Ноги мои гудели от усталости, а уши нехорошо онемели от холода.
      - Нам-то не надо, - согласился Вовка, - а весь народ туда валит. Не то на концерт, не то на митинг.
      - Какой концерт в такую морозяку?! - простонал я.
      - Не знаю. Может, Пол Маккартни опять приехал. Или этот, «голубой» на рояле… Блин! Забыл фамилию.
      - Меня сейчас другое беспокоит, - я потрогал уши ледяными пальцами, - выбраться оттуда можно?
      - Элементарно! - кивнул Вовка. - Через мост - и на «Третьяковскую». Если пустят…
      Некоторое время мы молча брели по Ильинке. Разговоры в толпе стихли, люди шли понуро, едва переставляя ноги, как на похоронах. И вдруг далеко позади раздался басовитый кашель моторов, от нарастающего рёва задрожали стёкла в домах.
      - Ни фига себе! - удивился Вовка. - Техника подходит! Это что же, парад будет?
      Народ тревожно оглядывался назад. Там, в начале улицы, метались лучи прожекторов, поднимались выхлопные дымы. Сзади вдруг стали напирать, появились бегущие люди, меня чуть не сшибли с ног.
      - Бэтээры идут! - крикнул кто-то.
      Толпа дрогнула и разом побежала. Рискуя полететь кувырком, я всё же оглянулся на бегу и увидел шеренгу бронетранспортеров, развернувшуюся во всю ширину улицы. Они быстро, ужасающе быстро приближались, подгоняя бегущих тигриным всхрапыванием дизелей.
      Вовка где-то потерялся, наверное, убежал далеко вперёд. Я рванул за ним, мимо белых колонн Биржи, мимо арок Гостиного двора, заботливо отгороженных от толпы страшными красно-белыми полосами. Колонны больше не было, клубящейся, отчаянной кучей мы вырвались на площадь и рассыпались во все стороны, не видя ещё, куда бежим, так как свет прожекторов на зубчатой стене бил нам прямо в глаза.
      И тут раздались выстрелы. Человек, бежавший передо мной, вдруг упал на колени, поцеловал землю и, неприятно дёрнувшись, затих. Рядом свалился другой. Кто-то катался по булыжной мостовой, визжа, как заяц. Впереди коротко вспыхивали огоньки, сопровождаемые раскатистыми хлопками и стонущими рикошетами пуль. Огоньки располагались цепью на равных расстояниях друг от друга, в разрыт вах красно-белой ленты, опоясывающей площадь. Совсем как охотники на номерах, подумал я и упал, запнувшись о лежащее на брусчатке тело. Прямо перед собой я увидел широко раскрытые глаза Вовки. Он лежал на боку и, казалось, пытался лизнуть булыжник окровавленным, неправдоподобно длинным языком.
      Я всхлипнул и пополз прочь - к единственному укрытию на пупырчатой шкуре площади, Лобному месту. Охотники продолжали стрелять, но им пока хватало другой дичи, а может быть, в меня трудно было попасть из-за валявшихся повсюду тел, во всяком случае, я почему-то всё ещё был жив. Меня колотила крупная дрожь, руки и ноги совершали странные самостоятельные движения - куда больше движений, чем требовалось для того, чтобы ползти. Челюсти до хруста свело судорогой.
      Какой мороз, плакал я. Какой страшный мороз!
      Белёсый камень Лобного места обжёг руку холодом. Я поднял голову. Красно-белая лента трещала на ветру и билась о парапет, словно пыталась обнять, втянуть его в общее пространство площади. Но не могла. Здесь кончалась её власть. Как же мне было страшно! Как хотелось повернуть назад и уползти поскорее прочь от этой полоски, в ярости рвущей камень! Но я не повернул. Впервые в жизни я пересёк красно-белую запретительную ленту, впервые выполз из разрешённого пространства, где нельзя то и нельзя это, туда, где можно всё. Может быть, даже можно спастись… Может быть, даже…
      - Смотри, один уходит! - раздалось вверху.
      Я замер на мгновение, а потом с облегчением перевернулся на спину. Теперь можно и это. Теперь можно ни о чём не думать и ничего не бояться. Потому что произошло самое страшное.
      Над парапетом показалась рука Охотника, и сейчас же тяжёлая плотная сеть накрыла меня с головой. Странно, она совсем не давала тепла…
       «…Многие промышленники, Охотясь из года в год, приноравливаются выманивать зверя на манок, или вабить. Опытный вабильщик, заняв с раннего вечера позицию вблизи логова и передушив прежде щенят, чтобы не разбежались, выманивает матку прямо под выстрел или в сеть…»
       (Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
      - Да всякое, конечно, бывало, - Лариса отодвинула чашку, потянула из пачки белую соломину «Эссе». - И ругались, и посуду били. Один раз я даже уезжала из-за неё к маме и вещи перевозила…
      - Да ну?! - Светка, сидевшая далеко, за компьютером, вытянула тощую шею на полметра лишних, чтобы не пропустить ни словечка. - Как же это ты? Расскажи!
      - Да что там рассказывать… - Лариса пустила дым в потолок. - Поживёшь со свекровью - сама узнаешь. Попила мне кровушки…
      Она снова затянулась и замолчала надолго, будто пробовала на вкус не ментоловый дым, а воспоминания.
      - И всё-таки с ней было легче. Славка накормлен, одет-обут, сидит с бабушкой, а не с этими тварями-няньками. С работы приходишь - ужин на столе… А как похоронили бабушку, как взялась я посуду мыть на поминках - вот, думаю, вся жизнь моя теперь так и пойдёт: готовь да посуду мой…
      - Да уж, теперь только это, - покивала многоопытная Вера Сергеевна, - да стирка, да уборка, да за дитём ходи. А в школу пойдёт - ещё труднее будет.
      - А твой-то что? - снова встряла Света, поднимая маленькую, как у змеи, головку над монитором. - Совсем не помогает, что ли? Запряги!
      Лариса молча задавила окурок в пепельнице.
      - Да, запряжёшь их! - Вера Сергеевна гневно звякнула чашкой. - На мужиков где сядешь, там и слезешь.
      Света вдруг зарделась и стыдливо упрятала головку за компьютер. Видимо, Вера Сергеевна невзначай задела интимное.
      На столе у Ларисы мобильник пропел серенаду.
      - Ну вот, лёгок на помине!
      Лариса, утвердив на лице скептическое выражение, взяла трубку.
      - Да, Андрей! Чего тебе?
      - Мама! А ты скоро придёшь? - прокричал ей в ухо детский голос.
      - Славик?!- удивилась она. - Ты с папой?
      - Папа на работе! - доложил детский голос. - Папа забыл дома свой могильный телефон!
      - Не могильный, а мобильный, - поправила Лариса.
      - Не могильный, а могильный, - старательно повторил Славик.
      Лариса смотрела на коллег выразительно-скорбными глазами.
      - Зачем ты звонишь, Славик? Маме надо работать! -- Я хочу на улицу!
      - Потерпи. Вот я приду - и пойдём гулять.
      - А ты когда придёшь?
      - Через три часа, ещё работы полно…
      - А через три часа - это скоро?
      - Всё, хватит болтать! Деньги тратятся. Положи телефон и больше ничего не нажимай! Понял меня?
      - Понял! А папе можно позвонить?
      - Я кому сказала, оставь телефон в покое! И телевизор не трогай!
      Лариса положила трубку и снова закурила.
      - Могильный… Это он после похорон слова путает. Всё спрашивает, зачем бабушка переехала в могилу, может, мы ей надоели…
      - Только там и отдохнём… - вздохнула Вера Сергеевна. - И как он номер набрал? Я до сих пор в этих кнопках путаюсь!
      - Ой! - Лариса махнула на неё сигаретой. - Дети с техникой в сто раз лучше нас управляются! Прямо беда! Сам телевизор в сеть включает и пультом щёлкает. Уж и затычки на розетку ставили, и чего только не делали - бесполезно!
      - У моих знакомых, - Света вынырнула из-за монитора, - сынишка до стиральной машины добрался. Один раз только видел, как мама кнопки нажимает, и на другой день все половики выстирал, замшевые сапоги и кота.
      - Живой? - поинтересовалась Вера Сергеевна.
      - Ну, вы скажете! - Света возмущённо выгнула шею. - Что ж, убить ребенка из-за какой-то стиралки?! Новую купили.
      - Да я про кота!
      - А! Про кота не знаю. У них сейчас дог. Снова грянула серенада. Лариса схватила трубку.
      - Славик! Я же просила тебя не звонить! Ну что ты, не можешь занятие дома найти?!
      - А я уже не дома! - проквакал детский голосок в трубке. - Я пошёл гулять!
      - Что?! - Лариса так резко вскочила, что уронила стул. - Как это гулять?! Кто тебе дверь открыл?!
      - Я сам! - гордо сообщил Славик. - Папа ключи тоже забыл.
      - Я убью этого папу… - прошептала Лариса, закрыв глаза. - Славик! Немедленно вернись домой!
      - А где наш дом? - поинтересовался Славик. Трубка дрожала возле Ларисиного уха, задевая серебряную сережку.
      - Ты во дворе, да? Там, где качели?
      - Нет, я на улице. Тут машины.
      - Стой! - Лариса поперхнулась криком. - Стой на месте, сынок! Стой и не шевелись!
      - Я стою, стою, - успокоил Славик. - Тут красный свет горит…
      - Пожалуйста, не переходи дорогу, Славик! Жди мамочку! Я уже бегу к тебе!
      Лариса, не отрывая трубку от уха, бросилась к выходу.
      - А теперь зелёный, - доложил Славик. - Мама, я иду тебя встречать!
      - Нет! - Голос её вспугнул коридорную тишину. Лариса пробежала мимо проснувшегося вахтёра и
      застучала каблуками на лестнице.
      - Не надо меня встречать! Стой на месте, я сказала!
      - Я не могу больше говорить, - сказал Славик. - Деньги тратятся.
      - Не надо! Не выключай телефон! Но он уже отключился.
      Лариса выскочила на улицу. Ловить машину? Нет, тут всего один квартал - пешком быстрее. Не обращая внимания на дико косящихся прохожих, ока побежала в направлении группы шестнадцатиэтажек, островком сгрудившихся посреди автомобильных водоворотов.
      На ходу она тыкала пальцем в кнопки телефона. Слёзы застилали глаза. Только бы он не отключил телефон совсем!
      - Алло, - сказал Славик. - Это кто?
      - Славочка! Это я! - затараторила Лариса. - Пожалуйста, больше не выключай телефон! Держи его всё время возле ушка, чтобы слышать мамочку! Я бегу к тебе, малыш! Я уже близко!
      - Где ты, мама? Я тебя не вижу!
      - Скоро, скоро увидишь! Я совсем рядом, на соседней улице!
      - Это хорошо, - сказал Славик со странным удовлетворением.
      Лариса даже испугалась этого неожиданно спокойного голоса.
      - Славик! Славик! Ты слышишь?
      - Слышу, не волнуйся.
      Она пересекла поток машин, окаменевший в минутной пробке, и побежала вдоль квартала старых домов, разевавших на неё удивлённые арки подворотен.
      - Сыночка! Где ты стоишь? Посмотри вокруг, что ты видишь?
      - Да здесь я, - так же спокойно сказал Славик. - Во дворе магазина. Сверни направо в арку и меня увидишь.
      Направо? Лариса споткнулась на ровном месте. Откуда Славик знает, где право?
      - Славик! Это ты? - неуверенно спросила она.
      - Да, мамочка, это я! - сейчас же захныкал Славик. - Иди скорее! Мне страшно!
      Лариса снова пустилась бегом. Кажется, вот эта арка ведёт к магазину. Сюда. В тёмном проёме виднелись габаритные огни и распахнутые створки автофургона. Возле него, спиной к Ларисе, стоял дюжий грузчик и разговаривал по телефону, фургон перегораживал арку от стены до стены, не оставляя прохода.
      - Позвольте пройти! - Лариса задыхалась.
      - Нечего тут ходить, - хрипнул грузчик, не отрываясь от телефона. - Не видишь - грузимся?
      - У меня там ребёнок! - крикнула Лариса.
      - Нету там никакого ребёнка, - спина грузчика выражала полное равнодушие.
      Лариса вдруг испугалась. Славик в трубке давно молчал.
      - Славик! - позвала она, - Ты слушаешь? Я уже здесь, совсем рядом! Подожди минутку!
      - Да, мамочка, я жду! - громко раздался голос Славика. - Не беспокойся! Лезь в кузов!
      Грузчик обернулся, и Лариса сразу всё поняла. Он говорил в телефон детским голосом, но губы его совсем не шевелились. Да и не было у него никаких губ. Лариса бессильно закрылась рукой от надвигавшейся на неё оскаленной пасти Охотника…
      * * *
      Бешеная тряска наконец прекратилась. Аркаша полежал ещё немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.
      - Кто тут?
      - Свои, - раздалось у него над самым ухом.
      - Кто свои? - испуганно завертелся Аркаша.
      - «Кто»! Люди! - сказали в темноте. - Да не вертись ты! Тут и так тесно.
      Кто-то оттолкнул Аркашину ногу.
      - А где это мы?
      - Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.
      - Кто поймал?
      - Кабы знать!
      Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клёпаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада… ах, да! «Ангар-18», удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним - второй, а вот дальше… слепящий свет прожектора и странный, горелый запах - больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было ещё! Там, за прожектором, маячили две тёмные неподвижные фигуры…
      - Я думаю, нас захватили пришельцы, - произнёс в темноте тихий голос, - и перенесли с Земли на летающую тарелку.
      - Какая уж там тарелка! - возразил голос по соседству. - Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!
      - Это неважно, - спорил тихий, - нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.
      - Кого это усыпили?! - возмутился Аркашин сосед. - Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что не скоро ещё засну, пожалуй… А потом взяли за шкирку - ив мешок.
      За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.
      - А когда нас отпустят домой? - спросил детский голос.
      Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:
      - Скоро, маленький, скоро!
      - Сколько нас тут? - спросил Аркаша.
      - Девятым будешь, - отозвался сосед. - Тебя где взяли?
      - В ночном клубе.
      - На Краснопресненской?
      - Нет, в Марьино.
      Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.
      - По всей Москве собирают.
      Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнём плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.
      - Я ничего не помню!
      - Та же беда, - сосед плюнул. - Видел ведь их, сволочей, вблизи - и как отшибло! Кто, сколько…
      - Я же говорю - пришельцы! - упорно гундел тихий голос. - Нам стёрли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное…
      - Да на кой ляд мы им нужны?!
      - Для опытов, - мрачно хохотнул кто-то в отдалении.
      - Ой, ну что вы такое говорите?! - женщина опять заплакала.
      - Я думаю, они хотят установить с нами контакт, - настаивал тихий. - Мы - представители человечества и должны вести себя достойно… - он помолчал, - тогда, может, и обойдётся…
      - Как это - достойно? - спросил Аркаша.
      Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше - от страха.
      - Не знаю как, - вздохнул тихий. - Как разумные существа.
      - Существа-то из нас теперь хреновые, - сказал сосед. - Кого хочешь в клетку посади - так ум за разум зайдёт.
      - Выпустите нас! Кто-нибудь! - в отчаянии закричала женщина. - Я не могу больше!
      - Тихо там! - оборвал её Аркашин сосед. - Бабьих истерик только не хватало! И правда подумают, что тут мартышки бессмысленные! - он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. - Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каёмки не останется! - Он заметно оживился от собственных слов. - Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай расскажи, что там с этими существами-то? Как нам себя разумными заявить?
      - Ну, можно изобразить геометрические фигуры, - заговорил тихий голос, - начертить теорему Пифагора…
      - Пифагора… - расстроился сосед. - Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то что теорему. Да и чем его чертить? На чём?
      - Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.
      - Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства - в темноте?
      - Музыка, - сказал Аркаша. В голове его всё ещё пульсировал ночной хип-хоп.
      - Правильно! - подхватили с другой стороны. - Давайте споём «Ой, мороз, мороз»!
      - Не годится, - отклонил хромой сосед. - Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они и правда - пришельцы?..
      И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:
      - «Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе - видна…»
      Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился ещё кто-то:
      - «А звёзды тем не менее, а звёзды тем не менее всё ближе, но всё так же холодны…»
      - Братцы! Кто-то идёт! - сказал вдруг хромой. - Слышите?
      Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжёлых неторопливых шагов.
      - А ну, наддай, славяне! - гаркнул сосед. - Дружно, хором!
      И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:
      - «И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам…»
       «…При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка - вниз, к голове - так называемым «чулком». Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего её можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность…»
       (Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

17.11.2008