- Она уже успела попасть в каталог, - продолжал Влад, тыча пальцем, украшенным большим бриллиантом, в журнал, развернув его так, чтобы Савинову было видно.
      - Я видел, - самодовольно усмехнулся Савинов. - Тем тяжелее мне будет с ней расстаться.
      - А вы оставьте ее, - фыркнул Влад, погасив сигару.
      - Как же, скажи на милость, я смогу больше платить тебе, чтобы ты не вонял больше здесь? - Савинов аж передернулся от запаха догорающего в пепельнице окурка.
      - Бедный Николаша, - в тон ему ответил Влад. - Приходится уже распродавать собственное имущество, чтобы подкинуть пару долларов несчастному Владу.
      Свою реплику Влад сопроводил такой гримасой, что оба, не выдержав, расхохотались.
      * * *
      В зале, в котором проводился аукцион, царили такой шум и гам, что постороннему человеку, случайно забредшему туда, трудно было бы понять, что все это сборище имеет какое-то отношение к искусству. Скорее у него сложилось бы впечатление, что он очутился на Московском ипподроме. И только разгуливающие по вестибюлю мужчины во фраках и женщины, сверкающие своими бриллиантами, могли заставить его усомниться в справедливости своих предположений. Но не только наличие изысканной публики и отсутствие лошадей подтвердили бы заблуждение незадачливого посетителя. Почти весь зал на втором этаже старинного особняка, арендованного для проведения аукциона, был заставлен уймой картин, офортов, мраморных и бронзовых статуй. Под огромными стеклянными колпаками, освещенными непонятно каким образом, разместились старинные сервизы и кубки из тончайшего фарфора, золота и серебра. Особняком расположены стенды с ветхими манускриптами, древними монетами и редкими почтовыми марками. Среди прочих экспонатов, выставленных на аукционе, особого внимания заслуживали терракотовая статуэтка начала II века до нашей эры, прекрасный гобелен эпохи Людовика XIV и, конечно же, Христос среди немощных Яна Вермеера Дельфтского. Присутствие одной этой картины делало ежегодный аукцион Русич одним из крупнейших событий года в мире искусства.
      Все присутствующие оживленно обсуждали возможные причины, побудившие Николая Савинова выставить своего Вермеера на аукционе, строили прогнозы о стартовой цене и сумме, которую выложит счастливый покупатель за картину.
      - Дамы и господа! Прошу вас занять свои места! Прошу...
      Голос аукциониста тонул во всеобщем шуме, тщетно призывая почтенную публику к порядку. Наконец все расселись по местам. Аукционист вытер потный лоб платком и засунул его в карман. Кончик платка остался торчать из-под пиджака, но ему было не до этого.
      - Дамы и господа! Разрешите ежегодный аукцион произведений искусства и старины Русич считать открытым! - торжественным голосом возвестил он. Затем, переждав аплодисменты с деланной улыбкой на лице, продолжил: - Сегодня на аукционе представлены...
      Когда Николай Савинов объявил о своем решении выставить Христа на аукционе, люди, близко знающие его, не были чересчур удивлены. Хотя, зная его фанатичную любовь к редким полотнам, этот шаг нелегко было объяснить. Тем не менее, объяснение было. Банальное объяснение.
      Еще во время своей учебы в университете в руки молодого Савинова как-то попал роман Ремарка Три товарища. Единственное, что запомнилось будущему миллионеру после прочтения книги, были слова еврейского коммерсанта Блюменталя: Я совершаю любую сделку, при которой что-то зарабатываю. Со временем это изречение стало девизом всей жизни Николая Савинова. Он, не задумываясь, вкладывал деньги в любое предприятие, которое сулило маломальский доход. Вершиной предпринимательской деятельности молодого Ники был Москвич, купленный им в Геленджике, где он отдыхал тем далеким летом, и проданный с разницей в сто рублей. Тот факт, что бензин обошелся ему намного дороже (старый драндулет жрал горючее, как верблюд воду после перехода через Сахару), мало беспокоил юного коммерсанта. То были первые заработанные им деньги.
      Годы, прошедшие с тех пор, прибавили опыта. Теперь Николай Савинов - один из самых удачливых и преуспевающих бизнесменов Москвы, ворочающий сотнями миллионов долларов. Решение продать Вермеера было вполне в духе Савинова. Когда Влад гдето выудил картину, Савинов выложил за нее круглую сумму в десять миллионов долларов. И теперь, когда ему предложили выставить полотно с начальной ценой, превышающей почти на пять миллионов ту, за которую она ему досталась, Савинов раздумывал недолго. Ведь еще предстояли торги, и кто знает, насколько возрастет конечная цена...
      Резонанс, вызванный известием, что на ближайшем аукционе Русич будет выставляться Христос среди немощных Яна Вермеера, был огромен. Многие солидные газеты и журналы откликнулись на это событие. С экранов телевизоров не сходили фрагменты картины. Со всего света в Москву хлынул поток всевозможных критиков, искусствоведов и антикваров. Съезжались также желающие приобрести картину для своих коллекций. Среди последних были представители многих картинных галерей мира. Атмосфера вокруг аукциона накалялась с каждым днем. Все с нетерпением ждали его открытия...
      - Номер сто двадцать пять... Христос среди немощных. Ян Вермеер! - объявил аукционист.
      В зале моментально воцарилась глубокая тишина. Слышно было лишь шарканье башмаков служителей аукциона, устанавливающих с большой осторожностью картину на постамент.
      После небольшой паузы, как бы давая собравшимся возможность насладиться полотном, аукционист возвестил:
      - Начальная цена - четырнадцать миллионов четыреста тысяч долларов!
      Если бы в зале разорвалась бомба, то и это произвело бы меньше эффекта. Все сидящие в зале замерли в том положении, в котором их застало объявление аукциониста - кто с поднятой рукой, поправляющей прическу, кто чуть привставший, чтобы удобнее сесть. Некоторые сидели даже с открытым ртом. Над залом нависло напряженное молчание.
      Аукционист обвел собравшихся многозначительным взглядом, как бы говоря: Ну, теперь мы посмотрим, кто из вас чего стоит.
      Но и те, кто чего-то стоил, недоуменно пожимали плечами, шокированные стартовой ценой. Никто из них не мог представить того, что последовало позже.
      - Четырнадцать миллионов пятьсот тысяч! - резкий голос, принадлежащий даме средних лет, пытающейся скрыть свою тощую фигуру под накидкой из голубых песцов, раздался из средних рядов. Костлявые руки и худосочная шея, видневшиеся из-под мехов, были увешаны таким количеством огромных бриллиантов, что невозможно было смотреть на вытянувшую вперед ладонь женщину без солнечных очков. Издали она напоминала елку, которую выставили в витрине магазина перед Рождеством для привлечения покупателей,
      - Четырнадцать с половиной миллиона, - повторила дама и с вызывающим видом оглядела зал.
      Аукционист одобрительно кивнул обладательнице песцовой накидки. Торги начались!
      - Четырнадцать миллионов пятьсот тысяч долларов, дамы и господа! Кто больше?.. Прекрасная картина Вермеера. Превосходная сохранность?..
      Чуть слышный шепот прошелся по рядам. Стоящие у горячих телефонов скороговоркой докладывали своим патронам-коллекционерам на другом конце провода об обстановке на аукционе. Молоток аукциониста медленно поднялся и резко опустился:
      - Раз!
      - Пятнадцать миллионов, - произнес респектабельный господин в солидном темном костюме с красным галстуком, на котором красовалась крупная черная жемчужина грушевидной формы.
      - Пятнадцать миллионов! - подхватил аукционист. - Раз! - грохнул молоток. - Два!!
      В зале стало намного шумнее.
      - Пятнадцать - сто... - неуверенно вступил в борьбу представитель Лувра и виновато посмотрел по сторонам.
      Его коллега из Метрополитен-музея решил не ударить лицом в грязь перед заокеанским собратом:
      - Пятнадцать - двести.
      Кое-где раздались приглушенные смешки. Все в зале хорошо понимали, что последнее слово окажется, конечно же, не за государственными музеями. Очень редко, можно сказать, практически никогда после подобных аукционов их собрания пополнялись дорогим экспонатом. В основном, подобные шедевры увозили на частные виллы, где они радовали глаза купившего его толстосума и членов его семьи. Простым смертным они были противопоказаны.
      Как бы в подтверждение этому и, явно показывая господам из музеев, чтобы не лезли, дама в песцах подняла цену сразу на миллион.
      - Шестнадцать - двести, дамы и господа! - вскричал аукционист в восторге от того, как проходят торги. - Кто больше?!
      За каких-то десять минут цена подскочила почти на два миллиона!
      - Семнадцать, - господин в черном помахал ручкой.
      Рождественская елка, пренебрежительно зыркнув в его сторону, вновь взвинтила цену, желая огорошить соперника:
      - Восемнадцать миллионов!
      - Восемнадцать - сто, - невозмутимо дал знать соперник, даже не глядя на нее, и поправил жемчужину на галстуке.
      Дама в накидке заметно нервничала. Скинув с плеч все меха и побрякивая бриллиантами, она вскочила со своего места, впившись ногтями в спинку кресла в следующем ряду.
      - Двадцать миллионов долларов!! - истеричным, срывающимся голосом закричала она.
      Большинство участников аукциона, давно распрощавшись со своими мечтами повесить Вермеера где-нибудь в прихожей, затаив дыхание, следили за происходящим в зале.
      - Двадцать миллионов... Раз! - стук молотка отдался от стен зала как выстрел. - Двадцать миллионов. Два! Двадцать миллионов...
      - Двадцать один, - накинул еще миллиончик мужчина с жемчужиной.
      Зал буквально взревел от восторга. Такого аукциона они еще не видели.
      Выложив все, что могла, и не получив того, чего хотела, дама накинула меха и, гневно сверкнув глазами, блеск которых затмил сверкание всех ее бриллиантов, покинула зал. Вслед за ней засеменил молодой парень в очках, то ли сын, то ли тонкий ценитель бриллиантовых колье.
      - Двадцать один миллион... Три!!! - молотку оставалось чуть меньше сантиметра, чтобы возвестить весь мир о продаже Христа среди немощных, как вдруг...
      - Тридцать миллионов, - молодой парень, на которого никто до этого не обращал никакого внимания, взмахом руки приковал к себе взгляд аукциониста после того, как вскрыл конверт с заочной заявкой с фиксированной ценой. Тридцать миллионов, - повторил он, застенчиво улыбнувшись и пожав плечами.
      На этот раз уже весь зал сидел с раскрытыми ртами. Первым очухался аукционист.
      - Тридцать миллионов, господа!.. Христос среди немощных... - бессвязно залепетал он. - Раз! Два! - он посмотрел на господина в черном.
      Тот покачал головой.
      Пот градом катился со лба аукциониста, когда он произносил следующие слова:
      - Тридцать миллионов... Три!!!
      Стук молотка раздался среди гробовой тишины.
      - ПРОДАНО!
      * * *
      Волны прибоя, перекатывая прибрежную гальку, шипя, набрасывались на песчаный берег, нехотя откатываясь назад. Вокруг, насколько мог охватить взор, простиралось одно лишь море. Безбрежное море...
      Безжалостное солнце изливало свой жар на беззащитные валуны, до которых не доходила пенистая волна, исчезая в песке у самого подножия. И лишь в тени девственного леса, которым густо зарос крохотный островок в Черном море, можно было спастись от ослепляющих лучей южного светила. Беспокойные ручейки, весело журча прозрачной водой, проворно сбегали по камням с холмов среди пальмовых рощиц, впадая в море. Чистый воздух звенел от разноголосых криков морских, гнездящихся в прибрежных скалах. Изредка разносился сухой треск валежника, ломающегося под лапами какого-то зверя, продирающегося сквозь непроходимую лесную чащу.
      Посреди этого земного рая, на скале, взметнувшейся над островом, чернели развалины старинного замка. Суровые обломки былого величия до сих пор поражали своим величием и грандиозностью. Внизу, неподалеку от скалы на склоне отрога, заканчивалось строительство белой трехэтажной виллы. Окруженный морем зелени, дом был выстроен в виде трех смещенных относительно друг друга блоков, каждый из которых и был, собственно, одним из этажей виллы. Оригинальное архитектурное решение было обусловлено местным ландшафтом, с учетом окружающей природы. Яркое полуденное солнце отражалось в зеркальных стеклах виллы, отбрасывающих в зависимости от их конфигурации замысловатые зайчики на кроны деревьев, подступающих к окнам дома.
      С высоты птичьего полета вилла выглядела белым пятном на зеленом ковре растительности, затерявшимся в голубых морских просторах.
      Несмотря на жаркий день, вокруг виллы, словно муравьи, сновали люди в голубых комбинезонах - спешно наводился порядок как внутри дома, так и вокруг него. К концу недели ожидали приезда господина Савинова - хозяина виллы и острова, на котором она была выстроена.
      Маленький вертолет, стремительно выскочив из-за горы и сделав крутой вираж, пошел на посадку. Зависнув на мгновение над центром круга, машина мягко опустилась на землю. Еще не успели остановиться лопасти пропеллера, как из кабины вертолета, согнувшись и держа шляпу за поля, выскочил Влад и подошел к группе встречающих его людей. После коротких приветствий Влад сообщил собравшимся, что полчаса назад господин Савинов с кучей гостей на борту его яхты Ренессанс вышел в море и направляется к острову. Таким образом, по его, Влада, расчетам, часа через два яхта подойдет к пристани в южной части острова. Отдав несколько распоряжений, Влад вместе с Давидом - управляющим острова, направились к эскалатору, который за считанные минуты доставил их к вилле.
      Влад давно не был на острове. Поэтому происшедшие со времени его последнего визита изменения привели молодого человека в восторг. Его восклицания доставляли Давиду массу удовольствия. Еще бы! Ведь именно его стараниями за неполный год на необитаемом острове вырос этот белоснежный дворец.
      Проходя мимо бассейна с трамплинами для прыжков в воду, Влад не удержался от соблазна окунуться в чистую прохладную воду. Давид, находящийся при исполнении служебных обязанностей, отказался составить ему компанию. Быстро скинув с себя летний костюм, Влад отстегнул сбрую с пистолетом и положил кобуру на красную пластиковую скамью у бортика бассейна. Размахивая мускулистыми руками, он побежал в сторону десятиметровой вышки на другом конце плавательного бассейна. Взобравшись на самую верхотуру, он подошел к краю площадки и помахал Давиду рукой. Описав в воздухе небольшую дугу, Влад ушел под воду, подняв вокруг фонтан брызг. Прошло около минуты - Давид стал даже волноваться, - когда Влад вынырнул в противоположном конце водоема. Повернувшись в сторону Давида, он, широко размахивая руками, попеременно меняя стиль, поплыл к берегу. Выйдя на облицованную розовым мрамором площадку с шезлонгами, Влад насухо обтерся полотенцем, которое предусмотрительный Давид распорядился принести, и, накинув халат, вместе с управляющим направился к вилле. Вслед за ними на большом расстоянии вышагивал лакей, неся на вытянутых руках вешалку с костюмом и оружие Влада.
      Как минимум еще час оставался до прибытия яхты, поэтому Влад после освежающего купания решил немного отдохнуть, потому что с прибытием гостей у него, скорее всего, не будет времени даже перевести дух...
      Протяжный гудок, слышимый на другом конце острова, возвестил о подходе яхты. Рассекая носом голубую волну, белая красавица, с красной и синей полосами вдоль бортов, проворно неслась к берегу. Сам Николай Савинов, стоя у штурвала, мастерски заводил Ренессанс в маленькую уютную бухту на южной оконечности острова, держа яхту подальше от коварной скалы, нависшей над узким проливом.
      Влад, успевший к этому времени привести себя в порядок, вместе с Давидом стояли на пристани, ожидая прибытия яхты. С борта Ренессанса на берег бросили канаты, и яхта благополучно пришвартовалась к пирсу.
      Владелец острова весь в белом, только что не в красную и синюю полоску, первым сбежал на берег и поздоровался с Давидом, который произнес приличествующую моменту короткую приветственную речь. Затем гости в сопровождении управляющего устремились в глубь рощи по прелестнейшей тропинке, ведущей к вилле. Дорога шла на подъем, но никто из приглашенных, счастливых от того, что наконец-то выбрались из дымного городского ада, не обращал внимания на такие пустяки. Тем более что по пути их ожидали милые беседки со столами, ломящимися от экзотических фруктов и прохладительных напитков, запотевшие бутылочки которых, одному Давиду известно как, оставались ледяными, в то время как к раскаленным на солнце прутьям, из которых были сплетены ажурные беседки, невозможно было прикоснуться. Таким образом, пройдя почти два с половиной километра за два часа, компания вышла из рощи на поляну, с которой их взору предстал дворец Савинова во всей своей красе. Гости, в особенности мужчины, потяжелевшие по дороге от доброго литра пива, в один голос стали выражать свое восхищение виллой и, особенно, ее хозяином, безупречный вкус которого позволил ему создать это восьмое чудо света. Раскрасневшийся от непривычной ходьбы достойный преемник Харета и Пифея, еще больше залился краской от удовольствия, которое доставляли ему дифирамбы гостей. Покончив с торжественной частью, шумная компания вошла в дом.
      Просторный холл, температура в котором была на несколько градусов ниже, чем снаружи, благодаря системе вентиляции и кондиционирования воздуха, встретил гостей мягкими восточными коврами и благоуханием цветущих орхидей, приглашая насладиться аркадской идиллией, царящей на острове.
      В доме гостей ждал еще один сюрприз: каждому из них были преподнесены ключи от двухкомнатных апартаментов, где им предложили отдохнуть от дальней дороги, напомнив, что через два часа всех ждут в малахитовом зале на втором этаже.
      Проводив гостей и удостоверившись, что у них есть все необходимое, Николай Савинов вместе с Владом вошли в лифт и поднялись на последний этаж виллы, молча прошли коридором и уединились в кабинете, окна которого выходили в сторону моря.
      Заперев за собой дверь на замок, Савинов подошел к бару и собственноручно смешал два коктейля. Влад окинул комнату взглядом, после чего подошел к стойке бара и взял один из стаканов с выпивкой. Затем мужчины устроились в больших мягких креслах за столиком из черного дерева, на котором громоздилась пепельница, высеченная из большого куска оникса. Отпив по глотку, оба, словно сговорившись, закурили. Несмотря на то, что кабинет проветривался центральной вентиляцией, запах от сигары Влада сразу же разнесся по всей комнате.
      - Я надеюсь, это твоя последняя из этих сигар, - улыбнулся Савинов, сморщив нос.
      - Я тоже очень на это надеюсь, - гримаса Савинова вызвала смех Влада.
      - Ну что ж, посмотрим, - повел бровями Савинов. - Разреши поздравить тебя с феноменальным успехом, который имел Христос. Ты бы видел, что творилось в зале! Потрясающе! Я не могу описать словами. Покупатели сцепились, как голодные псы из-за кости. Жаль, что тебя там не было.
      Савинов отодвинул пепельницу в сторону и положил на столик объемистый кейс из натуральной кожи. Щелкнув замками, он развернул его в сторону Влада. Глазам последнего предстало умилительное зрелище: плотные рады пачек долларов.
      - Твоя доля. - Савинов откинулся на спинку кресла и пустил дым в потолок. - Тут ровно пять миллионов.
      Влад демонстративно загасил свою сигару и притянул кейс к себе. Взяв в руки одну из пачек, он провел по ней большим пальцем, наслаждаясь шелестом купюр. Кинув пачку обратно, Влад захлопнул кейс и поставил его рядом с собой на пол.
      - Саквояжик я тебе потом верну, - усмехнулся он.
      - Я вижу, ты доволен, - сказал Савинов и, сделав жест, будто пьет за чье-то здоровье, разом осушил стакан.
      - Еще бы! - ухмыльнулся Влад. - Пять миллионов на улице не валяются.
      Скривив рот в усмешке, он продолжил:
      - Одолжи мне еще пачку своих сигарет, - Влад порылся в карманах. - Свои я, очевидно, где-то оставил.
      - Ну, слава Богу! - обрадовался Савинов. - Наконец-то избавишь мой нос от этой вони.
      Савинов наклонился к столу и бросил на него пачку Пэлл Мэлла.
      - Изготовлены по моему заказу, - сообщил он. - И тебе рекомендую.
      - Угу, - прогундосил Влад, прикуривая от зажигалки. - Спасибо. Боюсь только, мне этих денег хватит не надолго, если я начну увлекаться такими сигаретами.
      - Нахал! - рассмеялся Савинов и встал со своего места.
      Пора было спускаться вниз и встречать в малахитовом зале гостей, приглашенных на его, Николая Савинова, новоселье...
      Еще в самолете, который должен был доставить его в Питер, Влад вынул из кейса пять пачек денег, к которым после недолгого раздумья добавил шестую. Защелкнув замки на кейсе, он рассовал деньги по карманам.
      Внизу уже проносились леса и зеленые поля. Водоемы зеркалом блестели на солнце. Через несколько минут лайнер приземлился в аэропорту Петербурга.
      Задержавшись на трапе, Влад увидел выехавший на летное поле Мерседес. Сбежав по ступенькам, он быстрым шагом подошел к машине, сел на заднее сидение. Сидевший за рулем белобрысый парень со стриженым загривком, не дожидаясь распоряжений, пустил двигатель, и тяжелая машина, медленно развернувшись, тронулась в путь.
      Закурив одну из савиновских сигарет, Влад улыбнулся чему-то хорошему и откинулся назад. Докурив до конца, он достал из небольшого бара бутылку виски и плеснул немного на дно хрустального бокала. Залпом осушив его, он взялся за телефон и набрал нужный ему номер. После нескольких гудков в микрофоне послышался голос:
      - Антон у телефона. Слушаю вас...
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      (за год и семь месяцев до описываемых событий)
      Всю свою сознательную жизнь Антон Маревич мечтал о славе великого художника. Очень часто, работая в своей мастерской над очередной картиной, он откидывался на спинку стула и, закрыв глаза, предавался мечтам...
      В своем воображении Антон рисовал себя умудренным годами старцем в бархатном кафтане, с палитрой в руке. Перед ним на мольберте очередной шедевр... Прадо, Метрополитен-музей, Лувр, Эрмитаж мечтали заполучить в свои собрания хотя бы этюд кисти Маревича. Его полотна экспонируются рядом с творениями Рембрандта, Леонардо, Боттичелли. Им восхищаются. Его сравнивают с неподражаемым Вермеером.
      Но стоило открыть глаза...
      Способности к рисованию проявились у Антон уже в раннем детстве. Стены подъезда, в котором проходили его юные годы, были сплошь разрисованы лошадьми и сражающимися легионерами. В дальнейшем любовь к живописи привела тринадцатилетнего Маревича в мастерскую местного художника Каменского. Будучи человеком незаурядным, Каменский, тем не менее, не смог пробиться в люди. Единственным утешением на старости лет стал для него маленький Антошка. Талант мальчика раскрывался с каждым днем. Когда Антон на конкурсе молодых художников Советского Союза получил золотую медаль за свой рисунок в стиле XVII века, радости старого учителя не было конца.
      Но все-таки что-то мешало Маревичу осуществить свою мечту. Техника его была совершенна, колорит картин безукоризнен, но... Как однажды признался Каменский, у мальчика не было искры божьей.
      Антон днями не выходил из залов картинных галерей и музеев, копируя старых и новых мастеров, тщетно пытаясь постичь их секреты. У него получались прекрасные копии! Но при попытке создать что-то свое, Маревич натыкался на непреодолимый для себя барьер. Картины его были обворожительны. Но это было все, что угодно: Ватто, Лорран, Пуссен... но не Маревич!
      ...В этот час залы Эрмитажа обычно пустовали. Это позволяло Антону, отгородившись от остального мира, священнодействовать со своими красками. На этот раз он пытался разгадать Рубенса. Иногда в зал входил служащий музея. Он подходил к Антону, увлеченному работой, несколько минут разглядывал копию, сравнивая ее с оригиналом, и продолжал свой обход.
      На небольшую группу людей, медленно переходящих из зала в зал, Маревич не обратил никакого внимания. Спустя несколько минут один из них подошел и встал у него за спиной. Привыкший к подобным зрителям, Антон продолжал работать.
      Еще несколько мазков, и копию можно будет считать завершенной...
      - ...мне кажется - это какой-то газ. Во всяком случае, следов механического воздействия на нем нет...
      Сознание медленно возвращалось, но голоса и звуки были еле различимы. Казалось, он находился в густом тумане, сошедшем с картин Моне. Антон попытался протереть глаза, но руки не слушались его.
      - Слава Богу! Кажется, он приходит в себя, - женский голос раздался совсем радом. - Доктор Трошин! Доктор Трошин! Он открыл глаза!
      - Не кричите так, Карина. Вы поднимите на ноги всю больницу, - несколько раздраженно отозвался мужчина в белом халате. - Позвоните лучше лейтенанту Егорову. Он хотел немедленно поговорить с больным после того, как он очнется... Да, чуть не забыл. Позвоните также ко мне домой, передайте Анжеле, что я задержусь.
      Карина - высокая стройная брюнетка, чуть покраснев, молча кивнула и, опустив глаза, вышла из палаты.
      Антон уже отчетливее осознавал все, что происходило вокруг. В палате остались двое. Высокий грузный мужчина в белом халате, очевидно, тот, кого девушка назвала доктором Трошиным. Второго Антон не видел. Слышен был лишь его гнусавый голос. Он находился где-то сзади.
      Что-то заставило Антона вздрогнуть: мужчина, стоящий за спиной... музей... Рубенс... Дальше мысли путались. Голова налита свинцом, во рту ужасная сухость. Где он? Кто эти люди вокруг?
      - Воды, - Антон с трудом узнал свой голос.
      Тотчас мужчина, стоящий у изголовья кровати, поднес стакан с водой к его высохшим губам.
      - Вам лучше, Антон? - спросил он, склонившись над ним.
      - Где я? Кто вы? - каждое слово болью отдавалось в голове. - Я вас не знаю.
      - Мы с вами знакомы, - возразил тот. - Я - Эдуард Серов, помощник директора Эрмитажа. Вы у нас работали последние два месяца. Сейчас вы в больнице, но ничего страшного не произошло. Скоро вам будет лучше.
      Гулкие шаги в коридоре возвестили о прибытии лейтенанта Егорова. В палату без стука вошел гигант в штатском, заполнив собою все помещение.
      - Спасибо, что позвонили, - от его голоса задребезжали стеклянные полки в больничных шкафах. - Ему уже лучше?
      - Что вы орете? - голос доктора Трошина, казавшегося рядом с лейтенантом лилипутом, дрожал от волнения. - Вы находитесь в больнице, а не на плацу.
      Карина, вошедшая в палату вслед за лейтенантом, тихо хихикнула.
      - Я сказал что-нибудь смешное, Карина? - Трошин с укоризной посмотрел на медсестру. - Или вас кто-то щекочет?
      На этот раз расхохотался сам Егоров.
      - Да прекратите вы! - закричал, не выдержав, доктор. - Что за балаган?!
      - Ваш голос, я думаю, тоже не способствует скорейшему излечению больных, вмешался в разговор Серов, подмигнув при этом Карине.
      Та тут же залилась краской и выскочила из палаты.
      - Прошу прощения, доктор Трошин, - лейтенант понизил голос, который, тем не менее, не стал настолько тихим, чтоб его можно было воспринимать, не морщась.
      - Еще тише, - Трошин взял себя в руки. - Даю вам пять минут на разговор. Не больше.
      Егоров подошел к койке, на которой лежал Маревич.
      - Вы меня слышите? - лейтенант перешел на шепот.
      - Да, я вас слышу, - Антон, во время перебранки лежащий с закрытыми глазами, с трудом раскрыл их и посмотрел на лейтенанта. - Может, вы мне объясните, что происходит?..
      * * *
      Звонок в милицию поступил в пять часов семь минут. Даниил Котов - директор Эрмитажа - взволнованным голосом сообщил, что в одном из залов обнаружен художник Антон Маревич, не подающий никаких признаков жизни. Прибыв на место происшествия, лейтенант Егоров, прежде всего, убедился, что Маревич жив. Затем вместе со своим напарником и помощником Котова отправил художника в больницу, предварительно позвонив туда и, попросив дать ему знать, как только тот очухается.
      Удобно устроившись в кабинете Котова, Егоров приступил к опросу свидетелей.
      - Кто нашел художника, где и как? - обратился он к служащим музея, собравшимся там же, в кабинете.
      - Я, - вперед вышел молодой парень лет двадцати пяти. - Перед закрытием я проверяю вверенные мне залы музея. Особое внимание я обращаю на камин в зале фламандского искусства. В нем при желании может спрятаться человек...
      - Короче! - Егоров сделал нетерпеливый жест рукой.
      - Да, - согласился парень. - Антона я нашел именно в этом камине, без сознания.
      - Что вы сделали потом?
      - Я немедленно поставил в известность господина Котова.
      - Первым делом мы попытались привести его в чувство своими силами, но безрезультатно, - вступил в разговор Котов. - Затем я позвонил в отделение.
      - Почему вам пришла мысль позвонить в милицию, а не в больницу, господин Котов? - спросил Егоров, оглядываясь вокруг в поисках пепельницы. - С чего вы взяли, что потерявший сознание художник должен нас заинтересовать?
      - Понимаете ли, лейтенант, тот факт, что нашли его в камине... - Котов казался взволнованным. - И потом, он был похож на труп, вы же сами видели.
      - Да, кстати, кто его видел в последний раз? Я имею в виду, в сознании... И где? - спросил Егоров, бесцеремонно махнув в сторону Котова.
      - Я, - ответил все тот же служащий музея, нашедший Маревича в камине. - Он делал копию с картины Рубенса в дальнем конце зала.
      В кабинет вошел один из охранников музея.
      - Разрешите обратиться! - охранник встал перед Егоровым, вытянувшись по стойке смирно.
      - Слушаю вас, - промычал Егоров сквозь зубы, прикуривая очередную сигарету.
      - В три часа сорок минут Маревич выходил из Эрмитажа, неся с собой этюдник и копию, которую срисовывал с Рубенса.
      - Вы разбираетесь в живописи, сержант? - улыбнулся Егоров.
      - Приходится, товарищ лейтенант! - охранник попытался изобразить на лице нечто, похожее на улыбку.
      - Где же вы были до сих пор?! - вдруг заорал лейтенант, вскакивая с места. - Почему об этом никто не знает?
      - В четыре часа я сдал пост! - охранник смотрел поверх головы лейтенанта. - Мне только что сообщили о случившемся, и я поспешил сюда, чтоб сказать вам об этом.
      - Я не помню, который был час, - робко заговорил смотритель фламандского зала, - но и мне показалось, что Антон выходил со своим этюдником и законченной копией.