Сидельников, глядя в пол: — Товарищ полковник… Товарищ полковник…
Чак: — Пойдем со мной, дежурный.
Туалет. Чак достает из кармана носовой платок и проводит им по стене. Платок становится грязным.
Чак: — Почему грязно? А?
Кулаком с зажатым в нем платком он бьет Сидельникова в лицо. У того из носа начинает идти кровь.
Чак: — За мной!
Они идут в бытовку. Там на гладильной доске стоит маленький магнитофон-мыльница и лежит оставленная кем-то из разведчиков игра типа «Тетриса».
Чак: — Что это такое? Что это такое, дежурный? Я тебя спрашиваю, дежурный?
Он берет магнитофон и швыряет его в стену. «Тетрис» разбивает о голову Сидельникова.
Чак: — Что это такое?
Он снова бьет Сидельникова в лицо. Потом уходит. Сидельников собирает остатки игры. Из его носа обильно течет кровь.
Сидельников: — Пидарас.
Зюзик плачет: — Сука. Че он все время по яйцам. Я не могу терпеть, если меня по яйцам… Гад… Застрелю, сука…
Сидельников: — Блин, где я теперь Тимохе магнитофон рожу?
Плац, строй солдат. Перед строем на плацу опустив голову стоит пьяный солдат без кителя со связанными за спиной руками. Командир полка толкает речь.
Полкан: — Ведь вы же солдаты! Вы же все — солдаты! Ведь вам же всем памятник поставить надо за то, что вы делаете там! Каждый из вас герой и я преклоняюсь перед вами. Но удивительное дело, каждый герой там — последняя мразь и алкоголик здесь! Зачем вы это делаете, а? Перестаньте избивать молодых! Мне не хочется сажать вас, не хочется начинать уголовные дела, но, видит Бог, это избиение — последнее. Следующего я посажу. Клянусь четью офицера — посажу и не посмотрю ни на какие ордена, пойдете у меня по полной, на десять лет…
Рядом с ротой связи (пять человек) стоит разведрота — их человек сорок.
Саня: — Смешной, пидор, ты когда мыться научишься, а? Смотри, у тебя по ушам «бэтэры» ползают.
Смешной снимает с уха вшу и давит её ногтями.
Саня: — Отойди. Только попробуй до меня дотронуться, чмо.
Смешной: — Да ладно, Сань, у тебя что, вшей что ли не было?
Саня: — Сейчас нет. А если от тебя нахватаюсь, получишь пиздянок.
Боксер: — Мужики, смотрите, баба.
За спиной полкана по плацу идет врачиха. Это очень красивая рыжая женщина, она в туфельках, каблучки — цок, цок. Солдаты смотрят не отрываясь.
Саня: — Вот это да. Я бы откатал с ней произвольную программу.
Тимоха: — Красивая, сучка. Как ты думаешь, полкан её порет?
Саня: — Уж начальник-то госпиталя точно.
Снайпер поднимает винтовку с оптическим прицелом и целится в бабу.
Саня: — Ты че, Андрюх, че она тебе сделала? Единственная баба в полку, оставь!
Снайпер: — Не мешай.
Он рассматривает её в оптику, как она идет вдоль плаца.
Командир полка толкает речь: — Посмотрите на это чмо! Десантник! Рембо хренов! Ты зачем парню челюсть сломал, гондон?! За что ты его избил, а? Сволота… Посажу, каждого посажу.
За строем раздается звон разбитого стекла и треск ломаемого дерева. Из окна первого этажа казармы вылетает солдат. Он спиной ломает раму, с кряканьем падает на землю, на него сыплются осколки стекла и щепки. Дух закрывается от них руками. Несколько секунд он лежит, потом вскакивает и пускается наутек. Из окна высовывается пьяная рожа и кричит ему вслед:
— Убью, сука!
Полкан смотрит на это дело, машет рукой и распускает полк.
Каптерка. За столом сидят разведчики, перед ними стоят Тренчик, Зюзик, Сидельников. На столе перед косолапым Саней горит свечка, он нагревает на ней кокарду, держа её за усики. Потом приказывает Тренчику:
— Руку.
Тренчик: — Сань, не надо. Не надо, а? Ну пожалуйста, Сань, ну не надо…
Саня: — Руку сказал! Руку давай, сука!
Тренчик протягивает руку, Саня прижигает ему кокарду.
Тренчик прыгает, шипит, трясет рукой. Саня бьет его ногой в бок, потом кулаком в челюсть.
Саня: — Че ты стонешь, баран, как будто тебя снарядом разорвало! Ты вообще слышал когда-нибудь, как снаряд разрывается?
Он снова нагревает кокарду.
Саня: — Теперь ты.
Зюзик кладет ладонь на стол, Саня прижигает кокарду. Зюзик корчится, стонет, но руку не убирает. Саня отнимает кокарду, Зюзик плачет.
Саня: — Чтоб служба медом не казалась. Ты.
В каптерку всовывается голова Смешного:
— Прапор!
Саня: — Пошли отсюда.
Тренчик плачет стоя у окна. Рядом с ним курит Сидельников.
Тренчик: — Сука, сука, сука… Вот возьму и повешусь на хрен, и записку напишу, что это он виноват, гад. Перестреляю всех, пускай потом судят. Хоть бы их в Чечне завалили всех на хрен… Сука… Сука…
Ночь, город Моздок. Сидельников с Зеликманом сидят около «Жигулей» во дворе.
Сидельников: — Давай на фишку.
Зюзик уходит. Сидельников разбивает окно, выдергивает из автомобиля магнитолу, они с Зеликманом убегают.
ЗТМ
Берег озера. Ярко светит солнце. Рота связи лежит голышом на песке. У Рыжего на спине большими буквами вырезано: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».
Рыжий: — Я когда узнал, что нас на войну везут, подумал, что хоть стрелять научусь как следует. А нас здесь ничему не учат, мудохают только. Не армия, а сплошное пропижживание.
Зюзик: — Блин, хоть бы их поубивали всех на хрен. Что ж это такое, бьют и бьют, бьют и бьют. Надо как-то валить отсюда.
Рыжий: — Боишься?
Зюзик: — А ты нет?
Якунин: — Че ты такой конявый? Тебя что, мало били? Как ты собираешься бежать? Деньги есть?
Сидельников: — Есть магнитолы, их можно продать. На дорогу хватило бы.
Тренчик: — Все равно на всех не хватит. И потом, чего сейчас-то бежать, все равно ж разведки нету. Когда вернутся, тогда и побежим.
Зюзик: — Хоть бы их там всех поубивало.
Тренчик: — А вот интересно, а Ельцин Грачева метелит? Он же старше его по званию. Ну, например, как Чак метелит прапоров. Представляете, министр обороны докладывает ему неправильно, а он — раз! И в грызло ему. А?
Сидельников: — А здорово было бы вывести на взлетку Ельцина и Дудаева и пускай бы они метелили друг друга почем зря. Кто накостыляет другому, тот и победил. Как ты думаешь, кто кому навалял бы — Ельцин Дудаеву или наоборот?
Рыжий: — Я думаю Дудаев Ельцину. Он невысокий, шустрый, и по-моему у него должен быть хороший апперкот.
Якунин: — У Ельцина руки длиннее. И он намного выше и тяжелее.
Рыжий: — Ну и что? Зато он грузный и неповоротливый. К тому же он столько бухает, что вряд ли способен вообще быстро двигаться. Нет, я поставил бы на Дудаева.
Сидельников: — Я тоже.
Зюзик: — А бы на Ельцина. Просто так, чтобы поддержать его. Пускай они побольше друг друга метелят, а то в одиночестве он быстро свалится и не получит как следует. И Дудаев тогда тоже не получит. А так хоть рожи разобьют друг другу.
Солдаты смеются.
Рыжий: — Ладно, хорош. Никто ни с кем драться не будет. Зачем им драться, если есть мы?
Якунин: — Да, это точно. Драться положено нам.
Сидельников: — Рыжий, а откуда это у тебя.
Рыжий: — Это Наташка мне лезвием вырезала. Еще в самом начале нашего знакомства, мы еще тогда не были женаты. Пошли вместе на одну вечеринку, танцы там, то да сё. Ну, выпили, конечно. Я в тот вечер здорово накачался, нарядный был, как новогодняя ёлка. А утром просыпаюсь — вся простыня в крови. Посмотрел в зеркало, а там!… Думал, убью. А вместо этого, видишь, женился.
Тренчик: — По крайней мере, ты не будешь числиться неопознанным. Как те парни в рефрижераторах на станции, помнишь?
Рыжий: — Сплюнь, придурок.
Якунин: — А у меня мать перед армией фаланги пальцев линейкой мерила. Я ей говорю: «Мам, ты зачем это?». А она не отвечает ничего. Плачет только.
Некоторое время они молча лежат на песке. Над ними в сторону гор пролетают два штурмовика.
Тренчик: — Айда купаться!
Казарма. Около щита с расписанием роты стоит неопрятного вида солдат. Он без кепки, верхняя пуговица расстегнута, ремень болтается, берцы не завязаны. Он весь какой-то грязный и помятый, лицо опухшее от пьянки. Это Саид. На тумбочке стоит Сидельников.
Саид: — А где рота разведки?
Сидельников: — Они все в Чечне.
Саид: — А Еланский?
Сидельников: — Он тоже.
Саид: — А ты связист?
Сидельников: — Да.
Саид: — Расслабляетесь, значит. Слышь, связной. Принеси мне бананов. Бананов хочу. Даю тебе два часа.
Сидельников спит, укрывшись одеялом с головой. Его будят.
Разведчик: — Иди, тебя Саид зовет.
Пьяный Саид сидит в каптерке, одна нога у него лежит на столе, голень ему массирует разведчик.
Сидельников: — Ты звал, Саид?
Саид: — Для кого Саид, а для кого Олег Александрович.
Сидельников: — Ты звал меня, Олег?
Саид: — Скажи: «Ты звал меня, Олег Александрович?»
Сидельников, глядя в пол: — Ты звал меня, Олег.
Саид усмехается.
Саид: — Принес?
Сидельников: — Нет.
Саид: — Почему.
Сидельников: — Я не знаю, где достать бананы, Олег.
Саид: — Что?
Сидельников: — Я не знаю…
— Что? — орет Саид, — что? Ты что, чумоход, не хочешь искать мне то, что я сказал? Чмо! Ты будешь искать, черт конявый! Понял, животное? Будешь!
Он избивает Сидельникова. Он бьет его очень долго, несколько часов. Он делает это заходами, сначала бьет, потом садится отдыхать, а Сидельникова заставляет отжиматься. Тот отжимается, а Саид снизу поддевает его пыром в зубы или бьет каблуком по затылку, так, чтобы Сидельников разбил лицо о доски пола. В конце концов ему это удается. Сидельников падает, и лежит на грязных досках, из разбитых губ течет кровь.
Саид снова поднимает его и опять начинает бить. Он бьет его ладонью по разбитым губам. Китель Сидельникова залит кровью.
К Саиду присоединяются еще разведчики, несколько человек, они окружают Сидельникова и молотят локтями в спину. Тот стоит согнувшись, прикрыв руками живот, ему не дают упасть, чтобы была возможность бить коленом снизу…
В конце концов Сидельникова загоняют в туалет. Один из разведчиков подпрыгивает и ударяет его ногой в грудь. Сидельников отлетает и выбивает спиной окно. Он успевает зацепиться руками за раму и не выпадает на улицу. Его опять сбивают ударом с ног, он летит на пол и больше не встает, лежит на полу, среди битого стекла, и пытается прикрыть почки и пах.
Наконец разведка берет тайм-аут и закуривает. Саид стряхивает пепел прямо на Сидельникова, он старается попасть горячим углем ему в лицо. Семенов выковыривает из патрона пулю, заряжает автомат холостым и заталкивает в ствол шомпол.
Семенов: — Слышь, Длинный, выстави руку.
Разведчик: — Дурак что ль. Не надо.
Семенов стреляет в стену. Шомпол до середины входит в цемент.
Саид: — Пацаны, а давайте трахнем его. Давайте его опустим, а?
Сидельников протягивает руку и берет большой похожий на нож осколок стекла, обернув его рукавом. Он встает с пола, кровь капает с разбитого лица на лезвие.
Разведчик: — Нет, не будем. Марганцовки нет. Оставьте его, пошли. Длинный, шомпол вытащи.
Они уходят. За выбитым окном степь. Стрекочут цикады. На взлетке разгоняются штурмовики. Пустой плац освещен лишь одним фонарем, на улице никого нет, ни одного офицера, ни одного солдата.
Сидельников в сушилке, стоит согнувшись и держась за живот. Кашляет, забрызгивает стену кровью, ложится в углу на кучу бушлатов. Стонет. Затем берет лезвие и начинает отчищать кровь со стен, ему тяжело дышать и он не может разогнуться, но отчистить кровь надо и он карябает лезвием по обоям. Он бесшумно плачет, чтобы не услышала разведка — они ходят по коридору. «Связисты! Длинный, сука, я сказал шомпол вытащи!» — орет пьяная разведка и топает сапогами мимо каптерки. В коридоре стреляют.
Затем он начинает разбирать бушлаты и вешать их в шкаф. Завтра придет старшина и все должно быть в порядке.
В кармане одного из бушлатов он находит письма. Это бушлат Комара. Пишет ему девчонка. Он открывает письмо и начинает читать. «…милый мой Ваня, солнышко мое, зайчик мой любимый, ты только вернись, ты только вернись живым, я тебя очень прошу, выживи на этой войне. Я приму тебя любого, без рук, без ног, я смогу ухаживать за тобой, ты же знаешь, я сильная, ты только выживи. Прошу тебя! Я так люблю тебя, Ванечка, мне так без тебя плохо. Ваня, Ваня, милый мой, солнышко мое, ты только не умирай, ты только будь живым, прошу тебя, Ваня, заклинаю тебя Ваня, выживи…»
Он закрывает письмо и начинает выть. Луна светит в окно, Сидельников сидит на куче бушлатов и воет избитыми легкими. Из разбитых губ сочится кровь, он раскачивается взад и вперед, зажав письмо в кулаке, и воет.
Ночь. За окном — плац, ярко светит фонарь.
Кто-то из разведки: — Блин, фонарь этот задолбал уже. Эй, дневальный, станок дральный! Иди, принеси ствол с ПБСом! Дневальный! Сука… Смешной, где дневальный?
Смешной выходит в коридор, слышно, как он бьет дневального: — Ты че, сука, охренел спать! Подъем, сука! Иди, открывай оружейку!
Смешной приносит автомат с глушителем.
Косолапый Саня берет автомат, долго целится в фонарь. Он пьян, его шатает.
На плац выходит Чак. Он тоже пьян.
Саня: — О, Чак.
Саня стреляет в него. Пуля чиркает у Чака под сапогом и рикошетом уходит в небо. Чак скрывается в соседнем подъезде. Саня стреляет в фонарь и гасит его.
Третья серия
Столовая. Связисты — их всего двое, Тренчик и Сидельников — молча едят у окна, потом встают и становятся в очередь на раздачу снова.
Повариха, глядя на Сидельникова: — Ты вроде ел уже у меня сегодня?
Сидельников: — Никак нет.
Повариха: — Да? А чего мясо в зубах застряло?
Она все же накладывает им по второй порции.
Сидельников с Тренчиком лежат в теньке под деревом недалеко от столовой, курят. Обед заканчивается. К столовой подбегают припоздавшие солдаты, прапор их не пускает. Они просят: «Ну товарищ прапорщик! Мы — наряд с восьмой роты» Прапор: «иди отсюда, э! С подразделением приходить надо!»
Рядом со столовой тусуются какие-то гражданские кавказцы. Один из них кричит дежурному одной из рот:
— Э! Поди сюда!
Дежурный, стремаясь, с места: — Че?
Кавказцы: — Иди сюда, баран! Не понял что ли?
Дежурный подходит.
Кавказцы: — Э, иди в девятую роту, найди Эмиля, скажи его Ренат ждет. Бегом давай, э!
Сидельников: — А где вы деньги нашли?
Тренчик: — Это Рыжий. Он продал фермерам ТНВД с бэхи. Они с Якуниным сейчас на взлетке, сегодня борт на Москву. Мы улетаем.
Сидельников: — Тренчик, не бросай меня здесь, а? Не оставляй меня одного, меня же тут совсем забьют. Слышишь? Мы же остались с тобой вдвоем. Кисель уехал, Вовка уехал, Зюзик в госпитале, хоть ты меня не бросай, а? Возьмите меня с собой, я побегу с вами, я найду деньги. Не бросайте меня здесь пацаны, а?
Тренчик: — Самолет сегодня вечером. Ты не успеешь достать деньги.
Взлетное поле. Рыжий и Якунин сидят под деревом. Полно народу, все как обычно — раненные, трупы.
Приходят Тренчик с Сидельниковым.
Рыжий: — Ну че, готов?
Тренчик: — Готов. Слушай, Рыжий, давай его с собой возьмем, а? Его ж забьют здесь совсем.
Рыжий: — Денег нет. Надо самому шарить.
Сидельников: — Как?
Рыжий: — Не знаю. Продай чё-нибудь. Ну, ладно, будь здоров, нам пора. У нас скоро борт. Почтарем летим. «В Афганистане, в „Черном тюльпане“, с водкой в стакане мы молча летим над землей…»
Ночь, степь. Свернувшись калачиком, под кустом спит Сидельников. Неподалеку по дороге едет колонна. Сидельников просыпается и смотрит на идущие мимо машины. Над ним пролетают два вертолета.
Утро. Сидельников пытается пристроиться в очередь в столовую. Он подходит и встает в строй.
Начальник столовой дежурному по роте: — У тебя сколько?
Дежурный: — Сорок три.
Прапор: — Запускай.
Рота заходит в столовую, дежурный отсчитывает солдат. Когда подходит очередь Сидельникова, дежурный останавливает его: «Это не наш». Сидельников не отвечая, уходит, встает в хвост к другой роте.
Подходит разведрота.
Смешной: — Эй, связной! Че тя сегодня в казарме не было? Будешь еще проебываться, я те всю рожу разобью, понял?! Че молчишь?
Сидельников: — Понял.
Моздок. Сидельников ходит по улицам. Жизнь, люди едут на работу, блокпост на переезде. Около бочки с пивом стоят мужики, потягивают пивко.
Из ворот одного из коттеджей выходят бородатые, некоторые в разгрузках. Сидельников лезет обратно в кусты, одной рукой достает из кармана гранату, другой сжимает кольцо. Бородатые садятся в две машины — шестерку и микроавтобус, в микроавтобусе на полу лежат двое связанных солдат, чех бьет их ногой. Боевики уезжают. Сидельников, пригибаясь, выскакивает из кустов и убегает подальше.
Станция. На путях стоит эшелон с сожженной техникой. На вышке за пулеметом огромный загорелый детина, голый по пояс. Около пакгаузов похоронная команда загружает в рефрижераторы трупы.
Стоят палатки, между палаток на носилках лежат сгоревшие тела, две женщины, прижимая к лицам носовые платки, рассматривают убитых. Женщины плачут. Рядом с ними медик в марлевой повязке. Солдат, присев на корточки, снимает сапог с нижней половины человека — две ноги, живот, полгруди, остальное оторвано. Он приподнимает одну ногу и тянет сапог, из сапога вытекает осклизлая коричневая ступня, с женщинами начинается истерика. Медик переводит их под руку к следующему трупу, это почти совсем сгоревший человек, из кирзовых сапог торчат черные кости, на голове убитого танкистский шлемофон. Где-то лают псы. Сидельников смотрит на убитых. Его окликает прапорщик.
Прапор: — Тебе чего?
Сидельников, не отвечая, уходит.
Сидельников со спущенными штанами пристроился в кустиках. У него приступ дизентерии, он морщится, стонет. Затем боком падает на траву, держась за живот, мычит.
Ночь, полк. Сидельников залезает в кунг подбитой шишиги, которая стоит на пустыре за казармой. В казарме светятся окна, там разведка, слышны крики: «Связь! Связь! Длинный, сука, найду, убью, гнида! Связисты!» Сидельников смотрит на казарму сквозь вентиляционную решетку, затем ложится спать.
ЗТМ
Тимоха: — Давай, открывай быстрее.
Сидельников, Тимоха, Боксер и косолапый Саня стоят около оружейки, Сидельников (у него сильно разбиты губы, щеки фиолетовые от ударов, глаз заплыл) открывает решетчатую дверь. Они заходят внутрь. Это обычная комната, она вся заставлена оружием и ящиками с боеприпасами, в стене две дырки от пуль, окно тоже пробито.
Сидельников подходит к столу и открывает «Журнал выдачи оружия».
Разведчики спешно берут два гранатомета, набивают хозяйственную сумку патронами.
Саня: — Давай быстрее. Где гранаты?
Боксер: — Вон, ящик за тобой. Может, штык-ножи возьмем?
Саня: — На хрен они нужны.
Боксер с Саней выносят сумку, остается один Тимоха.
Сидельников: — Тимох, распишись за «мухи».
Тимоха: — Ты ничего не видел, понял?
Сидельников: — Да. Распишись за «мухи»?
Тимоха бьет его в лицо, затем коленом в живот.
Тимоха: — Ты че, придурок, не понял? Не было никаких «мух», ясно? Спиши их на выезд.
Он уходит. Сидельников садится за стол, листает журнал и вписывает «мухи» на 22 декабря.
Над столом приклеена памятка: «статья 2.. УК — Хищение оружия, карается сроком до 12 лет».
Вечер, разведка пьет в каптерке. На столе много водки, закуска, Тимоха колет себе героин. Некоторые разведчики уже валяются обдолбанные.
Боксер: — Грек сказал, что возьмет у нас еще три «мухи». И патронов, сколько сможем достать.
Тимоха: — Че их доставать, полна оружейка. Дневальный!
Саня: — У меня в бэтэре есть четыре цинка, пять сорок пять.
Сидельников заходит в каптерку.
Тимоха: — Иди, открывай оружейку.
Саня: — Стой. Иди сюда. Тя как зовут?
Сидельников: — рядовой Сидельников.
Саня: — Зовут тебя как, придурок?
Сидельников: — Рядовой Сидельников!
Саня: — Бля, баран, у тебя имя есть? (бьет его ногой в бедро)
Сидельников: — Аркадий.
Саня: — Райкин что ли? (смех) Слышь, связной, сейчас пойдешь в мой бэтэр, знаешь мой бэтэр? Там под башней сумка лежит, в ней цинки пять сорок пять. Тащи её сюда. Один не справишься, возьми с собой еще кого-нибудь. А, отставить! Семенов! Иди сюда! Пойдете сразу к Греку, знаешь Грека?
Сидельников: — Нет.
В каптерку вбегает Семенов.
Саня: — Отнесешь с ним сумку Греку. Знаешь Грека?
Семенов: — Да, Сань, знаю.
Саня: — Вот ему отдашь.
Семенов: — Че, Сань… Отнести просто и отдать, да?
Саня: — Да. И смотри, без палева. Там из штаба дивизии генерал прилетел. Не дай Бог попалитесь, убью.
Сидельников с Семеновым залезают в бэтэр.
Семенов: — Вон она. Давай сюда.
Седельников тащит сумку.
Семенов бьет его под ребра: — Давай быстрее, черт чумазый! Че ты возишься?
Они вытаскивают сумку и бегом несут её от казармы в степь. Из-за угла столовой выходит Чак.
Семенов: — Блин, Чак!
Чак: — А ну, стоять, охреневшие солдаты! Ко мне! Кто такие?
Сидельников с Семеновым останавливаются.
Чак: — Что в сумке?
Семенов: — Ничего, товарищ полковник. Так, патроны просто, в оружейку несем.
Чак: — Вы че, сука, патроны продаете? Казарма в той стороне, солдаты! А? Сука? Я вас спрашиваю, солдаты!
В штабной бабочке Чак, дежурный по полку, Сидельников и Семенов. Семенов сильно избит, все лицо в крови. У Сидельникова свежеразбитый нос. Они пишут объяснительные. Сумка стоит рядом со столом.
Чак: — Вы че, очарованные! Воровать ни хрена не умеете! Ладно еще это чмо связное, но ты-то разведчик! Элита армии! Хорошо еще мне попались, а если бы вас командарм спалил бы с этой сумкой, а? Расстреляю, придурки! В первой шеренге у меня в атаку пойдете, ясно? В пехоту! Обоих! Сегодня же!
Дежурный офицер: — Что Шаман прилетел?
Чак: — Да. Дисциплину в войсках проверять. Вот был бы ему подарочек.
Дежурный: — В пятьсот шестом караул вырезали, знаешь?
Чак: — Знаю.
Дежурный солдатам: — Вы что, с полной сумкой патронов хотели ночью в Моздок идти? Ну-ну. Как раз бы бошки свои тупорылые назад в сумке и принесли. Просыпаешся, а голова в тумбочке. Смешно, правда? Кто вам приказал?
Сидельников: — Никто.
Чак: — Че ты врешь? Че ты мне врешь? Ты сколько отслужил?
Сидельников: — Семь месяцев.
Чак: — А я четырнадцать лет! Ты что, думаешь я поверю, что ты, слон, тащил патроны чехам и никто тебе не приказывал? Кто у вас там центровой в казарме? Тимохин? Димедрол? Кто? Ты рожу-то свою в зеркало видел, дембель деревянный? Скажи еще, что с лестницы упал!
Сидельников: — Так точно.
Чак, закуривая: — Взяли бы пару стволов да расстреляли бы всю эту шелупонь, а то они вам челюсти ломают, а вы бздите, хвосты поджали. Когда я служил такого не было. На черта вы здесь нужны, какие из вас на хрен солдаты. Я вот еще не слышал чтобы молодых судили за убийство дембелей. Дембелей за молодых — да, бывает. А молодых не судят.
Сидельников с Семеновым молчат.
Дежурный офицер: — Что ты с ними возишься. Сдавай их особистам, лет на пятнадцать они уже наслужили.
ЗТМ
Губа, камера. Сидельников стучит в дверь:
Сидельников: — Часовой! Часовой! Открой, мне в туалет надо! Открой, не могу больше! Часовой!
Дверь открывается, входит лейтенант с ведром воды и часовой с миской в руках.
Начкар: — Поори мне еще. Газовую камеру захотел?
Он выплескивает ведро на пол воды, часовой рассыпает из миски хлорку.
Они уходят.
Сидельников накрывает голову кителем, хлорка разъедает глаза, слезы и сопли текут в три ручья, невозможно дышать.
Укутавшись кителем, Сидельников снимает штаны и со стоном пристраивается в углу. Дрищет.
Камера открывается.
Часовой: — Выходи.
Сидельников выходит, становится к стене, руки за спину.
Часовой: — Вперед.
Они идут по коридору, заходят в комнату начкара. Там офицер из полка подписывает бумаги. На столе лежат Сидельниковский ремень, шинель, сидор.
Офицер: — Рядовой Сидельников?
Сидельников: — Так точно.
На улице. Майор с Сидельниковым выходят на крыльцо. Рядом стоит «Урал».
Майор: — Лезь в кузов, опездол. Поехали.
Сидельников: — Куда, товарищ лейтенант?
Офицер: — В полк, куда.
Сидельников: — Суда не будет?
Офицер: — Какой суд? Совсем одурел от хлорки…
Машина едет по городу, Сидельников смотрит из-под брезента на жизнь.
Тренчик дежурит на коммутаторе, на нем наушники, он отвечает на вызовы дежурной фразой «Большак слушает». Рядом на кресле лежит автомат.
В наушниках: — С командиром полка соедини меня.
Тренчик: — Соединяю.
Кэп: — Да.
Голос: — Седьмой, слушай меня. Значит так, Басаев захватил в Грозном две установки «Град». Есть информация, что сейчас он движется на Моздок. Блокпосты усилены, но они могут пройти, у нас мало людей. Усилить караул, казармы на замок, раздай дневальным оружие. А то вырежут вас, как пятьсот шестой во Владике…
Заходит Сидельников.
Сидельников: — Ты че здесь?
Тренчик: — Денег не хватило. Рыжий с Якуниным вдвоем улетели. Ты где был?
Сидельников: — На губе.
Тренчик: — Во Владике?
Сидельников: — Нет, в Прохладном.
Тренчик: — Говорят, там полная жопа?
Сидельников кивает.
Сидельников: — Здесь было че-нибудь?
Тренчик: — Что?
Сидельников: — Ну, там… Патроны, следствие…
Тренчик: — Кому ты тут нужен со своими патронами. Знаешь, че твориться? Иди ствол возьми. Чехи город взяли, Басаев на Моздок идет. Двухсотых хренова тыща. Мы можем хоть сейчас уйти и никто не хватится. Нас могут зарезать или украсть в рабство, и никто даже не узнает об этом, понял?
Казарма. Тумбочка дневального. Вход перегорожен кроватью, на ней спит дежурный по роте. В руках зажат автомат. У окна — пулемет и ящик гранат.
В каптерке на куче бушлатов заперлись Сидельников с Тренчиком. У них автоматы, два гранатомета и гранаты. За окном с противным свистом взлетает осветительная ракета, оба машинально падают на пол. Затем встают, с униженными улыбками смотрят друг на друга.
За окном стреляют.
ЗТМ
Взлетка, раненные, солдаты грузят трупы в «Урал». Пыль, жара. Летчики латают простреленную вертушку, шляются полуголые солдаты. Кадры Чечни.
За кадром: Сейчас август девяносто шестого. В Грозном творится сущий ад. Чехи вошли в город со всех сторон, и заняли его в течение нескольких часов. Идут сильнейшие бои, блокпосты вырезают в окружении. Смерть гуляет над знойным городом как хочет и никто не смеет сказать ей ни слова.
Трупы все везут и везут. Красивых серебристых пакетов больше нет. Тела привозят как попало, вповалку, разорванные, обоженные, вздувшиеся. Мы выгружаем, выгружаем, выгружаем…
В кадре: Обнаженные по пояс Сидельников, Зеликман и Тренчик выгружают из вертолета обгоревшие трупы и кладут их на взлетку. Переговоры типа: «Давай, бери. Аккуратней. Тяжелый» Сидельников с Тренчиком берут одного солдата, у него по пояс оторвана нога, выносят, кладут на бетон.
Сидельников: — Посмотри, ноги нету?
Тренчик лезет в вертолет: — Нет, нету. Не положили.
На взлетке рядком выложены тела, среди прочих — нижняя часть туловища тазовая кость и две обгоревшие ноги в кирзовых сапогах.
В ожидании очередной вертушки герои сидят на бетоне, не моя рук закуривают, приминая пальцем в «Приме» табак. Зюзик шкрябает кровь на ладони. Недалеко стоит вертушка, в неё загружается рота солдат. Наши герои курят, молча смотрят на них.
За кадром: Здесь все временное, на этом чертовом поле. Все, кто ходит по этой взлетке, все кто сейчас едет на эту взлетку, и даже те, кто только призывается сейчас в армию — все они окажутся в этом вертолете, наваленные друг на друга, мы знаем это. У них просто нет другого выхода. Они могут плакать, писать письма и просить забрать их отсюда. Их никто не заберет. Они могут недоедать, недосыпать, мучаться от вшей и от грязи, их будут избивать, ломать табуретками головы и насиловать в туалетах — какая разница, их страдания не имеют никакого значения, все равно они все умрут. Все они окажутся в этом вертолете. Остальное не важно.
Мы выгружаем, выгружаем, выгружаем… День за днем. Мы больше не разговариваем друг с другом и с людьми. Теперь наше общество составляют только трупы. Мертвые солдаты, мертвые женщины, мертвые дети… Все мертвые.
Двое других солдат с носилками подходят, кладут сгоревшие ноги в кирзачах на носилки и несут их в госпиталь.
В госпитале (это обычная палатка) стоят два металлических стола, на них — обнаженные тела, одно тело без ноги, со стола на траву капает густая черная кровь и скапливается лужей. На земле лежат еще несколько тел. В углу — куча из окровавленной формы. Двое солдат в фартуках режут ножом тело. Это те же самые солдаты, что в первой серии.
Все так же садятся вертушки.
Из палатки все также выносят вспоротые тела, и двое солдат все также выходят покурить.
В вертолете лежит девочка, чеченка. У неё пробита голова. Лицо абсолютно спокойно, кажется, что она спит. Осколок ударил в голову сбоку и пробил отверстие величиной с кулак. Мозг выдавило из головы словно поршнем. Крови почти нет, наверное потому, что мозг не лопнул — почти целое полушарие лежит рядом с головой в цинковом ящике из-под патронов, видны извилины. Сидельников садится на корточки рядом с убитой, долго смотрит на круглое сухое отверстие в голове, потом опускает туда два пальца.
Зюзик: — Ты чего?
Сидельников: — Ничего.
Зюзик: — Давай.
Сидельников: — Там мозг в цинке. Надо забрать.
Они берут девчонку, выносят её на взлетку.
