Свои децибелы ближе к сердцу. Абросимов заменяет себя на должности манежа под подушкой и врубает магнитофон. Сначала тихо, потом ровно настолько, чтобы заглушить хотя бы первую программу.

      По второй программе «за день мы устали очень».
      Странно. Странно не то, что устали, а то, что поют. Значит, часы отстали как минимум на пять минут. Это замечательно. Заветный двадцать один час приблизился на пять минут.
 
Ещё часочек, и свобода
Нас примет радостно у входа.
 
      Пора уже воспитывать детёныша.
      Ну что, Петя, в космос полетим?
      Сын радостно сучит ногами, машет руками и в немом восторге таращит глаза.
      Пять, четыре, три, два, один, пш-ш-ш-ш!
      А как Петя прыгает ножками? Вот так! Вот так! Давай-давай!

      Уф! Руки отваливаются! Пора переходить к спокойным играм — скоро спать.
      Петя, где книжки? Ух, какие книжки! Петя вырастет, будет читать книжки!
      А вот кружка! С петушком! Петина кружка! Петин петушок!
      Ну и так далее. И посмотрели на улицу, где машинки, и посмотрели паровозик игрушечный: всё полезно для детского развития.

      Допрыгались.
      Никитины скромно умолчали о том, куда какают их дети, когда бегают с голыми попами. Точнее, у них-то они, начиная с роддома, просятся на горшок, а Петя Абросимов в свои пять месяцев ещё не научился.
      И поэтому у эсквайра полная рука того, что обычно в руки не берут. Хорошо, что хоть ладонь успел подставить.
      Теперь нужно идти через вражескую территорию.
      Абросимов локтём открывает дверь — децибел становится заметно больше. Все на своих боевых позициях — тесть у телевизора, тёща на кухне — просто так сидит.
      Перебежка. В санузле свои. Жена полощет, нагнувшись над ванной, и поза её вызывает у Абросимова мгновенное желание. Но он уже знает, что к тому времени, как до этого дойдёт дело, придётся выбирать между двумя удовольствиями и победит, скорее всего, удовольствие поспать лишний часок. К тому же, Пётр Викторыч имеет манию просыпаться в самый неподходящий момент, а если и не проснётся, то повздыхает, поворочается, покряхтит: все эти перерывы, замирания приводят к тому, что, как бы хорошо всё ни начиналось, заканчивается скучным выполнением долга — не бросать же начатое дело!
      Так что — «с етим делом мы покончили давно!»
      И Абросимов, наступив на горло своей песне, бодро призносит:
      — С детьми до года вне очереди!

      — Ну ты корми тогда, — говорит Абросимов, - «а я дополощу».
      Эсквайр лелеет две надежды: во-первых, что жена утолкает Петьку спать, а, во-вторых, может, удастся остаться в своём маленьком Эдеме.
      Санузел — это абросимовский кабинет, рай в миниатюре, островок безопасности.
      Остров этот Абросимов открыл, будучи сражён профессиональной болезнью хороших программистов. Плохие программисты мало думают, поэтому часто бегают на машину, исправляя ошибки в программе. Хорошие же программисты обдумывают результаты прогона на машине дольше, а на машину бегают реже. Это положительно влияет на сроки сдачи работ, но ухудшает перистальтику.
      Так вот, болезнь эта открыла глаза Абросимову и указала ему светлый путь. Даже излечившись при помощи лесных своих прогулок, он стал симулировать, морщиться, кряхтеть, а всё затем, чтобы запереться там и наслаждаться тишиной и покоем, да поглощать свежую газету.
      Стирка пелёнок — тоже в том же Эдеме — любимое абросимовское занятие. Воду он врубает на полную, чтобы заглушить первую и вторую программу. И при деле — свободен!
      Иногда, в моменты обострения семейной обстановки, Абросимов норовит ненароком затеять стирку попозже, когда тёща легла спать. А кто что скажет — человек делом занят, а что громко — так вынь бревно из своего глаза — кто в шесть утра радио на всю катушку врубает?
      «Квартирный вопрос испортил человечество».
      Я бы высек эти слова в мраморе.

      Фигу с другою, любезный Виктор Палыч! Покормить-то Вера покормит, а укладывать всё равно тебе!
      Ладно, хоть пополоскать — минут десять в Эдеме.

      Алгоритм 15. Укладывание спать Петра Викторыча Абросимова.
      1. Покормить.
      2. Петь песни с качанием на руках до тех пор, пока он не закроет глаза.
      3. Качать на руках с мычанием, считая про себя до 100.
      4. Качать на руках молча, считая про себя до ста.
      5. Держать на руках без качания, считая про себя до 100.
      6. Положить в кроватку и досчитать до 33.
       Примечание.1. В пунктах 3–5, если объект открыл глаза, счётчик сбрасывается на нуль.
      2. Если на любом пункте объект начинает шевелиться, возврат к пункту 2.
      Жена использует несколько другой алгоритм (15а): всё то же, но песня поётся вплоть до пункта 6.
      Вечером Абросимов поёт сыну песни на родном языке, например, такую:
 
Слониха, слонёнок и слон
Устали стоять в зоопарке
И в море уплыли на синей байдарке
Слониха, слонёнок и слон
 
      В ней восемь куплетов, и можно петь сколько угодно раз. А иногда, в минуты депрессии, он обращается и к Высоцкому:
 
Жил я славно в первой трети…
Или даже
Сам виноват, и слёзы лью, и охаю…
 
      Но всё это уже под соответствующее настроение.

      Сын спит — не спит, а сам Абросимов уже клюёт носом. Свобода наступила, но удастся ли ею воспользоваться? Время после девяти — драгоценнейшее. Сейчас — попить чаю с женой: не спеша и любовно, а затем — бог даст, и почитать что-нибудь серьёзное. За чаем Абросимов читает Куваева. Жена тоже читает: всё, что можно было сказать, сказано, можно и помолчать.

      Однако, сил хватит только на то, чтобы доползти до кровати. Абросимов кидает прощальный взгляд на стеллаж: может быть завтра доберусь?
      Пока разобрали постель, пока успокоили Петьку, который вдруг заорал спросонья, пока приготовили всё к ночной вахте: термос, пелёнки и прочее — уже: 22.44.
      Абросимов лёг на правый бочок, уложил руку на женином бедре — не столько от обуревавших чувств, сколько от тесноты — и ухнул мгновенно с сон.

      00.36. Скорей бы утро, да на работу! — с такой мыслью просыпается Виктор П. Абросимов, эсквайр, от толчка жены.
       1980