«Денег у меня на одну маленькую кружечку, а выпить я хочу минимум две больших», — рассуждал Фред Честер. Что же предпринять? Клуб прессы? Там не хотелось брать в кредит: надо держать марку. Занять у знакомых? Странное дело: у тех, которые бы дали, нет денег, а у тех, у кого они есть, не хочется занимать. Бар в «Скарабей-паласе»? Дорого. «Титанус»? Это не пивная, а какой-то конвейер по изготовлению пьяных людей. Значит, «Указующий перст». Милый и добрый «Указующий перст», где ему. Честеру, без особых переживаний всегда давали несколько кружек в кредит.
      Честер и сам не заметил, что уже шагает по направлению к «Указующему персту». Это была маленькая пивная, простая пивная без модернистских выкрутасов и стилизации под океанский корабль или море. Сюда снобы не ходили.
      В «Персте» Фред взял газету, кружку пива и, дожидаясь, пока осядет пена, принялся читать.
      Речь президента на благотворительном обеде. «Наш папа плодовит, как лабораторная мышь, — подумал Фред. — Час назад старик говорил по радио о регби и вот уже успел…» Он пробежал статью:
      «Мы слишком внимательны к телу, забыв о духе… Спорт и косметика, автомобили и авиация, целые отрасли промышленности заняты телом… даже пластические операции… где эквивалент духа?.. Вознесет ли авиация наши принципы?.. Устранит ли косметика изъяны морали?.. Кто и чем сможет сделать пластические операции наших нравов?.. Сейчас, перед лицом воинствующего атеизма Ярборо и его единомышленников, мы обязаны прежде всего в интересах нации подумать о горизонтах процветания духа…»
      До чего же гнусный старик! Ведь час назад он кричал по радио о том, что нация погрязла в мелком самокопании, порицал культ узкогрудых грамотеев, этих лазутчиков туберкулеза, агитировал за регби как за наиболее полное выражение национального здоровья и политического здравомыслия и упрекал Боба Ярборо в строительстве библиотек вместо стадионов.
      Честер опустил газету, чтобы взять свою кружку и… остолбенел. За его столиком сидел президент с женой…
      — Свежее пиво? — учтиво осведомился президент у безработного репортера.
      «Неужели моя прелестная Линда права и я действительно допрыгался до белой горячки?» — пронеслось в голове Честера, но на всякий случай он ответил:
      — Здесь всегда свежее пиво.
      — Разрешите представиться: Карл Бум, коммерсант. Моя жена.
      «Может, и в самом деле Бум?» — подумал Честер, но тут же заметил, как президент слегка подтолкнул свою супругу локтем. "Ну, погоди, старый лицемер, — решил тогда про себя Честер. — Я отучу тебя корчить Харун-аль-Рашида и бегать «в народ»!
      И он воскликнул:
      — Не может быть!
      — Уверяю вас, — растерянно сказал президент, оглянувшись на Клару.
      — Значит, мы однофамильцы.
      — То есть?
      — Я тоже Бум, — представился Честер. — Феликс Бум, зубной техник.
      — Очень приятно. — «Коммерсант» и его супруга натянуто улыбнулись.
      — Как вам нравится вот это? — Честер протянул газету с «горизонтами процветания».
      — А что? — осторожно спросил президент.
      — А то, что теперь уже всем ясно, что старый болван в глубоком маразме!
      — Вы кого имеете в виду? — с некоторым беспокойством спросила Клара.
      — Одного нашего общего знакомого, — не моргнув глазом, ответил Честер.
      Журналист ликовал. Он понял, что ему представился наконец тот фантастический, лишь в сновидениях доступный случай, когда он может сказать самому президенту все, что о нем думает. В состоянии большого душевного подъема Фред осушил кружку пива, тут же потребовал вторую и, навалившись грудью на липкий столик, начал:
      — Объясните мне, пожалуйста, кого мы поселили в Доме Власти? Кто это такой? Нет, нет, не надо мне перечислять знаменательные даты его биографии с предвыборного плаката, от которого тошнит каждого приличного гражданина, — надеюсь, вас тоже. Что он за человек? Каковы его взгляды?
      — Ну, как же… — смущенно сказала жена президента. — Он истинный христианин, любящий муж и отец…
      — Отцом может быть любой негодяй, — перебил Честер, даже не догадываясь, какую глубокую травму он нанес жене президента. — Согласитесь, мадам Бум: чтобы стать президентом, недостаточно быть всего лишь отцом, как недостаточно быть только президентом, чтобы превратиться в отца!
      Клара, по лицу которой пронесся весь спектр существующих в природе цветов, чуть не упала со стула.
      — Наш президент — демократ! — сказал президент, очнувшись от потрясения. — Он тонкий политический стратег, теоретик в области финансов… — И президент напряг склеротическую память, вспоминая сведения из предвыборных агитброшюр.
      — И гуманист, — добавила жена.
      — И гуманист, — согласился президент.
      — Этот зажравшийся сноб — демократ? — воскликнул Честер. — За всю жизнь он не пожал руку ни одному рабочему человеку, за исключением тех случаев, когда его фотографировали. Этот демократ за все свое президентство не преодолел по земле и мили собственными ногами. А зачем демократу целая шайка телохранителей, вооруженная огнеметами, газами и лазерами?
      — Но политические враги… — начал было робко президент.
      — Какие враги? — горячо перебил Честер. — Вы верите в эти сказки? Как, по-вашему, господин Бум, можно ли всерьез говорить о вражде кукол в театре марионеток?
      — Вы забываетесь! — выдохнула Клара.
      — Ничуть! Ссориться могут лишь актеры, дергающие за ниточки.
      — Уж не хотите ли вы сказать, что я… — перебил президент.
      — Помилуй Бог, — в свою очередь перебил Честер, — вы мне глубоко симпатичны, и я никоим образом не хотел бы обидеть вас, господин Бум.
      — Я хочу сказать, что из ваших слов явствует, что президент — лицо пассивное и ничего не решающее?
      — Совершенно верно! — улыбнулся Честер. — Я рад, что помог вам разобраться в этой простой проблеме.
      — Но если президент ничего не решает, как объясните вы ожесточенную борьбу за этот пост? — не скрывая неудовольствия, спросила Клара.
      — Так ведь Боб Ярборо — такой же законченный кретин. У него единственное преимущество: он моложе. Если же исключить физиологию, они абсолютно одинаковы: два близнеца из одной политической банды.
      — Но Ярборо… — начал было президент, однако Честер тут же перебил его:
      — Не рассказывайте мне о Ярборо. Я уже все о нем знаю. Вот, читайте! — Честер сунул под нос президенту газету. — «Тонкий стратег на полях политических битв… Демократ, в жилах которого бьется пульс его народа… Знаток права… Теоретик юриспруденции…» И разумеется, гуманист!.. Прочитали? Каково? А? Я спрашиваю: каково бедному избирателю, которому приходится выбирать между этими двумя близнецами? Неужели им так сложно хоть чуть-чуть пофантазировать?
      — Кому — им? — осторожно спросил президент.
      — Ну, тем, кто дергает за ниточки.
      — Если бы я был президентом… — торжественно начал президент, но в это время официант попросил Фреда к телефону.
      — Простите, мистер Бум, — извинился Фред, — подождите одну минуту. Мне страшно интересно было бы узнать, что бы вы предприняли, будучи президентом. — И он встал из-за стола.
      «Кто бы это мог звонить? — думал Честер, шагая к телефонной будке. — По всей вероятности, кто-нибудь из друзей, которым известны две мои тайны: отсутствие денег и кредит в „Указующем персте“. Только бы не уполз президент, пока я буду говорить по телефону!»
      Он поднял трубку:
      — Алло! Честер слушает.
      — Привет, старина! — Этот голос он узнал сразу.

      Обе машины, стрельнув по фасаду бликами ветровых стекол, въехали во двор президентской усадьбы почти одновременно. Дорон, ковыряя носком трещину в асфальте, ждал, пока вылезет министр. Из распахнутой дверцы второй машины наконец показались ноги, обутые в дешевые сандалии. Дрыгнув, сандалии утвердились на пыльной земле; следом вылез и сам министр внутренних дел Эрик Воннел. Он отчаянно щурился. Круглые очки на крючковатом носу, перышки седых волос, торчащие в разные стороны, делали его похожим на вспугнутого филина. К груди министр прижимал пухлый портфель.
      — Э… э… дорогой генерал…
      Переваливаясь, Воннел подошел к Дорону и, взяв его под локоть, увлек в тень от дома.
      — Уф! — Он вытер платком пот. — Я все еще не могу прийти в себя после вашего звонка. Рассказывайте.
      Дорон покосился на министерскую машину. Из окна вились струйки сигаретного дыма. Четверо дюжих молодцов на заднем сиденье, уперев локти в колени, затягивались, как по команде, разом вспыхивая четырьмя огненными точками. Раскаленный двор был пуст. Только на крыльце стоял, широко расставив ноги, охранник и выжидающе глядел на министра и генерала.
      — Все, что мне известно, я доложил вам по телефону.
      Воннел хмуро кивнул:
      — Согласитесь, однако, что это похоже на бред.
      — Буду рад, если это окажется бредом.
      — Невероятно! Все так спокойно… Мы можем попасть в дурацкое положение.
      — Вы скажете, Эрик, что приехали с экстренной проверкой состояния охраны.
      — И прихватил вас, Артур, чтобы потом вместе отправиться на рыбалку? Блестящий вариант.
      Он поманил охранника. Тот приблизился с достоинством каменной статуи и металлическим голосом, четко, по-уставному меняя тональности, произнес:
      — Господин — министр — прикажете — доложить — о — вашем — приезде — господину — секретарю — господина — президента?
      Секунду министр разглядывал охранника.
      — Галстук! — зловеще прошептал он. (Охранник вздрогнул и живо подтянул узел галстука.) — Вижу, вижу, как вы тут распустились! Собрать всех. Быстро и тихо.
      — Осмелюсь — заметить — ночная — смена — спит!
      — Разбудить. Общего сигнала не надо. Поодиночке. В Мраморную комнату. Президент у себя?
      — Так точно!
      — Не беспокоить. Где Джекобс?
      — В приемной!
      — Вызвать его первым. Веж-ли-во! На время разговора подменить. Служба государства! Все ясно?
      — Так — точно!
      — Исполнять. Что ж, генерал. — Воннел повернулся к Дорону. — Идемте. Там хоть прохладно. Ох, что будет, если вы… Что будет!
      — Ничего не будет, — мрачно сказал Дорон. — Просто вы заявите, Эрик, что я сошел с ума.
      — А что, я так и сделаю… — сказал министр.
      Воннел пошел к ранчо, на ходу подняв руку и щелкнув пальцами. Сигареты в автомобиле разом потухли. Дверцы бесшумно распахнулись, и четыре фигуры безмолвно двинулись вслед за министром.
      Опустившись в кресло-качалку, Воннел поставил рядом с собой портфель, снял очки и слегка помассировал веки кончиками пальцев. В мятых брюках, сандалиях, рубашке с короткими рукавами, он походил теперь на заурядного дачника, невесть как попавшего в эту комнату с высоким лепным потолком, гладкими стенами «под мрамор» и бронзовыми подсвечниками на каменной полке, двоящимися в старинном тусклом зеркале.
      — У вас, генерал, — тихо сказал Воннел, — еще осталось несколько секунд, чтобы подумать, не померещилась ли вам эта сказка с дублированием.
      — Это не сказка, Воннел. Это наука.
      — Тем хуже. Входите, входите, Джекобс! Как ваше здоровье, старина?
      — А ваше, господин Воннел? И господин генерал тут? Вы один?
      Министр посмотрел на Дорона, Дорон — на министра. Джекобс с безоблачной улыбкой смотрел на обоих. Из кармашка его жилета торчал окурок сигары.
      — Один ли я? — переспросил Дорон. — Разве я могу быть сам-два?
      — Почему бы и нет? (Дорон вздрогнул.) «Я», как известно, есть «я» материальное и духовное, а потому…
      — Да вы присядьте, сядьте, Джекобс! — Министр вскочил с кресла-качалки. — Вот сюда, отличное кресло. Ах, как жарко на улице! Президент, надеюсь, чувствует себя хорошо?
      — Прекрасно, Воннел, даже слишком! — Джекобс кивнул. — Они будут рады вас видеть.
      — Они… что?
      — Разве я сказал «они»?
      — Да, сказали.
      — Ах, это все лекарства Креера. «Мы, Божьей милостью»… Туманят голову.
      — Какие лекарства?
      — Президентские, я тоже их выпил.
      — А почему их пил президент? — спросил Воннел. — Ведь вы сказали, что он прекрасно себя чувствует?
      — Смотря кто, — загадочно произнес Джекобс.
      Разговор явно зашел в тупик.
      — Скажите, Джек, — мягко начал Дорон, — президент куда-нибудь сегодня уезжал?
      — Конечно. Они уехали на благотворительное собрание, выступать на радио и с сыном в зоопарк. В трех машинах. А сейчас президент сидят у себя в кабинете.
      — Нет, нет, Джекобс! — Воннел прижал к груди портфель, словно ища защиты. — О Боже мой! Он всякий раз уезжал отсюда?
      — Ну да, господин министр. Уехать можно только оттуда, откуда можно уехать. И он был бы рад вас видеть, если бы с утра, как он мне сам сказал, не был занят чтением бумаг.
      — С самого утра?
      — Разве я могу не верить своему президенту?
      Министр и Дорон переглянулись.
      — Джекобс, — осторожно сказал министр, — как может президент с утра быть в кабинете, если он уехал?
      — Может. Если философы говорят «может», значит, так оно и есть.
      — Какие философы?
      Джекобс скромно промолчал.
      — К черту! — воскликнул Дорон. — Расскажите все по порядку, когда и куда уезжал президент.
      Джекобс стал добросовестно называть время каждого отъезда. Воннел поспешно застегнул верхнюю пуговицу рубашки, щелкнул портфелем. «Магнитофон, — тотчас понял Дорон. — Предусмотрителен, бестия!» Не было больше дачника. Не было больше человека с лицом вспугнутого филина. Перед Джекобсом стоял министр внутренних дел при исполнении служебных обязанностей. Но старик будто не замечал перемены. Он светло и ласково смотрел на Воннела, как дед смотрит на внука, целящегося в него из игрушечного автомата. И министр смутился:
      — Благодарю вас, Джекобс. Пожалуйста, пройдите в соседнюю комнату и подождите.
      — Я могу потребоваться президенту.
      — Не можете.
      — Блажен тот, кто думает, будто он думает за других…
      — Государственная служба, Джекобс! — строго произнес министр.
      — Ах служба! В воскресный день! Сочувствую. Такая жара… Может, хотите освежительного?
      Воннел чуть не вытолкал Джекобса за дверь.
      — Вы правы, Дорон, — сказал он почему-то шепотом. — Типичный заговор! Ну погодите!.. — И он потряс в воздухе кулаком. Потом нажал кнопку селектора, соединяющего с комнатой охраны. — Командира ночной смены — ко мне!
      У командира ночной смены О'Шари было заспанное, отекшее лицо. Но достаточно было одного взгляда министра, чтобы оно разгладилось, как под утюгом.
      — О'Шари! — В голосе министра звенел металл. — Куда президент отбыл во время вашего дежурства?
      — На собрание благотворительного общества! — бодро отчеканил О'Шари.
      — Кто с ним в охране?
      — Пэл и Андерсон.
      — Вернулись?
      — Никак нет.
      — Были другие вызовы?
      — Не могу знать. Я сменился в десять ноль-ноль, и с тех пор…
      — Вы отметили выезд в журнале?
      — Так точно.
      — Кто заступил смену?
      — Грег.
      — Ко мне!
      — Слушаюсь.
      Грег, полный человек добродушного вида, сразу смекнул, что сейчас потребуется вся его находчивость. Но внешне это никак не отразилось на его лице: он казался олицетворением спокойствия.
      — Грег! Куда отбыл президент во время вашего дежурства?
      — На радио, господин министр.
      — А еще?
      — В зоопарк, господин министр.
      — Охранники вернулись?
      — Нет.
      — Вы знали о том, что до вашего дежурства президент отбыл еще на благотворительное собрание?
      — Конечно. По книге регистрации.
      — Вас не удивил короткий промежуток времени между вызовами?
      — Я исполняю приказания, господин министр.
      — Но вы думали об этом?
      — Я обязан думать об охране президента.
      — Где же сейчас президент?
      — В своем кабинете.
      — А ваши люди, которых послали с ним на собрание, на радио и в зоопарк?
      — В городе.
      — С президентом?
      — Совершенно верно.
      — Вы в этом убеждены?
      — С ними поддерживается радиосвязь. По инструкции.
      — Значит, президент находится сейчас сразу в трех местах?
      — В четырех. Вы забыли, что он у себя в кабинете.
      — Грег! Как может президент быть одновременно в четырех местах?!
      — В связи с этим у меня имеется жалоба сенату.
      — Жалоба?! Сенату?! На кого?
      — На вас, господин министр.
      Министр подпрыгнул.
      — Так точно. Не мое дело знать государственную необходимость, которая заставила президента поступать таким образом, как он поступает. Но, поскольку его планы затрагивают вопросы охраны, ваш секретариат обязан был информировать нас заранее. А он не информировал. Налицо явное нарушение сенатской инструкции.
      Дорон едва удержался от смеха: так забавно выглядел потерявший дар речи Воннел.
      — Да, вы правы, — судорожно глотнув воздух, сказал министр. — Я разберусь. Идите.
      — Слушаюсь.
      Грег круто повернулся.
      «Хорошая все-таки вещь бюрократия», — подумал он.
      — Не сказка! Не сон! — Воннел забегал из угла в угол, снова прижимая к себе портфель. — Один президент в кабинете. Второй смотрит кенгуру. Третий где-то на радио. Четвертый пьет на благотворительном банкете антиалкоголиков. Четыре президента! О Бог мой, что же делать?
      — Убрать лишних, пока об этой истории никто не узнал.
      — Как вы сказали? Убрать? — Министр остановил свой бег и подозрительно посмотрел на Дорона. — Вот что, генерал. Я не знаю, как появились лишние президенты. Я не знаю, кто их создал. Я не знаю, зачем. Я знаю одно: в этом деле замешаны вы!
      — Я? Но позвольте, Воннел…
      — Профессор — ваш. Не так ли? Установка — ваша. Не так ли?
      — Но ведь я…
      — Сообщили об этом. Разберемся. Я далек от подозрений, но, сами понимаете, государственная служба!
      — Что вы собираетесь делать?
      — Сейчас узнаете.
      Воннел коснулся одной из пуговиц своей рубашки, и четверо приехавших с ним людей разом вошли в комнату. Сразу стало тесно.
      — Вот! — Министр покопался в портфеле и вынул оттуда какую-то бумажку. — Срочно пригласите всех по этому списку. Сюда. Инструкции, как это сделать, там есть. Далее: немедленно вызвать в усадьбу команду «АС». Президентской охране передать приказ: исполнять обязанности как обычно. Охрану шоссе, Дома Власти, радио, телеграфа, всех аэродромов и банков возложите на своих людей. Группе «АС» взять на себя правое крыло здания, вашим людям — левое. Дополнительные распоряжения я дам, когда потребуется. Супругу президента пригласить ко мне. Полк «Моргинг» привести в состояние боевой готовности. И еще… — Министр понизил голос так, чтобы Дорон не смог расслышать ни слова. — Ясно? Действуйте!
      Четверо вышли так же безмолвно, как и вошли.
      — Воннел, можно задать вам один вопрос? — сказал Дорон.
      — Догадываюсь какой и потому сразу на него отвечу: арестовывать вас я не собираюсь.
      — Я хотел спросить не это, поскольку знаю, что нет закона, по которому вы могли бы меня арестовать.
      — Вы правы, генерал. Формально я не могу задержать ни вас, ни даже вашего Миллера, пока не будет установлен факт заговора. Но к чему нам с вами эти формальности?
      — Вам, может быть, и ни к чему, — обескураженно начал Дорон, но Воннел его бесцеремонно перебил:
      — Вы что-то хотели спросить?
      — Да. Как вы решили поступить с президентом?
      — Решать буду не я. Решать будут… — И министр ткнул пальцем куда-то вверх.
      — Совет?
      — Совет.
      — Ну что ж…
      Дорон снял трубку телефона.
      — Алло! Мне… Что? Вот как… Поздравляю, — буркнул генерал, кладя трубку, — у вас расторопные ребята. Но мне нужно связаться с городом.
      — После решения Совета.
      — А если я не…
      — Не советую.
      — Воннел! Вы забыли, что я — Дорон!
      — Генерал! Не забывайте, что я — министр.
      В дверь постучали. Просунулась коротко стриженная голова одного из людей Воннела.
      — Госпожа президентша, шеф, по свидетельству ее горничной, с утра отбыла в город.
      — В город? Передайте Джекобсу: когда она вернется, пусть он ей скажет, что неотложные дела помешают президенту быть с ней сегодня ночью.
      Голова исчезла.
      — Я отправляюсь к президенту, генерал, — сказал Воннел. — К тому, что здесь, в кабинете. Можете не сопровождать меня.
      Шаг министра был тверд, а в мыслях была решительность.
      Но, когда он вошел в кабинет, и президент поднял голову, и Воннел увидел знакомое до мельчайших черт лицо, его взяла оторопь. Несмотря на объяснения Дорона, он никак не мог поверить, что копии тождественны оригиналу: он ожидал встречи с чем-то поддельным, фальшивым, с двойником, которого нетрудно будет взять за шиворот. Но на него — Воннел был готов поклясться — выжидающе и зло смотрел настоящий президент.
      — Однако… — сказал президент, постукивая костяшками пальцев по столу. — Чем вызвано ваше появление, Воннел, да еще без сопровождения Джекобса?
      — Простите. — Воннел зачем-то снял очки, повертел их, надел обратно. — Я хотел только сказать…
      — Разве вам не сказали, что я занят?
      Воннел сжал ручку портфеля, будто портфель у него уже отбирали, и принялся лихорадочно искать в чертах президента чего-то необычного, чего-то такого… Он и сам не знал чего. Наверное, чего-то, что позволило бы ему выйти из-под гипноза привычного подчинения, что помогло бы ему низвести президента с престола власти и превратить его в двойника, в копию, в человека, стоящего вне закона.
      — Поистине сегодня день чудес! — не дождавшись ответа, сказал президент и откинулся на спинку кресла. — Ну, уж раз пришли — докладывайте, а не молчите.
      — Как вы сказали, господин президент? День чудес? — Невидимая броня вокруг президента треснула, и Воннел почувствовал некоторую твердость в ногах. — Господин президент, — выпалил он, — раскрыт заговор против вас!
      — Заговор? — Президент удивленно поднял брови. — Раскрыт? Это что еще за веселые картинки?
      — Прошу отнестись к факту серьезно, — нервно сказал Воннел, поглядывая на часы. — Вам придется перейти в правое крыло здания. Тут небезопасно.
      — Прежде доложите, в чем дело. И позовите сюда Джекобса. Я уже пять минут нажимаю кнопку, но он оглох, старый индюк!
      Этой минуты Воннел боялся больше всего. Кем бы ни был человек, сидящий перед ним, — копией, двойником или даже авантюристом, но он сидел в кресле президента, он был президентом, главой государства. Воннел замахивался на святая святых любого чиновника — на власть! Поэтому на мгновение им вдруг овладела трусливая мыслишка — сбежать, предоставив событиям течь своим чередом. Но умом он понимал, что это уже невозможно.
      — Пока не имею права, — глухо сказал Воннел. По его спине щекотно побежали струйки пота. — В силу обстоятельств сейчас вступил в силу (Воннел в отчаянии уже не следил за речью) пункт инструкции о мерах по вашей безопасности, господин президент, которому вы, как и я, должны подчиняться и который на несколько часов потребует принятия чрезвычайных мер…
      — Ничего не понимаю! — раздраженно замахал руками президент. — Пункт «в», что ли?
      — Именно он, господин президент!
      — Но я не хуже вас знаю эти пункты. Там не сказано, что министр внутренних дел не должен информировать президента.
      Путей к отступлению у министра уже не было. Или — или. Воннел, внутренне похолодев, пошел ва-банк:
      — Господин президент! Мы теряем драгоценное время! Я все потом вам объясню, но у меня нет сейчас ни секунды, все зависит от срочности мер!
      И он, решительно вцепившись в рукав президента, чуть ли не потащил его за собой.
      — Не сходите с ума, Воннел! — Президент брезгливо высвободил руку. — Будь я президентом какой-нибудь банановой республики, я бы решил, что мой министр задумал осуществить государственный переворот, снюхавшись с каким-нибудь Бобом Ярборо.
      — Как вы могли подумать?!
      — А я и не думаю так. Но согласитесь, ваше поведение выглядит странно. Я полагаю, независимо от каких бы то ни было заговоров, вы представите мне прошение об отставке. А сейчас исполните свой последний долг, как гражданин моей страны, и покиньте кабинет президента. Я никуда отсюда не уйду!
      — И я тоже, — неожиданно твердо произнес Воннел.
      — Что же будет? — спросил президент, кисло улыбнувшись и подумав о том, что в минуты мрачных предчувствий он совсем не так представлял свое свержение.
      …Когда через десять минут Воннел спустился в Мраморную комнату, он был уже не министр, а тень министра. Его рубашку можно было выжимать.
      — Разрешите доложить! — Воннел бессмысленно уставился на коротко остриженного молодого человека с холодным, энергичным лицом. — Машина президента подъезжает к усадьбе.
      Воннел закрыл глаза и тихо застонал.
      — Разрешите доложить! — раздалось ровно через секунду. — Члены Совета вылетели сюда!