Александр Бачило

Дом на холме

Пока ехали в трамвае, Гошка заснул и просыпаться на нужной остановке категорически отказался. Марина еле протиснулась с ним к выходу под окрики утрамбованного народа. Мне с чемоданами и сумкой тоже пришлось нелегко. На нас косились неприязненно, с подозрением – уж очень мы были похожи на беженцев, а беженцы всегда раздражают. Особенно тех, кому бежать некуда…

Трамвай укатил. Мы остались одни посреди неосвещенной улицы. Никогда раньше я здесь не был и даже не знал, что в городе есть такое место. Позади нас тянулся бесконечный бетонный забор, а впереди темнела громада холма.

– Нам туда, – я показал на смутно прорисованную в небе вершину.

– Ох, – Марина перехватила Гошку поудобнее. – Ты уверен?

Я пожал плечами. Уже и не помню, когда я в последний раз был хоть в чем-то уверен…

– А где дом? – спросила Марина.

– Отсюда не разглядишь. Светомаскировка, наверное…

– Как же мы туда заберемся?

Я взялся за чемоданы.

– Пошли. Там видно будет…

К вершине холма вела растоптанная лестница с гнилыми досками вместо ступеней. Она пологими стежками из стороны в сторону штопала холм, отчего идти было ненамного легче, зато гораздо дальше. Мы совсем выбились из сил. Марина никак не хотела подождать, пока я затащу наверх чемоданы и вернусь за ребенком, ей было страшно оставаться в темноте с Гошкой на руках. В городе много разного рассказывали об этих окраинах. Мне и самому не терпелось добраться до чертова дома поскорее. Если бы оказалось, что я перепутал холмы, и никакого дома здесь нет, мы бы, наверное, оба разревелись.

Но дом был. Серая унылая девятиэтажка в один подъезд, с плохо замаскированными, зато надежно зарешеченными окнами. Когда-то, в хрущебные пятиэтажные времена, такие небоскребы называли «свечками». На стоянке перед подъездом – несколько машин. Черт! Как это я не сообразил, что к дому обязательно должна вести дорога! Карабкались, как дураки, ноги били в темноте. Впрочем, по дороге, наверное, еще дальше, а машину теперь хрен поймаешь…

Металлическая дверь подъезда производила солидное впечатление. Стрелковый глазок, бронированный домофон – все, как положено. Я поставил чемоданы и набрал номер квартиры. Долгое время ничего не происходило. Гошка захныкал во сне, наверное замерз.

–Тихо, тихо маленький, сейчас пойдем баиньки! – шептала Марина.

Вот будет номер, если нас и на порог не пустят. Куда же нам тогда? Хоть в петлю…

Громко щелкнул замок. Я обрадовано ухватился за стылую металлическую ручку. Дверь нехотя подалась. Из подъезда пахнуло теплом и кошками.

– Заползайте! – бодро скомандовал я.

Пока все складывалось благополучно. Замызганные стены подъезда были покрыты незамысловатыми надписями вкривь и вкось. Кто-то плюс кто-то равняется пронзенное сердце, Жирный – лох и, конечно, смерть уродам. Вполне обычные надписи, вполне обычный дом. Вот только ни охранника, ни даже вахтерши здесь не оказалось.

Я снова поставил чемоданы – теперь перед дверью лифта. Ох, и наломался сегодня с ними – спина не разгибается! Кнопка вызова торчала бесформенным почерневшим огарком. Тоже знакомо. Я кое-как вдавил ее в стену. Прислушался. То ли трубы водопроводные гудят, то ли ветер гуляет в шахте. То ли все-таки что-то едет…

– Не работает лифт!

Я обернулся. По лестнице лениво спускался плотный мужик в спортивном трико и шлепанцах на босу ногу. Он на ходу откусывал от большого бутерброда с салом и жевал так же лениво, как шел. Всклокоченная шевелюра с проседью, небритая, опухшая рожа. Повязка на глазу. Черт его знает… Неприятный тип.

Я подхватил (в который раз!) чемоданы и направился к лестнице.

– А вы к кому? – он и не собирался уступать мне дорогу.

– К знакомым.

– А в какую квартиру?

От сала губы его лоснились. Толстенный шмат на щедро выломанном из буханки куске хлеба пронзительно шибал чесночком и невольно притягивал взгляд. Свинство какое. При нынешних-то нормах выдачи!

– А вам, собственно, зачем? – спросил я.

– А затем, что я управдом, – веско сказал мужик, показав мне в подтверждение бутерброд. – У нас тут случайные люди не ходят. Время сами знаете, какое. Глаз да глаз… – он поправил повязку. – Так что за знакомые, где живут?

– В семнадцатой квартире, – пробурчал я.

Очень мне не хотелось говорить с ним на эту тему…

Управдом усмехнулся.

– Так бы сразу и говорили! А то – знакомые у них! В эмиграцию собрались?

Я вздрогнул. Его вопрос и напугал меня, и обрадовал. Больше, пожалуй, обрадовал.

– А это, правда, здесь? – осторожно спросил я.

Управдом не ответил. Укусив бутерброд, он разглядывал наши чемоданы.

– Вас кто прислал?

– Извините, – Марина поспешно подошла ближе, – мы обещали, что не скажем. И даже клятву давали. Зачем же подводить человека?

Управдом оглядел ее цепким сизым оком с головы до ног.

– А он, человек ваш, не предупредил, что ли, вас?

– О чем?

– О чем! Что с вещами нельзя!

– Н-нет…

– Ох, люди, люди… только о себе думают! – Он небрежно откинул крышку мусоропровода, швырнул бутерброд в темноту и снова грохнул крышкой. – Корабль ведь не резиновый! – наставительно продолжал он, вытирая руки об себя, – а желающих – ох, как много!… Пошли!

Из глубины своих трикотанов он вытянул связку ключей на длинном ремешке и отпер низенькую, обитую жестью, дверь под лестницей. За дверью было темно. Ступени круто уходили вниз.

– Чемоданы – в подвал, – заявил управдом. – Там слева на стенке выключатель. Да за собой не забудь вырубить! Как управитесь, заходите во вторую квартиру с документами, встанете на очередь.

– А большая очередь? – спросила Марина.

– Кому как. Некоторые вторую неделю сидят, да без толку!

Мы переглянулись. Час от часу не легче!

– У нас ребенок маленький! – сказала Марина. – Он и так уже плачет…

– Эх, гражданочка! – управдом укоризненно покачал головой. – Тут взрослые мужики плачут, как малые дети! Кому ж охота оставаться на верную смерть? Своя рубашка к телу-то ближе… Чего там, в городе, слышно?

– Да ничего нового, – вздохнул я. – Ждут.

– Дождутся, – покивал управдом. – Барнаул-то, говорят, уже не наш…

– Черепаново ночью сдали, – сказал я.

– Ох, ё-моё! Что ж это будет такое?! – он заторопился. – Да бросай ты пожитки свои скорей! Мне идти надо!

Я торопливо спустился по ступенькам в кромешную тьму и, не выбирая места, сунул чемоданы к стене. Управдом ждал меня наверху, нетерпеливо позвякивая ключами.

– Все! Валите во вторую, там список.

– А нам сказали – в семнадцатую, – робко заметил я.

– Ох, не знаю, не знаю теперь.. – пробормотал управдом, – мало местов! Загробите мне корабль…

– А что это за корабль? – спросила Марина. – И где он находится? Как мы, вообще, туда попадем?

Управдом, уже поднимаясь по лестнице, обернулся.

– А вот за такие вопросы, дамочка, очень просто можно за дверью оказаться. И выбирайтесь тогда своим ходом, как пожелаете!

Квартира номер два оказалась жилплощадью в самом изначальном смысле слова «площадь». Она была устроена из двух, а то и трех объединенных квартир со сломанными перегородками, срубленными под корень унитазами и ваннами. В квартире не было ни щепочки мебели, ни одного, даже встроенного, шкафчика, ни стола, ни табуретки, не говоря уже о диванах и кроватях. И все-таки в ней было тесно. Люди сидели и лежали на полу вплотную друг к другу, ходили, перешагивая через тела, пили воду, присосавшись к единственному крану, торчащему из стены бывшей кухни. Кто-то, пристроившись на подоконнике, писал заявления. Галдели и плакали дети. Гошка сразу проснулся и тоже заплакал. Дух стоял нездоровый и застарелый.

– Боже мой… – прошептала Марина.

– Ничего, сейчас разберемся, – я стал пробираться к висящим на стене спискам.

Возле них толпилось человек десять, один что-то зачеркивал и надписывал шариковой ручкой.

– Запишите! – распорядился я. – Пехтеревы, три места.

Человек с ручкой обернулся и смерил меня взглядом.

– Собеседование прошли?

– С управдомом? Да, прошли.

– Блядь, – спокойно произнес человек. – С каким управдомом? В темную комнату вас водили?

– Э-э… в подвал, что ли? – не сдавался я. – Было дело!

Человек с авторучкой заметно терял ко мне интерес.

– Сидите и ждите собеседования, – он махнул рукой в неопределенном направлении.

– А как же они узнают, кого вызывать?! – забеспокоился я. – Вы ж не записали!

– А как ты узнал, куда нужно приехать? – спросил вдруг у меня над ухом голос с неприятной хрипотцой. – Сядь и не дребезжи!

Я отошел от списков и вернулся к своим. Гошка уже не плакал. Он стоял с независимым видом, держа маму за руку, чтобы не боялась, и делал вид, что не интересуется заводной собакой.

– Ну как? – спросила Марина.

– Все в порядке, – сказал я. – Скоро вызовут на собеседование.

– Гошка писить хочет.

– Госа писить… – задумчиво повторил сын, вздыхая о собаке, которой играла чужая девочка.

– Это мы сейчас! – я склонился над лежащей рядом объемистой теткой. – Извините, где здесь туалет?

– То есть как это – где?! – неожиданно возмутилась она. – На улице, конечно! Под себя, что ли гадить?! Итак уже дышать нечем! На голову скоро нальют!

Она отвернулась, шумно пыхтя.

– Спасибо, – сказал я. – Ладно, пойдем, Гошка. Не будем ждать милостей от природы. Запасные-то штаны в чемодане остались…

На улице мы немного задержались. Гошке обязательно нужно было посмотреть на большую машину, которая с ревом выскочила на гору и, подкатив к подъезду, визгливо затормозила. Это был здоровенный джип, сияющий добрым десятком фар, несмотря на строгий приказ по городу о светомаскировке. Приказ, впрочем, совершенно бессмысленный. В этой войне еще ни разу не было воздушных налетов. А если и будут, так светомаскировка не поможет.

Из джипа долго никто не выходил.

– Масына сама пиехала, – со знанием дела сказал Гошка.

Но тут дверца распахнулась, как от пинка, и на землю спрыгнул тощий парень в длинном пальто, темных очках, с ежиком обесцвеченных волос, делающих его похожим на карандаш с резинкой на макушке. В руке он держал ополовиненную бутылку виски.

– Здесь, чо ли? – от общего презрения к человечеству, он говорил в нос и будто сквозь сон.

– Смотря что, – ответил я.

– Так, я не поал, ты хто?! – сразу завелся он. – Самый главный тут, чо ли?

– Главный – внутри, – сказал я, чтобы отвязаться. – Пошли, сына!

– Стоять! – отрыгнул парень. – Я тебя не отпускал. Здесь, чо ли, на корабль садиться?

Он был настолько пьян, что не мог быть слишком опасен. Я молча подхватил Гошку на руки и вошел в подъезд. Дверь за нами закрылась, но щелка замка не последовало. На площадке у лифта курил управдом.

– Там пьяный какой-то, – сказал я. – Приехал на джипе, спрашивает, здесь ли на корабль садиться.

Управдом глубоко затянулся, неторопливо выпустил дым, щуря единственный глаз.

– Твое какое дело? – спокойно спросил он.

– Да нет, я просто, для информации… Нам бы собеседование пройти…

– Пройдешь еще, мало не покажется…

Дверь с улицы вдруг распахнулась, и в проеме появился пьяный, толкая перед собой огромный баул на колесах.

– Я не поал, – бушевал он, глядя прямо перед собой, – меня чо здесь, за лоха держат?!.. Ты!! – он вдруг увидел меня. – Веди, давай, на корабль! Последний раз добром…

Управдом бросил окурок и, придавив его ногой, шагнул навстречу парню.

– С вещами нельзя!

– Да что ты говоришь?! – рассмеялся пьяный, – Ни с какими нельзя?

– Ни с какими, – упрямо сказал управдом.

– Утя-путя! – парень явно от души веселился. – А с такими? – он распахнул плащ и поднял автомат. – Ну? Обосралися?

Я загородил Гошку и стал осторожно отступать к двери второй квартиры.

– Давай, давай, батя, – сказал парень управдому, – шевели костылями! Показывай, куда идти!

– Ладно, пошли, – управдом с безразличным видом стал подниматься по лестнице. Пьяный тронулся за ним, стуча баулом по ступеням. Я живо запихнул Гошку в квартиру, юркнул сам и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Мама! Мы больсую масыну видели! – закричал он и запрыгал через ноги и спины лежащих к Марине.

– Ну как вы там? – спросила она. – Успешно?

– Вполне! – я решил не трепать ей лишний раз нервы и ничего не сказал о парне на джипе. – Не вызывали нас?

– Нет. Одну только семью вызвали. Зато я уголок заняла удобный! Никто через нас перешагивать не будет.

Мы расселись на полу и стали ждать. В комнате стоял приглушенный гомон. Кто храпел во сне, кто кашлял, кто переговаривался вполголоса с соседями.

– На всех этажах так. Вповалку лежат. Некоторые и на площадке, а на седьмом – так даже в лифте. А на девятом пусто…

– Там темная комната. В нее по одному водят. Смотрят на тебя и решают, пускать на корабль или нет.

– Как это они смотрят – в темноте?

– Не знаю. Может, аппарат специальный…

Общительный Гошка быстро сдружился с трехлетней девочкой и вовсю ковырял ключом в спине заводной собаки.

– Ты знаешь, – тихо сказала Марина, глядя в сторону, – говорят, Евсино сдали…

– Кто говорит?

– Тут один… его вызвали.

– Откуда он знает?

– У него приемник иногда ловит разговоры по рации.

– Чьи разговоры?

– Не знаю. Случайные…

– Ну, разговоры, это еще не факт…

Я потрепал ее ободряюще по плечу. Евсино… Блин! Меньше часа на электричке… Где же этот их корабль? Как бы не опоздать…

– А еще … – Марина смотрела в пол синими, совсем гошкиными глазами, – … говорят, будто их уже видели на окраинах Искитима…

– Ну, вот это уж точно, вранье! – отмахнулся я. – Тот, кто их видел, ничего уже говорить не может!

– Совершенно справедливо! – поддержал меня человек в пыльной шляпе и мутных очках. – Дурацкие слухи! За такие к стенке надо ставить! Это их шпионы специально распускают, чтобы вызвать панику.

– Что еще за шпионы? – лежавшая по соседству бабка выпростала ухо из-под платка.

– Да те самые, что нефтекомбинат подожгли! – охотно объяснил мужчина в очках. – И жилые дома на Гусинке они же взрывали!

– Дома взорвались, потому что там плиты на газу! – сказали у окна. – Жильцы посбегали, а газ незакрытый бросили – вот и утечка.

– А вы откуда знаете? – ревниво спросил запыленный.

– А оттуда! Где плиты электрические, ни одного взрыва не было!

– Было, было! – прогудел бас из другого угла. – Только сообщать перестали.

– А по мне уж лучше так, чем этих дождаться… Милое дело, сидишь дома – бах! И нет тебя.

– Да? А чего ж вы тогда на корабль проситься прибежали? Сидели бы себе дома!

– Да где он, тот корабль? Кто его видел?

– А ну тихо там, у окна! – раздался нервный окрик. – Из-за вас, дураков, всех за дверь попросят!

Разговор снова притих.

Мало, подумал я. Мало шансов. Как мы попадем на корабль? Как прорвемся через всю эту толпу? Я-то ладно, а Гошка? А Марина? Если начнется свалка, страшно подумать, что тут будет. Но даже если мы прорвемся. Допустим, прорвемся. Я зубами буду грызть все и всех, но мы прорвемся. И что? Как, спрашивается, корабль, чем бы он ни был – подлодкой, самолетом или ракетой – выберется из мертвого окружения? Да куда еще завезет? Впрочем, сейчас это неважно. Главное – попасть на борт. А шансов с каждой минутой все меньше. И, пожалуй, единственный способ – идти, как тот бандюган – с автоматом. Он хоть и пьяный в стельку, а не дурак. И наверняка уже на корабле…

Хлопнула входная дверь, и я вдруг увидел его на пороге квартиры. Если бы не белобрысый ежик и не долговязая карандашная фигура, узнать его было бы трудно. Ни очков, ни плаща, ни баула на колесах, ни, тем более, автомата при нем не было. А главное – он был тих, подавлен и абсолютно трезв!

Осторожно ступая, он прошел к свободному пятачку в центре комнаты и сел, обхватив свои тощие коленки и уткнувшись в них лицом.

– Эй, новенький! – позвали его от списков. – Слышь, белобрысый!

Парень поднял голову.

– Собеседование прошел? – спросил все тот же человек с шариковой ручкой.

Казалось, он знает ответ.

Белобрысый кивнул.

– Записывайся тогда. Как звать?

– Анальгин.

– Это что, имя или фамилия?

Парень пожал плечами и ничего не ответил.

– Ну, Анальгин, так Анальгин… – человек вписал имя в захватанный листок. – Семьсот четырнадцатый будешь!

– Извините, а что там, на собеседовании, спрашивают? – поинтересовалась сидящая рядом с Анальгином женщина.

– Да ничего там не спрашивают! Хотя… – семьсот четырнадцатый задумался. – Хотя отвечать-то приходится…

– А вы что отвечали? – не отставала любопытная тетка.

– А что я отвечу? – Анальгин опять уткнулся в коленки. – У меня семья в городе осталась. Жена, сын…

– Как так – осталась?! – женщина всплеснула руками. – Почему же вы их сюда не привезли?!

Все головы повернулись к белобрысому.

– Потому что нельзя мне домой! – Анальгин ударил кулаком в пол. – Ловят меня на них, как на живца!

– Кто ловит?

– Братва! Кто! Осатанели со страху. Приду домой – сразу мочканут. И меня, и Галку, и Дениску…

– А за что? – все любопытствовала соседка.

Анальгин сплюнул на пол, растер каблуком.

– Ясно, за что. Слух-то давно ходит… Чтобы выжить, кровь нужна. А тут кто-то сказал – верняк. Положишь двух своих – спасешься. За две жизни одну выкупишь…

В комнате повисла тишина.

– Ну мы и раскинули по честнухе, – бормотал Анальгин, – кому жить, а кому – хватит. Да не мой вышел расклад. Выпало мне под нож, а что я им, баран? Вырвался, убежал. Теперь ловят. Галку звонить заставляют, домой звать, – он схватился за голову. – А я ж чувствую, что у нее голос неживой! Все равно их кончат, хоть со мной, хоть без меня!… – клок белых волос остался у него в кулаке. – И что мне теперь? Одному спасаться, или идти, втроем подыхать?!

Некоторое время все, кто был в комнате, молчали. Только у двери надсадно кашлял старик, уткнув лицо в шапку.

Однако, что же это мы сидим, подумал я. Какие бы ни были тут трагедии и драмы, а факт остается фактом: человек, заявившийся после нас, уже прошел собеседование! Действовать, действовать надо! Найти управдома, пусть нас тоже ведет! А то я его и без автомата последнего глаза лишу!

– Будь наготове, – шепнул я Марине. – Как только мигну от двери, выбирайтесь с Гошкой незаметно.

– А ты куда? – испуганно спросила она.

– Не бойся. Просто потолкую с управдомом…

На площадке, к моему удивлению, царило лихорадочное оживление. Железная дверь была распахнута, напротив нее стоял грузовик с откинутым бортом. Какие-то серые, оборванные люди торопливо снимали с грузовика тяжелые ящики, затаскивали их в подъезд и спускали в подвал. На крыльце стоял управдом и делал отметки на клочке бумажки.

– Может, помочь? – деловито спросил я.

Управдом скользнул по мне глазом.

– Да нет, заканчиваем уже.

– А что это за ящики?

Он ответил не сразу.

– Тридцать два, тридцать три… все, последний! Закрывай!

Вдвоем с управдомом мы закрыли борт, грузовик развернулся и укатил под гору.

– Это что, продукты? – снова спросил я.

– Да какое там! – он рассмеялся. – Чудик один явился вместе с коллекцией каких-то камней! Всю жизнь собирал. Цены, говорит, нет! А мне – куда их? Хорошо хоть, в подвал поместились! А то пришлось бы на улице бросить. Никак народ не поймет, что туда, – он значительно посмотрел на меня, – ничего с собой не возьмешь! Ни еды, ни денег, ни оружия…

– Вот как раз об этом у меня к вам разговор! – подхватил я. – Того парня с автоматом вы на собеседование уже пропустили, а я с семьей все еще жду…

– Собеседований больше не будет, – сказал он, входя в подъезд.

– Как не будет?! – я чуть не грохнулся на пороге, но догнал его и схватил за рукав.

– А так, – он добродушно похлопал меня по руке. – Не нужны они больше…

– А мы? Мы что, тоже… не нужны?! – перед глазами у меня плавали каие-то рваные клочья.

Управдом вдруг расхохотался.

– Ну чего побелел-то? Не ссы! Всех берем! Безо всяких собеседований! Кто поверил и пришел – все спасутся!

– В каком смысле – все? – Я все еще боялся выпустить его рукав.

– Да в таком! Что ж ты думал, на улицу кого-то выгоним? Так всем табором и поедем! Хозяева тоже сердце имеют!

– Чьи хозяева? – я чувствовал, что плохо соображаю.

– Корабельные, чьи! И наши с тобой теперь, поскольку поступаем к ним на довольствие на неопределенный срок! Ну что, рад? – управдом усмехнулся. – Не помри только от счастья!

– А к-когда… мы поедем…. пойдем… попадем на корабль? – я с трудом собирал в кучу разбредающиеся слова.

– Вот придурок-человек! – управдом хлопнул себя по ляжкам. – Ты что же, так ничего и не понял?! Ну, пойдем, объясню…

В квартире номер два стояла мертвая тишина. Все, даже дети, слушали меня, боясь упустить хоть слово. Только иногда кто-нибудь из особо непонятливых поднимал руку и осторожно задавал вопрос.

– Так что же, выходит, вот это все и есть – корабль?

– Да, – сказал я. – Упрощенно говоря, корабль – это дом, где мы находимся. А точнее – область пространства, внутри которой находится дом. Эта область будет перенесена в другой мир… ну, в другое место. Вместе с нашими телами. Понимаете, перенесутся только живые тела, все вещи и даже сам дом останется здесь.

– Так мы там голые, что ли, будем? – спросил кто-то.

Я кивнул.

– Голые. По крайней мере, пока не обзаведемся новой одеждой.

– Да ладно! Шмотки – дело наживное, – подали голос от окна. – Ты скажи главное: точно – всех берут?

– Всех! Всех! Не волнуйтесь. Я же объясняю: переносятся все живые существа, находящиеся в пределах этой области пространства. Сколько будет этих существ – им безразлично.

– А кому это – им? – спросил пыльный мужчина в очках. – Не тем ли, с кем мы воюем?

– Да… – я в раздумье прошелся вдоль стены.

Для меня торопливо организовали проход, подбирая ноги.

– Да. Это та же цивилизация, что нас уничтожает. Тот же вид… народ, что ли. Но другое племя. Понимаете? Они воюют между собой. Одни хотят нас истребить, а другие – спасти.

– Да можно ли им доверять? – вздохнул кто-то. – Куда они нас завезут? И что с нами сделают?

– Этого я не знаю. Но разве у нас есть выход?

На некоторое время снова установилась тишина.

– М-да… – признес кто-то. – Сомнительно все это…

– А я верю! – у двери вскочил вдруг мальчишка лет семнадцати. – Мы там наладим нормальную жизнь, детей нарожаем! И когда-нибудь вернемся. Только надо побольше народу захватить! Смотрите, сколько места еще! На лестницах, на площадках – везде свободно! Надо набить дом народом!

– Поздно, – сказал я. – Пока мы отправимся собирать народ, пройдет куча времени. Телефоны отключены, другой связи нет…

– Надо знак подать! – крикнул мальчишка.– О! Придумал!

Он выскочил за дверь. Некоторое время все недоуменно переглядывались, затем потянулись к выходу вслед за мальчишкой.

– Оставайтесь здесь, – сказал я Марине. – Гошку никуда не пускай. Не дай бог – давка!

На крыльце толпился народ. Паренек, выбежавший первым, возился возле Анальгинова джипа. Крышка с бензобака была сбита, из отверстия торчала длинная узорчатая полоска, скорее всего – галстук.

– Отходи! – крикнул мальчишка и чиркнул зажигалкой.

Синий огонек стремительно побежал к горловине бензобака. На крыльце вдруг появился сам Анальгин.

– Ты что это делаешь, гад?… – недоуменно начал он, но в этот момент грохнуло.

Всех, кто не успел спрятаться в подъезде, окатило волной жара. Облако голубого пламени оторвалось от крыши машины и унеслось в небо. Джип запылал, как факел.

– Нормально! – кричал паренек, потирая опаленные брови. – Сейчас сами набегут посмотреть!

– Ах ты ж… – Анальгин налетел на него, сбил с ног и с размаху пнул в зубы. – Ты че, в натуре?! Отморозок гребаный!

Я прыгнул на белобрысого сзади, обхватил, пытаясь оттащить от мальчишки.

– Не смей! Дурак! На черта тебе теперь твой джип?! Туда его не возьмешь!

Анальгин больно ударил меня затылком по переносице, но я вцепился в него намертво.

– По херу мне джип! – визжал он в истерике. – У меня семья в городе осталась! А он чужих зовет! А мои… Дениска!!…

Анальгин вырвался, оставив у меня в руках клочья одежды. Он упал на колени возле оглушенного мальчишки, закрыл лицо руками и разрыдался, перекрикивая рев пламени…

Прошел час. Во всех квартирах, на всех этажах, на лестничных пролетах и в лифте плотной толпой стояли люди. Детей держали на руках. Было невыносимо душно, но никто не жаловался. Мы ждали. Гошка сидел у меня на плечах. Это место он предпочитал, пожалуй, всем остальным местам на земле. На Земле… Именно на Земле-то для нас больше нет места…

Толпа вдруг качнулась.

Пронесся сдавленный крик: «Управдом?! Где управдом?! Нету! Сбежал!»

– Там женщина какая-то голосит, – сказали от двери.

– Тихо! Дайте послушать!

Опять не слава Богу, подумал я. Но что, черт их раздери, означают эти вопли?!

– Да я сама на карьере работала! – звучал где-то вдалеке пронзительный голос, – если на ящиках треугольник, значит это динамит!

Я сразу вспомнил тридцать три ящика, привезенных сегодня и сгруженных в подвал. Но был ли на них треугольник?

– Люди! Это обман! – закричал кто-то отчаянно. – Нас хотят взорвать!!!

– Дверь! Дверь откройте! Выходите все! На улицу!

– Не открывается дверь! Заклинило! Снаружи приперто, что ли…

– Пустите меня!!! А-а!!! Я боюсь!!

Толпа задвигалась, в ней возникали приливы и отливы, промоины и валы, накатывающие так, что люди едва могли держаться на ногах.

– Чего она там кричит, дура?! – заорал я. – Детей из-за нее передавим! Пускай сама в подвал спустится и посмотрит, что там за ящики!

– Все двери закрыты! – отозвались с площадки. – И в подвал, и на улицу! И управдом пропал!

– Да куда он денется! – мне с трудом удавалось перекрикивать нарастающий вой. – Прекратить панику! Стоять всем на месте! Управдом на верхних этажах! А ну, пропустите! Я, прямо с испуганным Гошкой на плечах, стал продвигаться к двери. Марина, крепко ухватив меня за ремень, шла следом.

На площадке людские волны бесновались еще сильнее. Кто-то бился на полу в истерике. Сразу несколько ног вразнобой ударяли во входную дверь и в дверь подвала. Подвальная рухнула первой. Несколько человек, вместе с женщиной, поднявшей панику, ринулись вниз по лестнице.

– Пропустите меня! – кричал старичок с кургузой бородкой. – Я специалист! Я профессор химии!

Его пропустили, и он тоже исчез в темном проломе. Оттуда уже доносились какие-то звуки – не то истерические вскрики, не то визг выдираемых из ящиков гвоздей.

– Да успокойтесь вы! Сейчас все скажут! Сейчас все выяснится! – выкрикивал я, поворачиваясь направо и налево, пока меня самого не ткнули в бок:

– Тихо!

На площадке и в квартирах установилась относительная тишина. Сразу стали слышны шаги на подвальной лестнице. В развороченном проеме показался старичок профессор. Все смотрели на него и молчали, ни у кого не хватало духу задать первый и единственный вопрос. Маринина ладонь как-то незаметно оказалась в моей.

Старичок обвел нас растерянным взглядом, посмотрел зачем-то на часы… Наконец, до него дошло, чего все ждут.

– Нет, нет, – глухо произнес он. – Все в порядке. Никакой опасности…

– А динамит? – всхлипнул кто-то.

– Да какой там динамит! – старичок снова бросил вороватый взгляд на часы. – Все в полном порядке. Сейчас стартуем…

– А ты откуда знаешь? – вперед выдвинулся крепенький невысокий парень с боксерской стрижкой.

– А там, как раз, это…– профессор неопределенно поводил рукой. – Стартовый пульт, да.

– А ну, дай, я посмотрю, – парень шагнул к подвальной двери.

– Нет! – старичок испуганно расставил руки, будто пытался закрыть собой пролом. – Поймите, это бессмысленно! Уже начался отсчет времени! Собственно, пошли последние секунды. Вот…

Он поднес часы к подслеповатым глазам.

– Десять. Девять. Восемь. Семь…

И все, кто стоял на площадке, и дальше, на лестнице, и выше, на всех этажах унылого серого дома, медленно отсчитали про себя:

Шесть…

Пять…

Четыре…

Три…

Два…

Один…

Старт.