Михаил Бабкин

Завтра

Почту он всегда брал вечером, ровно в шесть, потому что жизнь его была расписана почти по минутам, дневная рабочая жизнь. А с шести вечера до семи утра он принадлежал только сам себе и никому другому. И сегодня, ровно в шесть, Виктор Павлович вошел в подъезд, оставив за дверью на улице весенний дождь и шуршащий слякотный поток серых людей.

Подъезд, как и многие другие, был уныл и стандартен, с матом по штукатурке, битыми лампочками под потолком, с грязным заплеванным лифтом. Обычный типовой подъезд с мятыми почтовыми ящиками между первым и вторым этажом, аккурат напротив вонючего мусоропровода.

Виктор Павлович поднялся к своему ящику, ковырнул его плоским дешевым ключом, вынул газеты и, как обычно, отправился пешком на свой седьмой этаж. Это, считал он, было хорошим моционом в городских условиях; Виктору Павловичу было под тридцать и такая прогулка его не утомляла. Вообще-то по имени-отчеству его величали только на работе. С шести вечера до семи утра его звали «Витя, Витек!», а по очень глубокой пьянке так вообще странно – Витухарий. И представителен он был только в конторе: черный деловой костюм, галстук в тон рубашке, отстраненный взгляд и со всеми на «вы». Дома, то есть вечером, костюм менялся на демократическую «варенку», «вы» на «ты», и становился Витек нормальным мужиком среднего роста, чернявым, жизнерадостным и страсть охочим (взаимно!) до женщин человеком. Нормальный холостяк с деньгами и без комплексов.

Сегодня день выдался неудачным. Работа что-то с утра никак не клеилась, дождь пошел… Потом Анечка позвонила и сказала, чтобы вечером не ждал: у нее мама заболела. В общем, полный облом! А в холодильнике стыло французское шампанское вместе с хорошим баночным пивом, и торт-мороженое в морозилке… И кассету для видика Витя принес специальную, это… лирическую. Особую. Одно слово, пропал вечер!

В такой душевной прострации Витя был недолго. Нет – так нет. Включив по видику «Дипиш Мод», он занялся уборкой. Сначала убрал в себя холодное пиво, две баночки в четыре захода; ковырнул пальцем торт и не стал его есть; сварил кофе, сел с кружкой и сигаретой у телеэкрана. Потом стало скучно. И тут зазвонил телефон.

Витя дернулся, уронил на штаны пепел и схватил трубку на ползвонке.

– Аня? Анечка?! – радостно крикнул он в мембрану. Трубка помолчала, потом деловито спросила густым басом:

– Витя?

– Витя, – подтвердил Витек.

– Небось, кофеек дуешь? Телик смотришь? …И штаны на тебе банановые. Да и тапочки, небось, японские, лечебные, – пророкотала трубка. Витя невольно посмотрел вниз – тапочки действительно присутствовали, как и «бананы».

– А в чем дело? – Витя не любил, когда ему хамили, тем более неизвестные, по телефону. – Вы кто такой, собственно?

– Ага, – сказала трубка и на том конце провода шумно закашлялась.

Витя подождал и, как всегда, когда звонили чужие и не по делу, нажал кнопку определителя номера. Была у него такая хитрая электронная приставка к телефону. Очень, кстати, удобно: выслушал хулигана, потом тут же позвонил к нему и вежливо так предупредил на «первый раз». Первого раза обычно хватало.

– А я к тебе, Витя, и не по делу вовсе. И не знаешь ты меня, и я тебя, считай, тоже. Просто скучно стало, загадал я себе какого-нибудь человечка, простого, бесхитростного, и придумал тебя. И характер твой, и привычки, и телефон с номером придумал. А после взял и позвонил. Да ты не пугайся, – предупредила трубка басом, – номерок мой не вычисляй своей приставкой. Не найдешь ведь. Тут такое дело – там, где я, тебя нет. А там, где ты, – меня не существует. Понял?

Витя сказал в трубку нехорошее, вовсе не печатное слово и бросил ее на место. Потом попытался разглядеть телефонный номер звонившего на своем горящем зеленью табло. Номера не было. То есть циферки присутствовали, но мерцали все одновременно, перепрыгивали друг за дружкой. И в конце концов высветилась какая-то ерунда, куча восьмерок, насколько всего индикаторов и хватало.