Ночью ему приснилась жизнь. Она представилась в виде жестяной банки, пустой и грохочущей. По борту банки шла надпись: «Жизнь консервированная, в собственном соку». Лёнька катался внутри банки, больно ударяясь о жестяные бока. Причём банку пинали ногами и дико хохотали, и Лёнька вот-вот узнал бы голоса, но не вовремя проснулся.

      — Хемосинтез, — провозгласила биологичка и шестнадцатитонным взглядом обвела класс. — Сидоров.
      Лёшка Сидоров неверным шагом прошёл к доске и тоже обвёл взглядом класс. Его взгляд был светел и тих. Таким взглядом обводит умирающий родственников, собравшихся у его смертного одра.
      — Хемосинтез, — начал он и глубоко задумался. Прошло полминуты.
      — Молчание — золото! — язвительно заметила биологичка.
 
      Лёшка выдохнул воздух, как перед стаканом спирта, и решился:
      — Хемосинтез — это когда эти, аминокислоты, в общем, синтезируются.
      — Нет, — неожиданно возразила биологичка.
      — Ну, тогда это — идём мы, к примеру, мимо кухни, щей, эт самое, не едим, а запах, эт самое, чувствуем…
      — Нет, — гнула своё биологичка.
      — Ну, тогда хемосинтез — это…
      И Лёшка замолк навсегда.
      — Автотрофные клетки. Савин, — грустно сказала биологичка.
      — Ну, автотрофными, ну, клетками, называются, ну, такие клетки, которые, ну, синтезируют, ну, расти…, нет, не расти…, а в растительных клетках, ну, сложные, ну, вещества… — бубнил Ваня. Ему трудно было читать «Биологию», лежащую на столе вверх ногами.
      Ванино выступление широко комментировалось. Велись подсчёты «ну». Когда их число достигло ста восьми, Ваня умолк: страница кончилась.
      — Ну? — спросила биологичка.
      — Всё, — сказал Ваня. Класс зашумел. Рекорд в 115 «ну», принадлежащий Люде Милаш, остался непобитым.
      — Спорим, — сказал Лёнька Толяну. — Отвечать пойду?!
      — «Сороковка» упадёт! — хмыкнул Толян. «Сороковкой» биологичку звали за поразительное сходство по формам и габаритам с сорокамиллиметровой доской.
      Лёнька написал на ладони «Про, мета, ана, тело» и поднял руку.
      — Выйди, — кивнула биологичка.
      — Я отвечать.
      — Что? — поразилась биологичка.
      — Митоз.
      Биологичка побледнела. Такое в её практике встретилось впервые.

      Ленька открыл дверь. На голову ему упала пара футбольных бутс. В дверь рядом вонзился нож. Ленька огляделся. Слева от двери, между кроватями, стоял стол. На столе стоял стул.
      На стуле сидел Вовка Мендель и глубокомысленно цитировал «Физику». В проходе лежал скомканный половик. Пол влажно блестел. С койки справа торчали кривошеинские ботинки.
      С койки слева виднелись голые пятки Тольки Стрельникова На его животе лежало два стула и куча книг. Сам Толька спал, укрыв лицо «Обществоведением». Оськина кровать зашевелилась, и из-под нее выполз Лёшка Сидоров с мокрой тряпкой. Он, как всегда, был дежурным по комнате.

      — Вот и до революции здесь дождь в это время не шел, а после революции пошел. Это доказывает преимущество советской власти над самодержавием, — бубнил Ваня Савин.
 
      Ленька вышибал двумя пальцами по столу дикий шейк. Он безбожно дробил ритм, вставлял «соляги». Потом стал подстукивать третьим пальцем. Лена, отвернувшись, смотрела в окно. Ленька залюбовался чудным завитком у уха и самим ухом. Потом вспомнил. Отвернулся. Вздохнул. Выбил длиннейшую дробь.
      — Перестань стучать, — не оборачиваясь, буркнула Лена.
      Ленька с ходу вышел на свинг. При этом он подстукивал ногой по воображаемому чарльстону. Лена выдернула откуда-то палку и врезала Леньке по пальцам.
      — Выйдите оба! — сказала историчка.
      Ленька вставил выбитый указательный палец, вышел и сел на подоконник в коридоре. Лена стояла у соседнего окна. Ленька выбил неповрежденным пальцем «сеточку» для румбы и мучительно задумался.
      — Лена, ну это же глупо, — сказал он наконец.
      — Что?
      — Геннадий, Людмила, Ульяна, Петр, Ольга. Глупо.
 
       (Таких эпизодов было великое множество. Вот еще один.)
 
      — Знаете что, — сказала историчка. — мне это надоело. Колкин, ты где сегодня?
      — Тута я, — отозвался Ленька.
      — Садись немедленно к Коробеевой.
      — А мне и тут неплохо, — отозвался Ленька.
      — Ну-ка, давай!
      — Еще чего! — вступила Лена. — Я с этим фруктом сидеть не собираюсь.
      — Садись! — прикрикнула историчка. — Мелькаете тут перед глазами. Где посадили, там и сидите!
      — А меня Роза не пускает! — пожаловался Ленька.
      — Садись! — загремела историчка. — Или больше не допущу до уроков!
      — Вы серьезно? — спросил Ленька.
      — Еще как!
      — Роза! — сказал Ленька. — Роза Георгиновна! Ты видишь, я боролся до последнего!
      — Ладно, иди! — сказала Роза, смеясь.
      — Ленька кинул свой «сидор» к Лене. Та встала, посмотрела на Леньку так, что у него оплавилась оправа очков, и с гордым видом пересела на два стола.
       1971