Рассказ

      Я давно мечтала написать сценарий о том, как дружат ребята и зверята. Мне хотелось, чтобы каждый мальчик или девочка, посмотрев этот фильм, обязательно захотели бы тоже иметь четвероногого друга — белочку, например, или собаку. Или даже кошку. И чтобы родители им этого не запрещали.
      Удалось мне это или нет — судите сами. Фильм «Ребята и зверята» давно уже вышел на экраны. А вот о том, как он снимался, мне хотелось бы рассказать. Не всё, конечно, а так, отдельные эпизоды.

 
      Авторов у этого фильма было два, у каждого — свои задачи: сценарист — это я, режиссёр-оператор — Нина Степаненко. На самом же деле мы всё делали вместе, так работать интереснее.
      В начале фильма мы решили показать, как плохо, когда ребята мучают животных.
      — Пусть увидят себя со стороны, пусть поймут, — горячилась я. — Представляешь: мчится по двору котёнок, маленький такой, испуганный, а вслед за ним — толпа мальчишек. Летят палки, камни…
      — Постой, постой, — встревоженно сказала Нина. — А вдруг они попадут в котёнка? Лучше пусть так: мчится по двору котёнок, маленький, испуганный, а за ним — мальчишки: топочут ногами, орут, лица разгорячённые, злые…
      На том и остановились. А в конце решили снять крупным планом забившегося в угол котёнка, чтобы всем в зале было его жалко, чтобы все разозлились на бессовестных мальчишек, а тому, кто и сам таким делом занимается, стало бы стыдно.
      Подходящий двор мы отыскали быстро — совершенно закрытый каменный четырёхугольник. Значит, и кот никуда не убежит, и топот по асфальту будет громкий. И мальчишек во дворе было полно. К сожалению, попали мы туда неудачно — как раз в тот момент, когда большой футбольный мяч со звоном влетел в окно подвала, и мальчишки кинулись врассыпную. Но одного, стриженного наголо, с чёрными дерзкими глазами и содранными коленками, мне удалось поймать за руку.
      — Пусти, — закричал мальчишка и стал вырываться. — Это не я!
      — А кто? — спросила Нина.
      — Никто, — буркнул мальчишка и снова рванул руку. — Пусти!
      — Погоди, — сказала я, — мы не из-за мяча. Понимаешь, снимается кино…
      Мальчишка при слове «кино» замер и изумлённо на нас воззрился.
      А мы быстро изложили ему суть дела.
      — Значит, так, — напоследок сказала я. — Завтра в девять утра ты приведёшь сюда пять-шесть хлопцев. И одного котёнка. А мы приезжаем с аппаратурой. Дело это государственное, важное.
      Но в это время раздался вопль: «Ах, чтоб вам, окаянные», — во двор выскочила дворничиха, и Севка — так звали мальчишку — исчез во мгновение ока, а мы ушли, так и не зная — состоится съёмка или нет.
      Назавтра мы приехали в Севкин двор с небольшим опозданием. У широкой каменной арки стояли двое мальчишек. Увидев нас, они закричали: «Едут!» — и исчезли под аркой. Там, во дворе, уже стояла кучка ребят. Навстречу нам вышел Севка, потупился и неожиданно сказал:
      — Они не хочут.
      — Не хотят, — машинально поправила я. — Чего не хотят?
      — Гонять Мурзика, — объяснил Севка. И, обернувшись к друзьям, сказал безнадёжно, видно, в сотый раз: — Это ж для кино!
      — Да-а, для кино… — прогудел толстый мальчик в клетчатой рубашке. Рубашка у него на животе оттопыривалась, а через незастёгнутую прореху выглядывала круглая забавная мордашка котёнка. — А Мурзик подумает, что взаправду. И убежит.
      — Не убежит, не убежит, — заволновалась Нина. — Это же одна минута. Смотри — вот тут мы посадим Мурзика. Вот тут станете вы. Я скажу: «Начали», — и вы затопаете ногами и закричите. Мурзик побежит, а вы за ним. И топайте посильнее. Он забьётся вон в тот угол, больше некуда, и я сниму крупно ваши лица, а потом его мордочку. Вот и всё!
      Наконец мы их уговорили, пообещав в награду свозить послезавтра на студию и показать этот кусочек фильма. Правда, толстый владелец Мурзика — Владик — гонять котёнка отказался.
      — Обидится, — кратко пояснил он. И сел под аркой, чтобы котёнок не выскочил на улицу.
      Но ничего такого не случилось — съёмка прошла отлично. Знали бы мы, какая неприятность ждёт нас впереди!..
      Через день, как и было обещано, я подъехала к этому двору на студийном автобусе, погрузила в него всю братию во главе с Севкиной бабушкой — полной строгой дамой в очках — и мы поехали на студию. Там в маленьком просмотровом зале нас ждала Нина. Притихшие ребята расселись в мягких низких креслах, погас свет, и на чётком прямоугольнике экрана появился знакомый двор. Посреди двора сидел, озираясь, несчастный Мурзик. Но вот раздался такой гик и топот, будто нёсся на Мурзика эскадрон кавалерии. Котёнок заметался, бросился бежать, а за ним понеслась ватага мальчишек. Нина здорово их сняла — горящие глаза, разинутые рты… А вот и Мурзик — прижавшийся в углу, со вздыбленной от страха шёрсткой…
      Зажёгся свет. Ребята потрясённо молчали. Подумать только настоящее кино, и они там — как артисты! И тут раздался голос Севиной бабушки:
      — Сева, — холодно сказала она, — и ты думаешь, тебя после этого примут в пионеры?
      — Но это же кино, — растерянно отозвался кто-то из ребят.
      — До-ку-мен-таль-но-е, — отчеканивая каждый слог, сказала бабушка. — А не художественное. Значит, здесь всё — документ, то есть правда. И этоувидят все жители Советского Союза. А может быть, и те, кто живёт за рубежом.
      — Тётя, — крикнул Сева и схватил меня за руку. — Тётя, не надо!
      И он… заревел. В зале поднялся шум.
      В общем, после долгих уговоров придумали вот что: мы снова поехали в тот двор и снова сняли всю сценку. И съёмка прошла отлично. Только Нина уже не снимала лица ребят. Она снимала их спины. И ноги. Чтобы ни одному мальчишке из этого двора не было потом стыдно показаться на улицах любого города.

 
      — А теперь снимем ветеринарную лечебницу, — сказала я Нине. Вернее, ребят, которые не бросают своих питомцев в беде.
      — Всё правильно, — невесело усмехнулась Нина. — Да только я уже три раза в этой лечебнице была. Нет там сейчас ребят. Одни бабушки и дедушки сидят. А все девчонки и мальчишки — в лагерях и на дачах. В сентябре — другое дело.
      — Но мы не можем ждать сентября, нам через две недели картину сдавать, — возразила я. — Знаешь что? Давай поездим по городу, найдём ребят, у которых есть животные, и отвезём их в лечебницу. Усадим в очередь, будто их животные больны…
      — Ничего не выйдет, — поморщилась Нина. — Ребята — не актёры. Ну, как они изобразят волнение или жалость, когда волноваться не из-за чего и жалеть некого?
      И всё-таки пришлось нам стать на этот путь. В одном дворе мы познакомились с девочкой, у которой жила белка. В другом — с мальчиком, владельцем роскошного, пепельного в чёрных разводах дога, по имени Норд. А ещё мы решили взять мою дочку Наташу с её крошечной болонкой Рикки.
      — Может, повезёт, и ещё кто-то из ребят сам придёт, — сказала я.
      Но нам не повезло: залитый июльским жарким солнцем дворик лечебницы был совершенно пуст. Только на крылечке, дожидаясь приёма, сидели два деда: один прижимал к груди огромного серого кроля, другой держал на ременном поводке белую козу с янтарными нахальными глазами.
      Увидев нас, коза дёрнулась и угрожающе нагнула голову.
      — Стой, Фенька! — крикнул старик и покрепче ухватился за поводок. — Стой, проклятущая!
      От этого крика коза заплясала на месте и замекала.
      — Носит тут всяких, — сказал дед с сердцем. — Ну, что в этом проку? — Он разгневанно ткнул пальцем в клетку с белочкой. — Рукавиц — и то не сработаешь. Баловство одно!
      — Как — рукавиц? — испуганно спросила Зина, хозяйка белочки, и прижала клетку к себе. — Зачем?
      — Зачем-зачем, — передразнил дед. — А лечить её зачем? Время тратить, лекарства разные. Иль вот эту… финтифлюшку, собачонку белую? Болеет — ну и пусть сдохнет.
      — Извините, — дрожащим голосом сказала моя Наташа, подхватывая на руки свою «финтифлюшку». — Но лучше пусть вы сами…
      — Наташа, — заорала я, — сядь на лавочку. И ты, Зиночка, сядь. И Саша с Нордом. А тут мы дедушку с кроликом посадим — посередине. А скраю — дедушку с козочкой. Вы не волнуйтесь, товарищи, дети пойдут к доктору после вас. Это — для кино.
      Молчаливый дед с кроликом покорно уселся между Наташей и Зиной. Сердитый дед заворчал, но всё же пересел на край лавочки и даже подтянул к себе свою строптивую Феньку. А Нина схватилась за аппарат: и у Зины, и у Наташки после разговора с дедом были очень расстроенные лица, и вполне можно было подумать, что девочки переживают за своих больных питомцев. Наташа даже всхлипывала потихоньку, гладя своего ненаглядного Рикки. И только Саша сидел с гордым видом. Его собаку никто не мог назвать «финтифлюшкой».
      Отсняв приёмный покой, мы вошли в кабинет. Там было трое в белых халатах: дежурный ветеринарный врач, сестра и студент-практикант. Они охотно согласились нам помочь, но, увидав Рикки, — беленького, лохматого, с чёрными блестящими глазами, стали смеяться и никак не могли принять серьёзный вид. Пришлось схитрить: сначала Нина сняла Рикки, сидящего на белой больничной табуретке; от жары он часто дышал, высунув розовый, загнутый кверху язычок, а получалось, будто он трусит и тяжело дышит от страха. Да и как не бояться: сразу после Рикки Нина сняла руки сестры, а в руках этих — огромный шприц. А потом она сняла Наташу, в ужасе закрывающую лицо руками. И тут всё тоже получилось хорошо, потому что при виде такого большого шприца даже взрослый человек ужаснулся бы, не то, что девятилетняя девочка. Но нам нужны были деловитые серьёзные лица врачей-ветеринаров, и чтобы они работали как обычно. А тут в кабинет входит напыжившийся от гордости Сашка, и рядом выступает его огромный красавец дог с горделиво поднятой головой и пружинистой походкой. У ветеринаров рты расплылись до ушей.
      — Ай да пёс, — сказал врач и даже крякнул от удовольствия. — А голова-то, голова…
      И вдруг взгляд его из восторженного стал каким-то цепким, сосредоточенным. И заговорил он совсем иначе:
      — Подведи собаку поближе. Возьми её за голову — вот так, чтобы я видел глаза. Да ведь тут настоящее воспаление век! Сестра!
      Всё мгновенно переменилось. Сестра встала к столику с инструментами и лекарствами. Студент-практикант, схватив широкий бинт, стал показывать совершенно ошарашенному Сашке, как сделать мягкую петлю и накинуть её Норду на пасть, чтобы не укусил. А врач, тщательно намыливая руки, говорил коротко и отрывисто:
      — Петля надета? Собаку на стол. Как же это, мальчик? За собакой следить надо. Давно у него веки покраснели? Не знаешь? А что же ты о своей собаке знаешь?
      Никто не обращал внимания на Нину с её стрекочущей кинокамерой. Врач и студент осматривали глаза Норда, распростёртого на белом столе. Сестра подавала им то пинцет, то ватку, то пипетку с каплями.
      А сбоку стоял потрясённый Сашка. Мелкие капельки пота выступили на его висках, рот был приоткрыт, губы пересохли. А глаза… глаза были совсем отчаянные, полные тревоги, страха и нежности. Он поглаживал могучего пса по вздрагивающей гладкой спине и тихо-тихо бормотал:
      — Норд! Ты не бойся, Норд! Ты только не бойся…

 
      Бэр жил в центре нашего города и был в некотором роде его достопримечательностью. Его называли « тасобака». Действительно, не заметить Бэра или, увидев его хоть раз, не запомнить навсегда, было невозможно. Большой, как и все ньюфаундленды, но какой-то удивительно грациозный, он солидно вышагивал рядом с хозяином или хозяйкой по улице. Тяжёлая барская шуба лежала чёрными глянцевыми волнами, медленно покачивался роскошный хвост, пушистое жабо с белой звёздочкой в центре красовалось на обширной груди. А клыки были такие громадные, что стоило псу чуточку показать их — и любой храбрец сникал. Но замечательнее всего были его глаза, даже не глаза, а взгляд — умный, проницательный и до того человечий, что становилось как-то неловко. И вспоминалась сказка про злую волшебницу, заколдовавшую прекрасного принца…
      Познакомилась я с Бэром совершенно случайно. Московские друзья попросили передать письмо и посылочку, и я отправилась выполнять их поручение. Подошла к дому, указанному на конверте, и сразу вспомнила — здесь живёт тасобака.
      Поднялась на пятый этаж. Позвонила.
      Открыла мне хозяйка Бэра. Или хозяин. Я не заметила. Потому что в дверях стоял Бэр. Он не лаял и не крутился, как все домашние собаки при виде незнакомого человека. Он спокойно стоял и смотрел, оценивая — можно впустить меня в дом или нет, хороший я человек или плохой. И я до сих пор вспоминаю, как он с достоинством посторонился, будто приглашая меня войти.
      Боюсь, что тогда я произвела на хозяев Бэра странное впечатление: отвечала невпопад, замолкала на полуслове… Но как же тут не замолкать, если рядом сидит пёс, голова которого возвышается почти на уровне твоей головы, и смотрит так, будто понимает каждое слово.
      Я всё время помнила о Бэре. И когда начала писать сценарий, сразу решила: Бэр будет играть главную роль. Он будет заканчивать фильм. Я представила себе такую картину: где-то, пусть даже в обычном скверике, встречаются огромная, такая страшная с виду собака и очень маленький ребёнок. Встречаются и знакомятся. Малыш гладит пса, теребит его шерсть, а мудрое животное терпеливо и спокойно сносит всё это: ведь ни одна собака не обидит крошечное беспомощное существо. И потом, под задумчивую и светлую музыку, они уйдут вместе из сада — человек и собака, уйдут рядышком, как добрые и верные друзья.
      Нине понравилась эта идея: она, разумеется, тоже знала т у собаку. Кроме того, она сказала, что это будет очень эффектно на цветной плёнке: зелёный сад, чёрная, как ночь, собака и беленькие ручки и голова ребёнка на пушистой глянцевитой шубе пса.
      — Возьмём моего Саньку, — сказала Нина. — Ему три года, он беленький, и, главное, он будет меня слушаться.
      Но в тот же самый день, когда мы обсудили этот прекрасный план, мы втроём — Нина, Санька и я — встретили знакомую, которая вела на поводке белого пушистого шпица. И вот, увидев эту небольшую и очень ласковую собачонку, Санька побелел, затрясся и молча полез на Нину.
      Так мы узнали, что Санька до смерти боится собак. В этот же день выяснилось, что Бэра нет в городе: оказывается, он уехал с хозяевами на дачу.
      И всё-таки мы решили от своего плана не отступать.
      — Поедем прямо в дачный посёлок, это недалеко, — заявила Нина. — Наверняка там найдётся ребёнок, который не боится Бэра.
      Часов в десять утра наш автобус остановился у самого крайнего в посёлке домика. За ним была лужайка, вся в цветах, через неё вилась жёлтая песчаная дорожка, ныряющая в пронизанный солнцем лес. Ну, всё как по заказу: на лужайке они познакомятся, собака и малыш, а уйдут по дороге к лесу…
      — Смотри, — подтолкнула меня Нина, — он тут.
      Действительно, за реденьким забором стоял и смотрел на нас сам Бэр. Он смотрел внимательно, помаргивая и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, — очевидно, прикидывал, не пора ли пугнуть этих незнакомых тёток, которые ни с того ни с сего мечутся под его, Бэра, забором…
      Хозяин Бэра особого восторга по поводу наших планов не высказал, но и возражать не стал.
      — Пожалуйста, — сказал он, — Бэр выполнит всё, что надо, с ним-то просто. Но вот ребёнок… Тут много детей, но все они боятся Бэра. Очевидно, взрослые говорят им всякие глупости: «Ешь, а то отдам тебя той большой собаке», «Спи, а то собака тебя заберёт»… Впрочем, вон в том доме живёт существо лет двух от роду — розовое и пухленькое. Она всегда кричит из-за забора: «Бей, Бей», — и тянется к Бэру. Попробуйте туда зайти.
      Мы пересекли улицу и открыли калитку дома, где жило храброе существо. Прямо перед нами на расстеленном в траве одеяле стояла крошечная, упитанная и совершенно голая девчушка с льняными волосиками и голубыми глазами. Увидев нас, она засмеялась и протянула нам кусок арбуза, зажатый в замурзанной ручке. Так мы познакомились с отважной Людочкой, которой не было ещё и двух лет. А ещё через десять минут мы все собрались на «съёмочной площадке», то бишь на полянке: Бэр с хозяином, чисто умытая Людочка в парадных трусиках, её весёлая молодая мама — доярка местного колхоза — и мы с Ниной. Бэра усадили под куст и пустили к нему Людочку. От того, что эта огромная прекрасная «игрушка», этот желанный «Бей» наконец-то с ней, девочка пришла в неописуемый восторг: она приседала, заглядывала Бэру в приоткрытую от жары пасть, запускала руки в густую собачью шерсть, совала пальчики в уши и в нос собаке, и блаженно пищала. Нина так и носилась вокруг, стрекоча кинокамерой, мама не отрывала глаз от бесстрашной своей дочери, стараясь скрыть тревогу, а хозяин Бэра стоял напротив и время от времени тихо говорил:
      — Сидеть, Бэр! Спокойно сидеть. Хорошо!
      В общем, первая часть съёмки прошла на редкость удачно. Теперь надо было снять заключительный и потому особо важный момент: ребёнок и собака вместе уходят вдаль. Нам казалось, что это будет легче всего.
      — Людочка, — сказала мама и присела перед дочкой на корточки, — а ну отведи Бэрика во-он до того дерева. Отведи, дочечка!
      Девочка зажала в пальчиках волнистую чёрную прядь, сказала: «Бей, дём», — и решительно шагнула вперёд. Не тут-то было.
      Бэр даже не дрогнул. Он повернул голову и укоризненно взглянул на хозяина.
      «Что это значит? — говорил его взгляд. — Почему это существо командует мною?»
      — Бэр, иди, — просительно сказал хозяин. — Иди с Людочкой. Ну!
      Но Бэр не желал уходить от хозяина. Он вздохнул и сел.
      От этого движения Людочка покачнулась и стала на четвереньки.
      — Нет, так не пойдёт, — сказал хозяин Бэра. — Он без меня с места не сдвинется.
      — А вы спрячьтесь за то дерево, — предложила я. — Потом вы его позовёте, и он пойдёт.
      — Попробуем, — с сомнением сказал хозяин. — Бэр, стоять! Стоять тут.
      Бэр вытянулся и замер. Взгляд его был прикован к удалявшемуся хозяину. Когда же тот спрятался за дерево, Бэр радостно завилял хвостом. О, эту игру он прекрасно знал! Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и не обращал ни малейшего внимания на то, что рядом с ним снова стояла Людочка.
      Нина приготовилась, я махнула рукой, и хозяин из-за дерева сказал:
      — Ко мне!
      Бэр только этого и дожидался. В три огромных прыжка он оказался у дерева. А на дорожке, на том же самом месте, снова стояла на четвереньках ничего не понимающая Людочка.
      Всё было так прекрасно: «Бей» был рядом… Куда же он убежал?
      И зачем толкнул её так сильно?
      Глядя на её озадаченную мордашку, мы принялись хохотать. Засмеялась и Людочка. И только Бэр не принимал участия в общем веселье. Ему всё это уже надоело — треск камеры, чужие люди, девчонка… Но хозяин всё не шёл домой, и Бэр с покорным видом стоял на полянке, время от времени деликатно подталкивая хозяина лобастой своей башкой к дому.
      Что же было нам делать? Где взять концовку?
      — Ещё одна попытка, ладно? — просительно сказала Нина хозяину Бэра. — Вы возьмите Людочку за руку и идите по дорожке. А Бэр пойдёт третьим — рядом с девочкой. Мы постараемся так заснять эту сценку, чтобы в кадре были только девочка и собака.
      Так и сделали: хозяин Бэра взял Людочку за руку, другой рукой она ухватилась за Бэра, и они тронулись в путь. Но упрямого пса не устроил и такой вариант. Идти рядом с чужой девчонкой, а не со своим хозяином? Бэр возмутился. Он перешёл дорогу перед носом у Людочки и пристроился около хозяина. Тот прикрикнул, и Бэр неохотно вернулся на своё место. Но это было выше его сил, и он снова перешёл к хозяину. И снова к Людочке. И снова к хозяину…
      Людочкина мама хохотала до слез, а мы… мы, как заворожённые, смотрели на эту картину. Вот чего нам не хватало в фильме про ребят и зверят — доброго взрослого человека, который не пугает малышей «злой собакой», не кричит: «Брось кошку, она заразная», — а радуется дружбе между детьми и животными.
      Нина схватилась за камеру… И если вы посмотрите наш фильм, то увидите в самом его конце, как по солнечной дороге — через лужайку к лесу — идёт взрослый человек маленькая девочка и огромная чёрная собака.