Детективный конкурс Литвиновых - Забытый вальс

      Вальтер спросил у парня, – Шнур, а Чингиз что, он же вроде сюда собирался?
      – Да у него с утра дела какие-то возникли. Потом, из банка едем не сюда, а в одно место рядом с Останкино, Бутырский хутор называется. У нас там в доме пара квартир куплена. Мало ли кому из братвы отсидеться надо, или встретиться с кем-нибудь. А он туда подъедет с экспертом.
      Стали собираться. Николай взял с собой небольшую сумку, сунул в нее паспорт и вопросительно посмотрел на Вальтера. Вальтер сегодня зачем-то, несмотря на жару, надел легкий светлый пиджак, который вчера Николай видел на вешалке, и держал в руках модный пластиковый кейс.
      – Так, Технарь, остаешься здесь. Мы едем со Шнуром на его машине, джип будет в твоем распоряжении, если что подъедешь, хотя тебе сегодня за руль лучше бы не садиться, -.
      Николай под бдительным присмотром Шнура вернулся в комнату, где стоял ноутбук, порывшись, достал из ящика стола записную книжку и авторучку и сунул их в нагрудный карман рубашки.
      Когда «бумер» Шнура отъехал от дома, за ним на расстоянии сотни метров двинулся серый «Фольксваген». Водитель фургона не заботился о том, чтобы держать преследуемую машину в поле зрения, но двигался он точно тем же маршрутом, что и «бумер».
      Шнур поставил машину на обочине, недалеко от входа в банк. Вальтер передал свой кейс Штифту и дал последние указания соратникам, – Я сейчас иду с Николаем, а вы следите за окружающей обстановкой, все-таки обратно не дрова повезем. Дополнительное внимание обращать на остановившиеся после нас машины, особенно, если из них никто не выходит.
      Николай и Вальтер прошли в операционный зал. Вальтер сел возле столика, на котором лежали проспекты, и стал перелистывать один из них, а Николай в сопровождении сотрудника банка направился в депозитарий. Открыв свою ячейку, он распаковал сверток с драгоценностями, положил в сумку футляры с колье и пасхальным яйцом Фаберже, завернув их в бумагу, упаковал отдельно столбики монет и убрал их обратно в ячейку.
      В операционном зале он подошел к Вальтеру, который не на шутку увлекся проспектом о валютных вкладах, и молча передал ему сумку.
      – Все нормально? – спросил Вальтер. Николай только кивнул в ответ.
      – Они упакованы?
      – Просто завернуты в бумагу.
      Вальтер открыл молнию сумки и запустил внутрь руку. Он не стал ничего вынимать, просто сделал два качающих движения, как бы оценивая вес упаковок, и закрыл сумку обратно. Не говоря больше ни слова друг другу, они вышли из банка и подошли к своей машине, возле которой лениво курил Штифт.
      – Ну, как тут у вас? – поинтересовался Вальтер.
      – Да тихо все. Две машины подъехали, из обеих по мужику вышли и в банк потопали. В одной точно никого не осталось, а у второй, фургона, стекла затонированы, не видно.
      – Поедем, ты за ней поглядывай, не тронется ли за нами.
      Минут десять спустя, когда с Дмитровки свернули, ветерок, врывавшийся в открытое окно машины, принес густой солодовый запах.
      – Это откуда так пахнет? – с любопытством спросил Вальтер.
      – К Останкинскому пивзаводу подъезжаем. А дальше слева – мясокомбинат. Все рядом – выпил, закусил, – заржал довольный своим остроумием Штифт.
      – Ты за машинами сзади-то следил? – поинтересовался Вальтер.
      – Да все время меняются, слежки вроде нет.
      Они подъехали к старой кирпичной пятиэтажке в глубине тихого зеленого квартала. Во двор заезжать не стали, оставили джип на обочине улицы и вошли во двор. На скамеечке возле единственного подъезда, опершись двумя руками на черную резную трость, сидел старичок благообразного вида, с седой бородкой клинышком. На скамейке возле него стоял потрепанный саквояж, с какими раньше ходили на обход участковые врачи. Николаю так и захотелось, чтобы на старичке было пенсне, но он оказался зорок и в оптике не нуждался. Он издали узнал Шнура, который почтительно поздоровался с ним и представил остальным как эксперта по имени Борис Давыдович. Эксперт сказал, что Чингиз прислал за ним машину, а сам где-то задержался. Квартира находилась на четвертом этаже, пришлось подниматься пешком, поскольку лифт в доме отсутствовал. Николай ожидал, что из-за эксперта подъем затянется, но старичок оказался на редкость живым и бодрым, в отличие от Штифта, который к концу подъема имел очень бледный вид и плелся последним, перехватываясь свободной рукой за перила лестницы, в другой руке он нес кейс Вальтера.
      На лестничной площадке четвертого этажа Николай осмотрелся вокруг. Еще при подъеме его несколько удивили тишина и запустение, царившие в подъезде. Пока Шнур матерясь себе под нос возился с заевшим замком, Николай вытер лицо носовым платком, как будто бы сильно вспотел, и нарочно уронил платок, когда клал его обратно в карман. Наклонившись, он посмотрел на пол возле дверей трех соседних квартир. Под этим углом ясно был виден толстый нетронутый слой пыли. Похоже, что все жильцы дома разъехались, и дом пуст. Выселенный дом уж никак не подходил для места, где можно было отсидеться или встретиться с кем-нибудь незаметно. Зато это самое подходящее место, чтобы убрать кого-нибудь. Труп засунут в пустую квартиру, найдут не скоро. Только зачем его убивать, если он все отдаст? В милицию он обращаться не может, они это великолепно знают. С Вальтером он вроде бы договорился, тот не заинтересован в его смерти, скорее уж наоборот. Неужели Чингиз играет в какую-то свою игру? Тогда стоит предупредить Вальтера, потому что в этом случае он тоже становится лишним, а значит, может быть союзником. Николай, все еще наклонившись, поймал взгляд Вальтера и, поднимая платок, махнул им по полу, а потом, все так же молча, продемонстрировал Вальтеру темно-серый от пыли лоскут. Вальтер подошел к краю лестницы, окриком подогнал Штифта, все еще медленно преодолевающего последние ступеньки, и дальше, как бы проходя мимоходом, махнул рукой по дверным ручкам соседних квартир. Потом он отряхнул ладони друг о друга, коснулся указательным пальцем правой руки своей груди, потом протянул его в сторону Николая, тут же сжал кулак и повернул его, указывая вниз отогнутым большим пальцем. Николай сначала не понял его манипуляций, и только через несколько секунд до него дошло, это же жест, которым на гладиаторских боях в Древнем Риме зрители приговаривали к смерти проигравшего. А перед этим он показал на себя и его, Николая. Конечно, это можно было бы расценить как то, что Вальтер приговаривает его, но тогда не было смысла это показывать. Да нет, ясно, что Вальтер поставил их по одну сторону баррикады. Ладно, предупреждены, значит вооружены.
      Замок, наконец, открылся. Первым, расталкивая остальных, в квартиру бросился Штифт. Слышно было, как он хлопнул какой-то дверью, открывая и закрывая ее. Судя по бормотанию унитаза, донесшемуся в этот момент, Штифт оккупировал туалет. Вальтер, проходя вслед за экспертом в квартиру, незаметно ободряюще похлопал по плечу Николая. Шнур, придерживающий для всех дверь, зашел последним и аккуратно закрыл дверь на внутренний засов и цепочку.
      Обстановка двухкомнатной квартиры выглядела весьма скромно. Вся мебель поцарапана, потрепана, на экране старого телевизора «Темп» производства шестидесятых годов лежал слой пыли. Штифт, изрядно повеселевший после посещения мест не столь отдаленных, сунулся было его включить, но Шнур рявкнул на него, и тот присел на диван, перелистывая подшивку журнала «Крокодил», судя по всему тех же времен, что и телевизор.
      – Так что, долго нам Чингиза-то ждать? – с вызовом спросил Вальтер Шнура.
      – Должен скоро подъехать. Чего волноваться-то. Да и Борис Давыдович тут, можно начать. А Чингиз подъедет, Борис Давыдович и доложит все.
      Николай переглянулся с Вальтером, тот слегка кивнул и, открыв сумку, зачем-то передал ее Николаю. Борис Давыдович тем временем выложил из саквояжа на стол небольшой микроскоп, лупу на штативе, какие-то инструменты и флаконы с реактивами, кусочки ткани и замши. Когда он закончил обустройство своего рабочего места, то надел очки в солидной роговой оправе и водрузил на лоб зеркальце, которое Николаю приходилось видеть только в кабинете отоларинголога. Окно в комнате выходило на север и Борис Давыдович, несмотря на солнечный день, закончил приготовления к экспертизе тем, что вытащил из саквояжа сложного вида настольную лампу на металлическом штативе и привинтил ее к столу. Он покрутил головой в поисках ближайшей розетки. Штифт, до того почтительно наблюдавший за действиями эксперта, опрометью сорвался с места, схватил вилку и воткнул ее в розетку, расположенную рядом с диваном. Николай, тоже увлеченный приготовлениями Бориса Давыдовича, краем глаза заметил, что Вальтер вышел из комнаты, Шнур при этом дернулся было за ним, но остался. Стало заметно, что он сильно нервничает. Но через пару минут зашумела спускаемая в туалете вода, и Вальтер вернулся на место. Шнур как-то сразу расслабился и успокоился.
      – Ну, что, доставай, – обратился он к Николаю.
      – Ты кончай масть держать, – осадил его Вальтер и протянул руку за сумкой. Николай опять вернул ему открытую сумку. Вальтер вынул первый сверток, не спеша развернул его и передал футляр с колье эксперту. Борис Давыдович принял футляр двумя руками, как будто боялся уронить его из-за непомерной тяжести. Он бережно провел пальцами по позолоченным надписям, помедлил открывать, как будто боялся, что футляр окажется пустым и, наконец, нажал боковую защелку и медленно открыл крышку футляра. Разноцветные искры вспыхнули на россыпи прозрачных и зеленых ограненных камней.
      – Ну, ты, трескало, ты что, засадить фуфло хочешь? – с угрозой в голосе обратился Шнур к Николаю, – Почему сережка только одна?!
      – Шнур, что ты из себя здесь барина строишь. Сиди и не базарь. Надо будет, я тебя спрошу! – обрезал его Вальтер.
      Борис Давыдович бережно достал из футляра сережку, внимательно осмотрел ее сначала под лупой, а затем под микроскопом, положил в фарфоровую чашечку, капнул пипеткой на ажурную вязь сережки пару капель из одного флакона, подождал немного, потом помазал это место кисточкой, смоченной в другом флаконе, протер сережку и опять положил под микроскоп. Убрав сережку обратно в футляр, он тщательно протер фарфоровую чашечку, бережно достал колье и повторил с ним почти те же те же манипуляции, подставляя чашечку под отдельные фрагменты. Потом он сделал какие-то записи на листе бумаги, достал из саквояжа толстую общую тетрадь и методично начал что-то искать там. Найдя нужное место, уставил на него указательный палец левой руки и стал сверяться с записями.
      Николай, как и все присутствующие, следил за манипуляциями эксперта, но мысли его крутились вокруг предупреждения Вальтера. Если тот прав, то против них, очевидно, играет Шнур и неведомый Чингиз. Может быть, сейчас следовало попытаться пойти на обострение? Силы-то считай, равны, двое на двое. Конечно, у них может быть оружие… И даже не может, а точно есть. Несмотря на жару, на Штифте одета хоть и легкая, но объемная курточка, под которой не то что пистолет, а и небольшой автомат можно спрятать. Шнур тоже был в просторной рубашке навыпуск. Жаль с Вальтером нельзя поговорить, хотя попытаться можно. Надо завести речь о второй сережке и попросить Вальтера выйти на кухню поговорить. В конце концов, он хозяин этих вещей.
      – Ну что, эксперт, чего окопался? – опять не выдержал Шнур, – Нормальные цацки, не липа?
      Борис Давыдович поднял на лоб очки и повернулся всем корпусом к Шнуру.
      – Молодой человек, как я понимаю, вы интересуетесь, являются ли материалы изделий подлинными и не новодел ли это? Могу вас успокоить, металл, из которого сделана основа изделий – это платина, а камни – изумруды и алмазы. Что касается мастера, который их делал, то это, несомненно, один из лучших мастеров Фаберже – Тягунов, на изделиях есть его личные клейма.
      – А не может это быть серебром? – поинтересовался Вальтер.
      – С точки зрения специалиста вы сказали несусветную глупость. Серебро окисляется очень быстро, а изделия из платины и через сто лет не изменят свой внешний вид. У них характерный цвет и блеск, а на ощупь они имеют просто шелковистую поверхность. Причем ювелирная платина в отличие, например, от золота всегда бывает только девятьсот пятидесятой пробы. Кроме того, использовать для крепления таких больших камней, как эти изумруды, серебро – это риск, камни быстро разболтаются и могут выпасть. А изумруды, между прочим, уникальные. Я никогда ничего подобного и близко не видел. Они по стоимости должны быть дороже, чем бриллианты!
      – Значит точно, не фуфло, подлинник? – опять встрял в разговор Шнур.
      – Подлинник, подлинник. Камни я еще и в ультрафиолете проверил, так что могу гарантировать. У вас ведь еще что-то на экспертизу есть?
      Вальтер уже разворачивал на столе бумагу, в которую был завернут футляр с пасхальным яйцом, когда противно задребезжал дверной звонок. Шнур дернулся, резко вскочил, коротко бросил, – Это Чингиз приехал, – и торопливо вышел в прихожую. Вальтер поставил изящный футляр из карельской березы на стол и придвинул его Борису Давыдовичу. И в то самое время, когда внимание Штифта и эксперта переключилось на футляр, Вальтер плавным быстрым движением вытащил откуда-то из-за спины пистолет, положил его к себе на колени и прикрыл куском бумаги, взятой со стола. Николай сразу напрягся. Слышно было, как в прихожей лязгнула снятая дверная цепочка, щелкнул дверной замок, вошел один человек. Входная дверь опять захлопнулась. Из прихожей доносился неясный звук голоса Шнура, который что-то тихо бормотал пришедшему. Щелкнули замки портфеля или кейса. В прихожей наступила минутная тишина.
      Борис Давыдович тем временем, открыв футляр, замер в немом восторге, рассматривая императорское пасхальное яйцо. Штифт смотрел на яйцо с выражением, с каким младенцы смотрят на долгожданную бутылочку с молоком. Это выражение так и осталось на его лице, когда из темной прихожей один за другим раздались два тихих хлопка, и во лбу резко дернувшегося, а потом медленно завалившегося набок Штифта вдруг возникла красная кровоточащая ранка, из затылка брызнули на обои кровавые сгустки, а потом пульсирующими толчками хлынула кровавая струя.
      Вальтер с окровавленным лицом то ли рухнул, то ли нырнул под стол, и оттуда загремели выстрелы. В прихожей послышался короткий крик и шум падающего тела. Потом оттуда снова тихо хлопнуло два раза, и Николай увидел, как конвульсивно дернулись ноги Вальтера, высовывающиеся из под стола с той стороны, где сидел Николай. Возникла минутная пауза, во время которой Борис Давыдович, держащий в руках императорское пасхальное яйцо, и Николай сидели неподвижно.
      В прихожей послышался шорох, и в комнату, осторожно ступая мелкими шагами, вошел грузный человек лет сорока в светло-сером костюме. У него было обрюзгшее лицо, по которому сейчас стекали струйки пота. Обеими руками он держал перед собой старый потертый ТТ, ствол которого продолжался короткой толстой черной трубкой глушителя. Пистолет был направлен в сторону Николая.
      – Сидеть тихо и не шевелиться. Делать только то, что я скажу, – властно скомандовал вошедший.
      – Ты, – скомандовал он Николаю, – пересядь на диван, руки на колени и сиди не дергайся.
      Держа Николая под прицелом и дождавшись исполнения команды, он обратился к эксперту.
      – Вот что, старый, ты сейчас ответишь на мои вопросы и тихо уйдешь отсюда. А когда отойдешь от дома на сто метров, то позабудешь, где он находится, и что ты тут видел. Если ты хоть раз где-нибудь кому-нибудь скажешь хоть слово, то незамедлительно окажешься в компании вот этих жмуриков. Но сначала скажи, ты экспертизу провел? Это точно изделия Фаберже?
      – Да, да! Можете не сомневаться, и платина и камни – все подлинное. И клейма мастеров соответствуют. Яйцо вот только…
      – Что только? Подделка?!
      – Да нет, я просто не успел.
      – Ну так поторопись, полчаса тебе хватит?
      – Да, да, я быстро.
      Борис Давыдович суетливо и бестолково хватал дрожащими руками то яйцо, то лупу, то микроскоп, с ужасом косясь при этом на Штифта, голова которого покоилась в кровавой луже, растекшейся по дивану. В комнате стоял кисловато-тошнотворный смешанный запах сгоревшего пороха и человеческой крови.
      Грузный, видя какое влияние оказывает на эксперта вид трупа, накинул на Штифта часть покрывала со спинки дивана. Синтетическое покрывало не промокало, и казалось, что вот прилег человек среди бела дня, а чтобы свет не мешал сну, накрыл голову покрывалом. То ли подобные мысли посетили голову эксперта, то ли он понял, наконец, что ему ничего не грозит, и он через полчаса уберется отсюда и постарается позабыть об этом кошмаре, но действия Бориса Давыдовича обрели, наконец, некую направленность и порядок. Он в течение пятнадцати минут проделал свои хитрые манипуляции над яйцом. Закончив, он заметно приободрился и уже довольно спокойно обратился к новому хозяину положения.
      – Тут тоже никаких сомнений быть не может. Это императорское пасхальное яйцо называется «Александр Третий». Оно считалось утерянным. На нем клейма самого Карла Фаберже и одного из лучших его мастеров Михаила Перхина. Все, и камни, и золото, и эмаль являются оригинальными. Так что могу Вас поздравить с приобретением…
      Тут Борис Давыдович понял, какую глупость он только что сморозил. Руки его опять задрожали. Он зачем-то торопливо снял очки, протер стекла носовым платком, шумно в него высморкался, снова надел очки и сидел теперь, комкая в руках носовой платок, как должно быть это делали наивные гимназистки в момент первого объяснения в любви.
      – Хорошо, яйцо аккуратно положи обратно в футляр, собирай свои манатки и уходи. Только помни, о чем я говорил, вякнешь хоть слово обо всем этом, и считай ты не жилец.
      Эксперт молча собрал все свои инструменты, закрыл саквояж и бросил на Николая взгляд, исполненный некоторых сомнений и угрызений совести.
      – Иди, иди, это не твое дело. Вряд ли вы еще раз встретитесь, – «успокоил» его грузный, – Дверь за собой захлопни.
      Когда замок входной двери квартиры щелкнул за вышедшим экспертом, грузный незнакомец, по-прежнему держа Николая под прицелом, наконец, обратился к нему, – Вторая сережка где?
      Николай молчал, соображая, что же делать дальше. Собственно было ясно, что выход только один – убить, чтобы не быть убитым, но у Николая еще теплилась где-то внутри последняя искорка надежды, что делать этого не придется. Грузный, видя, что молчание затягивается, нехорошо усмехнулся, – Значит так, я считаю до трех, после чего прострелю тебе ногу, потом вторую, а потом отстрелю яйца и то, что вместе с ними болтается. Раз, два…
      – Хорошо, хорошо я напишу вам телефон человека, у которого она сейчас находится, – поспешил ответить Николай, доставая из кармана рубашки авторучку, – Только на чем записать?
      Его противник полез в карман и на мгновение машинально отвел ствол пистолета в сторону. Сухо щелкнул выстрел малокалиберного патрона, и грузный незнакомец, испустив глухой стон, больше похожий на мычание, выронил на пол пистолет и, прижав к низу живота обе руки, повалился на колени. Николай подхватил его пистолет и, не раздумывая, дважды выстрелил ему в голову. Комната наполнялась отвратительным тяжелым запахом испражнений. Пуля мелкокалиберного патрона, заложенного в ствол, замаскированный под авторучку, была крестообразно распилена, и, попав в живот, она разворотила кишечник.
      Николай, все еще держа в руке пистолет, осторожно вдоль стенки прокрался к открытой двери, ведущей в прихожую. Он, затаив дыхание, минуту прислушивался, стараясь определить, жив ли Шнур, но оттуда не доносилось ни звука. Наконец он выглянул в прихожую. Шнур лежал лицом вниз, и поза его не оставляла сомнения в том, что он мертв. Николай на всякий случай убедился в этом, проверив пульс на шее.
      Итак, нападавшие опасности больше не представляли. Теперь надо было определить, что с Вальтером. Николаю было жаль этого мужика, вчера почему-то вывернувшего перед ним свою душу наизнанку. Он снова прошел в комнату, стараясь обходить кровавые пятна, заглянул под стол. Вальтер лежал, прижавшись щекой к полу, как будто спал. Вокруг головы растеклась кровавая лужа. Одна пуля попала ему в глаз и на выходе раздробила затылок.
      Николай поднял с пола свою сумку и бросил туда футляры с яйцом и колье. Подумав, он вложил в руку незнакомцу его пистолет, предварительно протерев рукоятку. Потом он поднял с пола спасшую его авторучку, тоже протер ее и, предварительно развернув покрывало, в которое был закутан Штифт, вложил ему авторучку в сжатую ладонь. Он не мог точно вспомнить, до чего еще он сам дотрагивался, но подумал, что, вряд ли оперативники будут столь скрупулезны, что снимут отпечатки пальцев со всех предметов мебели, особенно если учесть, что вроде все ясно. Но только тут ему в голову пришло, что все, находящиеся в комнате, могут быть убиты из одного пистолета, того самого, который он вложил незнакомцу в руку. Получалось, что, убив всех, тот получил пулю в живот, после чего сам застрелился, дважды выстрелив себе в голову. Тут уж точно начнут искать кого-то еще. Николай поменял местами пистолеты незнакомца и Штифта. Но теперь получалось, что Штифт убил Вальтера. Окончательно запутавшись, Николай вынес сумку в прихожую, попил воды из-под крана, манипулируя вентилем через носовой платок. На глаза ему попалась почти целая стеариновая свечка, лежавшая на небольшом стареньком холодильнике «Бирюса». Дальнейший план действий выкристаллизовался у него моментально.
      Он проверил, не отключен ли в доме газ. Оказалось, что газ еще есть. Николай вышел в комнату, поставил на подоконник свечку, предварительно оплавив ее низ, чтобы она стояла устойчиво, и зажег ее. Он оставил широко распахнутыми двери в кухню и комнату, вылил из старого помятого алюминиевого чайника воду, держа его ручку через какую-то тряпку, видимо бывшую в молодости вафельным полотенцем. Стараясь не оставить отпечатков пальцев, открыл до предела одну из горелок газовой плиты, не зажигая пламени поставил на нее чайник и вышел из квартиры. Он старался не думать о том, что только произошло, но мысли временами проваливались в какую-то бездну тоски. Страшно хотелось, чтобы ничего того, что произошло, не было. То, что он повинен в смерти бомжа, Николай понимал, но там была драка, и он сразу даже не понял, что противник умер. А здесь пришлось стрелять в человека, и стрелять для того, чтобы убить. Тут Николаю в голову пришло проверить, а нет ли кого-либо в доме. Он в темпе сбежал по лестнице, проверяя платком пыль на дверных ручках и нажимая кнопки квартирных звонков через тот же платок. Двери половины квартир оказались не заперты, пыль лежала кругом, и никто ему не ответил. Выходя из подъезда, он толкнул дверь плечом, попытался придать себе беззаботный вид и направился на ближайшую троллейбусную остановку, внимательно осматриваясь. К счастью во дворе дома было пусто, не было даже машин, лишь в уголке притулился серый как мышь пустой «москвичонок». Джип, на котором они приехали, по-прежнему стоял на обочине. На остановке Николай выбросил в урну грязный платок. Теперь следовало решить, что делать дальше. Ехать домой было нельзя, там оставался человек Чингиза. Но можно было взять машину из гаража и уехать к Володьке на дачу. Вот только что делать с работой? Звонить туда нельзя, его могли пасти и там. Ну, ладно, еще три дня, когда он по условиям контракта мог не выйти на работу без объяснения причин, у него оставались. Надо ждать, что произойдет дальше. Такая бойня не могла пройти мимо телевидения. В новостных сводках информация об этом обязательно появится, так что он будет в курсе. Больше всего ему хотелось сейчас увидеть Люду, обнять ее, прижать к себе, почувствовать нежность и теплоту ее тела… Он тряхнул головой, отгоняя наплывшее наваждение. Расслабляться не стоило, судя по событиям последних суток в любой момент можно ожидать каких-либо новых сюрпризов.
      Через два часа он уже подъезжал к дачному поселку. Дорога, на которой все было как обычно, успокоила его. Он въехал во двор, поставил машину в гараж и, даже не заходя в дом, направился в душ.
      Стоя под струями прохладной воды, он еще раз попытался проанализировать свое положение. МММ он теперь вроде и не нужен, им бы со своими делами разобраться. Желающие заполучить колье в основном погибли. Но грозной тенью маячил где-то вдали неведомый Чингиз. Тот парень, который утром остался на квартире Николая, это, видимо, его человек. Так что же это получается? Домой вернуться нельзя. Елки-палки, так они же и Людин адрес знают! А ее родители через неделю возвращаются, их же тоже в оборот пустят. Господи, это надо же было таким дураком быть, чтобы позвонить домой из ее квартиры! Хотя да, они же его искали и по другому поводу. Как все запуталось! И непонятно, как развязать. Разрубить он вроде бы попробовал, но, похоже, не совсем удачно.
      Выйдя из душа, Николай зашел в дом, надел шорты и майку, взял велосипед и поехал сообщить Люде о своем возвращении. Не доезжая до садика, он обратил внимание на девочку лет четырех, которая целеустремленно топала куда-то по обочине дороги. В одной руке она держала красную детскую сумочку, а другой прижимала к себе маленького живого котенка. Николай огляделся, никого из взрослых вблизи девочки не было видно. Поравнявшись с ней, он затормозил и соскочил с велосипеда.
      – Привет, красавица, ты что, не знаешь, что детям одним по дороге ходить нельзя?
      – Я не одна, я с Пуфиком.
      – А где он, этот Пуфик?
      – Вот он, не видишь, что ли! – и девочка наклонила голову в сторону котенка.
      – И куда же вы с ним идете?
      – Домой.
      – А где ваш дом?
      – Где, где. В Москве!
      – Так до Москвы далеко.
      – А мы на электричке поедем.
      – Ну, чтобы в электричке ехать, билет нужен.
      – Неправда, я еще маленькая и Пуфик тоже маленький. Мы бесплатно поедем. Мама всегда меня везде бесплатно возит.
      – А кто же тебя одну так далеко отпустил?
      – Кто, кто? Никто, я сама. Там все спят, а воспитательница курить ушла.
      – Ого! Выходит, ты из садика убежала?
      – Я не убежала, я ушла.
      – Давай-ка все-таки пойдем, у воспитательницы разрешения спросим, а то ей влетит от вашего директора. Как тебя зовут-то?
      – Лена. Я к маме хочу, а она все не приезжает. К Наташке уже два раза приезжала и конфет ей привезла, а она мне не дает ни одной конфетки даже.
      – Ну, конфет мы тебе купим, не волнуйся, и мама скоро приедет.
      Николай посадил девочку на руку и пошел дальше, катя велосипед рядом.
      Ворота и калитка в заборе, окружавшем территорию детского садика, на этот раз оказались наглухо закрыты, и на них по-прежнему висело объявление о карантине. Сквозь ворота Николай увидел возле сторожевой бытовки своего субботнего знакомца, тот сидел на корточках в тенечке и лениво курил, периодически сплевывая на песок. Николай поставил девочку на землю, положил велосипед, поднял палку и постучал по воротам, чтобы привлечь внимание сторожа. Услышав шум, тот, так же лениво затягиваясь, посмотрел на Николая, явно не узнавая его. Николай протянул руку сквозь решетку ворот и помахал, приглашая его к воротам. Сторож нехотя встал и со скучающим видом побрел к воротам. На полдороге лицо его просветлело, он узнал Николая, приободрился и прибавил ходу. Похоже, что он рассчитывал снова побаловать свой организм пивком. Еще издали он протянул руку для того, чтобы дружеским рукопожатием закрепить столь приятные для него отношения.
      – Здорово, тебе чего, опять Людку надо?
      – Да, и вот еще путешественницу привел.
      – Ни хрена себе, это опять Ленка сбежала, третий раз. Блин, если Любовь Константиновна узнает, она меня уволит. Ты как через ворота прошмыгнула?
      – Я не через ворота, а через дырку в заборе, вон там, – девочка махнула рукой вправо от ворот.
      – Ладно, дырку мы заделаем, а сейчас я позвоню, чтобы Людка сюда пришла, это из ее группы девчонка.
      – У нас сегодня тетя Таня, а не тетя Люда была.
      – Ты, козявка, молчи, чтобы тебя Любовь Константиновна не услышала, а то и тебе на орехи достанется. В группу по кустикам пойдете, чтобы на глаза не попасть. Сейчас я Людку вызову.
      Люда пришла через десять минут. Сторож, беспрестанно оглядываясь, открыл замок на калитке, и она вышла к Николаю. Была она бледна и молчалива. Когда Николай хотел обнять ее, она осторожно его отстранила.
      – Коля, не надо, а то я опять заплачу, у меня сегодня весь день глаза на мокром месте.
      – Ну, ты придешь сегодня?
      – Да, только поздно, когда ребятишек уложим, часов в десять. Пока.
      – Что, Леночка, – обратилась Люда к девочке, – пойдем Пуфика кормить? А то он, бедняга проголодался. Давай, я его понесу.
      – На, бери. А на полдник пирожки сегодня будут?
      – Будут, будут, с повидлом. Пошли, только тихо, а то нам с тобой обеим влетит.
      Николай стоял и смотрел вслед, пока девушка с котенком на плече и маленькая девочка, доверчиво вприпрыжку бегущая рядом, не скрылись за деревьями боковой аллеи. И ему казалось, что вместе с ними уходит что-то светлое и чистое, что было в его душе, и вряд ли уже вернется. Опять нахлынула тоска. Он рассердился на себя, сел на велосипед, свернул на какую-то проселочную дорогу и погнал вперед, что было сил, пока ноги не налились цементной тяжестью. Как раз в это время впереди блеснула излучина реки. Николай выехал на берег, разделся и плавал до тех пор, пока кожа не покрылась пупырышками. Тогда он, стуча зубами, вышел из воды и повалился в горячий песок. Согревшись, он провалился в тяжелый с вязкими смутными сновидениями сон. Проснулся часа через два, голова казалась налитой свинцом, двигаться не хотелось. Он заставил себя встать, с ходу вбежал в речку и, нырнув пару раз, наконец-то пришел в себя и на берег вышел уже в нормальном состоянии. Только тут до него дошло, что рядом с шортами, которые он использовал как подушку, положив под них кроссовки, нет велосипеда. Он растерянно оглядел берег. Да, нет, он точно помнил, что велосипед лежал рядом с ним. Не было и майки, которую он набросил на торчавшее к зениту переднее колесо. Ну, гады! Это ж надо было умудриться, унести велосипед. Он заблокировал колеса, протащив через них тросик замка, поэтому ни катить велосипед, ни ехать на нем неведомый похититель не мог. Николай подошел к тому месту, где недавно спал. Две цепочки четких следов на песке углом подходили от дороги и уходили на нее же. Николай поспешно натянул шорты и кроссовки, и, увязая в песке, поспешил на дорогу. Если это было недавно, то он, пожалуй, имеет шанс догнать неведомых похитителей, велосипед не такой уж и легкий, и тащить на плече его неудобно.