Дорон, как всегда, приехал вовремя.
      Машина, моргнув стоп-сигналами, ушла за поворот. Ветер тронул придорожные кусты и сдул с пустынного шоссе струю бензинового перегара. Дорон запахнул плащ, плотней надвинул шляпу, тяжеловесным прыжком одолел канаву. Здесь не было и намека на тропинку, однако он уверенно двинулся к прогалу в чернеющем ельнике. Густая роса окропила ботинки и манжеты брюк — увы, ничего не поделаешь: срочная и секретная встреча с президентом имела свои неудобства.
      Наконец обозначился силуэт двухэтажного дома с флюгером на островерхой крыше. Пройдя вдоль глухой стены, Дорон распахнул неприметную калитку — кто-то тотчас запер ее — и быстро пересек широкий двор.
      Дорогу генералу заступил было охранник, но, узнав, немедленно стушевался. Дорон и на него не обратил внимания.
      Он миновал короткий коридор, на ходу снимая плащ и шляпу, и поднялся по деревянной лестнице, застланной потертой на сгибах ковровой дорожкой. Репортеры любили отмечать эту подробность, — вся страна знала, что президент живет скромно и старомодно.
      Замкнутое лицо Дорона не выражало ни озабоченности, ни волнения, когда он входил к президенту.
      В небольшом зале, обшитом панелями из мореной лиственницы, старческая фигура президента совершенно терялась среди громоздкой, темной от времени мебели. Единственным источником света был сложенный из массивных камней очаг, в котором потрескивали смолистые поленья. Здесь все дышало минувшим веком, и белый телефон с кнопочным диском казался занесенным сюда случайно. Играющие отблески падали на красное сукно восьмиугольного столика, зажигая рубиновые точки в стакане глинтвейна. Президент — щупленький человек с напомаженными волосами и маленькой эспаньолкой — раскладывал гранд пасьянс. Его губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой. Бамм!.. — ударили часы в углу.
      — А, генерал! — Президент выпрямился в кресле; у него оказались розовые, висящие мешочками щеки и неожиданно живые ярко-синие глаза. — Вовремя пришли. Не знает ли ваша математика способа заставить сойтись этот проклятый пасьянс?
      Он энергично стукнул кулачком по разложенным картам.
      — Могу дать задание машине рассчитать, — четко сказал Дорон.
      — Присаживайтесь, генерал. — Президент махнул рукой в сторону кресла. — Хотите к огню? И, прошу вас, без церемоний. Вы ведь знаете, я сугубо штатский человек, и все военное мне претит. Разумеется, это не касается вас, дорогой генерал.
      Дорон молча поклонился, а затем не без усилий придвинул кресло к камину и сел.
      — Приступать к докладу?
      — Может, стаканчик глинтвейна, чтобы согреться?
      — Не меняю привычек, господин президент.
      — И напрасно. Совершенно напрасно, генерал. Маленькие слабости делают нас человечней. Докладывайте.
      Дорон покосился на шлепанцы президента.
      — Как я сообщил телефонным звонком, — сухо сказал он, — дело имеет чрезвычайную государственную важность. Речь идет об установке, работающей по принципу…
      Президент умоляюще замахал кулачками:
      — Не надо подробностей! Я полон уважения к людям, знающим, из чего состоит вода, но техника, как вам известно, нагоняет на меня сон.
      — Как будет угодно, господин президент. Речь идет об установке, которая будет создана в Институте перспективных проблем и которая предназначена для дублирования людей.
      — Что? — сказал президент. — Дублирования? Как вы прикажете вас понимать, генерал?
      Секунду-другую Дорон наслаждался произведенным эффектом, хотя внешне это никак не проявлялось.
      — Берут человека, господин президент, подробности опускаю, и дублируют его. Получаются новые люди, точно такие же. В неограниченном количестве.
      Президент вскочил. Шаги то уносили его в темные углы зала, тогда оттуда белел лишь венчик его седых волос на затылке, то внезапно устремляли к огню, и тогда его заливал багровый отсвет скопившихся углей. Дорон холодно следил за стариком. Его раздражало шарканье шлепанцев президента.
      Наконец президент сел, отхлебнул глинтвейна.
      — Не так давно, помнится, вы приходили ко мне с идеей другой установки. Той, что не позволяет атомным бомбам взрываться. А потом выяснилось…
      — Что аналогичную установку создал потенциальный противник.
      — Не только противник, генерал… И другие… Даже во время визита в Этруссию мне преподнесли нечто подобное как сувенир. Пришлось подарить дюжину лошадей. Одной из них я очень дорожил.
      — Я сожалею, мой президент.
      — А бедные налогоплательщики? Эх, генерал, они не простили бы нам те кларки, которые вы выбросили на свои установки.
      — Жертвы нужны не только на войне.
      Президент поморщился.
      — Не надо банальности, генерал, — сказал он. — Я не виню вас. К сожалению, ученые есть и в других странах.
      — Я хочу, чтобы у нас их было больше! И поэтому предлагаю их производить, а не ждать, когда они появятся… — Дорон замялся. — Естественным путем, — наконец добавил он.
      — Значит, двойники. И сейчас я должен взять на себя всю ответственность за этот шаг? Я должен разрешить дублирование людей, наделенных божественной душой, разумом, чувствами?
      — Да, господин президент. И еще дать разрешение использовать некоторые суммы из государственного бюджета.
      Президент пожал узенькими плечами.
      — Но разве не тем же самым, господин президент, занимаются наши казармы? Разве там не стараются сделать людей одинаковыми?
      — Уж не думаете ли вы…
      — Почему бы и нет, если нужно?
      — Генерал, давайте говорить серьезно. Я не хочу, чтобы вы забывали о таких понятиях, как общественное мнение и суд потомков. Для меня это, поверьте, не пустой звук.
      — Господин президент, вы вольны сказать «нет». Смею, однако, предупредить, что рано или поздно установка будет создана в какой-нибудь другой стране. Это неизбежно. Найдутся ученые, которые придут к той же идее, и найдется правительство, которое скажет «да».
      Президент задумался и посмотрел туда, где висели портреты великих деятелей прошлого. Отблеск огня совсем ослаб, портреты покрывала тень, лишь на ближнем портрете редкие вспышки пламени оживляли чей-то суровый лик.
      — Так вы полагаете, что эта идея изготовления солдат-двойников может прельстить какое-нибудь правительство?
      — Должен уточнить. Солдаты-двойники и армии неограниченной численности — это в перспективе. Пока что дублирование слишком дорого.
      — Сколько?
      — Двести тысяч кларков экземпляр.
      — Уф! Если не ошибаюсь, рядовой солдат стоит сорок тысяч?
      — Совершенно верно.
      — Так кого же вы будете дублировать, генерал? Уж не себя ли?
      — Нет. Талантливых ученых.
      Президент удивленно посмотрел на Дорона.
      — По-моему, их у нас и так слишком много, — сказал он.
      — Согласен. Ученых много. Но речь идет о талантливых, по-настоящему талантливых людях.
      — Это ужасный народ! Несносный! Их приходится терпеть, потому что они полезны, но…
      — Разрешите возразить. В наши дни побеждает тот, на чьей стороне больше талантливых мозгов. Это аксиома, которую не поняли немцы. Этим они лишили себя атомной бомбы.
      Из бокового кармана куртки президент, помедлив, извлек маленькую записную книжку.
      — Сколько стоит ученый, господин генерал?
      — Рядовой ученый — сто пятьдесят тысяч кларков, выдающийся… тут нет точной цены. Иногда его мозг может стоить сотни миллионов. Мозг гения — миллиарды.
      Карандаш президента занес цифры в записную книжку. Минуты две он что-то подсчитывал, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворенно сказал:
      — Итого получается: чистая прибыль — два миллиона кларков. Неплохо, мой генерал!
      — Простите, не совсем понял ваш баланс.
      — Поясню. — Президент назидательно поднял палец — привычка с тех времен, когда он был судьей. — Принимаем ориентировочный доход от дублирования талантливого ученого равным… не миллиарду кларков, тут вы хватили через край, генерал, а десяти миллионам. Для гениев вполне достаточно. Теперь — расходы. Само дублирование — двести тысяч, создание материальных благ для «новорожденного», — президент улыбнулся, — ну, это мизер… Всякие там автомобили, виллы… Расходы на обработку общественного мнения страны в пересчете на одного дублируемого человека — два миллиона кларков. Впоследствии этот расход может быть снижен… Затраты на обработку мирового общественного мнения положим равными трем миллионам. Отчисления на амортизацию престижа страны — надеюсь, временную — два миллиона, престижа правительства внутри страны — около миллиона… В дальнейшем, особенно при массовом производстве, расходы могут быть значительно снижены. И это, конечно, черновой расчет. Вы с ним согласны?
      — Не совсем. Зачеркните графу «расходы на обработку общественного мнения». Очень талантливых ученых, как я сказал, мало. Для начала мы сделаем не так уж много дублей. Вопрос их статуса можно урегулировать без оповещения общественности. Здесь есть свои трудности, но…
      Его остановил жест президента.
      — Я даю разрешение, генерал. Но только на проведение опытов. Во имя науки. Ясно?
      — Вполне, господин президент. Я вас еще ни разу не подводил.
      — Я знаю.
      Некоторое время они молчали.
      — А что, — неожиданно с интересом спросил президент, — эти ученые… Они согласятся?
      Дорон улыбнулся впервые за весь вечер.
      — Меня иногда интересует, — сказал он, — видит ли рыба крючок, перед тем как попасться. Лично я думаю, что видит.
      — Значит, все дело в приманке?
      — Конечно. Наша главная слабость в том — ведь некоторым образом и я ученый, господин президент, — что мы безумно хотим видеть конечный результат своих опытов. Разве мало было исследователей, которые пробовали на себе культуры всяких там зловредных микробов?
      — Вот это-то, говоря откровенно, и страшит меня в ученых.
      — А разве вы сами не хотите видеть результаты своей политики?
      Президент досадливо поморщился и допил глинтвейн.
      — Кстати, генерал, кто будет первым… э… Нет, я не так должен спросить. Кто будет вести опыты?
      — Опыты ведут профессор Чвиз и профессор Миллер, который однажды уже испытал действие установки на себе (президент вздрогнул). Мы рассчитываем закончить работы в течение года.
      — Так. — Лицо президента приняло отрешенное выражение. — Год… только год… Сегодня четверг? Через неделю вы представите мне подробный доклад о всех аспектах проблемы. Опыты продолжайте. Должное финансирование вам будет обеспечено.
      — Благодарю, господин президент.
      Дорон встал.
      — Сегодня я проведу ночь в молитвах, — сказал президент.
      После ухода генерала он включил свет и сел за неоконченный пасьянс. Его губы беззвучно шептали что-то, и со стороны могло показаться, что президент молится.

 
 
      До звонка оставалось ровно пять минут. Луиза успела еще раз взглянуть в зеркальце и улыбнуться своему отражению. Ей ответило улыбкой миловидное продолговатое лицо с маленьким прямым носиком, припухлыми губками и серо-зелеными, чуть навыкате глазами.
      «Пусть попробует эта рыжая девчонка, когда ей стукнет двадцать восемь, выглядеть так же, — подумала она. — И что нашел в ней хорошего Питер? Странные вкусы у этих мужчин…»
      Она торопливо спрятала зеркальце и помаду в сумочку, потом достала из ящика лабораторные журналы и стала раскладывать их на столе в раз и навсегда заведенном порядке.
      Луиза спешила. Она знала, что еще не успеет отзвонить звонок, как дверь лаборатории резко распахнется и на пороге появится профессор Чвиз. Он стремительно подойдет прямо к ее столу и, вскинув бороду, в тысячный раз произнесет одну и ту же фразу: «Добрый день, Луиза. А где профессор Миллер?»
      Третий год работает Луиза в лаборатории старика Чвиза и уже привыкла к тому, что здесь всегда все совершается по заведенному порядку, заведенному и педантично охраняемому профессором Чвизом. И эти журналы, и этот обязательный утренний вопрос о Миллере, и даже сама Луиза, безропотно и пунктуально выполняющая все многочисленные распоряжения своего придирчивого шефа.
      В коридоре мелодично запел звонок. Открылась дверь. Появился профессор Чвиз. Подошел к столу. Запрокинул голову, так что борода встала торчком.
      — Добрый день, Луиза. А где профессор Миллер?
      — Добрый день, шеф, — автоматически ответила Луиза. — Профессор Миллер просил передать, что его сегодня не будет.
      Чвиз что-то недовольно пробормотал, но, как всегда в таких случаях, молча прошел в соседнюю комнату. Луиза видела, как он подошел к умывальнику и, засучив рукава своей неизменной нейлоновой куртки, принялся мыть руки.
      Каждое утро он проделывал эту операцию с особой тщательностью, словно врач перед осмотром больного. У Луизы никогда не хватало терпения смотреть, как он долго и упорно трет один за другим каждый палец.
      Она подвинула к себе журнал и, листая страницы, стала искать последнюю запись.
      «Слава Богу, с Миллером на сегодня покончено», — отметила она про себя.
      Действительно, не было еще случая, чтобы на протяжении дня Чвиз поинтересовался Миллером вторично. «Сейчас он усядется в свое любимое кресло, — подумала Луиза, — и потребует, чтобы я читала вчерашние данные. Боже, как все это мне надоело!»
      Могла ли она предполагать, что этот день, начавшийся точно так же, как все предыдущие, окончится необычайно?
      Но пока все шло по традиционному расписанию. Чвиз опустился в кресло, несколько раз провел своей широкой ладонью по бороде и, устремив взгляд куда-то вверх, произнес:
      — Ну что же, послушаем вчерашние данные.
      Лабораторный журнал был уже раскрыт на нужной странице, и Луиза сразу начала читать ровным голосом:
      — «Опыт номер 1421 — шестнадцать часов пятнадцать минут. Объект — три бутона роз, начальное напряжение — восемьсот вольт, пиковое — двенадцать тысяч».
      Ее прервал телефонный звонок. Среди многочисленных странностей и чудачеств профессора Чвиза была и такая: он терпеть не мог телефона. Его просто в дрожь бросало от каждого звонка. А когда ему все же приходилось брать трубку, он держал ее двумя пальцами, точно взрывчатку, на почтительном расстоянии от уха.
      — Алло? — сказала Луиза. — Это вас, шеф.
      Она узнала голос Дорона.
      — Слушаю, — недовольно произнес Чвиз. — Да, я внимательно слушаю.
      Дорон говорил четко и громко, и даже Луиза поняла каждое его слово:
      — Разрешение президента получено, профессор. Деньги есть. Поздравляю. Форсируйте опыты.
      — Благодарю вас, генерал, — ответил Чвиз. — Приму к сведению.
      И двумя пальцами — осторожно, как будто трубка могла взорваться, — положил ее на рычаг.
      — Можно продолжать? — осведомилась Луиза и, поскольку Чвиз ничего не ответил, стала читать дальше: — «Сила тока в импульсе — три тысячи ампер…»
      Но Чвиз остановил ее:
      — Вы не знаете, когда придет профессор Миллер?
      Луиза удивленно взглянула на шефа:
      — Я уже говорила, что профессора Миллера сегодня не будет.
      — Да, да… — как-то неопределенно протянул Чвиз. — Простите, Луиза, мне нужно подумать.
      Он зашагал из угла в угол, почему-то держа руки перед грудью, как это делают хирурги перед началом операции. Левая щека его нервно подергивалась. Луиза удивленно наблюдала за шефом. Никогда еще она не видела Чвиза таким. Старик был явно выбит из колеи, хотя обычно поражал Луизу своей невозмутимостью и непоколебимым равновесием. Впрочем, Луизе и раньше иногда казалось, что вся эта пресловутая пунктуальность и педантичность Чвиза только щит, с помощью которого он пытается оградить себя от необходимости принимать какие-либо решения. Женское чутье подсказывало Луизе, что за подчеркнуто суховатым, а временами даже грозным внешним обликом Чвиза скрывается мягкий и слабохарактерный человек. Во всяком случае, такие мысли не раз приходили ей в голову.
      Чвиз неожиданно остановился возле Луизы и сказал, глядя куда-то в сторону:
      — Простите, Луиза, я хочу вас спросить… Для меня это очень важно. Вы, кажется, разошлись со своим мужем?
      Щеки Луизы мгновенно вспыхнули.
      — Да. — И почему-то торопливо добавила: — Но это было три года назад.
      — Еще раз простите, — продолжал Чвиз. — Я, возможно, касаюсь событий, воспоминания о которых вам неприятны, но, повторяю, для меня это важно. Вы сами решили его оставить?
      — О нет! — вырвалось у Луизы. — Питер ушел от меня к другой…
      — Жаль, — перебив Луизу, сказал Чвиз и отошел от стола.
      Луиза растерянно посмотрела ему вслед. Кажется, она сделала глупость. Ну конечно же, не следовало так говорить. У мужчин свой взгляд на вещи, и оставленная женщина, вероятно, не может вызвать их сочувствия.
      — Это все равно должно было случиться, — торопливо заговорила Луиза, словно стараясь оправдаться перед Чвизом. — Я слишком идеализировала Питера. Такая уж я неисправимая фантазерка. А он был всего лишь обыкновенным, заурядным парнем, если прельстился этой…
      Чвиз бросил на Луизу быстрый взгляд из-под своих густых бровей.
      — Вы сейчас одиноки? То есть… — Он смутился. — Извините, я не знаю, как это лучше сформулировать.
      Луиза на мгновение задумалась.
      — У меня есть друг, — сказала она, стараясь придать своему голосу игривое выражение, хотя вовсе не была уверена в том, что это вообще следовало говорить.
      — И, устроив свою жизнь, вы, вероятно, не прочь были бы оставить работу? Ну, я хочу сказать, вы не очень жалели бы, если бы вам пришлось покинуть эту лабораторию?
      — Бэри хорошо обеспечен. И, мне кажется, он любит меня, — уже серьезно ответила Луиза.
      — Мм-г… — протянул Чвиз не то разочарованно, не то удовлетворенно и медленно пошел в другую комнату.
      Через открытую дверь Луиза видела, как он открыл сейф, достал с полки большой желтый портфель с серебряной монограммой, извлек из него пачку чертежей и, развернув их перед собой, углубился в какие-то подсчеты.
      Чвиз сидел к Луизе вполоборота, и она могла видеть, как он то сосредоточенно что-то писал, то вдруг откладывал ручку и, наморщив лоб, устремлял свой взгляд куда-то в пространство.
      «А что, если сбрить у него бороду? — вдруг мелькнула у Луизы озорная мысль. — Как бы он выглядел?»
      Она попыталась представить себе Чвиза без бороды. Высокий рост, могучее телосложение, запоминающееся лицо, — с таким мужчиной приятно пройти по улице, ничего, что ему уже за шестьдесят. Но почему он задавал ей эти странные вопросы? О разрыве с мужем, о дальнейших планах? Что бы все это могло значить? И Луизе вдруг захотелось продолжить прерванную беседу. Удобно ли только отрывать его от работы? Но, в конце концов, он сам начал этот разговор.
      Она поднялась из-за стола и, тихонько пройдя в другую комнату, осторожно присела на стул рядом с Чвизом.
      — Скажите, профессор, — негромко спросила она, — вы всегда жили один?
      — Что, что? — не сразу понял Чвиз, отрываясь от бумаг. — Ах вот вы о чем…
      Он сунул ручку в карман своей блузы и откинулся на спинку кресла.
      — Нет, дорогая Луиза. Но все это давно ушло. Все позади.
      — Почему? — запротестовала Луиза. — Вы не должны так говорить!
      Она неожиданно смутилась и замолчала.
      — Что поделаешь, дорогая Луиза. Время, увы, необратимая функция, — грустно пошутил Чвиз.
      Оставшаяся часть рабочего дня промелькнула для Луизы словно в каком-то сне. Она машинально переходила от прибора к прибору, автоматическими движениями смахивала пыль с многочисленных циферблатов и шкал, что-то поправляла, что-то записывала. Но мысли ее были о другом.
      «Чвиз влюбился, — думала она, — это ясно как день. Но боится, что слишком стар для меня. Бэри, конечно, намного моложе Чвиза, но ему, пожалуй, все же далеко до него… Но что это я?» Луиза попыталась приостановить стремительный полет своего воображения, однако услужливая фантазия уже рисовала ей одну картину заманчивее другой. Вот они венчаются в церкви, вот отправляются в свадебное путешествие на борту белоснежного лайнера, вот они вдвоем стоят на палубе, и все пассажиры бросают на нее и Чвиза восхищенные взгляды…
      К реальной жизни ее вернул звонок, возвестивший окончание рабочего дня. Чвиз тоже оторвался от своих бумаг и посмотрел на часы. Они показывали половину пятого.
      — Луиза!
      — Да, — встрепенулась Луиза, уже начавшая было собирать свои вещи.
      — Могу ли я обратиться к вам с просьбой?
      — Да, конечно.
      — Вы сегодня никуда не торопитесь?
      — Мы с Бэри собирались уехать к морю на субботу и воскресенье. Но если…
      — Не могли бы вы немного задержаться? Я должен сделать контрольный опыт. Мне очень не хотелось бы откладывать его на понедельник.
      И хотя это были совсем не те слова, которых ждала Луиза, она, не задумываясь, сняла телефонную трубку и набрала номер:
      — Бэри? Это я. Мне придется немного задержаться. Не знаю, может быть, час, полтора. Ты будешь ждать меня? Хорошо. — Она положила трубку и посмотрела на Чвиза. — Что я должна делать?
      — Прежде всего сходить в виварий и принести кролика.
      Когда Луиза вернулась в лабораторию, неся в руках небольшую клетку с белым зверьком, Чвиз уже приготовил установку. Он взял у Луизы клетку и поставил ее в один из отсеков большого прозрачного колпака, к которому тянулось множество проводов. Потом он начал задраивать люк, но в это время в лаборатории появился Кербер. Он вежливо поздоровался с Луизой и почтительно поклонился Чвизу:
      — Добрый день, шеф. Как идут дела?
      — Работаем, как видите, — не слишком любезно пробурчал Чвиз.
      Он вообще недолюбливал этого человека, который когда-то работал у Миллера и вместе с ним появился в лаборатории Чвиза. Профессор считал Кербера неважным физиком и старался по возможности обходиться без его помощи.
      Кербер приблизил свою лысую, похожую на бильярдный шар, голову, на которую профессору Миллеру всегда хотелось поставить печать, к прозрачной стенке колпака и с интересом посмотрел на кролика.
      — О, вот какой опыт вы собираетесь делать! Понимаю, понимаю. — Он внимательно посмотрел на Чвиза. — Выходит, мы уже у самого финиша?
      — Возможно, — буркнул Чвиз, поглядывая на часы.
      Как бы не замечая этого, Кербер несколько раз медленно прошелся по лаборатории.
      — Ну, не буду вам мешать, — откланялся он наконец.
      Когда дверь за ним закрылась, Чвиз еще раз проверил люк и подвел Луизу к главному пульту.
      — Вы должны следить за тем, чтобы стрелки на этих двух вольтметрах показывали одинаковые напряжения. Правая должна дублировать левую. Если возникнет отклонение, вы будете вносить поправки этим верньером. Правда, в цепи стоит автоматический регулятор, но я не очень на него надеюсь. А теперь — самое главное, — продолжал Чвиз. — Как только стрелка на этом приборе дойдет до красной черты, — он указал на большой прямоугольный циферблат, вмонтированный в стену прямо над пультом, — вы должны нажать эти две кнопки. Только строго одновременно. И как раз тогда, когда стрелка достигнет черты. Ни раньше, ни позже. Обычно за этим следит профессор Миллер, но сегодня… Одним словом, я прошу вас быть очень внимательной. Вы все поняли?
      Луиза кивнула.
      — Тогда начнем.
      Чвиз отошел ко второму пульту, установленному рядом с прозрачным боксом. Сухо щелкнули реле. Лабораторию наполнило равномерное гудение. Луиза увидела, как стрелка на левом вольтметре медленно поползла по шкале. Вслед за ней послушно двинулась и стрелка на правом приборе.
      Гудение усилилось. Стрелки на вольтметрах дошли до середины шкалы и одновременно остановились.
      Луиза на мгновение оглянулась. Чвиз стоял к ней спиной, возле бокса, и сосредоточенно вращал какие-то ручки. Кролик в боксе сидел неподвижно, словно изваяние, плотно прижав длинные уши. Его окружало колеблющееся сиреневое сияние.
      Луиза торопливо, как бы испугавшись того, что на мгновение перестала следить за вольтметрами, вновь наклонилась над пультом. И сразу же стрелки приборов, словно они только того и ждали, начали стремительный замысловатый танец.
      Следить одновременно за двумя циферблатами, да еще все время поглядывать на верхний прибор, было мучительно трудно. Уже через несколько минут у нее заболели глаза. Между тем скачки напряжения становились все сильнее. Они следовали один за другим во все убыстряющемся темпе. Луиза не успевала переводить взгляд с одного циферблата на другой. Сияние за спиной становилось то ослепительно ярким, то спадало настолько, что сиреневые блики на стеклах прибора гасли и исчезали.