7. Куда ведут нити

Сайрус сделал движение головой, словно хотел сунуть ее в сейф и сам себя гильотинировать дверцей.

— Н-да, — сказал Гард. — Забавная ситуация. Самоубегающие куклы! Сказки Ганса Христиана Андерсена! У вас здесь что, сейф или проходной двор, господин Сайрус?

— Клянусь. — Владелец игротеки молитвенно поднял вспотевшие ладони.

— Кого вы подозреваете?

В том положении, в каком очутился Тур Сайрус, этот вопрос был острее бритвы. Инстинкт самосохранения требовал немедленной выдачи фамилий, лишь бы подозрение перешло на кого-нибудь другого. Но Сайрус, вероятно, был психологом. Он понимал, что для спасения ему нужно оболгать человека, в чьей честности еще минуту назад он не сомневался, а это произведет на комиссара неприятное впечатление. Как быть? Что делать?

Полуприкрыв глаза, Гард внимательно следил за колебаниями Тура Сайруса. Он был свидетелем множества подобных сцен, и всякий раз характер человека обнажался перед ним с предельной ясностью.

— Никого, — упавшим голосом произнес Сайрус. — Никого не подозреваю, господин комиссар! Но лично я не виноват!

Да, Сайрус был хорошим психологом.

— Ну что ж, — смягчился Гард. — Это мы выясним. Теперь запомните простую вещь. Я могу допустить, что в пропаже куклы вы не виноваты. Это мои личные эмоции, которые для следствия значат меньше, чем нуль. Улавливаете? Вас может спасти только поимка настоящего преступника. Если он будет пойман… — Гард сделал многозначительную паузу и выразительно посмотрел на владельца игротеки. — Тогда я постараюсь замять дело с наркотиками.

— О! — вырвалось у Тура Сайруса.

— Но если он ускользнет от нас… Вы понимаете, что нам хватит одних наркотиков?

— О! — вновь воскликнул Тур Сайрус.

Гард чувствовал: с этим человеком все равно придется заключить сделку. Велик ли грех, если во имя раскрытия большого зла будет прощено зло меньшее?

— Многого я от вас не потребую, — продолжал комиссар. — Во-первых, гробовое молчание. Полное и абсолютное! Во-вторых, сегодня же затейте какой-нибудь незначительный ремонт в игротеке. Рабочих я пришлю сам. В-третьих, у вас в хранилище, как мне кажется, не совсем в порядке электропроводка. Через час сюда явится электрик и приведет ее в порядок. Повторяю: если кукла, вернувшись в сейф, как положено в нормальных сказках, расскажет нам, где и с кем она была, вы можете спать спокойно. Если же кукла не «расскажет» да еще по вашей вине…

В глазах у Сайруса была тоска.

— Запомните, — сказал Гард, — на случай, если нас кто-нибудь видел в вашем обществе, мы из фирмы «Чиню все, кроме препятствий». Приходили договариваться по поводу ремонта. И последнее: выдайте моему помощнику инспектору Таратуре наркотики и собственноручно напишите признание. Аминь!

Менее чем через час в игротеку явился вызванный Гардом «электрик».

Западни бывают разные. Любознательный человек без труда найдет в охотоведческой литературе подробное описание капканов на лисиц, волков, гималайских медведей и диких крыс. Напрасно он станет, однако, спрашивать, где бы ему прочитать об устройстве капканов на людей. Он не будет правильно понят библиотекарем, не говоря уже о том, что таких книг в каталогах просто нет.

Из этого, понятно, не следует, что подобной литературы не существует в природе. Она есть! И занимает не одну полку! Только простой смертный никогда не получит к ней доступа. Это к лучшему: чтение «капканной» литературы может надолго испортить аппетит, а, как говорил покойный Альфред-дав-Купер, «аппетит — лучший барометр человеческой совести». Зачем искушать совесть? С этой точки зрения люди полицейских профессий достойны сочувствия: им приходится не только изучать устройство капканов на людей, но даже ставить их по долгу службы.

Гард, естественно, был в числе просвещенных.

По его распоряжению «электрик» поставил ловушку, представляющую собой миниатюрную телекамеру, которая посредством фотоэлемента была сблокирована с дверцей сейфа. Лампу инфраподсветки «электрик» установил на тот случай, если куклу будут возвращать в темноте. Кроме того, он вмонтировал сигнальный передатчик, приемное устройство которого осталось в комнатке дежурного 4-го полицейского участка, подчиненного Гарду. За какие-нибудь двадцать минут все эти несложные приборы были запрятаны так ловко, что их незаметности мог позавидовать клоп.

Отныне комиссар имел право не волноваться. У простодушного зверя еще есть шансы избегнуть западни — у человека их гораздо меньше. Если кто-нибудь откроет сейф, ловушка захлопнется!

Гарда волновало другое: зачем преступникам понадобились детские волосы? Теперь уже не оставалось сомнения в том, что они выкрадывали кукол именно из-за волос, — в противном случае они ограничивались бы целлофановыми пакетиками, в которых были не только адреса и фамилии детей, но даже их фотографии. Фас и профиль! Чего ж еще? «В средние века, — думал Гард, — такое похищение имело смысл: по волосам не то гадали, не то накликали беду на недруга. Но в двадцатом-то веке!»

Покидая игротеку «Крути, малыш!». Гард сел в машину, но вместо того, чтобы включить зажигание и срочно лететь к себе в отдел, зачем-то вынул расческу и причесался. На зубчиках гребня осталось несколько волосков. Три из них были совсем седые. С минуту он тупо их разглядывал. Потом вздохнул. Господи, что может быть безобидней остриженных волос!

«Если в наши дни, — подумал Гард, — случается нечто граничащее с колдовством, то консультироваться следует уж никак не со священником».

И он поехал в сторону, прямо противоположную той, в которую должен был ехать.

Личная лаборатория профессора Чойза, оборудованная в принадлежащем ему коттедже, выдавала себя обилием труб и запахами, которые они распространяли. Когда комиссар полиции подъехал к коттеджу Чойза, в воздухе веяло какой-то сладковатой дрянью.

Никого не встретив. Гард поднялся по лестнице на второй этаж, прочел на двери лаборатории: «ПОСТОРОННИМ МЫСЛЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» — прикинул, несет ли он с собой посторонние мысли, и, решив, что да, несет, постучался.

Ответом было ворчание, которое при некоторой фантазии можно было истолковать в благоприятном смысле. Гард так и сделал.

Окна затенялись густыми липами. На столах скупо мерцало лабораторное стекло. Синеватый факел горелки освещал большеголового лысого человека примерно шестидесяти лет в прожженном халате, который, наклонившись над клокочущим стаканом, водил в нем стеклянной палочкой.

— Не помешал? — осведомился Гард.

Чойз обернулся, шагнул к комиссару и пожал ему руку с силой, неожиданной для старика:

— Помешать вы мне, конечно, помешали, но сегодня особенный день. Садитесь!

Подтолкнув Гарда к высокому табурету, на каком сидят только химики или заядлые выпивохи в баре, Чойз с треском распахнул стенной шкаф, и комиссар полиции не успел опомниться, как у него в руках очутилась пробирка со странной бурой жидкостью.

— Синтез удался только вчера, и я чертовски рад живому человеку! — воскликнул Чойз. — Вам не кажется, Гард, что мы — последнее поколение, знающее вкус чистого воздуха? Хотя вряд ли вы над этим задумывались. Мы изменяем все — химию воды, воздуха, почвы, пищи — и хотим, чтобы эти глобальные изменения внешней среды не коснулись нас? Странный оптимизм!.. Если старик Дарвин прав…

«О Господи, — мысленно взмолился Гард, — зачем я все это слушаю?»

— Безумно интересно, профессор! — сказал он. — Однако я пришел к вам по другому поводу. Некоторым детям сегодня…

— Совершенно верно! — отрубил Чойз. — Дети наиболее восприимчивы к загрязнению воздуха. За последнюю четверть века число эмбриональных уродств возросло впятеро! Да, да! И об этом наша купленная наука молчит! Так будет продолжаться до тех пор, пока мы, ученые, не осознаем свой долг и свою силу и не последуем примеру революционеров, которые, черт возьми, умеют драться за свои права!

— Ничего не слышу! — воскликнул Гард, зажимая уши.

— Извините, — буркнул Чойз. — Совершенно забыл, что вы комиссар полиции… Так вот, дорогой мой Гард, с некоторых пор я решил быть слугой лишь той научной проблемы, разрешение которой даже в наших идиотских условиях не может принести людям вреда. И вчера я достиг кое-чего! — Чойз гордым победителем прошелся по комнате. — Адсорбент! — И он ткнул пальцем в пробирку. — Адсорбент, дорогой мой Гард! Будучи переведенным в газообразное состояние, он моментально и полностью очищает воздух от инородных газов. И стоит он леммы! Пусть промышленники попробуют теперь сослаться на дороговизну поглотительных устройств, пусть только попробуют!

— Скажите, профессор, — воспользовавшись паузой, спросил Гард, — а этот ваш адсор…

— … бент! — помог Чойз.

— Он может очистить воздух от ОВ? Отравляющих веществ? От иприта, люизита, метана?

— Полагаю, что… — Чойз задумался на секунду, что-то прикидывая или подсчитывая. — Да! Конечно же да! В его составе имеются…

— А вы уверены, — перебил Гард, — что адсорбентом не заинтересуются военные? Генерал Дорон, например? И не засекретят его в своих целях? И не наложат на ваше изобретение лапу?

— Дорон?! Этот гангстер и преступник?! — Чойз даже позеленел от злости. — Вы серьезно говорите. Гард? О, подлый мир, в котором даже детская соска может считаться стратегическим сырьем!

— Кстати, о гангстерах, — поспешил вставить Гард. — Как вы считаете, профессор, должны ли гангстеры красть волосы детей прежде, чем похитить самого ребенка?

— Что? — не понял Чойз.

Торопясь, чтобы его не перебили. Гард выложил профессору все. По мере рассказа удивление сменилось у Чойза недоумением, затем отвращением, а когда Гард кончил, лицо Чойза выражало негодование и даже брезгливость.

— Не хочу слышать о всех этих гадостях, — сказал он резко. — На чем мы остановились? Ах да, Дорон! Вы серьезно полагаете…

— Мне нужна ваша помощь, профессор, — жестко перебил Гард.

— В каком смысле?

— Помогите мне понять причинную связь между кражей детей и предварительной кражей их волос.

— А я-то здесь при чем? — воскликнул Чойз. — Гангстеры были, есть и будут, даже если я перейду к вам в штат. А разбираться в логике их поступков — дело криминалистов, а не химиков. Кроме того, у меня нет ни капли времени.

— Отлично! В таком случае я тоже умою руки! — неожиданно сказал Гард. — Ведь все равно ничего не изменишь, так? Даже сто моих советов не спасут ваш адсорбент от Дорона.

Чойз задумчиво поскреб бороду.

— М-да, — сказал он. — А что бы вы могли посоветовать, Гард?

— Слушайте, Чойз, — тихо сказал комиссар. — Два часа назад мне пришлось заключить отвратительную сделку с одним преподлым человеком, чтобы спасти еще живого, надеюсь, ребенка и выяснить судьбу ста сорока девяти других детей. Неужели и вы потребуете у меня плату за помощь, которую можете мне оказать, и будете насиловать меня, требуя советов? Я прекрасно понял значение вашего открытия. Но в своей увлеченности мы все немного эгоисты. Не будем подписывать контракт, ладно? Богу — Богово, а кесарю — кесарево.

— Что вы хотите. Гард?

— Ответьте на один вопрос: что можно определить по волосам?

Чойз обиженно вскинул плечи и прошелся по комнате.

— Ерунда какая-то! — сказал он. — По волосам я могу определить, блондин человек или брюнет, шатен или рыжий. При чем тут химия? Хотя… — Он сделал еще с десяток мелких шажков. — У всех детей, говорите, первая группа крови? И отрицательный резус-фактор? Хм… Нелепо, конечно, но, быть может, ваших гангстеров интересует генетический код?

— Что?

— Код. Генетический код. Наследственные признаки.

— Но зачем?!

— Уж это ваше дело.

— Подождите… Но ведь волосы — это, так сказать, мертвая ткань!

— Кто вам сказал? Любые клетки тела обладают полным набором хромосом, в которых закодированы все наследственные качества организма. Начиная от цвета глаз и кончая предрасположенностью к сердечным заболеваниям. Любые клетки, дорогой комиссар полиции!

— Это точно?

Чойз возмущенно фыркнул.

— Нет, я не в этом смысле, — поправил себя Гард. — Это точно, что волосы похищаются для определения наследственности?

— Откуда я знаю? Спросите ваших гангстеров!

— Но проверить это можно?

— Пожалуй, да, — после некоторого размышления ответил Чойз. — Надо провести сравнительный генетический анализ волос похищенных и непохищенных детей.

— Волосы будут у вас через сорок минут!

— Это еще зачем?

— Для анализа.

— Что-о-о? Простите, Гард, но это уж слишком. Я не позволю запрячь себя в вашу телегу. Это, в конце концов, несправедливо! Когда гангстеры крадут одного младенца, в газетах поднимается визг и благородная полиция развивает бурную деятельность, как было с дочкой сенатора Доббса. А когда химические концерны медленно, но верно травят сотни тысяч детей, у них защитников не находится! Я вовсе не к тому. Гард, чтобы вы помогли мне, и тогда я помогу вам. Но кто-то же должен думать о тысячах, не размениваясь на единицы! У вас свое благородное дело, у меня свое.

«В чем-то он прав, — уныло подумал Гард. — Скверно».

— Что же мне делать?

— Обратитесь в медико-генетический институт, — сказал Чойз. — Они вам не откажут.

— Хорошо. — Гард встал. — Сколько надо провести анализов? И сколько они будут стоить?

— Минимум десять проб. Во что это обойдется? Тысяч в двадцать, я полагаю.

— Во сколько?!

— Двадцать тысяч кларков! Вы что, стали плохо слышать?

Увы, у Гарда был отличный слух… Двадцать тысяч кларков! Таких денег ему, конечно, не дадут. То есть дадут, если разрешит министр. Гард живо представил физиономию Воннела, слушающего доклад, и ему стало не по себе. Подобно многим чиновникам, Воннел презирал науку и не верил во всякие там гены. А уж гены в сочетании с рэкетирами (которых, как сообщила официальная пресса, в стране больше нет, и слухи о них распускаются оппозиционерами) да еще в сочетании с мистическими детскими волосами — это же анекдот! Гард и так не включал отчет о своей деятельности в ежедневную сводку на имя министра, не без основания полагая, что Воннел прихлопнет ее одним росчерком пера. А тут идти с докладом! Просить двадцать тысяч кларков!

— Чойз, — печально сказал Гард, — мне не дадут таких денег.

— Да? Вполне возможно.

— А без анализов я не могу поймать преступников.

— И это возможно, — сказал Чойз. — Кстати, как вы думаете, их много?

— Шайка.

— Десять человек? Двадцать? Сто? Поймаете одних — появятся другие: свято место пусто не бывает. Вы резальщик мозолей. Гард. Время от времени эта операция необходима, но мозоли-то остаются!

— Да пропадите вы пропадом! — закричал Гард, свирепея. — Если вас на моих глазах будет приканчивать бандит, я пальцем не пошевелю, потому что есть еще другие бандиты! Все, Чойз, договорились!

Старик определенно смутился.

— Зачем же так, право, — сказал он, — у нас теоретический спор…

— А детей похищают практически! И убивают тоже практически! Черт с вами! Я не намерен больше унижаться! Вы гуманист? Какой вы, к черту, гуманист, даже если вы и придумали свой адсорбент! Вы черствый и бездушный тип, которого я однажды по глупости выручил из беды, о чем буду жалеть всю свою жизнь! Прощайте!

И, хлопнув дверью, Гард бросился вниз по лестнице. Уже садясь в машину, он увидел, как раздвинулись бамбуковые шторы и на балконе появился старик, держа в руках белое полотенце.

— Сдаюсь! — прокричал сверху Чойз. — Тащите свои волосы! Пять образцов похищенных детей и пять образцов непохищенных!

— Вы бы еще громче орали! — зловеще прошипел Гард, но сдержать довольной улыбки все же не смог…

Ловушка сработала в тот же вечер. Часов около десяти в полицейском участке раздался сигнал, и дежурный, дожевывая бутерброд, небрежно ткнул пальцем в кнопку приема изображения. Удостоверившись, что аппаратура действует как надо, он включил кинокамеру, а затем вызвал Гарда.

Когда тот пришел, сеанс, длившийся всего полторы минуты, уже закончился. Дежурный допивал последнюю жестянку пива и на немой вопрос Гарда мотнул головой в сторону проектора. Туда уже была заправлена магнитная лента.

— Можете полюбоваться на своего зверя, господин комиссар, — сказал он, с сожалением встряхивая пустую жестянку.

Таратура прибыл минут через пять.

Вспыхнул экран.

— Он! — воскликнул Таратура, как только появилось изображение человека с заячьей губой. — Чарльз Бент!

Гард кивнул. Яркое и четкое изображение давало возможность видеть, что у старика маленькие кроткие глаза и шамкающий рот. На мгновение он исчез с экрана, видимо нагнулся. Потом появился вновь, уже с куклой Майкла в руках. Бережно поправил костюмчик, даже стряхнул пыль. Руки его дрожали, но явно не от волнения.

— Пьет, — сказал Гард. — Сайрус был прав.

Морщинистая шея старика напряглась: он приподнялся на цыпочки, чтобы положить куклу на место. Его заячья губа шевелилась. Уж не мурлыкает ли он про себя какой-нибудь пьяненький мотивчик? Гард угрюмо засопел. Нетрудно догадаться, что скажет этот тип на допросе. «Господин комиссар! — Голос у него, вероятно, плачущий. — Мне дают на чай за смешное и невинное дело, помилосердствуйте! Да, я беру кукол, но я же их возвращаю целенькими!..»

— Вы знаете, Таратура, — сказал Гард, — у нас сейчас даже нет формальных оснований его брать. Ведь он не ворует, а кладет вещь на место!

Мелькнул целлофановый пакетик, возвращенный в ячейку, и экран погас. Минута прошла в молчании.

— Вам придется стать тенью этого малопочтенного старца, — сказал Гард. — Очень важно не спугнуть тех, кому он относит кукол. Брать его пока не будем.

— Ясно, шеф! — сказал Таратура.

«Мне бы твою ясность», — тоскливо подумал Гард.

Прошел день и еще один. Таратура уже раз восемь докладывал комиссару о результатах наблюдений, и все эти доклады отличались поразительным однообразием: сидит в кафе «Синяя лошадь» с рюмкой абсента; ходил на бега и проиграл четыре кларка; снова сидит в кафе; снова ходил на бега… «Нет, не встречался, шеф. Нет, не разговаривал. Нет, не писал. Сплошное алиби, шеф, а не человек!»

Ловушка тоже молчала, хотя ее размножили еще в девяти экземплярах и подсадили к каждому сейфу. «Рабочие» все еще возились с мелким ремонтом, регулярно сообщая Гарду, что Тур Сайрус ведет себя как мышь.

И каждое утро в управление приходил Честер. Он ничего не спрашивал, просто садился на стул в кабинете комиссара, молча смотрел на него и сидел так до вечера. От этого взгляда Гарду хотелось сбежать хоть в Антарктиду.

На третий день наконец позвонил Чойз.

— Приезжайте, — буркнула трубка.

В лаборатории был истинный кавардак, но относительно чистый воздух. По всей вероятности, все эти дни профессор занимался анализом, держа пахучие жидкости под замком.

— Нате полюбуйтесь, — сказал он, веером швырнув на стол десяток фотографий, в которых любители абстрактной живописи наверняка признали бы репродукции с каких-то неведомых шедевров. — Замечаете разницу?

Никакой разницы Гард не увидел, в чем и сознался.

— Тогда поясню, — сказал Чойз. — Это гамма-рентгенограммы хромосом. В принципе все хромосомы построены стандартно. Но это только в принципе. Каждая хромосома столь же индивидуальна, как и физический облик человека. Гамма-рентгеноскопия, равно как и химический анализ, всех этих тонкостей не улавливает. Но наиболее общие отличия все же заметны. Вот смотрите: на этих пяти фотографиях данный микроучасток хромосомы построен по типу АГХ — это наше условное обозначение. А что мы видим на пяти других снимках?

Гард все равно ничего не видел.

— Тот же самый участок построен уже по типу АЦХ! — с нескрываемым удовольствием продолжал Чойз. — Значит, похищают только тех детей, у которых в хромосомах наблюдается конфигурация АЦХ!

— Какое значение имеет эта разница? — тупо спросил Гард.

— Тот, кто узнает, дорогой комиссар, получит Нобелевскую премию, — ответил Чойз. — Нам понятно одно: данный участок хромосом ответствен за характер обмена веществ.

— Обмена веществ? — без энтузиазма переспросил комиссар.

— Вот именно. Это довольно важная характеристика организма, во многом определяющая его энергетику, стойкость к биохимическим стрессам…

Гард пришел в совершенное отчаяние.

— Да объясните же мне, наконец, кому это надо! И зачем?

Чойз строго поднял брови.

— Не понимаю, комиссар, чем вы недовольны. Я сделал все, о чем вы просили.

— Доволен, дорогой мой Чойз! Доволен! И готов целовать ваши сахарные уста в приливе искренней благодарности! Но что дает анализ для следствия? Кому нужны эти «стрессы»?

— Положим, это важно знать медикам.

— А гангстерам? Им-то зачем?

Чойз медленно прошелся по комнате.

— Я думал об этом, Гард. Проверка хромосом имела бы смысл — правда, довольно относительный, — если бы кому-нибудь потребовались рабы для урановых шахт.

— Шахт? Урановых?!

— Ну да. Если вы сотне людей дадите одинаковую дозу радиации, то сорок из них, предположим, умрут, пятьдесят девять превратятся в инвалидов, а один… С ним, как ни странно, ничего особенного не случится. И этим он будет обязан уникальному строению той самой штуки, о которой я вам говорил.

Гард обхватил голову двумя руками.

— Но это же невероятно! Рабы? В шахтах? Малолетние? Не может быть!

— Согласен, — спокойно сказал Чойз. — Других гипотез у меня нет.

— Послушайте, профессор!.. — Внезапно Гарду пришла довольно здравая и остроумная мысль. — Если берут детей только с этим… АЦХ, то вы не откажетесь быстро сделать еще один или два анализа? Тогда мы узнаем, кто очередная жертва, и сможем использовать ее как приманку!

— Я сделаю это, — сказал Чойз. — Удивительно, комиссар, но я понял, что ваша проблема соприкасается с моей. Ведь что такое химикаты, введенные в кругооборот внешней среды? Это грабли, запущенные в генетический фонд человечества! Носители неподходящих генов безжалостно выпалываются…

Речь Чойза была прервана телефонным звонком.

— Это вас! — недоуменно проговорил профессор.

Гард взял трубку.

— Слушаю. Таратура? Есть новости?

— Есть, комиссар. Серж Пуся предупредил Мердока, что готовы две куклы. Он спрашивает, вызывать ли ему Сайруса.

— А как же! — воскликнул Гард. — Конечно!

— И разрешать Сайрусу класть их в сейф?

— Вне всяких сомнений! Но прежде пришлите кукол мне. Срочно! Действуйте!..

На следующий день, в десять часов утра, обе куклы исчезли из сейфа, что Гард наблюдал, как говорится, при помощи прямой трансляции, сидя у себя в участке.

Еще через тридцать минут Таратура возбужденно докладывал:

— Чарльз Бент у нас в кармане, господин комиссар! Он отнес кукол в медико-генетический институт! Точно ли? Как можно в этом сомневаться, если я шел за ним до самой лаборатории, не могу только выговорить, как она называется. Сейчас прочитаю: гамма-рентгеноскопия!.. Кому передал? Не знаю, шеф. Я побоялся войти, там было слишком мало народу. Какие будут указания?

Первым желанием Гарда было немедленно мчаться в институт, но он сдержал себя. Найти человека, которому переданы куклы, конечно, несложно: элементарный обыск — и дело в шляпе. Но что это даст? А вдруг он работает за «чаевые», даже не зная, на кого? Между тем тронешь его — и затрясется вся паутина…

— Таратура, вы слушаете? Теперь ваша главная задача не выдать интерес полиции к сотрудникам лаборатории. Поняли? Ничего не предпринимать! Только следить за Бентом. Действуйте, дружище! Вернее, бездействуйте! Почему так? Завтра узнаете!

Нет, не завтра. Гард немного ошибся в сроках. В тот же день Чойз успел сделать анализ. У одного ребенка, у девочки, у той самой принцессы, что завивалась перед Майклом, злополучный участок хромосомы имел конфигурацию АЦХ!

Таратура был немедленно вызван в управление. Говоря с ним, Гард на всякий случай запер дверь.

— В ближайшие дни, — сказал он, — будет похищена некая Рони Фишер, четырех лет. Запишите адрес: площадь Примирения, 24. Объявляю высшую степень готовности!

8. Погоня

27 мая ровно в десять утра тридцатитонный продовольственный фургон, ехавший со скоростью около ста километров в час, врезался в пассажирский автобус, заворачивающий с улицы Буль-Дайк на площадь Примирения.

Автобус был перевернут и раздавлен.