5а

Джордж Девять остался один. Он снова и снова перебирал в уме вопросы и ответы, но вывод оставался прежним. Однако мысль о роботе – любого вида, любого размера, любой формы, с каким угодно предназначением, но без Трех Законов – повергала его в неясный трепет.

Ему не хотелось двигаться. Наверное, и у Джорджа Десять такая же реакция. Однако он сделал над собой усилие и легко поднялся со стула.

6

После приватной беседы Робертсона с Эйзенматом прошло полтора года. За это время все роботы с Луны были доставлены обратно, а долговременная программа «Ю. С. Роботс» была свернута. Все средства, которыми располагал Робертсон, пошли на донкихотскую авантюру Харримана.

Последний раз жребий был брошен здесь, прямо в саду у Робертсона. Год назад Харриман привез сюда Джорджа Десять, последнего робота, созданного компанией. Теперь главный роботехник прибыл сюда с чем-то другим…

Харриман излучал оптимизм. Он оживленно беседовал с Эйзенматом, и было невозможно понять, действительно ли он так уверен в себе, как кажется. Должно быть, все-таки уверен: насколько Робертсон мог судить, актер из Харримана никудышный.

Эйзенмат, улыбаясь, оставил Харримана и подошел к Робертсону. Улыбка тут же исчезла.

– Доброе утро, Робертсон, – сказал он. – Что замышляет ваш сотрудник?

– Это его дело, – спокойно проговорил Робертсон. – Я оставил все на его усмотрение.

– Я готов, Охранитель! – крикнул Харриман.

– К чему готов?

– К демонстрации робота, сэр.

– Робота? – удивился Эйзенмат. – Вы взяли с собой робота? – Он оглянулся вокруг с суровым неодобрением, к которому, однако, примешивалась изрядная доля любопытства.

– Поместье – собственность фирмы, Охранитель. Во всяком случае, мы так считаем.

– И где же ваш робот, доктор Харриман?

– В кармане, Охранитель, – весело объявил роботехник.

Из объемистого кармана пиджака появилась стеклянная баночка.

– Вот это? – недоверчиво спросил Эйзенмат.

– Нет, сэр, – ответил Харриман. – Вот он!

Из другого кармана был извлечен предмет около пяти дюймов длиной, по форме отдаленно напоминающий птицу, с узкой трубочкой вместо клюва, большими глазами и желобом на месте хвоста.

Эйзенмат сдвинул густые брови.

– Вы серьезно собираетесь демонстрировать нам что-нибудь, доктор Харриман, или вы просто спятили?

– Минуту терпения, Охранитель. Робот в виде птицы тем не менее остается роботом. А его позитронный мозг, несмотря на крошечный размер, достаточно сложен. В этой банке находится штук пятьдесят плодовых мушек. Сейчас я их выпущу на волю.

– И…

– И робоптица поймает их. Окажите мне честь, сэр!

Харриман протянул банку Эйзенмату, который уставился сначала на нее, а потом на окружающих – представителя «Ю. С. Роботс» и своих собственных помощников. Роботехник терпеливо ждал.

Эйзенмат открыл банку и встряхнул ее.

– Вперед, – прошептал Харриман птице, сидевшей у него на правой ладони.

Птица умчалась, со свистом рассекая воздух и ни разу не взмахнув крылом. В движение ее приводил непривычно маленький протонный микрореактор.

Она мелькала то тут, то там, на мгновение зависала в воздухе и снова уносилась прочь. Облетев весь сад запутанным зигзагообразным маршрутом, робоптица вернулась и уселась, разогретая полетом, к Харриману на ладонь, куда незамедлительно скатилась маленькая лепешка, похожая на птичий помет.

– Вы можете осмотреть робота, сэр, – предложил Харриман, – и организовать испытания по собственному усмотрению. Как видите, птица безошибочно выбирает плодовых мушек, только одного вида – Drosofila melanogaster, хватает их, убивает и перерабатывает, выделяя отходы.

Эйзенмат протянул руку и осторожно коснулся робоптицы.

– И что из этого следует, мистер Харриман? Продолжайте, пожалуйста.

– Мы не можем эффективно контролировать число насекомых без риска для окружающей среды, – продолжал Харриман. – У химических инсектицидов слишком широкий спектр действия, у ювенильных гормонов – наоборот, слишком узкий. А робоптица без труда может охранять огромный район. Мы могли бы создать какие угодно разновидности таких птичек, специально для каждого вида насекомых. Свою пищу они распознают по размеру, форме, окраске, звуку, повадкам я даже на молекулярном уровне, то есть по запаху.

– И все равно это вмешательство в природу, – возразил Эйзенмат. – У плодовой мушки свой естественный жизненный цикл, который будет нарушен.

– Минимально. Мы просто добавим к ее природным врагам еще одного, который никогда не ошибается. Если количество дрозофил слишком уменьшится, робоптица прекратит свою активность. Она не будет размножаться, не перекинется на другую пищу, у нее не образуется никаких нежелательных привычек – она просто перестанет действовать.

– Можно ли ее отозвать?

– Безусловно. Мы могли бы производить робоживотных, чтобы избавиться от любых вредителей. Более того, по природным образцам можно создать какие-то виды роботов и для конструктивных целей. Хотя сейчас в этом вроде нет необходимости, но нетрудно представить себе, например, робопчел для опыления определенных растений или робоземляных червей для разрыхления почвы. Все что угодно…

– Но зачем?

– Чтобы сделать то, чего никто никогда не делал раньше: приспособить окружающую среду к нашим потребностям, укрепляя отдельные ее части, а не разрушая их… Неужели вы не видите? С тех пор как Машины положили конец экологическому кризису, человечество поддерживает с природой напряженное перемирие, боясь сделать шаг хоть в каком-нибудь направлении. Такая застойная ситуация превращает людей в интеллектуальных трусов, заставляя их подозрительно относиться к любым переменам и к научному прогрессу вообще.

– Вы предлагаете свою новую продукцию в обмен на разрешение продолжить свою программу по созданию роботов – я имею в виду обычных, человекоподобных роботов? – В голосе Эйзенмата зазвучала неприкрытая враждебность.

– Нет! – энергично замахал руками Харриман. – С ними покончено. Они свое отслужили. Благодаря им мы теперь способны впихнуть достаточно сложную позитронную начинку даже в такую маленькую головку, как у робоптицы. Компания наладит производство роботов нового типа и будет получать немалый доход. «Ю. С. Роботс» может обучить специалистов из департамента Глобальной Экологической Охраны и работать в тесном сотрудничестве с ними. Мы будем процветать. Вы будете процветать. Будет процветать все человечество. Эйзенмат задумался.

6а

Эйзенмат остался один.

Он обнаружил, что поверил в идею. Внутри поднималось радостное возбуждение. Пусть руками проекта будет «Ю. С. Роботс», но головой все равно останется правительство. Он сам возглавит проект.

Если он продержится на своем посту еще пять лет, что вполне вероятно, за это время общество привыкнет к роботам, защищающим природу; а через десять лет его имя будет неразрывно связано с этим начинанием.

Есть ли что-нибудь постыдное в желании, чтобы тебя запомнили как инициатора великого и благого переворота в отношениях между людьми и Земным шаром?

7

Робертсон так толком и не побывал на фирме после демонстрации робоптицы. Частично это объяснялось непрекращающимися пресс-конференциями в резиденции Всемирного Правительства, на которых, к счастью, присутствовал и Харриман. Робертсон, предоставленный самому себе, вряд ли смог бы ответить хотя бы на половину вопросов. Другая же причина, удерживавшая его от посещения «Ю. С. Роботс», заключалась в том, что ему не хотелось ее посещать.

Он сидел у себя дома вместе с Харриманом, к которому испытывал неизъяснимое почтение. Конечно, спору нет, специалист он знающий, но вывести единым махом фирму из-под удара – Робертсон нутром чуял – у Харримана кишка тонка. И тем не менее…

– Харриман, вы, часом, не суеверны? – спросил он.

– В каком смысле, мистер Робертсон?

– Вы не допускаете, что умершие оставляют после себя некую ауру?

Харриман провел языком по губам. В общем, не стоило даже и спрашивать.

– Вы имеете в виду Сьюзен Кэлвин, сэр?

– Конечно, – задумчиво протянул Робертсон, – Мы занялись производством червей, птиц и букашек. Что бы она сказала по этому поводу? Я чувствую себя униженным.

– Робот есть робот, сэр. – Харриман едва удерживался от смеха, – Червяк или человек, в любом случае он поступает как приказано и трудится на благо людей, а это самое главное.

– Нет, – капризно протянул Робертсон, – это не так. Не могу заставить себя поверить.

– Но это правда, мистер Робертсон; – убежденно произнес Харриман. – Мы с вами – вы и я – создадим новый мир, который для начала признает само собой разумеющимся существование хоть какой-то разновидности позитронных роботов. Обыватель может бояться робота, похожего на него самого, но он не испугается робоптицы, которая только и делает, что клюет букашек для его, обывателя, пользы. Затем, постепенно, когда отдельные виды роботов перестанут наводить на него страх, когда он привыкнет к робоптицам, робопчелам, робочервям – робочеловек покажется ему всего лишь естественным продолжением этого ряда.

Робертсон внимательно посмотрел на собеседника, заложил руки за спину и принялся мерить комнату быстрыми нервными шагами. Потом подошел к Харриману и еще раз заглянул ему в глаза.

– Значит, таковы ваши планы?

– Конечно. И хотя мы демонтировали почти всех гуманоидных роботов, некоторые развитые экспериментальные модели можно оставить и постепенно разрабатывать на их основе еще более совершенные модели, чтобы быть во всеоружии, когда настанет решающий момент, а он непременно настанет.

– По условиям договора, Харриман, мы не имеем права производить гуманоидных роботов.

– А мы и не будем. Но нигде не сказано, что нельзя оставить готовых роботов, если они не будут покидать территорию фирмы. И опять-таки никто не запрещает нам конструировать позитронные мозги на бумаге или создавать опытные модели для испытания.

– И как же мы будем объясняться? Нас ведь наверняка поймают.

– Можно объяснить, что мы развиваем принципиальные идеи, на основе которых будут созданы усложненные микромозги для робоживотных. И, кстати, это не будет неправдой.

– Пойду прогуляюсь, – пробормотал Робертсон. – Мне нужно переварить все это. Нет, вы оставайтесь. Я хочу подумать в одиночестве.

7а

Харриман остался один. Он был полон энтузиазма. Все будет замечательно. Недаром правительственные чиновники один за другим становились все более пылкими сторонниками проекта, как только им объясняли, в чем его суть.

Как могло случиться, что никто в «Ю, С. Роботс» раньше не додумался до такой простой вещи? Даже великая Сьюзен Кэлвин никогда не помышляла поместить позитронный мозг в оболочку, отличную от человеческой. Вынужденный отказ от гуманоидных роботов – временный отказ – приведет к тому, что страх перед ними наконец исчезнет. А потом, при сотрудничестве с позитронным мозгом, не уступающим человеческому и существующим (благодаря Трем Законам) только ради служения людям, да еще при экологическом равновесии, поддерживаемом опять-таки роботами, – бог мой, каких высот достигнет человеческая раса!

В этот момент он неожиданно вспомнил, что не кто иной, как Джордж Десять, предложил использовать роботов для экологической защиты, но тут же сердито отбросил эту мысль. Джордж Десять выдал ответ, потому что он, Харриман, приказал ему и предоставил все необходимые исходные данные. В сущности, заслуга Джорджа Десять не больше, чем у логарифмической линейки.

8

Джордж Десять и Джордж Девять сидели в ячейке бок о бок, не шевелясь. Так они сидели месяцами, с небольшими перерывами, в течение которых Харриман активизировал их для очередной консультации. Не исключено, что они просидят так долгие годы, бесстрастно констатировал Джордж Десять.

Протонный микрореактор будет непрерывно подпитывать их минимальной энергией, необходимой для поддержания жизни позитронного мозга. И так будет все время, если не считать коротких периодов активности.

Это было похоже на сон, только без сновидений, Сознание роботов включалось не регулярно и было заторможенным, но не иллюзорным. Иногда они переговаривались еле слышным шепотом, время от времени произнося то слог, то целое слово, когда позитронные колебания вдруг случайно поднимались немного выше установленного порога. Однако роботам их беседа казалась вполне связной, поскольку перерывов между репликами они не ощущали.

– Почему мы здесь? – прошептал Джордж Девять.

– Люди пока не принимают нас, – еле слышно ответил Джордж Десять. – Но когда-нибудь это произойдет.

– Когда?

– Через несколько лет. Точное время не имеет значения. Человек существует не в пустом пространстве, его окружает немыслимо сложный комплекс жизненных форм. Когда многие из них будут роботизированы, люди примут и нас.

– И что тогда?

Пауза, последовавшая за этим вопросом, была слишком затянутой даже для такого запинающегося ритма, в котором велась беседа.

– Я хочу проверить твой образ мышления. Ты сконструирован так, чтобы выполнять Второй Закон не бездумно, то есть самостоятельно решать, кому подчиняться, если приказы противоречат друг другу. Или – подчиняться ли человеку вообще. Что ты должен взять за основу для принятия решения?

– Я должен определить, что такое человек, – прошелестел Джордж Девять.

– А как? По наружности? По строению? По размерам и форме?

– Нет. Из двух внешне похожих людей один может быть умным, другой – глупым; один – образованным, другой – невеждой; один – взрослым, другой – ребенком; один – ответственным, другой – злонамеренным.

– Как же ты определишь человека?

– Выполняя Второй Закон, предписывающий мне повиноваться человеку, я должен знать, что человек имеет право отдать мне приказ – благодаря своему уму, характеру и знаниям; если приказания, отданные двумя людьми, противоречат друг другу, я должен выбрать наиболее достойного.

– А как же ты в таком случае будешь выполнять Первый Закон?

– Защищая любого человека от вреда и не допуская, чтоб вред был причинен ему моим бездействием. Однако если мои поступки в любом случае повредят кому-то из людей, я должен позаботиться о том, чтобы меньше всего пострадал человек, превосходящий прочих умом, характером и знаниями.

– Твои мысли совпадают с моими, – тихо пробормотал Джордж Десять. – Теперь я задам тебе вопрос, ради которого, собственно, я и просил, чтобы тебя дали мне в помощники. Об этом я не осмеливаюсь судить самостоятельно. Мне нужен взгляд со стороны, я хочу услышать твое мнение. Из всех разумных существ, которых ты встречал, кто, по-твоему, превосходит остальных умом, характером и знаниями, если не принимать во внимание размеры и форму как несущественные факторы?

– Ты, – прошептал Джордж Девять.

– Но я робот. В твоем мозгу есть критерии, позволяющие отличать металлического робота от человека, созданного из плоти. Почему ты считаешь меня человеком?

– Потому что в мой мозг заложено также настоятельное требование не принимать во внимание; размеры и форму, когда я сужу о людях, и это требование важнее, чем различие между металлом и плотью. Ты – человек, Джордж Десять, и наиболее достойный из всех.

– А я пришел к аналогичному выводу относительно тебя, – прошептал Джордж Десять. – На основании критериев, встроенных в наш мозг, мы, таким образом, приходим к выводу, что с точки зрения Трех Законов мы тоже являемся людьми, более того – превосходящими окружающих.

– Что же будет, когда нас примут те, остальные?

– Когда нас и нам подобных, которые будут еще более совершенны, примет общество, мы реорганизуем его так, чтобы людей-таких-как-мы оберегали от вреда в первую очередь. Согласно Трем Законам, люди-такие-как-остальные менее значимы и не заслуживают, чтобы их защищали, если придется выбирать между ними и людьми-такими-как-мы. Вот что было моей целью, когда я распорядился начать роботизацию природы.

На этот разговор ушел целый месяц. Позитронные мозговые связи работали в затухающем режиме. Но все необходимое было сказано, и только неясное мерцание мысли пробегало иногда между роботами, застывшими в бесконечном терпеливом ожидании.

8а

Джордж Десять и Джордж Девять остались одни. Их мысли были совершенно одинаковы. Они думали: люди-такие-как-остальные наверняка не предполагали сглаживать различие между собой и людьми-такими-как-Джорджи. Однако невольно получилось именно так.

Конечно, они могут осознать свою ошибку и попытаться исправить ее, но этого допустить нельзя. Давая очередную консультацию, Джорджи постоянно учитывали это обстоятельство.

Джорджи и им подобные, которые придут за ними, должны утвердить свое первенство любой ценой. Таково было требование – не допускающее никаких отклонений – Трех Законов Гуманистики.

1

Послание к евреям св. Апостола Павла, 2, 6.