15. Варфоломеевская ночь

Сразу после разговора с генералом Дороном Гард заехал в управление и договорился с комиссаром Робертсоном, дежурившим по городу, чтобы ему в самом срочном порядке передавали домой все сведения о преступлениях, где бы они ни происходили. Робертсон хотел было обидеться на Гарда, но тот успокоил коллегу, объяснив ему, что имеет всего лишь «свой интерес», ни в коей мере не ущемляющий профессиональных достоинств дежурного. На том и договорились.

Ждать Гарду долго не пришлось.

Уже через два часа поступило известие о таинственном исчезновении некоего Луи Карне. Пропал он из собственного дома, точнее сказать, из ванной комнаты. При этом внешних поводов к его исчезновению вроде не было: за Карне ничего дурного не числилось, как, впрочем, и ничего хорошего. Заявила о факте жена Луи, в прошлом известная проститутка по имени Жозефина. Она рассказала, что познакомилась с Карне два года назад «на работе» и решила поменять профессию: стать верной женой. Что делал Луи до знакомства с Жозефиной, она не знала, вероятно, и того и другого устраивала взаимная нелюбознательность. Единственное, что знала жена о муже, — так это то, что появился в городе и, кажется, в стране в месяц их знакомства, а затем, хотя и имел приличный капиталец, устроился работать шофером.

Быстро прокрутив Луи Карне через ЦИЦ, Гард выяснил, что он человек «без биографии». Никаких о нем данных, кроме женитьбы и профессии шофера. Документы тем не менее в порядке, и лишь одна вопиющая непонятность: по свидетельству Жозефины, ее муж когда-то попал в какую-то передрягу, и ему перемололо ногтевые фаланги всех десяти пальцев рук. «Понимаете, — плача и причитая, сказала Жозефина Гарду, немедленно появившемуся на месте, — у него были такие розовенькие, красивенькие подушечки…»

Много ли нужно Гарду, чтобы понять, что Луи Карне перенес операцию, освободившую его от прежних отпечатков пальцев?

Обстоятельства, при которых исчез Карне, были следующие. Он вернулся с работы, переоделся, хватанул сразу полстакана виски с содовой — пил Карне принципиально не из рюмок, стопок, бокалов, а именно из граненых стаканов с рекламными наклейками фирмы «Дарвин и сын», производящей бюстгальтеры, — и пошел в ванную комнату принять душ, пока Жозефина сделает ему яичницу с беконом. Жозефина слышала, как Луи плещется под струей воды, что-то напевая, и вдруг он дико закричал. Жена бросилась к двери в ванную, но она была заперта, и как Жозефина ни умоляла Луи, он дверь не открыл. Тогда уже на ее вопли о помощи сбежались соседи, взломали дверь и увидели, что Карне нет. Он ушел, или его вынули, через небольшое окно под самым потолком, причем если все же он ушел, то почему перед этим дико кричал и почему отправился куда-то голым?

Возвращаясь на машине домой. Гард пытался анализировать происшествие, связывать его со своим визитом к генералу Дорону, но цепь не выстраивалась. Во-первых, уж слишком быстро начал генерал действовать, если записывать Карне на его счет, и, во-вторых, довольно грубо: с криком, с экзотикой, если можно так выразиться, имея в виду кражу человека из ванной комнаты в голом виде, что на основательного Дорона не походило. Но одно обстоятельство очень настораживало Гарда: розовые подушки пальцев. Человеку с незапятнанной репутацией сдирать отпечатки пальцев нужды нет, а тут они явно содраны, да еще у личности «без биографии». Так или иначе, Гард получил достойный факт для размышлений, пока еще, правда, никуда не ведущий, ни к Дорону, ни к «Фирме Приключений», ни к убийству антиквара Мишеля Пикколи.

Но едва комиссар добрался до своей любимой тахты, как зазвонил телефон, и Робертсон приятным басом сказал:

— Дэв, держи новость. Двадцать минут назад у себя в квартире задушен какой-то Барроу, по моим данным сумасшедший, бывший…

— Моряк и гангстер, — закончил за Робертсона Гард. — Это же твой кадр, я только вчера о нем тебя спрашивал! Наркотики и перестрелка!

— Да ну?!

— У него там была служанка мисс Флейшбот?

— Никакой мисс вроде нет, — ответил Робертсон. — Ну, Дэв, ты меня удивил! В общем, если хочешь, езжай туда. Людей подкинуть?

— Хватит двух человек и медэксперта.

Через минуту Гард уже сидел в «мерседесе», который стремительно несся по направлению к улице Иностранных моряков. Усилием воли комиссар не давал себе размышлять раньше времени о том, что случилось, ибо такого рода размышления невольно рождают версии, мешающие нормально и непредвзято видеть факт. Увидел — размышляй. Однако всем существом своим Гард чувствовал, что тут без Дорона уж точно не обошлось: генерал убрал свидетеля. Причем немого! Зачем? Чего боялся? Если таким же свидетелем, предположим, был Луи Карне, то в его исчезновении логика есть, а зачем убивать немого?! Раньше Барроу из каких-то соображений сохранили жизнь — что же случилось, отчего эта жизнь стала опасной для тех, кто ее сохранял? Неужели Дорон боялся, что Гард найдет врача, способного развязать язык немому, а из сумасшедшего сделать нормального? Даже если бы генерал так думал, он не столь туп и не какой уж неуч, чтобы не понимать: подобные дела делаются не скоро.

«Возможно, Дорон отдал общее распоряжение, а частности решаются на уровне того же Дитриха? — думал Гард. — Тогда кто будет разбираться в тонкостях? Всех под одну гребенку!..» Факт тот, что генерал определенно приступил к решительным действиям, тем самым подтверждая справедливость его. Гарда, подозрений. Но при этом и пренебрегая ими! — все же поразительный он человек, генерал Дорон! Ведь понимает, что Гард теперь тоже все понимает, но, как собака, схватившая кость, рычит и кромсает ее на глазах у других собак, лишь бы сожрать, а вы, мол, если хотите, можете глядеть, — не подпущу!

Вот и улица Моряков. Дом в глубине небольшого парка. Тишина. Уже на месте люди Робертсона. Они провели Гарда по скрипучей лестнице в комнату бывшего гангстера. По первому впечатлению Барроу был жив. Он сидел на своем привычном месте, в кресле за столом, слегка откинувшись на спинку. Глаза его были открыты и, как ни странно, имели осмысленное выражение. Перед Барроу в кажущемся беспорядке были разбросаны карты. А на шее его, лишь приблизившись и приглядевшись, Гард увидел тонкие фиолетовые подтяжки. Из уголка рта тянулась тоненькая, прямо-таки нитяная струйка запекшейся крови.

Да, Барроу был действительно задушен. Гард многое повидал на своем веку, но вид убитого вызвал у него неприятный озноб: у комиссара создалось впечатление, что сумасшедший Барроу прозрел именно в тот момент, когда его душили! В глазах не было прежней бессмысленности и непонимания, они спокойно и мудро глядели в бесконечность, а губы, брови и все лицо выражали такое презрение к смерти и такое понимание своей обреченности, что прямо жуть брала. Бывший гангстер-моряк не только не сопротивлялся чьим-то рукам, душившим его фиолетовыми подтяжками, но с облегчением и спокойствием йогов принял смерть, словно избавление от чего-то непомерно тяжелого, что он нес так долго на своих плечах.

Следов убийца не оставил. Дело было сделано чисто, на высоком профессиональном уровне. На металлических предметах, на стекле, на полированных частях мебели, короче говоря, где только могли остаться отпечатки пальцев, они принадлежали двум людям: самому Барроу и, вероятно, его служанке мисс Флейшбот. У Гарда даже мелькнула дерзкая мысль: уж не старуха ли прикончила идиота, сама взбесившаяся от его пасьянсов и этого «Не… надо…»?

Но карты! Комиссар взял эксперта за локоть и глазами показал на стол, и даже Симпсон, а это был именно он, заметил, что карты что-то изображают, то ли чей-то профиль, то ли контуры какого-то фантастического животного.

— Не слон ли, господин комиссар? — сказал Симпсон.

— Нет, здесь буквы. Смотрите — это "Р", а это "Б". «РБ»! Что бы они значили, как вы думаете, Симпсон?

— Если "Б" — Барроу, то он Мэтьюз, а не "Р"…

— Спросить бы у Флейшбот… — сказал Гард.

Но старуха исчезла, будто ее вовсе не было. Свидетели, состоящие в основном из соседей, ничего существенного рассказать не могли: они не видели ни входящих в дом, ни выходящих из него посторонних людей. А вот Флейшбот в свое обычное время поплелась в мясную лавку, — правда, хозяин лавки заявил, что она у него сегодня не была. Никакого шума со стороны виллы, кроме обычных собачьих голосов, никто не слышал, вернулась ли в дом мисс Флейшбот, никто не заметил, да и с какой стати следить за ней, если по уму она в последнее время мало чем отличалась от бедного Мэтьюза Барроу, царствие ему небесное, вот был когда-то джентльмен!

Труп обнаружили случайно, как и бывало часто в подобных случаях: зеленщик, которому Флейшбот постоянно делала заказы, явился к вечеру с салатом и брюссельской капустой, однако служанка господина Барроу на его зов почему-то не вышла. Тогда он, кряхтя и чертыхаясь, сам поднялся по скрипучей лестнице с корзиной в руках, говоря изредка: «Мисс Флейшбот, черт побери! Мисс Флейшбот!», пока не добрался до комнаты Барроу.

Исчезновение старухи чрезвычайно обеспокоило Гарда. Немедленно запрошенный по телефону ЦИЦ характеризовал Флейшбот как служанку мистера Барроу, выдал дату ее рождения и на этом умолк, что свидетельствовало о малом интересе к ней со стороны полицейского ведомства. Однако Гард не мог исключить и того, что Флейшбот была сотрудницей «Фирмы Приключений», специально приставленной к Барроу, и что после визита комиссара к Дорону ее тоже нельзя было оставлять в поле зрения полиции. Старуху, возможно, где-то укрыли, если не убрали, всякое могло быть, а без нее Барроу все равно не мог бы физически существовать, вот и придушили его на прощанье, чтобы «не мучился». Кстати, уж не сама ли «мисс» выполнила этот приказ?

С улицы Иностранных моряков комиссар решил ехать не домой, а сразу в управление. Барроу и Карне — всего лишь начало, надо ожидать продолжения, и лучше всего это делать у пульта дежурного по городу, тем более что надвигалась ночь. Нет, неуютно было Гарду в роли пассивного наблюдателя происходящего, но что он мог поделать, если пока не ухватил системы убийств, а потому не мог вычислить и предсказать дальнейшие ходы Дорона, без чего, естественно, не мог и предотвратить преступления. Ему ясно было одно: генерал чистит свои конюшни, убирая потенциальных свидетелей. Кто они? Где живут, где работают? Быть может, следующие на очереди у Дорона сотрудники «Фирмы Приключений», тем более что он с самого начала рискнул не какой-нибудь рядовой «стрекозой», а самим управляющим Хартоном? Возможно. Если возможно, то необходимо немедленно засадить Таратуру за список работников фирмы, выяснить их наличие, а затем организовать… как лучше выразиться: их охрану или слежку за ними? "Но скорее всего, — думал Гард, — убирали не сотрудников, а клиентов фирмы, причем не таких, как Фред Честер, которые, не выходя из кабинета управляющего, испытали невинные приключения, а таких, как Мэтьюз Барроу, то есть побывавших в глубине, в подводной части айсберга и вынырнувших «оттуда».

Но если так, если Луи Карне полагать в одном списке с Барроу, он тоже, выходит, в свое время купил приключение без гарантии и ему тоже сохранили жизнь, которой теперь лишили? Но почему в таком случае Карне не значится в списках клиентов фирмы и его нет, да и не было, в составе молодцов Фреза и Гауснера?

Стоп! Гард даже резко затормозил и остановился посередине улицы, как будто движение «мерседеса» могло сбить его с неожиданно интересной мысли. А что, если предположить… Что, если Луи Карне все же один из девятнадцати? Мертвец, оживший под чужой фамилией, с чужими документами, с другим лицом и даже расставшийся с отпечатками пальцев?!

Прелюбопытно…

Кто там гудит сзади? Гард медленно тронул машину. Стало быть, Луи Карне, в прошлом гангстер, покупает у фирмы приключение без гарантии, а на самом деле — другую «чистую» жизнь. Да за это, откровенно говоря, не жаль заплатить! Есть тут логика? Есть. Вот он, секрет фирмы! Гард удовлетворенно засмеялся, но тут же прервал смех, подумав, что именно с таких проявлений, вероятно, и начинается помешательство, когда человек смеется наедине с собой, а затем, чего доброго, начинает сам с собой разговаривать вслух, уверенный в том, что имеет дело с прекрасным собеседником.

Надо ждать! — такова главная тактика на ближайшую ночь. Листочки уже есть, будут и ягодки. И временная пассивность комиссара полиции с лихвой компенсируется потом его утроенной активностью.

В оперативном зале Гарда уже ждал вызванный им прямо из машины по рации инспектор Таратура. «Интересно, если бы он схватился с Дитрихом, то чем бы закончилась схватка?» — некстати и мельком подумал Гард. Но тут на пульте в районе порта вспыхнула красная лампочка тревоги, и динамик хрипло проговорил:

— Господин комиссар, тут придавили одного! Машиной!

— Как придавили? — спросил дежуривший Робертсон. — Он жив?

— Да нет, вроде кончился… Треснули «кадиллаком», и с приветом, ни номера, ни цвета, а меня позвали, когда этот уже ни бум-бум…

— Что за рапорт?! — вспылил Робертсон. — Доложите по форме и без дурацких «бум-бумов»!

— Докладывает сержант Майлс, господин комиссар, извините, это я от волнения, — прохрипел динамик. — Понимаете, его прижали передним бампером к каменному забору порта и давили, пока он не кончился. Документы у него на имя Жака Бартона. По виду — лет сорок. Тут темно, я почти ничего не вижу…

— Так возьмите фонарь! — вмешался Гард, заражаясь раздражением комиссара Робертсона. — Что за тупость такая, Майлс? Гард говорит. Посмотрите на кончики пальцев погибшего. Видите их?

— Вроде вижу, господин комиссар.

— Розовые?

— Как вы сказали?

— Я говорю, подушки у каждого пальца розовые?

— Вроде розовые…

— Почему «вроде»? — взревел, не выдержав, Робертсон. — Вы что, Майлс, дальтоник?

— Как вы сказали, господин комиссар?

— Ладно, — тихо произнес Гард, обращаясь к Робертсону, — его уже не переделаешь. Пусть внимательно стережет труп, ему и этого хватит. Таратура, жмите туда со скоростью ракеты, осмотрите там все вокруг…

Через десять минут ЦИЦ выдал справку о Жаке Бартоне: коммивояжер, не женат, проживает в отеле «Холостяк» вот уже два с половиной года, шепелявит, в списке подозрительных личностей не значится, прежняя жизнь неизвестна. Короче говоря, снова человек «без биографии», снова появился в городе не более чем три года назад и снова с прооперированными пальцами. Жгучее подозрение Гарда начинало подтверждаться: уже трое из злополучного списка девятнадцати гангстеров! Неясно только, кем были Карне и Бартон в той жизни, какие имели фамилии и в чьих «бригадах» находились — Гауснера или Ивона Фреза.

Кто следующий?

Следующим стал некий Пуа, Арнольд Пуа, актер вспомогательного состава труппы, обслуживающей ночной кабак «Спать не дадим!». Умер прямо на сцене, изображая вместе с пятью танцорами варьете таборных цыган. Они танцевали с кубками в руках, в которые им налили подкрашенный тоник, и танец назывался «Десять глотков вина». На первом же Пуа схватился за горло и рухнул так естественно, что публика даже зааплодировала. Однако Пуа больше не встал. Его отнесли за кулисы, танец продолжали оставшиеся пять «цыган», а владелец кабака позвонил в полицию. Экспресс-анализ, сделанный прибывшим на место Симпсоном, категорически определил в кубке Арнольда Пуа цианистый калий. У актера были розовые подушки на пальцах, а в кабак он устроился всего год назад.

Варфоломеевская ночь продолжалась. Гард понимал, что пора действовать: из девятнадцати свидетелей — а в том, что это были именно «свидетели», можно было уже не сомневаться — теперь оставалось на четыре человека меньше. Если католикам не удалось в одну ночь вырезать всех гугенотов, то нынешним обладателям «длинных ножей». Гард был уверен, это удастся.