Пришлось оставить его. Однако сколько не кружил после этого Окользин по площади, других людей ему обнаружить не удалось. Особенно тяжкое впечатление произвели на него пустые кабинеты сельсовета. Теперь можно было с уверенностью сказать, что в селе происходит нечто небывалое. Но что?!
      Сергей решил отыскать старого своего знакомого, Федора Матвеевича Енукеева, который должен был хорошо его помнить. Еще совсем маленького Сережку брал он с собой в телегу, когда возил молоко с фермы на маслобойку, и даже давал подержать вожжи. Их дружба продолжалась до самого отъезда Окользиных в город.
      Дом деда Енукеева находился неподалеку - возле водонапорной башни. Сергей свернул на знакомую улицу, словно поднимающуюся от площади в гору. Здесь все было знакомо до камешка, до скворечника на дереве. Хотя сами деревья неузнаваемо разрослись. Сколько раз проносился он по этой улице на санках зимой! Во всем селе не было лучшей горки - гладкая, как зеркало, и длинная от самой башни можно было катиться по прямой, пока не вылетишь на площадь. Иногда и взрослому человеку доводилось испытать это на себе, если он имел несчастье поскользнуться где-нибудь в верховьях улицы...
      А вот и башня. Круглое строение из потемневшего кирпича возвышалось над окрестными крышами. Здесь должен быть и дом деда Енукеева. Где же он?
      Сергей сделал еще несколько шагов и остановился. Лишь острые обгорелые жерди да печная труба поднимались на месте бывшего дома. Через широкий пролом в заборе пролегла гусеничная колея. Глубокие отпечатки траков были видны по всему огороду. Сергею вспомнилась такая же колея у лесной гари. Что это следы пожарной техники?
      Он шагнул было к пепелищу, как вдруг откуда-то сбоку послышался сдавленный шепот:
      - Серега! Сюда!
      Окользин испуганно оглянулся. Стебли крапивы, давно изломавшей фундамент водонапорной башни, раздвинулись, и в подвальном окошке показалась голова деда Енукеева..
      7.
      В глубине подвала, среди переплетения труб, нагромождения вентилей, ржавых электромоторов и прочего хлама стоял шаткий топчан, покрытый какой-то рваниной.
      Федор Матвеевич усадил Сергея и, помолчав в темноте с минуту, заговорил:
      - Здесь и живу. От самого, как вот дома лишился, так тут и обитаю.
      - А почему? - неуверенно спросил Сергей. - Полно ведь домов пустых...
      - Кхм! Это да, - старик опять надолго замолк.
      - Ты когда приехал? - спросил он наконец.
      - Только что.
      - Так. А куда шел?
      - К вам.
      Дед Енукеев, наверное, хорошо видел в темноте или просто привык к ней, и теперь разглядывал Сергея, поэтому и молчал подолгу.
      - Вырос ты, не узнать. Да... Вот ведь в какое время привел бог встретиться!
      - Что тут у вас происходит? - спросил Окользин.
      - А, - старик махнул рукой. - Долгая история. Понемногу разобъясню, конечно, только ты не торопи меня и сам не торопись. Сразу-то в такое не очень поверишь. Еще скажешь, тронулся, мол, дедушка Енукеев. Только вот что: по селу теперь просто так ходить нельзя. С опаской надо. Ты это запомни...
      - Почему?
      - Да ты слушай, не перебивай. Всех опасайся, хоть будь он брат твой или сват, а почему - поймешь потом.
      - Вурдалаки? - испуганно спросил Сергей.
      Глаза деда сверкнули удивлением.
      - Ты откуда знаешь?
      - Я видел проект грубельной площадки на плане...
      - Какой такой площадки? - не понял Енукеев.
      - Наш завод строит здесь участок обжига, - объяснил Сергей. - Прямо на месте старого кладбища. Вы же сами про него рассказывали!
      - Это... постой-ка, какого же кладбища?... Ах! - старик подскочил, ударившись головой о трубу. - А ведь верно! Как же я сам не скумекал-то? Забыл ведь, начисто забыл про него! Сколько лет прошло. Ай-ай!
      Потирая шишку, он принялся ходить взад-вперед по узкому пространству возле топчана.
      - Ну так точно! Аккурат кладбище и разрыли. Потревожили, значит могилы пожалуйста тебе! А я-то думал, пришлые какие-нибудь начали. Нет, наши-то упыри, неглиневские!
      Сергей смотрел на него со страхом. Значит, все-таки упыри. Кошмары, преследовавшие его каждую ночь, сбылись. Беда небывалая, невообразимая, пролилась, как серный дождь на село.
      - А какие они, что они делают?
      Старик еще долго расхаживал из угла в угол, бормоча что-то и качая головой, потом сел рядом с Окользиным на топчане.
      - Была бы мне крышка вместе со всеми, - начал он, - как пить дать, да! А что спасло? То спасло, что покурить я вышел. Вот подумай ты! Оно хоть и вредно, доктора говорили, а никак я не мог курить бросить, будто знал, что пригодится еще. И пригодилось...
      Поначалу Сергей никак не мог понять, о чем дед толкует. Но тот, мало-помалу, перескакивая с одного на другое, стал рассказывать, какая беда случилась на свадьбе у дочки племянницы его, и о том, как сам он чудом спасся от вурдалаков, отлучившись потихоньку домой за табачком-самосадом.
      - Всех загрызли до единого, я в окно подглядел. Электричество они там отключили, но на сельсовете-то прожектор горел еще, кой-чего видно... Эх! Светка! Внучка родная! Прямо еле узнал ее. Вся в крови перемазанная, во рту зубищи - во! - дед выставил мизинец. - И как бешенная - кинется на одного, хвать за кадык зубами - готов! Она на другого. Человек шесть на моих глазах так-то передавила. И другие тоже. А один - я ведь узнал его! Сторож со стройплощадки. Надо было мне тогда догадаться, откуда зараза-то идет!
      Ну так вот, сторож этот. Тоже кидался на людей, а потом поворачивается к окну и на меня - зырк! Я, брат, всякого повидал, в жизни-то. Воевал, как-никак, помню разное. Но тут, веришь, перепугался, как в детстве. Да и нельзя не испугаться. Только что был человек - и нет его, а вместо того смотрит на тебя... не знаю, как и сказать. Зверь! Хуже зверя, хоть тот жив, а этот - видно, что мертвец. Камень оживший так не испугает!
      Словом, пустился я бежать, да сгоряча-то в свою же хату и прибежал. Но те уж заметили меня и узнали. Вот о полночи слышу - тарахтит. А бульдозер-то я еще у столовой приметил, когда с куревом шел. Он меня и насторожил первым делом. Это, думаю, что еще за оккупант такой - въехал в самый палисад... Да. Так о чем, бишь я? А! Ну слышу, значит, бульдозер на улице. Я дожидаться его не стал, потихоньку со двора да и сюда. И что ты думаешь? Спалили дом-то, проклятые! Огород перерыли весь, стайку разломали, свиней, кур подавили...
      Но потом, правда, ушли. Даже не искали меня особенно, видно, не до того им было. Так и остался я в этом подвале. Живой, как видишь. Расхрабрясь иной раз и на вылазку хожу. Поесть, покурить пока, слава богу, раздобываю. А больше все приглядываюсь. Поначалу много народу они погубили. Только и слышен был крик по улицам. А после утихло...
      - Неужели все погибли?! - Сергей схватил деда за руку.
      - Погоди ты! Погибли... Соображай-ка, зачем упырям всех убивать? Сами-то они чего станут жрать? Своих у них теперь достаточно. На телефонах сидят, машины, трактора охраняют, да беглых ловят. Из них-то кровушку и пьют. А кто смирно живет, тех не трогают до поры. А для пущей смирности приказано всю скотину, птицу свести вон там, на площади, и припасы все сдать. Ежедневно отдают каждому, сколько от них положено, не явился - значит беглец. Найдут и загрызут. Только им ведь тоже не резон лишних кровопийц плодить.
      Так вот и живем, будто при новой власти. Уж у них и помощники свои есть из живых. Уполномоченные. Эти на раздаче больше. И все кричат, что, дескать, так справедливее, чем раньше, и что, наконец-то, мол, народ живет под началом своих лучших представителей. Это про упырей-то!
      Ну а я вроде как в подполье, в партизанах, что ли. Правду сказать, не больно-то за мной и гоняются. Наплевать им на все. Скотины сколько переморили, склады гниют живьем. А упырям и горя нет. Днем, бывает, до единого уходят куда-то в леса, свои дела у них там, нежить ведь! Да и леса-то почти загубили вокруг, то зажгут неизвестно для чего, то бульдозерами поломают. Все напропасть!
      - Так надо об этом в город сообщить! - сказал Окользин и почему-то сразу вспомнил, как встречали его в различных городских инстанциях с подобными сообщениями.
      Дед Енукеев махнул рукой.
      - Как сообщишь? По телефонам они сами с городом разговаривают, дескать все хорошо и полный порядок...
      - А выбраться отсюда можно?
      Старик покачал головой.
      - На раздачах хвастаются, что еще ни один не ушел. Кто знает? Может и врут... Я-то сам не ходок. С войны еще кое-как, с осколком, ковыляю. Да ты помнишь, небось. Вот уже, думаю, кто-нибудь помоложе встретиться, тогда...
      Сергей понял, на что намекает дед. Идти. Конечно, придется ему. Да и то сказать, не сидеть же тут, в подвале, всю жизнь...
      - Только дело это не простое, - сказал дед Енукеев, - надо хорошенько все обмозговать. Сегодня поздно уже, скоро по улицам шастать начнут, лучше нам не бубнить. Я тебя пока наверх отведу, отдыхай, спи, если сможешь, да только поглядывай, послушивай там...
      По винтовой лесенке старинного чугунного литья они осторожно поднялись в верхнюю каморку, втиснутую между стенкой резервуара и наружной кирпичной стеной. В каморке было узкое окошко без стекла, а главное, на полу, под водомерными трубками немного свободного места.
      - Затаись тут, - шептал дед, устраивая постель из телогрейки и зипуна. Ночь надо пересидеть. А до утра я чего-нибудь сморокую, покурю вот только.
      Он потрепал Сергея по плечу и, неловко выворачивая ногу, стал спускаться обратно в подвал. Окошек на лестнице не было, и Енукеев не боялся, что его заметят с улицы. Правда чугунные ступени басовито гудели у него под ногами, но старик был глуховат и не придал этому особое значение...
      8.
      Окользин остался один. Съежившись на полу под телогрейкой, он беспокойно косился на узенькую полоску неба за окном. Не могло быть и речи о том, чтобы выглянуть наружу, Сергей и так чувствовал себя совершенно беззащитным и словно бы выставленным напоказ высоко над селом. А вокруг уже, наверное, бродили вурдалаки. Одно неосторожное движение...
      Окользин попытался унять дрожь.
      Нельзя сейчас впадать в истерику. Ну страшно и страшно, и нечего об этом думать. Пусть сердце замирает сколько угодно, но голова должна заниматься своим делом - искать путь к спасению. Впрочем, этим занимается Енукеич. Старик велел пересидеть ночь, значит, нужно сидеть и ждать. Ему, конечно, виднее, но ведь так и с ума сойти можно. От перегрева на холостом ходу.
      "А что, если я уже давно свихнулся? - с надеждой подумал Сергей. - Что если все это мне мерещится, и я лежу спокойненько в палате, привязанный к койке?"
      На минуту узенькое окошко палаты раздвоилось в его глазах и превратилось в широкие, светлые, забранные, правда, решеткой, окна больничной палаты. А вурдалаков никаких нет, с удовлетворением заключил Сергей, погружаясь в сон...
      И вдруг стылый, протяжный волчий вой донесся с улицы. Окользин открыл глаза. За окном было почти совсем темно, лишь смутные тени облаков проносились через видимый участок неба. На улице было тихо, но Сергея не покидало впечатление, что эхо жуткого воя все еще висит в воздухе.
      Да нет, подумал он, послушав с минуту. Приснилось...
      И сейчас же вой повторился, на этот раз гораздо ближе, где-то у самого подножия башни. Словно кто-то зубами впился прямо в сердце, Сергей и дышать перестал, ему казалось, что он слышит шелест шагов под окнами. Звук то становился явственней, то вдруг оказывался обычным порывом ветра. Мучительно долго тянулись минуты, не прибавляя определенности, доводя нервное напряжение до того предела, за которым рождается отчаянная решимость.
      "Нужно выглянуть, - билась в голове единственная мысль. - Выяснить, наконец, есть там кто-нибудь или нет. Посмотреть хоть одним глазком. Ведь это же нестерпимо!"
      Медленно-медленно Сергей приподнялся на локте, глаза его были теперь вровень с краем окна. Еще немного...
      Улица была пуста. Окользин долго всматривался в каждое подозрительное пятно в тени заборов. Никого. Он придвинулся ближе к окну, осторожно высунул голову, огляделся. Пусто.
      Сергей вздохнул было облегченно, как вдруг легкое шуршание раздалось снова, совсем рядом, прямо-таки над ухом. Он скосил глаза и вдруг задохнулся, не в силах даже кричать. Возле самого окна, цепляясь когтями за кирпичи, висело жуткое человекоподобное существо с огромной, усеянной клыками пастью и горящими по-кошачьи глазами.
      На какое-то мгновенье оба замерли, глядя друг на друга. Чудовищу оставалось только протянуть лапу, чтобы схватить Сергея за горло, но оно медлило, опасаясь, видимо, не удержаться на гладкой стене.
      Только это и спасло Окользина. Он рванулся, рассадив о раму висок, упал на пол и ползком кинулся к лестнице. Взвыли чугунные ступени, Сергей ссыпался вниз, но тут вдруг услышал доносящийся из подвала шум борьбы и жадное утробное урчание на разные голоса.
      "Поздно!" - взорвалось в голове. Сергей остановился. Перед ним была входная дверь башни, как всегда запертая снаружи на висячий замок.
      Лестница снова загрохотала - сверху спускались. В подвале, судя по звуку, вовсе кишмя кишели. Выхода не было.
      В отчаянии Окользин ударил ногой в тяжелую дверь. Прогнившая доска, на которой крепились петли, неожиданно рассыпалась в труху, а створка, схваченная крестом из металлических полос, широко распахнулась, открывая проход. Какая-то тонкая вертлявая фигура с воплем отлетела в темноту. Путь был свободен.
      И Сергей побежал. Он бежал, не разбирая дороги, прошибая изгороди и перепрыгивая через заборы, не обращая внимание на перепуганных собак, выскакивающих из-под ног, и лишь прибавляя ходу каждый раз, когда бесшумная серая тень бросалась ему наперерез.
      Село вдруг кончилось, в призрачном лунном свете замелькали стволы деревьев. И странное дело - куда бы не свернул Сергей - перед ним всюду открывалась освещенная луной дорожка, будто не было в этом лесу ни травы, ни листьев, ни хвои.
      Ах, да, отрешенно подумал Окользин. Это же гарь...
      Он уже стал выдыхаться, когда впереди мелькнули яркие электрические огни, и в просветах между деревьями стали видны очертания каких-то приземистых строений.
      Сергей остановился. Шума погони не было слышно, возможно, его заглушал ритмичный гул, доносившийся со стороны неизвестного, но судя по всему, промышленного объекта.
      "Куда же это меня занесло? - Окользин тщетно пытался сообразить, с какой стороны от села он находится. - Ферма какая-то, вроде бы... А гудит-то что?"
      Он шагнул было вперед, но сразу же напоролся грудью на колючую проволоку.
      Тьфу ты черт!
      Пришлось идти вдоль. Изгородь привела его к дороге, ведущей от ворот объекта куда-то вглубь леса. За воротами виднелась охранная будка с крохотным темным окошком, по виду пустая. Боязливо озираясь, Сергей вышел на дорогу. Крупный щебень, плотно утрамбованный по колее, ближе к обочине был еще сыпучим, не сцементированным грязью, видимо дорога прокладывалась совсем недавно.
      Окользин приблизился к воротам. Что-то вдруг хрустнуло у него под ногой. Дальние фонари отразились в мелких осколках стекла. Сергей наклонился и поднял разбитые очки. Страх гнал его дальше, прочь от погони, но что-то в то же время подсказывало, что нужно остаться здесь и разобраться с этим неизвестным объектом за колючей проволокой, с этим подземным гулом и даже с этими очками.
      Наверное, их выронили из проходящей машины. Причем это надо ехать в кузове, да еще чтобы тряхнуло хорошенько. Ну тут-то ясно - как раз перед воротами канава поперек дороги. Непонятно, почему очки никто не подобрал. Оправа очень хорошая, настоящая "Сана", ради такой стоит притормозить. Если только...
      Со стороны леса вдруг послышался рокот мотора. Окользин кинулся прочь с дороги и спрятался за дерево. Вот заиграл на обугленном глянце стволов свет фар, у ворот остановился грузовик. Половину его кузова занимали горой наваленные вещи: гитары, гармошки, картины в рамах, телевизоры и магнитофоны, пересыпанные черным пластиночным ломом.
      В другой половине были люди. Человек пять-шесть, сбившиеся в кучку. Они сидели на корточках, держась друг за друга и тревожно оглядываясь. Вокруг них стояли, опираясь на длинные черенки не то лопат, не то вил, трое несомненных охранников.
      - Господи, - прошептал Окользин. - Опять они!
      Шофер просигналил, и из темной будки выскользнула серая, почти незаметная фигура. Ворота заскрипели, распахиваясь, грузовик тряхнуло при переезде через канаву, а затем, набирая скорость, он побежал по дороге уже по ту сторону колючей проволоки. Впрочем, отъехал он недалеко. У ближайшего же приземистого строения процедура повторилась - грузовик прогудел, распахнулись широкие ворота, и к самому лесу протянулась по земле полоса света - сочные кровавые отблески пламени, бушевавшего где-то в глубине здания. Порыв ветра донес отчаянный одинокий крик, но грузовик уже въехал внутрь, ворота за ним закрылись, и больше ничего не было слышно.
      Сергей прислонился к обгорелому стволу и закрыл глаза, у него дрожали колени. Он не понимал толком, что здесь произошло, но вся сцена с грузовиком была полна некоего зловещего смысла. Ни о чем таком старик Енукеев не рассказывал или даже не знал, а ведь тут, может быть, и творятся главные злодеяния вурдалаков...
      Что за огонь упрятан там, за колючей проволокой? Зачем они везут сюда картины, музыкальные инструменты и прочие культтовары? И самое главное - что они делают с людьми?
      Близкий шорох заставил Окользина вздрогнуть и открыть глаза. Только теперь он сообразил, что ворота объекта все еще распахнуты, и охранник не удалился в свою будку, а находится там где-то неподалеку. Но где?!
      Напрасно Сергей вертел головой, пытаясь разглядеть что-либо в темноте. Он видел только черные колонны, обступившие его со всех сторон. Снова накатил ужас, от которого хотелось кричать и бежать, не разбирая дороги. Вот сейчас сзади за плечо ухватит цепкая лапа вурдалака...
      В тяжелый гул, доносившийся из-за колючей проволоки, снова вплелся шум мотора. Еще один грузовик показался на дороге, простреливая лес светом фар. И Сергей увидел...
      Вурдалак-охранник действительно был недалеко. Шагах в десяти всего к земле приникла серая тень с угольками вместо глаз. Медленно перебирая лапами, она нюхом шла по следу. Мертвец настиг бы Окользина, и все было бы именно так, как тот себе представлял, но помешала машина. Ударивший по глазам свет вывел Сергея из оцепления.
      - Гады! - хрипло выкрикнул он и снова бросился бежать.
      9.
      Он окончательно потерял представление о направлении и времени. Гарь сменилась болотом, под ногами хлюпало. Потом пошли заросли ивняка и опять лес. Только выбравшись неожиданно на широкую асфальтированную трассу навстречу встающему солнцу, а значит - в сторону города. От попутных и встречных машин он прятался в кустах...
      10.
      - Не принимает! Через десять минут селекторное совещ...
      Александра Петровна взглянула на Окользина, и строгие колючие слова застряли у нее в горле.
      Вошедший в приемную инженер был неузнаваем. Прежде всего сажа. Она покрывала его с ног до головы. Одежда была изорвана в клочья. Лицо расцарапано. И наконец - глаза! Человеку с такими глазами не о чем говорить с секретаршей. Окользин прошел прямо в кабинет директора.
      С полчаса оттуда доносились лишь возбужденные выкрики, да лихорадочная скороговорка инженера, а затем зазвучал ровный спокойный голос Василия Трофимовича.
      В кабинете в это время происходило следующее:
      Выслушав Окользина, директор не проявил никаких признаков удивления или страха. Казалось, он вообще не придал особого значения рассказу, а все внимание сосредоточил на внешнем виде рассказчика. В ответ на ужасные подробности пробуждения вурдалаков он только ласково кивал, юмористически поглядывая на полуоторванные лоскуты одежды молодого человека.
      Когда Сергей выдохся и замолк, Василий Трофимович тоже помолчал некоторое время, вежливо ожидая продолжения, и только после этого проникновенно завел ответную речь, как всегда, неспешно-рассудительную.
      - Так, так. Значит, говорите, вурдалаки? Ай-яй-яй! Со старого кладбища? Да-а. Не доглядели...
      Что ж они, прямо из-под земли выкапывались?
      - Не знаю, - мрачно произнес Окользин. - Может быть и не выкапывались. Достаточно ведь одного, первого укуса, и цепочка потянется...
      - Вон что! - Шатохин понимающе откинулся в кресле. - И многих при вас покусали, Сергей Юрьевич?
      - Нет. Сам я этого не видел. Мне рассказал дед Енукеев. У него так внучка погибла. И другие родственники...
      - Енукеев, Енукеев... - директор потер подбородок. - Нет, не помню! Живет, говорите, в погребе какой-то?
      - Вурдалаки сожгли его дом, он жил в подвале водонапорной башни, терпеливо разъяснил Окользин. - Но сегодня, боюсь, загрызли и его...
      Сергей вдруг вспомнил слышанное ночью радостное мычание насыщавшихся мертвецов.
      - Вам нехорошо? - участливо спросил Шатохин.
      Окользина трясло.
      - Нет, нет. Уже все, - сказал он.
      - Да. Так вот Енукев, продолжал директор, бросив взгляд на часы. Человек, как я понимаю, престарелый, одинокий. Живет в подвале. Больной наверняка. Можем ли мы безоглядно полагаться на его свидетельства? А вдруг он пьет запоем? Тут не только вурдалаки померещатся...
      - Вы не верите мне? - устало спросил Сергей.
      - Что вы! - воскликнул Василий Трофимович. - Как отцу родному! Только вы ведь ничего и не видели, уважаемый Сергей Юрьевич. Ну напугали вас какие-то хулиганы, вы и приняли их за мертвецов. Правду сказать, рожи такие иногда попадаются, что просто... Ну да что ж делать теперь? Мы с этим боремся.
      - Причем здесь хулиганы? Вы поезжайте сами в Неглинево, посмотрите! На жилье человеческое село уже не похоже. Дома брошены, гарь эта ужасная вокруг...
      - Извините! Лесные пожары имеют место по всей области, завод к ним не причастен. Это первое. Теперь брошенные дома... Это второе. Ну, в общем, сами понимаете. Объективные законы и так далее...
      Ну не желает наш народ пахать землю-матушку! В город тянется, к культуре, к надежному обеспечению талонами. Что, а одном Неглинево, что ли, брошенные дома? Да кругом! А мы, - директор простер руки к окну, - мы создаем в деревне дополнительные рабочие места, закрепляем кадры. Погодите, еще назад поедут! Вот мы наладим там подсобное хозяйство, обеспечим изобилие...
      - Да какое изобилие?! - в отчаянии вскричал Окользин. - Там вурдалаки! Все продукты и скот они отобрали. Выдают паек, пока еще не все сгнило, а сами пьют человеческую кровь.
      - А! - отмахнулся Шатохин. - Местное руководство критиковать - большого ума не надо. А может быть у них социальный эксперимент? А потом, есть ведь и над ними начальство. В районе, в области наконец. Если нужно будет, оно отреагирует. Или, по-вашему, там не знают, что делается у них в хозяйствах?
      Сергей пожал плечами.
      - Всякое может быть...
      - Ну вот что, молодой человек! Вы здесь не на митинге. Идите на площадь и там обвиняйте, кого хотите, на свежем воздухе вреда не будет. А здесь у нас производство, давайте без этих штук.
      Директор помолчал, мрачно глядя на Сергея.
      - Ну хорошо, - сказал он, несколько смягчившись. - Хотите, я вам прямо сейчас докажу, что жизнь в Неглинево идет своим чередом, безо всяких эксцессов?
      Сергей удивленно поднял на него глаза
      - Пожалуйста! - Василий Трофимович сунул руку в ящик стола и вытащил горсть черных поблескивавших шариков, чуть больше горошины каждый.
      - Узнаете? - спросил он победно. - Грубель! Первейшего сорта грубелек! Вот так-то, Сергей Юрьевич. Заработал участок-то в Неглинево! На полную мощность. Триста пятьдесят тонн дадим в этом квартале. В понедельник состоялся торжественный пуск, жаль, что вы не в курсе. Я сам и благословил, лично выезжал, из района были товарищи, пресса... Так что налаживается на селе жизнь, Сереженька!
      И не в силах сдержать законной гордости, Василий Трофимович широко улыбнулся, обнажив длинные, острые клыки...