Глава двадцать седьмая. ВОСПРЕЩАЕТСЯ БОГОХУЛЬСТВОВАТЬ, ПОМИНАТЬ ДЬЯВОЛА И СПАТЬ ВО ВРЕМЯ МОЛИТВЫ

Андрейша сидел у едва тлеющего камина в корчме «Веселая селедка», погрузившись в задумчивость. Огонь медленно поедал сухой хворост, скупо освещая стены корчмы с торчащими деревянными костылями, на которых посетители развешивали свою одежду. Сейчас костыли пустовали, кроме одного — с плащом Андрейши. Время было раннее, гостей еще не было. Хозяйка, рослая худощавая старуха, надоедливо стучала чем-то на кухне и громко ругала служанку. Из приоткрытой двери несло смрадом от жарившейся рыбы.

День был пасмурный. С моря дул пронзительный северо-западный ветер. На реке, задрав хвост, сидели чайки. У деревянной пристани скрипели, покачиваясь, несколько рыбачьих судов. В узкую щель окна виднелись кирпичные стены Мемельского замка. Андрейша два дня назад вернулся из Паланги… Он без труда нашел на горе у моря старинный храм богини Прауримы. Но храм был покинут вайделотками, статуя богини исчезла, и священный огонь погас. Андрейше и здесь помог жреческий жезл. Когда он показал зеленую рогульку пожилому литовскому рыбаку, тот привел его к новому храму, построенному в чаще непролазного леса, на берегу маленькой речушки. В старом храме стало опасно, могли нагрянуть рыцари. От Мемеля до Гредуна их единственная дорога к ливонским собратьям тонкой ниткой проходила по самому берегу моря.

Андрейша увидел Бируту, красивую и печальную. Она узнала своего спасителя и приняла юношу, словно сына. Рассказывая о Людмиле, которую она успела полюбить, Бирута заплакала.

На прощание она поцеловала юношу. «Буду молить великую богиню Прауриму, — сказала она. — Если богиня захочет, с Людмилой не произойдет ничего плохого…»

«За что бог так жестоко наказал мою незабудочку! — думал Андрейша. — Ты лучше луны, солнца и звезд и страдаешь в плену у жестоких рыцарей. Если бы я был в Кенигсберге, уж наверно мне удалось бы облегчить твою участь, а может быть, и вызволить из беды».

Его мысли прервала хозяйка корчмы. Она поставила на стол миску овсяной каши и жареную рыбу.

— Мой муж умер ровно год назад, накануне дня святого Варфоломея, — сказала она, снова появляясь с чашей и большим оловянным кувшином в руках. — Помяните, юноша, бедного Ганса, выпейте пива — я не возьму с вас денег. О-о, мой прилежный Ганс был отличным мастером варить двойное пиво! — И женщина вытерла передником слезы.

Андрейша посочувствовал хозяйке и стал есть без всякого желания, только лишь для того, чтобы поддержать силы. Не успел он справиться с овсяной кашей, как в харчевню пришли трое мужчин и заняли стол у самого очага. Из разговора, который вели гости довольно громко, Андрейша узнал, что в реку зашел новый корабль, принадлежащий немецкому ордену, и встал на якорь против корчмы. Когда Андрейша услышал, что когг «Черный орел» должен сняться завтра утром в Альтштадт, он не выдержал и вмешался в разговор.

— Я спешу в Альтштадт, — сказал Андрейша. — Прошу взять меня на ваше судно… Я заплачу, — добавил он, видя, что немцы молчат.

— Кто ты? — спросил мужчина в сером орденском плаще.

— Я русский из Новгорода, подкормщик и купец.

Незнакомцы переглянулись.

— У меня умер рулевой на пути из Риги, — сказал немец. — Вместо покойника я могу взять тебя. Согласен? И не ты мне, а я тебе заплачу за работу.

Андрейша не стал раздумывать.

— Согласен, — сказал он.

— Завтра до восхода солнца будь на когге, — продолжал немец. — Я шкипер «Черного орла», — добавил он, приосанясь.

На вид шкипер был человек, изрядно потрепанный жизнью, с бледным, помятым лицом и реденькой полуседой бородкой. Он напоминал Андрейше пьяницу-дьячка с худого прихода.

— А это, — продолжал шкипер, — почтенные купцы из Риги, они тоже спешат в Альтштадт… Где ты научился говорить по-немецки, юноша?

— Я часто бываю в ганзейских городах.

— Это хорошо, очень хорошо, — сказал шкипер. — Немецкий язык — хороший язык.

Рижские купцы заплатили за пиво и вместе со шкипером вышли из харчевни…

Обрадованный Андрейша обещал поставить три пудовые свечи Николаю Мокрому… Он горячо поблагодарил защитника мореходов за помощь и отправился наверх, в маленькую комнатушку, приготовленную заботливой хозяйкой.

В харчевне «Веселая селедка» стал собираться народ. Сюда шли промочить горло и промерзшие за день рыбаки, и мореходы, и грузчики, едва волочащие ноги от усталости. По вечерам за гостями ухаживали две розовощекие служанки, а слепой музыкант играл на цимбалах.

После захода солнца несколько подвыпивших матросов с когга «Черный орел» бражничали в заднем углу.

Дверь хлопнула еще раз. В корчму вошел новый посетитель, с головы до ног закутанный в плащ. Он окинул быстрым взглядом зал и, прихрамывая, направился к шумевшим матросам.

— Меня послали к вам морские братья, — тихо сказал незнакомец, приблизившись.

— Морские братья? Врешь! Наверно, хочешь выпить кружку пива за чужой счет?.. — насмешливо спросил голубоглазый и белоголовый матрос, по прозвищу Ячменная Лепешка.

Незнакомец откинул капюшон, обнажив обезображенное лицо.

Ударом меча кто-то отрубил ему ухо и часть щеки. Из-под седых бровей на матросов смотрели холодные серые глаза.

— Безухий! — отшатнувшись, вскрикнул голубоглазый прусс. — Я его знаю, ребята, он морской брат.

Матросы молчали, пораженные страшным лицом незнакомца. Кто-то услужливо пододвинул ему скамейку. Безухий сел.

— Я предлагаю захватить «Черный орел», — помолчав, сказал он, — и вступить в наше братство. Захват корабля будет испытанием. Добычу разделим поровну.

Матросы давно слышали о морском братстве. По харчевням в морских городах ходила весть о свободных морских разбойниках. Все здоровые и отважные люди, которым надоела подневольная жизнь и несправедливость, шли под голубые знамена морского братства. Привольная жизнь, хорошая добыча и обильная пища были хорошей приманкой. Его устав был прост: железная дисциплина и равноправие.

Обиженные, обездоленные люди собирались в братство, чтобы мстить за обиды, за свою искалеченную жизнь, за своих. родных и близких.

Превратившись в могучую республику, морские братья стали вмешиваться в дела приморских стран. Случалось, что, примкнув во время войны к какому-нибудь государству, они помогали ему одержать победу.

Матросам «Черного орла» надоел каторжный труд, за который немецкие рыцари платили гроши. Они просили прибавки, пробовали жаловаться великому магистру, но все напрасно.

— А кто станет капитаном? — спросил голубоглазый прусс.

— Я, — ответил Безухий и посмотрел каждому в глаза.

— Согласен, — сказал голубоглазый прусс, по прозвищу Ячменная Лепешка. — Все равно пропадать, так уж лучше с песнями и с хорошим куском жареного мяса в желудке.

— И я согласен.

— Я тоже…

— И я…

Никто из матросов «Черного орла» не отказался вступить в братство.

— Я вижу, ребята, вам опротивели порядки в ордене святой девы. Похоже на монастырь, не правда ли? Монастырь, в котором все время одни посты. Ваш шкипер, полубрат ордена, заставляет вас молиться, а деньги за молитвы не платит. Так я говорю, ребята?

— Правильно, — ответил за всех голубоглазый прусс. — К черту посты и молитвы!

— Я дам вам денег вперед, — сказал Безухий, открыл кошелек из красной кожи и каждому бросил по золотому дукату.

— Ого-го! — удивился матрос Вольфганг. — У нашего шкипера вряд ли столько заработаешь и за полгода. Сегодня мы весело проведем время.

— Утром «Черный орел» выходит в плавание, — продолжал Безухий. — В полночь я выбрасываю шкипера за борт. Ваше дело — прикончить купцов и всякого, кто встанет на дороге. Не жалеть никого. Мы друзья бога и враги всего мира.

— Сделаем, как велишь! — дружно отозвались матросы.

Разбойник поднялся со стула и, небрежно кивнув на прощание, снова закутался в плащ. Когда он повернулся и пошел к двери, все увидели, что морской брат заметно припадает на левую ногу.

Матросы долго еще сидели в харчевне. Начались веселые песни и пляски. Золотые дукаты пошли в дело.

На следующий день, едва только стало светать, Андрейша подъехал на маленькой лодке к борту когга. Расплатившись с перевозчиком, он с трудом взобрался на палубу высокобортного корабля. Десятка три матросов деловито сновали по палубе, приготовляя судно к выходу в море. Здесь все пропиталось чудесным запахом душистого воска, привезенного из Риги. Андрейша вошел в шкиперскую камору. Ноги его утонули в чем-то мягком, в нос ударил острый запах: палуба была устлана овечьими шкурами. Орденский полубрат стоял возле висевшей на стене грифельной доски в серебряной оправе и что-то записывал. Череп у него был голый, только сзади торчали редкие волосинки.

Напротив дверей громоздилось распятие, вырезанное из дерева и окрашенное в яркие цвета, горела медная лампадка с высеченными на ней крестами. На всех стенах каморы и на двери хозяин вырезал кресты. Он был прямо-таки окружен со всех сторон крестами, которые должны были надежно защищать его от всяких напастей и злых духов. И на кожаном поясе шкипер заботливо начертал слова молитвы.

К правому борту примостилась узкая, как гроб, койка с матрацем, набитым соломой, и одеялом из овечьих шкур. На койке, свернувшись в клубок, спала рыжая кошка. Шкипер взял ее в Риге по совету одной очень сведущей старухи. С помощью заговоренной кошки можно запросто обмануть морского бога: если он потребует человеческую жертву, надо бросить в море кошку.

— А, новый рулевой! — оглянулся на юношу шкипер. — У тебя есть оружие? — спросил он, помолчав.

Андрейша показал на меч, висевший у пояса.

— Превосходно! Он тебе может пригодиться.

— Пригодиться во время плавания в Альтштадт? — удивился юноша.

— В нашем море разбойники множатся, как вши на грязном теле язычника, — закрыв глаза, сказал полубрат. — Мы молим Иисуса Христа и пресвятую деву Марию избавить нас от напастей.

Шкипер, пошевелив губами, откинул косточку на черных четках.

— Какую веру ты исповедуешь? — спросил он, очнувшись и снова взглянув на юношу.

— Русскую, — ответил Андрейша, — другой на нашей земле нет.

— Ничего, сын мой, — вздохнув, сказал шкипер. — На море хороша даже твоя вера, хотя святейший папа проклял ее. Если человек знает свое дело, это главное. Иди присмотрись к кораблю…

Шкипер опять начал шевелить губами и отбросил еще одну черную косточку четок.

Новгородец поклонился и вышел.

Когг «Черный орел» был построен совсем недавно. Дерево еще не успело потемнеть, Андрейша сразу обратил внимание на высокие борта, окаймляющие палубу: за ними можно было укрыться от вражеских стрел. На корме построена из твердого дерева небольшая крепостица с высокими стенками и амбразурами. На носу — крепостица поменьше, но и в ней мог уместиться добрый десяток воинов.

На востоке показалось солнце. Пронзительный рев коровьего рога вызвал всех матросов на палубу. Несколько человек стали выхаживать тяжелый якорь. Затянув заунывную песню, они вращали ручки деревянного ворота.

В это время другие матросы поднимали паруса, сшитые из огненно-красных и белых полос. Ветра почти не было. Лоцман привязал корабль толстым канатом к большой гребной лодке и потащил его к выходу.

Выйдя в море, когг освободился от каната и, покачиваясь на легкой волне, уверенно двинулся на юго-запад.

Опять прозвучал коровий рог, и шкипер приказал всем людям собраться на палубе. Андрейша заметил, что трое вооруженных луками и мечами матросов полезли на мачту. Из большой дубовой бочки они следили за встречными судами.

— Теперь мы предоставлены богу и морю, — сказал шкипер собравшимся. — Перед богом, ветром и волнами мы все равны. Нас окружают опасности, нам грозят бури и морские разбойники, и не достигнуть нам цели, если мы не подчинимся строгому уставу. Начнем с молитвы и песнопений, прося у господа попутного ветра и счастливого пути, а затем изберем судей, которые будут беспристрастно судить нас.

Люди хором громко прочитали «Отче наш»и «Богородицу».

— Я предлагаю избрать нашими судьями достопочтенного шкипера Германа Рорштейдта, уважаемого купца из Риги Герберта Мюллера и матроса Франца Бекмана, — скороговоркой произнес круглоголовый, с оттопыренными ушами, помощник шкипера.

Никто не противоречил. Судьи были избраны.

Шкипер с важным видом развернул пергамент.

— «Воспрещается богохульствовать, поминать дьявола и спать во время молитвы…»— начал он чтение первой статьи устава.

Около часу продолжалось нудное чтение. Шкипер перечислял все до самых мелочей, что можно и чего нельзя делать людям на корабле, находящемся в плавании.

Андрейша с любопытством приглядывался к матросам. Команда на когге оказалась самая разношерстная. По большей части это крещеные пруссы и венды. Немцев было несколько человек. Не слишком много находилось охотников плавать по страшному морю на кораблях, принадлежащих ордену.

В море столько опасностей: крепкий ветер, высокие волны, острые скалы, морские разбойники да в придачу жестокие порядки, скудная еда, протухшая и гнилая.

Самое опасное время на море — ночь. Ночью трудно увидеть берег, морские разбойники могут незаметно подкрасться к судну. И морская нечисть особенно сильна в темноте. Разве мало она приносит горя мореходам!

Белоголовый прусс Ячменная Лепешка, собираясь ночью сменить рулевого, спрятал в самом носу когга маленькую деревянную фигурку Перкуна. Он прибил ее понадежнее гвоздем к еловой доске обшивки, соединив судьбу всемогущего бога с судьбой корабля. Попросив Перкуна оберегать «Черный Орел», Ячменная Лепешка положил рядом небольшой кусок жареного мяса. Кипарисовый крестик — подарок капеллана рыцарского замка — он предусмотрительно оставил у себя на койке. Боги не должны мешать друг другу.

Светила огромная луна, ее свет заливал все море и пустую палубу когга. Море было удивительно красиво, но холодно и мертво. Ячменная Лепешка шел по палубе, не боясь споткнуться. Хорошо видать каждый блок, каждую веревку. В лунной тишине слышно было, как поскрипывает рей, трущийся об мачту, и плещется вода о борт судна. Над головой шевелился огромный парус, развернутый на всю силу.

В рулевой подвешенный к потолку фонарь светился мутным светом. Андрейша, обхватив левой рукой тяжелый румпель, изредка делал два шага вправо и влево, посматривая на зеленоватую звезду, на которую он направлял кончик короткой носовой мачты. Ветер был слабый, но ровный, и когг легко держался на курсе.

Белоголовый прусс сменил на руле Андрейшу раньше, чем в склянке песок пересыпался до конца. Перебросившись с ним несколькими словами и объяснив, что и как надо делать, Андрейша поднялся по лесенке на кормовую крепостицу.

Шкипер, расставив широко ноги, колдовал над куском пергамента; на захватанном грязными руками обрывке была нарисована земля. Закрыв свечу полой грубого плаща и что-то бормоча себе под нос, он вглядывался в берег, освещенный луной.

Услышав шаги, шкипер потушил свечу, свернул вчетверо карту и спрятал ее в кожаную сумку, притороченную к поясу.

— Что тебе надо, юноша? — спросил он.

В это время в крепостице появился безухий пират.

— Молись своему богу и прыгай за борт, — спокойно сказал он шкиперу, вынимая меч. — Или, может быть, ты хочешь здесь оставить свою голову?

— Спасите! — завопил полубрат, даже не подумав сопротивляться. — Спасите! — и как подкошенный упал в ноги морскому разбойнику.

Андрейша, не раздумывая, обнажил свой меч и заслонил шкипера.

— Эй ты, сосунок! — крикнул пират. — Твоей головы мне не надо, уйди прочь! — Его единственное ухо налилось кровью…

Но Андрейша не уходил. Он вглядывался в Безухого: ему казалось, что он где-то видел этого человека.

Морской брат зарычал и бросился на Андрейшу. Мечи скрестились. На пирате была короткая кольчуга, под ней — кожаный кафтан.

Шкипер мгновенно вскочил на ноги и бросился наутек, но попал в руки матросам, спешившим на помощь новому капитану.

— Ах, вот как! Ах, вот как! — повторял Безухий, отбиваясь. — Ты славно бьешься, щенок… Однако тебе не хватает выдержки… Эй, ты, не трогать! — крикнул он матросу, хотевшему пикой ударить в спину Андрейшу. — Это моя добыча!

Но и сам Безухий тяжело дышал. Нелегко отбивать быстрые, как молнии, удары. Порой казалось, что юноша одолеет. Долго стучали мечи. Наконец, изловчившись, пират выбил оружие из рук Андрейши.

А шкипер орал во всю, глотку. Матросы больно подкалывали его пиками, мстя за обиды и поношения. Извиваясь, как червь, он обнимал матросские ноги и молил о пощаде.

— Я дам хороший выкуп, у меня много денег, — повторял он.

— Отрубите голову трусливой падали! — не глянув на шкипера, произнес пират.

Матросы не заставили Безухого повторить приказание, и лысая продолговатая, словно дыня, голова покатилась по палубе.

— Обыскать! — все еще тяжело дыша, приказал пират. — У него карта и ключи от сундука с деньгами.

Матросы нашли карту и ключ в кожаной сумке на поясе.

— Но что делать с тобой, щенок? — обернулся пират к Андрейше. — За то, что ты поднял руку на морского брата, я должен тебя повесить… Откуда ты родом?

— Русский из Великого Новгорода. — Андрейша гордо поднял голову.

— В нашем братстве есть руссы, — раздумывая, сказал Безухий. — Постой, постой, да ведь мы с тобой знакомы, приятель, дьявол тебя возьми! Хорошо, мы решим, что с тобой делать. Сначала закончим дела поважнее…

Разбушевавшиеся матросы без сожаления расправились со всеми несогласными вступить в братство. Рижские купцы, ехавшие в Данциг с набитыми золотом кошельками, отчаянно защищались. Они убили двух матросов и ожесточили восставших. Купцов обезглавили и выбросили в море.

Едва затих шум схватки, мореходы сошлись на залитой кровью палубе. Все, кто остался в живых, дали клятву верности морским братьям и единодушно избрали капитаном безухого пирата.

Андрейша отказался вступить в морское братство.

Безухий пересчитал деньги, захваченные на судне. Каждому пришлось по десятку золотых дукатов — целое богатство.

— Тот, кто осмелится оспорить хоть одно мое слово, будет убит на месте, — предупредил новый капитан. Его грозный вид как нельзя лучше подтверждал слова. — Помощником назначаю Ячменную Лепешку, — продолжал он. — Мы идем в Альтштадт. Нас ждут братья, освобожденные из застенков Кенигсбергского замка. Наш человек внес за них выкуп. Хо-хо!.. — засмеялся Безухий. — После рыцарских подземелий море им покажется раем.

Безухий обернулся к Андрейше, стоявшему возле мачты со связанными руками.

— Русский мореход отказался вступить в морское братство! Что будем с ним делать?

— За борт! — закричали матросы. — Пусть кормит рыб!

— Я думаю, братья, следует выслушать его историю. Пусть русский расскажет, почему он оказался на «Черном орле». Согласны?

— Я согласен, — сказал белоголовый матрос Ячменная Лепешка. — Пусть расскажет свою историю.

Остальные тоже не стали возражать.

Андрейша понял, что сейчас решится его судьба, и смело вышел вперед. Безухий перерезал веревки на его руках. Юноша стал рассказывать все, что случилось с ним и его невестой Людмилой. Показал зеленый жреческий жезл. Рассказ его мореходы слушали молча, не перебивая.

Он закончил и, опустив голову, стоял перед судом морских братьев.

— Оставить в живых, — сказал белоголовый прусс, — пусть выручает свою невесту.

— Дать ему денег на выкуп!

— Проклятые рыцари! — сказал сутулый венд.

— Пусть живет русский!

— Я — за жизнь!

Оказалось, что все морские братья хотят оставить жизнь юноше.

— Я согласен, — сказал капитан. — Ты найдешь свою невесту, новгородец. Но поклянись своим богом, что не причинишь нам зла.

— Клянусь! — от всего сердца сказал Андрейша. — Если нарушу клятву, пусть на меня святой крест и земля русская!

— Теперь, друзья, — обратился капитан к матросам, — прибрать корабль, смыть кровь и выбросить всю падаль за борт.

Матросы принялись за работу. К полудню когг «Черный Орел», подняв все паруса и переваливаясь на волнах с борта на борт, шел на запад. Теперь он назывался «Золотая стрела». И флаги, развевавшиеся на нем, принадлежали городу Риге.

Тут же, на палубе, морские братья принесли жертву богу — повелителю моря и ветров Пердоето. Огромный, выше облаков, он стоит посреди моря. Вода ему по колени. Когда он поворачивался, менялось направление ветра. Если Пердоето гневался на рыбаков, он убивал всю рыбу в тех местах, где они рыбачили.

Повар зажарил несколько жирных лососей. Принес на палубу стол, покрыл чистой скатертью и положил на него рыбу. А Безухий стал лицом к ветру и просил у бога благополучного плавания. Все низко поклонились и сели за стол.

Самую лучшую рыбу бросили в море.

С левого борта тянулась белая полоса берега с огромными песчаными холмами.

Через три дня у пристани Альтштадта Андрейша покинул палубу «Черного орла». Одноухий обнял его на прощание и сказал:

— Старшим поваром в Кенигсбергском замке работает наш человек, прусс Мествин. Покажи ему жезл криве, и он все для тебя сделает. И мы поможем, если понадобится, — добавил пират, — не забывай, что у тебя есть друзья.

Глава двадцать восьмая. СВЯТЫЕ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ

Андрейша пятый день жил на постоялом дворе в Альтштадте. Он успел познакомиться с двумя новгородскими купцами, занимавшими по соседству небольшую комнатушку. Новгородцы вели себя в городе осторожно, возвращались домой рано, как только закрывали лавки, после ужина уходили к себе, и достучаться к ним было трудно.

Первый раз Андрейша остановил земляков возле узкой лестницы; они только отужинали и подымались к себе наверх. Купцы отнеслись к нему недоверчиво, но, услышав имя знаменитого мастера с Прусской улицы, подобрели.

— Знаем Алексея Хлынова, как не знать, мечи его носим. А ты что, сродственником ему доводишься? — спросил старший купец, Фома Сбитень. Седая борода вилась у него колечками, выглядел он как святой с новгородской иконы.

— Сын я ему, — сказал Андрейша, — в море хожу подкормщиком на лодье «Петр из Новгорода». А кормщик Алексей Копыто — мой дядя, материн брат.

— И купца Алексея Копыто знаем, — закивали бородами купцы. — Теперь и тебя признаем, молодец. Заходи к нам в горницу, перемолвимся словом. Здесь, под лестницей, какой разговор. Свое племя встретить в чужом краю куда как приятно.

Заперев на тройной запор дверь, купцы усадили Андрейшу за стол. Купец помоложе, Иван Кашин, достал с полки большую глиняную бутыль с хмельным. Пили из ковша по очереди; мед играл, искрился и щекотал в носу. Купцы назвали свои имена. Оба именитые, иванские.

— Мы купцы, товаров прибыльных ищем, и не диво, что по городу околачиваемся, — сказал старик. — А вот ты как, молодец? Мореходу на своем корабле способнее, нежели в заезжем доме.

Андрейша подумал и раскрыл купцам свою душу. Рассказал, как дядя послал его в Вильню толмачом с московскими боярами. Рассказал про свою невесту, и как они встретились в Вильне, и как захватили ее рыцари.

Купцы только причмокивали и покачивали головами.

— Я и приехал сюда невесту выручать. Уж такая она пригожая да ласковая! Ежели с ней что худое случилось, то мне и жизнь не жизнь! — чуть не со слезами закончил свой рассказ Андрейша.