Комната Соковича. Под потолком у окна с геранью покачивается в клетке канарейка.
      У рояла вяжет старушка в чепце. Спицы быстро ходят в ее руках. Видна часть рояля. Отлакированная крышка инструмента блестит.
      Пристав играет на рояле с необыкновенным чувством — он шевелит губами, поднимает плечи, открывает рот.
      Клавиатура. По клавишам бегают пальцы пристава, украшенные перстнями в форме черепов, копыт, ассирийских печатей.
      В клетке заливается канарейка.
      Сокович играет, раскачиваясь, и с ним вместе раскачиваются — комната, канарейка, спицы, старушка.
      В глубине комнаты показывается еврей Маранц в затрапезном сюртуке. Маранц покашливает, скользит, шаркает ногами, упоенный пристав не слышит.
      Пальцы пристава бурно рвут клавиши. Над ними склонилось унылое, скептическое лицо Маранца.
      Пристав переходит к нежному рiano. Маранц не выдерживает. В отчаянии обнимает он голову пристава и прижимает ее к груди.
      Сокович вскакивает. Маранц шепчет ему на ухо или, вернее, куда-то пониже уха:
       — Пусть мне не дожить повести дочку под венец — если… если не сегодня…
      Маранц отступает, вьется, сучит ободранными ногами, потирает руки, мотает головой. Пристав разглядывает его с величайшей серьезностью. Маранц:
       — Король выдает сегодня замуж сестру… «Они» перепьются, и вы можете сделать на «них» дивную облаву…
      Сокович захлопывает крышку рояля. Он испытующе всматривается в гримасничающее, дергающееся лицо еврея.
      На обочине тротуара, перед домом пристава, сидит молодая цыганка во многих трепаных юбках. Цыганка обвешана лентами, монетами, монисто. Она ест баранки и тянет вино из горлышка бутылки, рядом с ней прыгает на цепи мартышка. Вокруг обезьяны в полном неистовстве скачет детвора.
      Дверь приставской квартиры открывается, на улицу проскользнул Маранц. Воровато оглядываясь, он быстро идет вдоль стены.
      Цыганка схватила обезьяну, побежала за Маранцем, догнала его. Она умильно просит у него милостыню:
       — Подай, царевич… Подай, красавец…
      Маранц отплевывается, идет дальше. Цыганка проводила его долгим взглядом. Обезьянка, вскочившая на плечо женщины, тоже смотрит вслед Маранцу.
      Улица на Молдаванке. Из-за угла показывается биндюг Менделя Крика. Старик пьян, он хлещет лошадей, клячи несутся бурным галопом, прохожие шарахаются в сторону.

      Мендель Крик размахивает кнутом. Раскорячив ноги, старик стоймя стоит в телеге, малиновый пот кипит на его лице. Он велик ростом, тучен, пьян, весел.
      Биндюг несется во всю прыть. Пьяный старик орет прохожим — поберегись!.. Навстречу ему, виляя бедрами, идет поющая цыганка. Обезьяна деловито лущит орешки у нее на плече. Цыганка подает старику знак, едва заметный.
      Вожжи в руках Менделя. Схваченные железной рукой, они с карьера останавливают лошадей.
      Лицо Менделя, внезапно протрезвевшего, обращено к цыганке.
      Цыганка проходит мимо Менделя. Она скосила глаз и поет:
 
— Маранц, матери его сто чертей…
 
      Цыганка вильнула бедрами, она играет с обезьянкой и поет про себя:
 
Маранц был у пристава…
 
      Мендель пошевелил вожжами и поехал. Не в пример прежней езде лошади его идут шагом.
      Изображение облупившейся вывески: «Извозопромышленное заведение Мендель Крик и Сыновья». На вывеске намалевано ожерелье из подков и английская лэди в амазонке с хлыстом. Лэди гарцует на битюге, битюг мечет в воздух передние ноги.
      Под вывеской у невзрачного одноэтажного дома сидят на лавочке два парня и щелкают семячки. Они хранят важное молчанье и смотрят вперед безо всякого выражения. Один из них — молодой перс с оливковым лицом и черными разросшимися бровями, другой — Савка Буцис. Одна рука у Буциса отрезана, обрубок ее зашит в болтающийся рукав, другой, целой рукой он с необыкновенной ловкостью и ухарством выгребает из кармана подсолнухи и издалека, не целясь, бросает их в рот. Промаха у него не бывает.
      К дому подъезжает Мендель Крик. Парни — перс и Савка — в полном безмолвии, не поворачивая голов, отдают старику честь. Ворота перед Менделем раскрываются; человек, раскрывающий их, не виден.
      Двор, где живут Крики, обширен, окаймлен приземистыми, старинными строениями, загроможден голубятнями, телегами, распряженными лошадьми. В углу двора девки доят коров.
      Три розовых, зернистых коровьих вымени, женские руки, перебирающие соски и струи молока, брызгающие в подойник.
      Одна из девок кончила доить. Она разгибает спину, потягивается, луч солнца зажигает рябое мясо развеселого ее лица. Девка зажмуривается. Во двор на разгоряченных жеребцах влетает Мендель. Старик прыгает с биндюга, бросает девке вожжи и, переваливаясь на толстых ногах, бежит к дому.
      Девка ловко распрягает лошадей, она бьет по мордам играющих жеребцов.

      Двухспальная, вернее сказать — четырех спальная, кровать загромождает комнату невесты Двойры Крик. Гигантское это сооружение забросано несметным количеством расшитых подушечек. К кровати прислонился спиной Беня Крик. Виден подбритый его затылок.
      Беня Крик играет на мандолине. Ноги его, обутые в лаковые щегольские штиблеты, положены на табуретку. Костюм Бени носит печать изысканного уголовного шика.
      Широчайшая кровать — колыбель рода, побоища и любви. В комнату вваливается папаша Крик. Он стаскивает с себя сапоги; разматывая невообразимо грязные портянки, старик недоверчиво их оглядывает. Как грязно живут люди — приходит ему в голову. Мендель разминает взопревшие пальцы ног и, слегка робея в присутствии сына-«короля», бормочет:
       — Маранц был у пристава сегодня…
      Пальцы Бени, перебиравшего струны, цепенеют. Струна лопается и завивается вокруг ручки мандолины. Мандолина летит на кровать и врывается в подушки.
 
      Затемнение.
 
      С плеча Савки Буциса свисает пустой рукав, заколотый внизу булавкой — рубиновой змейкой.
      Улица на Молдаванке. Перс и Савка сидят на лавочке, у входной двери в квартиру Маранца. Они поглощены излюбленным занятием — щелкают подсолнухи. К дому Маранца подъезжает экипаж. На козлах осанистый кучер с патриархальным задом и раскидистой бородой. Кучер отмечен необыкновенным сходством с цыганкой, появлявшейся в первых сценах.
      Из экипажа выходит Беня, он звонит у парадной двери. Вырезанное в двери окошечко отодвигается, сквозь него просовывается голова Маранца — хранилище немногих волос, чернильных пятен и перьев из подушки. Ужасный испуг отражается на его лице. Беня с удручающей вежливостью снимает перед маклером шляпу.
      Равнодушная морда кучера. Он перебирает от скуки монисто, которое раньше было на цыганке.
      Маранц спотыкаясь выходит на улицу. Беня здоровается с ним, обнимает его плечи и дружески сообщает:
       — Есть кое-чего заработать, Маранц…
      Указательный и большой палец Бени трутся друг о дружку. Жест этот обозначает, что предстоит выгодное дело.
      Маранц колеблется. Силясь разгадать причину внезапного посещения, он всматривается в непроницаемое Бенино лицо.
      Указательный и большой пальцы Бени движутся все медленнее, все загадочней:
       — Есть кое-чего заработать, Маранц…
      Маклер решился. Жена выносит ему из дома сюртук, шоколадный котелок, парусиновый зонтик. Из передней выглядывает куча детей. На измазанных их мордочках чистым бойким блеском горят семитические глаза. Маранц и Беня садятся в экипаж. Жена Маранца кланяется «королю». Длинные груди ее раскачиваются, как белье, развешанное во дворе и колеблемое ветром. Кучер погнал лошадей.
      Удаляющийся экипаж. Видна дородная, успокоительная спина кучера, котелок Маранца, панама Бени. Экипаж проезжает мимо постового городового. Городовой отдает Бене честь.
      Однорукий Савка подманивает к себе мальчика, сына Маранца. Карапуз, охваченный ужасом и восторгом неизвестности, движется по кривой, путаной линии.
      Берег моря. Набегающая волна. Вверху — белые дачи с колоннадами. Экипаж едет по шоссе над самым берегом моря. Беня и Маранц беседуют по-приятельски. Котелок и панама дружелюбно покачиваются. Лошади идут крупной рысью. Местность становится все глуше.
      Опасения Маранца сменились чувством умиления перед красотами моря и скал. Он развалился на кожаных подушках, он расстегнул ворот рубахи для того, чтобы загореть немножко. Беня вынимает портсигар, предлагает Маранцу папиросу и говорит небрежно:
       — Люди говорят, что ты капаешь на меня приставу, Мараны…
      Дрожащие пальцы Маранца пристукивают папиросой по серебряной поверхности Бениного портсигара.
      Экипаж въезжает в глухое укрытое место на берегу моря. Скалы, кустарник.
      Кучер останавливает лошадей, поворачивает к седокам бородатое лицо, перекидывает ноги внутрь экипажа.
      Беня подносит Маранцу спичку. Еврей в ужасе закуривает. Он переводит глаза с Бени на кучера, перекинувшего ноги внутрь экипажа. Кучер медленно кладет ноги на плечо Маранцу и снимает с него котелок.
      Перс играет с маленьким сыном Маранца в излюбленную детскую игру. Малыш кладет свои ладони на ладони перса и тотчас же их отдергивает. Перс, якобы, не успевает ударить, зато маленький Маранц колотит изо всех сил. Мальчик совершенно счастлив.
      Берег моря. Волна взрывается под скалой. В воду падает котелок Маранца.
      Экипаж едет вдоль берега. На Бене по-прежнему панама, но на Маранце не видно больше котелка. Голова его взъерошена и дергается. Кучер поднимает верх экипажа.
      По широким, голубым, тающим волнам плывет котелок.
      Вспененные, запрокинутые морды лошадей.
      Игра между мальчиком и персом продолжается. Савка неутомимо грызет подсолнухи.
      Экипаж с поднятым верхом проезжает мимо постового городового. Тот снова отдает честь.
      Савка увидел вдали экипаж. Он потрепал мальчика по щеке, дал ему пятак и ласковым ударом колена по некоей части прогоняет его.
      Из экипажа, остановившегося у дома Маранца, выходит Беня, он направляется к парадной двери.
      Перс и Савка снимаются с лавочки и, обнявшись, уходят.
      «Мадам» Маранц открывает Бене дверь.
       — Люди говорят, мадам Маранц, что покойный ваш муж капал на меня…
      В переплете двери искаженное лицо женщины.
      Из экипажа медленно выползает труп Маранца.
      Спины Савки и перса лениво, в развалку, идущих по улице.
      Труп Маранца, распростертый на земле.
      На земле, у лавочки, горка шелухи от подсолнухов, нащелканных Савкой.

      Здание полицейского участка. Кирпичная трехэтажная стена. В третьем этаже тюремные окна, переделенные решетками. В окнах лица заключенных. Арестанты, охваченные необъяснимым восторгом, машут кому-то платками.
      Улица на Молдаванке. Сбоку здание участка. Старая еврейка сидит на углу и ищет в волосах у внучки. Слышен шум. Старуха поднимает голову и смотрит на приближающуюся процессию.
      Налетчики в свадебных архаических каретах направляются к дому старого Крика. В первой карете Савка и перс. В стальных вытянутых их руках но гигантскому букету.
      Налетчики одеты под масть Бене Крику, но вместо панам на них крохотные котелки, сдвинутые на бок. Кучер украшен бантом и больше похож на шафера, чем на кучера.
      Вторая карета черный, колыхающийся, громадный ящик. В карете развалился Левка Бык — один из ближайших сподвижников короля. В руке у него букет, на кучере его бант.
      У ворот участка кучка благожелательных городовых. С почтением и завистью следят они за течением пышной процессии.
      Третья карета. В ней сидит одноглазый Фроим Грач (левый глаз его вытек, съежился, прикрыт), представляющий разительную противоположность остальным налетчикам, Он в парусиновой бурке, в смазных сапогах. Рядом с Грачем, угрюмым и сонливым — кокетничающее сморщенное личико шестидесятилетней Маньки, родоначальницы слободских бандитов. Она в кружевном платочке. За их экипажем бегут мальчишки и зеваки.

      Мимо участка медленно проезжает архиерейская карета Фроима и бабушки Маньки.
      Арестанты неистово машут платками.
      Старуха раскланивается с важностью императрицы, объезжающей войска.
      В окне второго этажа сумрачный пристав Сокович.
      Кабинет пристава. На стене портрет Николая II, У окна торчит спина Соковича. В широком кресле у стола сидит жирный, с мягким ворочающимся животом, помощник пристава Глечик. Помаргивая близорукими глазами, он сосет леденцы, которых у него целая коробка. Спина пристава являет признаки величайшего возбуждения. Она вздрагивает и ежится, как от укуса блохи.
      Глечик вкладывает в рот груду леденцов. Они не сразу входят в отверстие его рта, заросшего опушенными усами. Пристав круто поворачивается, подходит к Глечику, тормошит его.
       — Каюк Венчику. Сегодня на свадьбе мы их возьмем.
      Безнадежное лицо Глечика. Моргая, он спрашивает:
       — А зачем их брать?
      Пристав машет рукой и выбегает из кабинета. Толстый Глечик поднимает раскачивающийся свой живот, он понуро плетется за Соковичем. В оттопыривающемся его кармане лежит кусок курицы, завернутый в промасленную бумагу. Грязная бечевка вываливается из кармана Глечика и волочится по полу.
      Пристав бежит вниз по лестнице, за ним бредет Глечик.
      Мирное житие во дворе участка. У стены — мордатый городовой стирает в лохани панталоны. В другом углу одесские обыватели — среди них мудрые, старые евреи и тучные торговки — с большой готовностью прощаются за руку с канцеляристом. Рукопожатие длится долю, руки прощающихся ворочаются самым странным образом и после каждого судорожного этого рукопожатия канцелярист прячет в карман полтинник. Мимо мудрых стариков и тучных торговок пробегает на рысях Сокович.
      У внутренней стены участка выстроились шеренгой городовые. К ним подходит пристав. Городовые едят начальство глазами. Пристав обращается к городовым с речью.
       — Братцы, там, где есть государь император — там не может быть короля.
      Ряд усатых раскормленных физиономий. По мере того, как пристав продолжает энергическую свою речь…
      … лица городовых увядают.
      Группа голубей на голубятне. Кто-то спугнул их хворостиной.
      Глечик сует в голубятню длинную хворостину, потом он отбрасывает ее. Ничто не может развлечь его. На оплывшем его лице борются страсти и сомнения.