тебе, - говорит, -по всем видимостям, к Цустраху надо... Вон этот человек, видишь? Иди в полное его усмотрение!..
      Глянул Кузьмич, а то - все он же, человек тот юркенький. Поскреб Кузьмич бороденку, подошел, снял на всякий случай картуз: тоже, поди, комиссар какой.
      - Честь имею в полное ваше усмотрение!..
      - Санаторный?..
      - Вроде того...
      Подхватил агент мешок Кузьмича на плечо и ну шагать.
      - Следуйте за мною!..
      Кузьмич следует, а сам разговор ведет:
      - А я тебя, Чустрах Моисеич, за жулика принял... Вид у тебя такой... Ты уж не обессудь... Семейный будешь?..
      Тут народ всякий повалил, просто как в губернии. Поспешает Кузьмич за Цустрахом Моисеичем, а у самого опять сердце поджимается: "Сбежит, обязательно с сухарями сбежит!"
      Ну, ничего! Не сбежал. Подвел к белым хоромам, дверь распахнул.
      - Пожалуйте, - говорит, - честь и место!..
      - С полным нашим удовольствием! - сразу по веселел старик и ступил, все же озираючись, за порог.
      Приняли его, да еще как! И впрямь-по сенаторски... Только баб вокруг много и все - в белом, вроде как на упокойниках.
      *
      Отвели Михея Кузьмича в палату. В палате три коечки, а коечки такие, что хоть архиерея укладывай.
      - Ну-ну, это ничего! - одобрил Кузьмич, ощупывая одеяло и простыни. Даже очень прилично...
      Разослал поверх одеяла, чистоты ради, зипунишко свой, прилег и - к соседям с расспросами. Соседи ничего - свои, рабочие же люди, с обхождением. А тут - дзинь, дзинь: звонок!
      - На жратву, отец! - об'яснили ему.
      - А дают? -насторожился Кузьмич.
      - Дают помаленьку...
      Сел Михей Кузьмич за стол и рту своему не верил: совал, совал добра всякого, а бабочки в белом - подносят и подносят.
      Оправил Кузьмич бороду, отрыгнул троекратно и думает: "Этак кормить будут, сухарей мне нипочем не надо... Ну, да поглядим: може, по первоначалу ублажают, стервы"...
      Покрестился мысленно в угол и-к двери, а тут- опять бабочка, сестрица.
      - Пожалуйте на осмотр!..
      - Это еще чего?..
      Насупился Кузьмич:
      - Хоть, - говорит, - и накормили вы человека как следует, в чем я много вами доволен, а посмехаться над стариком тебе, козе, не гоже!..
      Сестра свое:
      - Нельзя без этого, всех осматривают!
      - А чего меня осматривать? - крякнул Кузьмич.- Все при мне, что полагается... - Однако, пошел.
      Навстречу от стола женщина с трубочкой, в том же упокойном наряде - в халате белом.
      "В моих летах дамочка-ничего!" - успокоил себя Кузьмич и протянул ковшиком руку.
      - Очень даже отлично кормите, благодарствую!..
      Она улыбнулась, говорит:
      - Я - доктор, ординатор здешний... Раздевайтесь, ослушаем вас!
      - Что ж, можно! - согласился Кузьмич.- Только упреждаю: деколон во мне гнилой, потный...
      - Ничего, ничего... Раздевайтесь!..
      А сама в бумаги уклюнулась.
      - Ваша фамилия, профессия?.. Да вы зачем же совсем? Не надо...
      Выругался мысленно Кузьмич: то раздевайся, то не надо, и натянул снова штаны.
      - Ну-те-ка, дышите... Глубже, глубже... Теперь лягте... сюда... вот...
      Ложится Кузьмич на одр, а сам из-под косматой брови глазом косит и в голове неладное: "стара, стара, а туда же себе!"
      Докторица постучала ему в грудь, поцарапала кожу, да как хватит пальцем по пятке.
      - Ух, ядри твою корень! - вскочил Кузьмич. - Да ты, барыня, в уме?
      - Что такое? - затревожилась докторица.
      - А то! Не щикочи... Ни к чему это вовсе!.. Сыздетства не балованы...
      - Ах, какой вы, право...
      Успокоила его докторица (это, говорит, для определения ваших нервов), опять уложила, опять стукать принялась то в грудь, то по животу, и вроде как не живот ей человечий, а - барабан.
      - А, ну-ка, закройте глаза... так!.. А подымите-ка эту руку... Так!.. А ну, попадите пальцем в нос... Вот этак... Да вы - сразу, сразу!..
      Кузьмич крякнул, с силою отстранил от себя докторицу, встал и молча, посапывая, стал надевать рубаху.
      - Стойте, куда же вы? - заволновалась докторица.
      - Будя!-отмахнулся Кузьмич.-Хватит с нас!..
      Докторица и сердится и улыбается.
      - Ну ладно, - говорит. - Будет, так будет!.. Вот вам книжечка процедурная, сестра все об'яснит...
      Вышел Михей Кузьмич за дверь, а больные - к нему.
      - Ну, что, дедка, как?..
      - А что? - сплюнул Кузьмич. - Не то лечит, старая, не то играется...
      - В чем дело, чем недоволен? Расспросили все по порядку, стали об'яснять. Отлегло маленько у Кузьмича от сердца.
      - Дык, значит, со всеми она так? И насчет щикотки, и за нос?..
      - Со всеми, дедка, со всеми... По медицине требуется, по науке!..
      - Ну, ежели по науке, - статья иная! Известно, мы люди темные, несвычные... Есть, скажем, нос, а что к чему - неизвестно...
      Огляделся, попривык Михей Кузьмич на курорте, со всеми перезнакомился. Главврач санатории за ручку с ним, о здоровье справляется, кастелянша одежу-обужу выдала, няни о старухе, о родных его местах расспрашивают... Все честь-честью, вежливенько, смирненько, без обиды, а на другой день по приезде - та же сытая кормежка. "Вот-те и сухари!- думает Кузьмич и над старухой своей, что наготовила ему сухого хлеба, посмеивается: - известно, где ей, необразованной".
      Книжечку процедурную бережно на груди носил, над поясом.
      - Ну-ка, дед, давай читаем, чего там у тебя! Сосед по койке - очень острый в грамоте, а из себя пшибжик, из мелкопоместного класса.
      - А-а... Меокордит, расширение, недостаток двустворчатого клапана... Да у тебя, дед, как у заправского генерала!..
      - А что ж нам! - хорохорится Кузьмич. - Мы по сенаторски... Даром, что звезд нет!..
      - Да ты, дед, не шути! - пшибжик говорит: - Дело твое пиковое!..
      - Эка! До самой смерти жить будем...
      - Так-то Он так, а вот у тебя двустворчатого клапана не достает... Понимаешь ты это?
      - Не достает, так и не надо!.. Где же его взять?..
      За обедом, похихикивая, рассказывал Кузьмич своей соседке, ткачихе:
      - У меня, мать твоя, похлеще твово будет! Перво-на-перво, сердце с корды соскакивает... Опять же - в растяжении... Во! - развел он руками.Окрамя того, двухстворчатого кляпа в ем не хватат...
      - Клапана, отец!..
      - Ну, кляпана... Это все едино!
      - Лечиться тебе надо! - вздыхает соседка. - Серьезная болезнь...
      - Чего там! Для нас, трудового, это все - тьфу, боле никаких! Мы и с одностворчатым проживем... Не Штемберлены какие-нибудь... Пускай буржуи двухстворчатыми ходють, а мы и с одним хороши... Очень даже просто!..
      Совсем веселый Михей Кузьмич сделался.
      Сестра-хозяйка блюдо подаст, а он не просто примет, а еще бородой тряхнет, да словечко бросит:
      - Благодарим! С нашим пролетарским удовольствием.
      Ел он обстоятельно, все до капельки, только сладкое ему не нравилось.
      - Ты мне, сестрица, заместо фентиклюшки этой щиц подавай две плепорции...
      И жаркого не всегда хватало Кузьмичу. Он просил:
      - Сестрица!, накинь-ка...
      И пояснял в самооправдание:
      - При одностворчатом нашем положении еда нам во как пользительна!..
      *
      - Завтра вам ванна нарзановая... В шесть двадцать утра!..-сказала с вечера Михею Кузьмичу сестра. - Глядите, не проспите!..
      - Что ж я - спать сюда прислан?..
      Чуть свет вскочил Михей Кузьмич, оделся, прихватил с собою все, что полагается, и полотенце также (простыню, что выдали ему, пожалел: больно чиста, хоть на стол в пасху стели!).
      У кабинки - ванщица, из себя востроглазая, быстрая, белым передником виль, виль.
      "Тьфу, ты, пропасть какая! И тут - бабы"...
      Однако, стерпел, даже о жалованьи спросил:
      - По какому разряду состоите, дамочка?..
      Ванщица не в духе была, на вопрос - вопросом:
      - Цельную вам?
      Кузьмич тоже прихмурился.
      - А то как? намо, не половинку!
      - А градусов сколько?
      - То-ись, как это?
      - Теплоты какой?
      - А сыпь погорячей! Мы это любим...
      Барышня выхватила из его рук книжку, заглянула, фыркнула.
      - Что ж это вы городите? Четверть вам... нарзана...
      - Четверть? Ну, ин, давай четверть... Тебе видней при своем деле...
      Когда ванна была готова и Кузьмич уже разоблачился, вдруг вспомнил... Ах, ты, нелегкая! Просунул голову в коридор:
      - Дамочка! А нет ли у вас тут мочалишки... Мне хучь бы старенькую!..
      Ванщица опять фыркнула:
      - У нас, дед, не баня!..
      "Ну, это уж как ты хочешь... - думал про себя Кузьмич, залезая в ванну. - Баня ли, нет ли, а без мыла нам нельзя... Вовсе с вами окоростишь тут!" И принялся, пофыркивая, намыливать голову.
      "Эх, знатно бы теперь спину потереть!"
      Ванной Михей Кузьмич остался недоволен: не горяча и без мочалки. А тут еще - пришел в зал отдыха, улегся и только-только всхрапнуть собрался, барыня какая-то явилась: "очистите, говорит, место". Хотел было Кузьмич барыне той настоящее слово сказать, да махнул рукою - не стоит путаться. Зато у себя в палате до обеда спал.
      Вечером прогуливался по парку, слушал музыку. Музыка, по правде сказать, плевая, ни одной гармоньи. А народу кругом - не перечесть!
      Попался человек-земляк, из одной губернии. Тоже - в санатории, только в другой. Разговорились о том, о сем.
      - У тебя что?
      - А сердце же, земляк, расширение!
      - У меня, браток, то же...
      Из соседней санатории похваляется:
      - У нас, - говорит, - со всех концов лечат... Ты вот, на одном этом нарзане сидишь, а меня, к примеру, и гидропатом и лектричеством жучат... Вот как!...
      - Те-те-те...- протянул Кузьмич. - Ну, у нас - поскупей!..
      - А чего там поскупей! Сам ты, земляк, разиня... Докторов подхлестывать надо... Так и так, мол, давай!.. Перво-на-перво, душу проси-Шарко!..
      - Чавой-то?-переспросил проворно Кузьмич.
      - А струмент такой есть - из кишки водой по всему телу шаркают... Шарко, понимаешь? Дюже при ревматизме помогает... Опять же у кого кровь дурная!
      - Ишь ты!-прихмурился Кузьмич.-У нас это дело притаили... Спасибо, сват, что упредил!..
      На утро Кузьмич по горячим следам к докторице.
      - Пропиши ты мне, милостивица, плепорцию душа, шаркот, что ли, по вашему...
      Улыбнулась докторица.
      - Что ж, можно! Отведай...
      Прописала.
      Отыскал Кузьмич гидропат, разделся, вошел.
      "Фу, ты, мать честная, опять бабы!.. Ну порядки!.."
      Делать нечего. Прихватил стыдное место рукою и ждет, что будет. Глядь-поглядь, берет кишку... баба!
      - Отвернись, бесстыжая!-крикнул Кузьмич и подставил спину.
      А она хоть бы что: знай себе из кишки зажаривает, да еще командует:
      - Грудь... Спину... Боком!..
      "Ну, нет!.. - думает Кузьмич, одеваясь. - Что-что, а это нам ни к чему... И земляк тоже хорош- бабьей кишкой угощает!.."
      И больше в гидропатию- ни ногой! А жалко...
      "Что бы такое взамен испросить?"
      Стал у больных допытываться.
      - Те-те-те... Електрофикация! Это - по нас...
      И опять - к докторице.
      - Ты уже не обижайся! - начал он. - Шаркот мы отменили... ни к чему! Пропиши ты, будь матерью, Стасов мне душ...
      - Статический? - откликнулась докторица.- Да вам зачем же? Это, ведь, при известной болезни можно...
      - Эх-хо! - вздохнул Кузьмич. - А почему ты, мать, знаешь, состоит во мне известная болезнь эта, али нет... Да и то сказать: севодни ее нету, а там, глядь-поглядь, она и об'явится... Ты уж не жадуй - пропиши!..
      Экий ты, - говорит докторица, - настойчивый!.. Ну, хорошо... На голову жалуетесь?..
      - Голова? А что ей? Об камень не расшибешь!.. Ране точно-что болела... Так то в старом еще прижиме когда, при монополии!..
      - Ну, вот, видите... А сон, как у вас... спите хорошо?..
      - Да как сказать... - зачесался Кузьмич. - Дома спал за троих, а у вас - худовато! Ну, известно, дома-то при труде... За день намотаешься, придешь домой, под бок к старухе завалишься и - никаких!.. А тут худовато... Это точно-что...
      - Ну, ладно, пропишу! -согласилась докторица. - Только больше ничего уже не просите...
      - И-и, что ты, мать, нешто мы не понимаем? Да я теперь к тебе - ни ногой!..
      Однако, слова своего Михей Кузьмич не сдержал.
      Стаса душ ему приглянулся. Штука аккуратная: сидишь себе спокойненько, ветерок по лысине гуляет и, вроде как, в пояснице легче.
      - Насморком страдали мы... - рассказывал он потом больным. - Так, вить, что ж вы думали? С трех разов в носу прочистило... ей-ей!..
      Все бы хорошо, да новая затея умучила Кузьмича. Сказано в писании: нет предела человеческой зависти!
      *
      Сидел раз Михей Кузьмич во дворе санатории с молодым пареньком из слесарей. А дело было вечернее. Вечера в тутошних местах удивительные, особливо, когда луна. По деревьям ртуть струится, а воздух... ну, прямо, мед липовый!
      - Спать бы пора, да жалко!.. - зевнул Кузьмич.
      - А чего жалко-то, дед?
      - А вот, погоди, состаришься - узнаешь... Тут у те - каждый час жизни на счету, а он сон-то, ведмедем наваливается...
      - А ты... не спи!..
      - Дык как же не спать, ежели от природы
      положено... Идем, паренек, идем в палатки!..
      - Ну, нет... Мне рано, дед... Я еще процедуриться пойду, на лунные ванны!..
      - Чавой-то? - навострил Кузьмич ухо.
      - Лунные, мол, ванны примать побегу... Здорово, дед, кровь полируют!..
      И с хохотом убежал слесарек.
      А Михей Кузьмич затуманился.
      "Опять, сукины сыны, притаили... Ну, и скупеньки же! И чего, скажем, она, докторица эта, казенных денег жалеет?
      Долго ворочался Кузьмич в постели.
      "Пареньку прописала, а мне - ни гу-гу! А еще намеднись говорила, как честная, "Мы, - говорит, - с вами, Михей Кузьмич, все лечения превзошли!" Вот-те и превзошли... Нет, видно, не всех еще переделала Советская власть... Ох, не всех еще! Дохторов этих ломать да ломать надобно... А-а! Молодому прописала, старому не надобно... А чего ему, молодому-то, полировать, у его и так кровь-то полированная!.."
      Весь следующий день беспокоился Михей Кузьмич. К беседам прислушивался - не заговорят ли о лунницах?.. Нет, все - как в рот воды набрали... Известно, которому и прописано, так он затаит... Дорогие они, надо быть, ванны эти, лунницы то-ись... Ох-ох, на все-то протекция!..
      По двору, по саду бродил, в людей вглядывался, а люди как-будто те и не те: вроде как обходят старика, сторонятся.
      - Эх, человеки! Все бы себе, все бы себе...
      Перехватил паренька, слесарька того самого.
      - Опять... на лунницы?..
      - Что ты, дед?.. Каждый-то день трудно!.. А сам бежать.
      - Погодь-ка!
      Где там - удержишь его!
      Поднялся Кузьмич к себе в палату, лег, а лунницы из головы не выходят. И докторицу просить неловко - обещал больше не надоедать... И без лунниц уезжать неловко, даже совестно вовсе... Может, в них-то вся сила и есть!.. Опять же - с какими глазами домой явишься?.. Народ нынче пошел дошлый... Спросит иной: "Был на курорте?"- Был! "В нарзане купался?" - Ого-го! "Стасов душ принимал?" - Еще как! "Шарков душ отведал?"- Есть маленько! "А лунные ванны превзошел?" Тут-то вот и тпру!.. Эх, скажут, посылай тебя, дурака, на курорты!..
      И не выдержал Михей Кузьмич, опять к докторице пошел: будь, что будет, а положенного упускать не годится.
      - Последняя моя старикова к тебе просьба... Кровь ты мою знаешь... Без полировки - вовсе никуда! Иной раз, аж занемеет все... Ни рукой, ни ногой не пошевельнуть! Пропиши ты мне, за ради христа, последний раз прошу... Старуха у меня - знаешь какая: запилит! "А что - спросит,-полировку в кровях прошел?" - Нет!.. "Ну,
      скажет, на кой ты ляд мне сдался такой!" И пойдет, и пойдет... Пропиши, будь милостива...
      - Да об чем просишь-то? - затревожилась докторица. - Чего еще?
      - Сама знаешь -- чего... Нешто ты кровь мою не видишь?.. Коль уж молодым прописываешь, ужли старику откажешь? Об лунных ваннах прошу.
      - Чего-о? - вытаращила докторица глаза.- Лунных ванн тебе?
      - Лунницы, то-ись...- смешался Кузьмич.- Которые... этого... для крови которые...
      А докторица как прыснет, да как закатится. На стол грудью придала, отдышаться не может.
      - Ну, старик! Да ты знаешь, что такое - ванны эти? - Да кто ж тебя надоумил-то?..
      А сама заливается. Кузьмич совсем обиделся.
      - А ты, мать, вот чего... Жалко - не надо, а надсмехаться над старым тоже не годится!..
      И ушел. Дней пять хмурый ходил. Никому ни слова.
      "Ладно, - думает, - обойдемся... А к себе прибуду, обязательно жалобу составим: самую главную процедуру и - под сукно!.. Нет, шалишь! Это дело так не оставим... К самому Калинину оборотимся- ей-ей. И в суюз тоже... Пускай знают, на чем денежки-то суюзные пригорают..."
      Впрочем, к концу лечения Михей Кузьмич успокоился. Опять веселым стал. А как уезжал, докторицу свою поклоном отблагодарил, а главврачу мешок сухарей преподнес (все одно, бросать...).
      - Это тебе за лучшее к нам обхождение!..
      Главврач долго ломался - не хотел принять, а когда Кузьмич попрекнул его (али, дескать, серым нашим подарком гнушаетесь?) - принял.
      Увязывая пожитки, загляделся Кузьмич на казенный халат - атличный халат, - прихватить разве на память? - Однако, постеснялся.
      *
      А через сколько-то дней жив-невредим сидел Михей Кузьмич на родине во дворе мельницы, на обрубке и рассказывал чудеса о кислых водах.
      - Только это я, братцы мои, из вагону вылез, глядь - поглядь, сам Цустрах Моисеич бежит... Агент, то-ись... Из себя - беспокойный: вроде как мешком из угла попуганный, а - в чине. "Пожалуйте, говорит, давно вас ожидаючи... Хорошо ли доехали?" И сичас - ахтомобиль под меня. "Хотите, говорит, - на ахтомобили предоставим, хотите... так! Отправились мы - так, без головокружения чтобы... Гляжу - хоромы! Мельница эта наша, скажем... ну, так - тьфу наша мельница!.. Астибюль - во-о! Порожки - во-о!.. А сустречу - дамочки... Дамочки там - скрозь, куда не повернись!.. То-ись, ни в каких там, скажем, смыслах, а для обслужения... кому что надо!.. Вот, ладно... Отдохнул это я с дороги и айда - в кислые воды... А вода эта, ребятушки, прямо шинпанское!.. Зайдешь это в кибитку, сядешь в корыто, а она, шельма, во все отверстия так и бьет!.. Буржуй по пятаку за стакан платит, а мы в ей, прости господи, на манер свинушек хлестались... А кормили нас... и-и-и, батюшки мои! Аж до запору... Ну, а запоры там тоже не страшны - на то тоже вода имеется... Как, бишь, ее? Штурмовая, что ли? Из военных какая-то... На ночь выпьешь, а к утру - пожалуйте!.. И опять за стол... А лечили как,-и-и-и, не приведи господь! Одних дохторов - не перечесть... Набольший - главврач, а при нем -- ординарцы, да прохвесторов сколько-то... Это заместо хвельшеров, ежели по-нашему... А дальше сестры идут, няньки, захвозы, костелянки, банщицы... Прямо сказать, чортова их дюжина!.. Ну, эт-то ле-че-ни-е! Мертвого подымут... Ванна за ванной-в разных градусах... Потом из кишки поливают, - Шарков душ называется... Потом электричество в мозги пущают,- Стасов душ прозывается... А то еще инголяция есть - супротив наростов всяких и при мозолях тоже... Тут уж, братики мои, по-настоящему над человеком стараются... Запрут это тебя, милого дружка, в ароматную комнату, а ты и сиди тут, да чех из всех концов пущай... А то еще - для барынь больше - в мокрые простыни укутывают: спеленают тебя, в чем мать родила, с ручками, с ножками, на манер дитю малого, а ты и лежи час - другой... хоть маму зови!.. А то еще гальванизация есть, четырехкамсрная... Тут тебя гонять примутся из камеры в камеру, по всем четырем, пока пот не прошибет... Ну, этих штук меня бог миловал!.. А все прочее имел... Ни в чем отказу не видел! Аж даже лунные ванны превзошел... ей-ей! Вострономы над ванными этими сколько лет сидели, выдумывали! Ну, двистителыю, выдумали! Это, скажу я вам, ва-а-анны! Каждая по пять рублсв Есесер обходится, нам же - на, получи, без единой копеечки, сколько твоя душа примат!..
      И добавлял, передохнув:
      - Эх, на следующий год, товарищи, ежели опять человека требовать будут, катану... обязательно катану!.. Я теперь, можно сказать, за всех вас постоять готов. Сидите себе по избам, хозяйствуйте, в полном вашем спокойствии, а мне, старому, все одно... Ехать, так ехать! Хучь на кислые, хучь на серные, хучь даже к самому Черному морю... Можно, голубчики, можно!..