— Ну, Барроу — мой. Он не в счет, вы его сами знаете. А вот этот, который часто напевал «Ущипни меня, козочка!», похоже, Осборн… Милован Осборн, да.
— А Карне, — добавил Фрез, — это, без сомнения, малыш Пакетбот, который глотал виски только из стаканов… И шепелявый вовсе не Жак Бартон, как у вас написано, а, похоже, мой Жак Клейн. В слове «шалаш» он делал несколько «ф»: фалаф!
— Могу, вероятно, добавить Сомерса, — заметил спокойно Гауснер. — У меня был один мальчик, который до такой степени ненавидел кошек, что его рвало, извините за выражение, когда они его касались. В списке он значится под номером девять… И, кажется, ваш Пуа — не Пуа, а Куин, который носил кличку Артист, он действительно не без способностей и умел перевоплощаться…
— Все ясно! — сверкнув рысьими глазами, вдруг воскликнул Фрез. — Он, наверное, и убрал моего Эллери, представившись коммивояжером, продающим порнографические кассетные фильмы, а мой дурак клюнул!
— Чтобы убрать Эллери, — веско возразил Гауснер, — не надо перевоплощаться: он такой идиот!
— Идиот?! Тогда как ему удалось увести у ваших людей из-под носа целый пульман с гашишем? — Фрез оглянулся на Гарда и вдруг рассмеялся: — Конечно, мы шутим, комиссар, надеюсь, вы это понимаете? Не правда ли, коллега?
— Шутим, шутим, — вяло подтвердил Гауснер.
— Не отвлекайтесь от дела, — сказал Гард. — Я все понимаю правильно.
Через некоторое время, сведя «сальдо» и «бульдо», они пришли к выводу, что шестеро оставшихся в живых — это Джон Валонте, Филипп Леруа, Билл Райт, Фредерик Грель, Мишель Асани и Аль Почино. Был бы и седьмой, Хосе Тарделли, но именно его угораздило встретиться с Ивоном Фрезом после воскрешения из мертвых. Отличительными признаками этой шестерки Гауснер и Фрез занимались ровно минуту, после чего против их фамилий в списке появились необходимые слова. Когда с «признаками» было покончено. Гард сказал:
— Вы можете бросить своих людей на розыск? Обладаете такой возможностью?
— Обладать-то обладаем, — не сразу ответил Гауснер, по-бульдожьи глядя на комиссара, — но, во-первых, не всех. Дела! Во-вторых, будет ли эффект? Мой Леруа, например, вечно околачивается на бегах, он и теперь туда ходит, не сомневаюсь. Но уже с другой, как вы говорите, физиономией. Как его узнать? Правда, он еще курил трубку, но сколько человек на трибуне с трубками в зубах? Десять? Сорок? Сто?
— Если бы у всех «трубочников» проверить пальцы! — мечтательно сказал Фрез. — Розовые подушки? Да курит трубку? Да на бегах? Гауснер, он и есть ваш Леруа, чего тут гадать!
— Кроме того, — добавил Гард, — можно проверить их старые связи: родственников — родителей, детей, жен… Откровенно признаться, я не понимаю двух вещей. Почему вы их не искали сами и почему они не возвращались к вам, пусть даже в другом обличье?
Фрез с Гауснером вновь переглянулись.
— Между нами, комиссар? — сказал Фрез и, получив молчаливый кивок Гарда, продолжил: — Если мой человек исчезает хотя бы на сутки и я не знаю, где он был эти двадцать четыре часа и чем занимался, возвращаться ему уже нет смысла. Ко мне.
— А если вы его случайно встречаете?
— Тогда он так же «случайно» уходит туда, куда ушел Тарделли. Мы
такогоне любим, комиссар. Исчезновение пахнет двойной игрой, а Гауснер тоже не хочет, чтобы его человек работал одновременно на меня. Или на вас. На Дорона… Всякое может случиться.
— Я думаю, дело не только в этом, — добавил Гауснер. — По всей вероятности, их на чем-то подлавливали. Кто? Та же «Фирма Приключений», иначе говоря, люди Дорона. И нашим ребятам ничего не оставалось, как менять шкуру. Но на чем их подлавливали и зачем, я не понимаю. Может, вы понимаете, комиссар? А мы их не искали потому, и здесь Ивон совершенно прав, что закон мафии… простите, комиссар, что я без стеснения произношу в вашем присутствии это слово, ситуация мне не препятствует… Так вот, закон мафии гласит: мы не благотворительное общество, нам некогда спасать тела и души своих людей.
— Достаточно того, — вставил Фрез, — что мы даем хороший заработок, роскошную жизнь и кучу потрясающих приключений, даже и не снившихся этой фирме! Сказать по правде, комиссар, вы слабее нас потому, что у вас есть «идеи», «правила», вы обладаете «жалостью» и «состраданием», хотя вас куда больше, чем нашего брата. Мы все вот тут! — Он сжал в кулак руку. — Вот тут, когда надо! И мы все вот тут, когда не надо! — И Фрез разжал кулак на пять отдельных пальцев.
— Он хочет сказать, — пояснил Гауснер, хотя Гард и без него все понял, — что каждый в ответе за организацию, но организация за каждого не отвечает… Слушайте, Гард, а что, если мы обратим вас в свою веру? А? Чем черт не шутит! Просвещаем, просвещаем, а потом… Тем более что в ваших способностях лично я никогда не сомневался.
— Комплимент за комплимент, — улыбнулся Гард. — Вы тоже умеете действовать эффективно и быстро.
— Короче говоря, — вмешался Фрез, — если вас выкинут из вашего ведомства, комиссар, от чего зарекаться никто не может, прошу учесть: я рад буду видеть вас своим помощником.
— Не слушайте эти глупости. Гард, — проговорил веско Гауснер. — В случае служебных перемен, которые возможны как по вашей воле, так и помимо нее, я предложу вам место моего компаньона! К слову сказать, среди ваших коллег, как вы, вероятно, догадываетесь, мы давно имеем своих людей…
— Замолчите, Гауснер! — вдруг резко оборвал коллегу Фрез. — Вы не видите, что он сейчас вам врежет?
Они все засмеялись, в том числе и Гард, правда, его смех был горьким.
— Ладно, — сказал он, — пошутили, и достаточно. Мы отвлеклись. Мне совершенно наплевать на ваши законы и правила игры, мне важнее, чтобы вы приняли участие в моем деле, я даже прощаю вам откровенность и неуместные предложения. Кроме того, у нас сейчас общий враг, смею надеяться. Кстати, Дорон самый опасный ваш конкурент, его мафия со временем перемолотит ваши организации.
Фрез торжественно протянул Гарду ладонь:
— По рукам, комиссар!
— Минуточку! — предупредил Фреза Гауснер. — Дело есть дело, а выгода — выгода. Допустим, мы поможем вам «достать» Дорона, что будем за это иметь конкретно?
— Вам этого мало?! — Гард даже опешил от неожиданности. — Ну, Гауснер, не ожидал такого афронта от «великого» человека! Не склероз ли у вас, дорогой? «Достать» Дорона — прежде всего в ваших интересах, и я хотел бы видеть, как вы это сделаете без меня! Если же я с вашей помощью его все же «достану», я хотел бы узнать, что буду иметь от вас!
Теперь искренне недоумевали главари мафий.
— Речь идет о деньгах, комиссар? — осторожно поинтересовался Фрез.
— Нет, конечно! — ответил Гард. — Я говорю о некоторых льготах с вашей стороны.
— Например?
— Например, гарантию со стороны ваших организаций относительно неприкосновенности всех моих людей.
— Нет, не деловой подход! — пришел в себя Гауснер. — Не деловой! Предлагаю паритет: ни вы нам ничего, ни мы вам. Сделаем дело ко всеобщему удовольствию, если, конечно, сделаем, и мирно разойдемся. Так будет вернее.
Они встали, сошлись у камина и скрепили договор молчаливыми рукопожатиями. Затем Фрез удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда в сопровождении Карела Кахини, который почему-то шел за ним на цыпочках и глядел так, как глядят люди, вышедшие из кромешной темноты на яркий свет.
— Отдаем вам вашего друга, — щедрым жестом сопроводив эти слова, проговорил Ивон Фрез. — Он хороший малый, но всякое могло быть.
— Неужто держали его в заложниках? — засмеялся Гард. — В его собственной квартире?! Извини, Карел, я был о тебе лучшего мнения.
— Что ты, Дэвид, Фрез пошутил! — кисло улыбнулся Кахиня. — Я там смотрел телевизор. Такая игра!..
— Кто победил? — спросил Гауснер.
— Новый президент! — засмеялся Карел, вновь обретая свое обычное состояние. — Представьте, во время матча они совершили бескровный переворот!
— Я думаю, — заметил Гауснер, — бейсбол специально изобрели для того, чтобы удобнее было делать перевороты, начинать войны и грабить банки.
— Но президент так молод, что ему лучше бы выйти на поле, чем на трибуну для принятия присяги! — сказал Кахиня. — На вид лет двадцать пять, не больше!
— Ну и прекрасно, — сказал Гард, прерывая Карела. — Наш разговор, полагаю, окончен? Тогда несколько технических деталей. Связь держим через нашего общего друга Карела Кахиню. Непосредственно на меня не выходить. Поскольку в деле будут участвовать три группы — ваша, моя и, само собой, генерала Дорона, определим для конспирации действий и опознания «своих» пароль. Ваши предложения?
— Ничего не понимаю! — воскликнул Кахиня. — В моем доме комиссар полиции о чем-то договорился с не менее уважаемыми джентльменами, а я, как последний болван, должен держать между ними связь? Гард, ты, может быть, введешь меня в курс дела? Что это за три группы, какую охоту ведет Дорон, что за пароль?..
— Много будешь знать, скоро состаришься! — заметил, улыбнувшись, Гауснер.
— Отлично! — сказал Ивон Фрез. — Вот вам и пароль: «Вы не введете меня в курс дела?» Отзыв: «Много будете знать, скоро состаритесь!»
— Пусть будет так, — после паузы согласился Гард. — А теперь… — Он чуть было не произнес «друзья», хотя ощущал себя в обществе гангстеров не другом, а скорее сообщником. — Теперь за дело! («В конце концов, — сформулировал он окончательный вывод, который конечно же не рискнул произнести вслух, — клин вышибают клином!»)
На прощанье Гауснер сказал:
— Еще одна мелочь, комиссар. Хотя вы и обмолвились вначале, что у вас нет особых претензий к нашим «покойничкам», если мы эту шестерку найдем, ей, полагаю, некоторое время все же лучше посидеть у вас за решеткой? Так будет спокойнее, вы не находите?
— Я бы не сказал, что это самый надежный вариант.
— Впрочем, это уже ваша забота, как охранить их от Дорона. А я люблю в таких случаях держаться в тени, ибо только тень, в отличие от света, дает изрядные преимущества, комиссар. Или я ошибаюсь?
— Великий человек! — воскликнул, как всегда серьезно, Фрез. — Ни одна мелочь от него не ускользнет, — а вы еще жалуетесь на склероз, дорогой коллега!
— Ой, просто беда от склероза, — поддержал Гауснер. — Иногда выкидывает такие сюрпризы, хоть обращайся к врачу!
Гард вежливо улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. «Я совершенно не знаю эту публику, — подумал он. — То ли действительно ждать от них помощи, то ли сюрпризов…»
Перед тем как попрощаться с Гардом, Кахиня тихо спросил:
— Мальчишник все же готовить? Или ты передумал?
— Готовь. Обзвони ребят и назначь, как я уже говорил тебе, на воскресенье. Там же, в двадцать ноль-ноль.
17. ДИНАЛАНН
В более критическую ситуацию Дорон еще не попадал за все свои пятьдесят два года жизни, если не считать, конечно, того момента, когда его ныне покойная матушка размышляла о том, сохранять ли ей беременность или избавиться от нее.
Во-первых, как только «сценарий» пошел в дело и едва новый президент соседней страны принял присягу, позвонил Крафт-старший и ядовито сказал:
— Что случилось, генерал? Вы уже написали рапорт об отставке? Гляньте-ка на экран телевизора!
Дорон глянул и обомлел: в качестве нового главы государства присягу принимал не О'Чики, с которым работали долгих три месяца, которого отлично приготовили к новой роли и от которого получили все необходимые гарантии как в устной, так и в письменной форме, а какой-то тип, впервые генералом созерцаемый.
Во-вторых, через десять минут выяснилось, что этот тип, этот желторотый болван с гнусной рожей не кто иной, как сотрудник «ангара» Киф Бакеро, виновник ошибки, из-за которой погиб Хартон, и потому приговоренный Дороном к небытию. Ничего себе, если все приговоренные станут превращаться в президентов соседних государств, просто стран не хватит!
В-третьих, выяснилось, и довольно быстро — тут уж Дитрих постарался на совесть, — что О'Чики оказался не слева от статуи Неповиновения, где ему надлежало быть, а почему-то справа, где как раз должен был находиться этот негодяй Киф Бакеро, — отсюда и роковые последствия. Дьявольщина! Обе группы нюхом учуяли подозрительное сгущение обстановки и стали действовать так, будто из их лап вот-вот выхватят добычу (что, впрочем, было недалеко от истины). Будущего президента молниеносно «убрали», а ублюдка Бакеро с тем же блеском профессионального рвения сунули в вертолет, вывезли за границу, вложили в руки текст и заставили принести присягу, а затем и прочитать обращение к народу по телевидению, так и не позволив очухаться от происходящего. Ублюдок он, конечно, ублюдок, но ему, однако, хватило ума не раскрыться до поры до времени, — раскройся он, и его немедленно отправили бы вслед за О'Чики!
При виде никому не известного щенка у местных политиков и генералов, само собой, отвалились челюсти, но в трудный момент переворота лучше немедленно посадить в кресло хоть гиппопотама, хоть марсианина, чем выказать растерянность и допустить заминку. Проклятие! Самому Дорону пришлось мчаться в «ангар», дабы срочно сочинить этому щенку «отечественную родословную», приличную биографию и «гражданские подвиги». Да еще пришлось цыкнуть на слишком уж неподатливых местных олухов: кто надо, тот и стал президентом, поддерживайте, а не то… Хуже, чем ошибка, — анекдот! А изначальной виновницей всего оказалась некая Дина Ланн, рядовая машинистка из «ангара», которую, кажется, придется сделать законной президентшей, — Бакеро уже дал знать репортерам, что она — его невеста и что работает Дина Ланн у генерала Дорона в ИПП!
Наконец, едва ли не самое скверное: вся ситуация «засветилась» и стала известна официальным лицам, к которым успели обратиться родители Кифа Бакеро и эта кретинка Дина Ланн, когда молодой человек исчез. Ладно бы они побывали у комиссара Робертсона, или у Воннела, или у любого другого черта-дьявола из полицейского ведомства — так нет, угораздило их попасть к Гарду, с которым вынужден считаться сам министр внутренних дел! Стало быть, в такой ответственный и неблагоприятный момент «засветилась» не только «Фирма Приключений», но «горел», можно сказать, весь Институт перспективных проблем во главе со своим хозяином!
Дела…
— Дитрих, где эта пигалица? — спросил генерал секретаря, уже десять минут молча стоящего напротив него.
— Здесь, — коротко сказал Дитрих.
— Давно?
— Десять минут.
Собственно, Дитрих потому и вошел в кабинет, что приказание генерала было выполнено: Дина Ланн в назначенное Дороном время явилась из «ангара» в приемную.
— Долго! — с недовольством в голосе проговорил генерал, как будто виноват был Дитрих.
Для менее почтенных гостей сидеть в приемной по полтора часа было недолго, но Дитрих понимал, что здесь ситуация особая, его шеф здорово влопался в неприятность, поскольку в приемной сидела, возможно, вовсе не машинистка из «ангара», а жена президента соседней страны. Тем не менее Дитрих терпеливо ждал, пока хоровод мыслей не завершит свой танец в голове шефа, за которую Дитрих поставил бы сейчас раз в десять меньше, чем до всей этой истории.
— Да, генерал, долго, — сказал он, выдержав паузу.
— Так пусть войдет! — заорал Дорон, что весьма редко случалось с ним, и Дитриха словно током ударило, все внутри у него завибрировало, он так и не научился спокойно реагировать на вспышки гнева Дорона.
Попятившись к двери, Дитрих задом вышел в приемную, затем обернулся к Дине Ланн, изобразил на лице подобие улыбки, означающей вежливость, и указал рукой на приоткрытую дверь:
— Вас ждут, госпожа Ланн.
Дина вошла — нет, впорхнула! — в кабинет, счастливая, как, впрочем, и обескураженная тем, что ее Киф, живой и невредимый, мгновенно сделал столь блестящую и совершенно непостижимую карьеру. Она и не подозревала за своим женихом столь украшающей настоящего мужчину сдержанности: ведь Киф ни разу не обмолвился, что намерен стать президентом! (Когда Дина Ланн, захлебываясь от восторга, рассказала о событии своим родителям, те обнялись и заплакали, а ее любимый дядюшка Христофор чуть было не лишился дара речи и только вымолвил в телефонную трубку: «Ну и подарок, моя дорогая девочка!») Итак, впорхнув в кабинет к ранее недосягаемому даже в мыслях генералу Дорону, Ланн увидела шефа не сидящим за своим огромным письменным столом, а идущим ей навстречу с рукой, скромно приготовленной на случай, если дама протянет свою для поцелуя. И Дина, подумав мгновение, протянула. Генерал неловко принял ее лапку в огромную холеную лапищу и приложил к губам, всего лишь приложил, и Дина почувствовала сухость и шершавость наждачных губ генерала.
— Прошу! — Дорон указал на кресло, стоящее возле низкого столика с набором вин и коньяков, фруктов и оранжадов, каких-то невероятных сладостей в еще более невероятных по конфигурации хрустальных вазах и вазочках.
Ланн села, а генерал, выждав, когда она удобно устроится в кресле, приземлился, как вертолет, прямо сверху в кресло напротив.
Помолчали.
— Прошу не стесняться, — сказал генерал, щедрым жестом показав на фрукты и вина. По всей вероятности, у него было немного опыта общения с женщинами, которые, тем более из его подчиненных, а стало быть, микробоподобных, вдруг превращались в особ, требующих повышенного к себе внимания. — Что прикажете?
— Благодарю. Если можно, оранжад, — рискнула произнести Дина Ланн, да и то лишь по той причине, что у нее от волнения пересохло во рту.
Генерал наполнил бокал золотым напитком и откинулся на спинку кресла, прищурив глаза.
— Кхе! — кашлянул он затем, готовясь к разговору, вести который ему было весьма непривычно: он все же оставался генералом, даже находясь в обществе вполне цивильном, притом женском. — Я должен поздравить вас, мисс Ланн, с получением такого поста… Извините, лучше сказать… с вознесением на такой пост вашего… кхе!.. жениха.
— Премного вам благодарна, сэр, — сказала счастливая девушка; ах, если бы она знала, куда должен был вознестись ее возлюбленный по истинному желанию и приказу этого генерала! — Как вы думаете, сэр, как скоро я могу его увидеть?
— Это зависит только от вас, — с каким-то странным и непонятным намеком ответил Дорон. — И позвольте спросить вас, сударыня, почему вы вчера… а точнее сказать, зачем вы вчера обращались в полицию?
— К комиссару Гарду? — переспросила Ланн. — Так ведь Киф не пришел на свидание! — Она была наивна и восхитительно искренна. — Такого с ним никогда не случалось! Никогда! Как бы сильно мы ни ссорились, господин генерал! А тут еще рядом, наверное, убивали человека… Я сама слышала его ужасный крик и, конечно, решила, что это…
— Комиссар Гард знает, что с вашим женихом все обошлось более чем благополучно? — перебил Дорон.
— Разумеется! Ведь он и позвонил мне, когда Киф выступал по телевидению. Я переключилась на первый канал, увидела Кифа и больше ничего не помню: меня едва откачали врачи… Я даже не знаю, кто их вызвал.
— А труп? То есть я хотел спросить вас, не давали ли вам для опознания труп человека, которого действительно убили… бандиты в то время, когда вы ждали своего жениха?
— Я бы умерла от страха, сэр, если бы мне его показали. Но комиссар Гард сказал, что и показывать было нечего… Какой ужас, вы представляете, господин генерал, что было бы, если бы бандиты перепутали и вместо этого несчастного убили моего Кифа?!
«Я-то представляю, — подумал про себя Дорон, кисло улыбнувшись одной половиной рта. — А вот что будет теперь, не предскажет ни один ясновидец на свете!»
— Уважаемая Дина Ланн, — торжественно начал Дорон. — Я имею к вам небольшую просьбу и надеюсь, вы не посчитаете за труд ее исполнить. Не позднее чем сегодня вечером мы, очевидно, переправим вас вертолетом к президенту Кифу Бакеро. Вероятнее всего, на днях вы обвенчаетесь, и я сожалею только о том, что, кхе-кхе, теряю столь перспективного сотрудника и столь прекрасную сотрудницу одновременно! — Дорон даже сам улыбнулся своей неожиданной шутке, но Дина Ланн, внимательно слушая генерала, никак на его комплимент не прореагировала, что несколько смутило Дорона. — Хочу, однако, вас предостеречь, дорогая Дина Ланн, — продолжил Дорон. — Нам известно, что вокруг Бакеро плетутся разные интриги, и я хотел бы с вашей помощью уберечь его от неприятностей.
— Какие интриги, сэр? — обеспокоенно произнесла Ланн, и в ее голосе генерал вдруг уловил нотки, на которые не рассчитывал, видя перед собой кажущуюся ординарной девицу. — Что вы имеете в виду, господин генерал?
— Я имею в виду, — четко, по-военному сказал Дорон, — что вашему будущему супругу могут угрожать опасности, и я готов каждый раз оберегать его от них, как только они возникнут.
— Я правильно понимаю, что опасность не одна?
— Правильно, — подтвердил генерал. — От разных лиц, даже организаций и как бы растянуто во времени.
— Что же вы хотите от меня? Чтобы я сказала об этом Кифу, предупредила его?
— Нет. Чтобы предупреждали о них меня. Обо всем подозрительном, что заметите вокруг президента. А уж я…
— В каком смысле «предупреждала»?
— В прямом. В каком же еще?
— Киф об этом будет знать?
— Не уверен, что надо тревожить его покой.
— Я правильно поняла вас, господин генерал, что вы предлагаете мне тайное сотрудничество?
«Ого! — подумал Дорон. — Она не так проста, как кажется с первого взгляда. Давно мне пора заняться своими сотрудниками, чтобы лучше их знать… — Он вздохнул: мол, где выкроить для этого время? Утопия… — Да, я, кажется, нарвался не только на этого Бакеро, но и на его „штучку“!»
— Вы меня поняли совершенно правильно, мисс Ланн, — с вами приятно иметь дело. Между прочим, вы и так уже связаны со мной посредством вашей секретной работы в институте, и без того у меня ваша расписка о неразглашении того, что вы там видели и о чем знаете. Но к этому я хотел бы добавить…
— Извините, генерал, но я не давала расписку докладывать вам или вашим сотрудникам о том, что происходит со мной за пределами института. Кроме того, насколько я понимаю, я уже не работаю у вас, господин генерал!
Дорон поднял на девушку глаза, сразу налившиеся тяжестью и какой-то замутненностью. Дина Ланн внутренне сжалась, она поняла, что хватила лишку, и откуда только взялась у нее эта смелость, да еще в присутствии Дорона, прежде совершенно недосягаемого для нее человека, пользующегося репутацией личности мрачной, всесильной и таинственной, как средневековый глава ордена иезуитов. Впрочем, собеседники, говорящие на острые темы, в силу непостижимых законов разговора нередко становятся как бы сообщающимися сосудами: какое качество убывает у одного, оно немедленно появляется у другого. Интуитивно почувствовав слабость и минутную неуверенность генерала Дорона, Дина Ланн ровно на то же время ощутила в себе прилив силы и смелости.
— Вы ошибаетесь, дорогая, — чеканя каждое слово, произнес Дорон, вновь беря себя в руки. — Вы были моей сотрудницей и навсегда останетесь ею, хотя и несколько в ином качестве. От меня уйти просто так, в никуда, еще никому не удавалось. И пусть вас не обольщает… все это! — Он показал на столик с винами и фруктами, как бы олицетворяющими другую жизнь Дины Ланн в недалеком будущем, и «высокую честь», которой удостаивал ее в данный момент генерал Дорон. — Ваш жених стал президентом лишь благодаря моим личным усилиям, вам надо знать об этом, дорогая Дина Ланн, и только я могу сделать так, чтобы он им остался. Вы хорошо усваиваете то, что я говорю?
— Да, — тихо ответила девушка, теряя уверенность по мере того, как ее приобретал собеседник.
«Ну и прекрасно, — решил про себя генерал. — Хватит ломать комедию, так мне легче будет договориться».
— Ну и прекрасно, — вслух сказал он. — Итак, я требую, чтобы вы остались моим человеком, даже став женой Кифа Бакеро. Собственно, от вас понадобится немного: сообщать моим людям или лично мне — ну, это вопрос техники, мы его, надеюсь, решим — все, о чем мы с вами уговоримся заранее. Я же, в свою очередь, при умном и деловом отношении вашего жениха к сложившейся ситуации гарантирую ему — и вам, естественно, — счастливую и спокойную жизнь. Это не так уж мало, если считать не на кларки.
— А если я… если мы откажемся?
«Мы»?! Дорон встал, обошел Дину Ланн и сел у нее за спиной в свое рабочее кресло, стоящее у письменного стола. Все последующее он чеканил ей в затылок, не видя полных ненависти и страха глаз девушки:
— Так знайте, дорогая, что я уничтожу и вас, и вашего жениха, как мух, как ничтожных козявок, сотру вас в пыль, и всех, кто знал или помнил о вашем существовании. И поверьте, что мне это так же легко и просто сделать, как шевельнуть мизинцем. При этом учтите, что еще не было случая в моей практике, чтобы угроза, сошедшая с моих уст, осталась невыполненной. У вас с вашим милым женишком есть только один выбор из двух: жизнь или смерть, третьего не дано, от меня нельзя спрятаться, нельзя меня обмануть, нельзя уговорить. Надеюсь, вы понимаете?
Дорон умолк. Дина Ланн как сидела к нему спиной, так и продолжала сидеть, втянув голову в плечи. «Все, готова!» — решил генерал и, так решив, несколько мягче продолжил:
— Давайте не будем капризничать, моя дорогая, и зря обольщаться относительно последствий вашего отказа, тем более что…
И вдруг осекся, увидев взгляд девушки, медленно повернувшейся к нему лицом. Она глядела на Дорона с нескрываемой ненавистью, а губы ее, кривясь и дергаясь, словно в агонии, хрипло выдавили:
— Вы чудовище!.. Вы не человек!..
«Этого еще не хватало! — подумал мельком Дорон. — Сейчас будет истерика… Неужели я перебрал? Неужто теперь и в самом деле придется их убирать? По правде говоря, сделать это вовсе не так просто, как шевельнуть мизинцем… Едва вознесли этого идиота Бакеро на престол, как сразу смещать?! Ни Крафт, ни Воннел, ни сам президент Кейсон такого финала не одобрят, тем более что ошибка, приведшая к нему, допущена не ими, а мною… Ситуация!»
— Меня вы можете и ненавидеть, — мирно произнес Дорон, делая над собой усилие. — К тому же я ни от кого, в том числе и от вас, любви не требую. Но дело есть дело, уважаемая Ланн.
Он опять перешел на «уважаемую» с «дорогой», она все же поставила его на место, эта паршивая пигалица, этот сморчок в юбке, этот пуп на ровном месте, попадись она генералу за пять минут до того, как тщедушный Киф Бакеро стал президентом!
— Нет уж, дорогой генерал! — вдруг сказала, поднимаясь с кресла, Дина Ланн, в которую в виде силы мгновенно влилась его секундная слабость и неуверенность. — Если дело есть дело, и у меня будут кое-какие условия! — Она решительно подошла к столу и села в кресло справа от Дорона, при этом по-мужски положив ногу на ногу. Увы, как плохо мы знаем природу самого загадочного существа на земле, созданного Природой, — женщины, которая обладает, по-видимому, огромным и невыявленным запасом моральных сил и возможностей! Да знает ли о них сама женщина, догадывается ли, что притаилось в недрах ее души?..
— Полагаю, — сказала Дина Ланн, — теперь мы можем начать деловой разговор?
Дитрих в приемной замер от неожиданности. Затем он тихо привстал и протянул руку к тумблеру, выключающему трансляцию из кабинета Дорона: секретарь точно знал, что ему можно слушать, а чего нельзя.
18. В ПОИСКАХ СЛЕДА
Утром следующего дня Честер и Таратура сидели в кабинете комиссара Гарда, приглашенные им для того, чтобы конкретно решить, как действовать дальше.
— Наступил критический момент, — сказал Гард. — Или мы опередим Дорона, и тогда у нас будет шанс размотать всю историю от начала до конца, или он опередит нас, и тогда на всем этом деле можно ставить большой чугунный крест.
— Очень образно, — прокомментировал Честер, — но ни на сантиметр не приближает нас к цели.
Гард недовольно крякнул, но промолчал, чувствуя правоту Честера, зато Таратура с некоторой завистью посмотрел на журналиста: что позволено быку, никогда не будет разрешено Юпитеру.
— Ладно, — согласился с Честером комиссар, — от общих слов действительно надо переходить к делу. Ваши предложения?
— Я думаю о том, что, даже если мы разыщем эту шестерку, — заметил Фред, — еще неизвестно, захочет ли она посвящать нас в свои тайны всего лишь на том основании, что мы спасли их от Дорона…
Зазвонил зуммер селекторной связи, и голос комиссара Робертсона заставил Гарда отвлечься от разговора, а Честера прервать свою речь.
— Гард? Есть еще один трупик, если тебя интересует.
— Кто?
— Женщина. Лет шестидесяти. Обнаружена за городом, в озере. То ли сама утопилась, то ли ее… Вскрытие еще не делали.
— Роб, документов при ней, конечно, никаких?
— Увы, хотелось бы и автобиографию в двух экземплярах, один в дело, другой нотариусу… Ты не против, Дэв?
— Спасибо, старина, подождем вскрытия. Даю голову на отсечение, что, прежде чем сунуть старуху в воду, ее пристукнули или отравили. — Гард отключил себя от селектора. — Мне кажется, это мисс Флейшбот. Дорон продолжает чистить конюшню. Как только трещит этот проклятый зуммер, я мысленно уменьшаю шестерку до пятерых, а потом буду уменьшать пятерку до четверых, пока мы не останемся при пиковом интересе, как говорят гадалки… Так что ты вещал?
— Я не вещал, — обиделся Честер, — а высказал предположение, что эти шестеро будут с нами так же красноречивы, как адвокат, выступающий на суде бесплатно.
— Тут я надеюсь на Фреза и Гауснера, — сказал Гард. — Несмотря на то, что шестерка поменяла внешность и фамилии, все эти люди остались их людьми, а в мафиях порядок строгий. Найти бы!
— Зацепиться не за что, — мрачно констатировал Таратура.
— Да, — подтвердил комиссар, — мы, кажется, никогда еще не оказывались в таком сложном положении… Может, взять за крылышки этих «стрекоз» на фирме? Ну-ка, проверим.
Гард набрал номер телефона, и в трубке, усиленный динамиком, раздался спокойный и вежливый голос одной из девиц, узнать который не представляло труда:
— Вас слушают.
— Говорит Клод Шааль, — произнес Гард. — Я хотел бы приобрести небольшое приключение.
— Мы очень рады, господин Шааль! Позвольте поинтересоваться, знакомы ли вы с нашими проспектами?
