Во Втором Фонде прошла неделя, и Первый Спикер вновь улыбнулся Ученику.
      – Очевидно, вы плодотворно поработали, иначе вы не были бы исполнены такого гнева.
      Ученик припечатал ладонью стопку исписанной бумаги, которую принес с собой, и спросил:
      – Вы уверены, что поставили передо мной реальную проблему?
      – Все предпосылки верны. Я ничего не исказил.
      – Что ж, придется смириться с результатом, хотя мне очень не хочется этого делать.
      – Не могу вас ничем утешить: история не станет считаться с вашими желаниями. Ну, расскажите, что вас так обеспокоило? Нет, отложите расчеты в сторону, я просмотрю их позже. Изложите ваши мысли словами. Я хочу оценить, насколько глубоко вы проникли в суть проблемы.
      – Что ж, Спикер… Становится очевидным, что в психологии ученых Первого Фонда произошла значительная перемена. Пока жители Первого Фонда знали, что План Селдона существует, но не знали, в чем он заключается, они были сомневающимися оптимистами. Они верили, что успех обязательно придет, но не знали, когда и откуда. Они пребывали в постоянном напряжении, чего и добивался Селдон. Можно было рассчитывать, что Первый Фонд будет работать с максимальной отдачей.
      – Сомнительная метафора, – сказал Первый Спикер, – но я вас понимаю.
      – Сейчас в Первом Фонде узнали о существовании Второго. Люди догадываются о его роли. Они знают, что за каждым их шагом кто-то следит, и надеются, что этот кто-то не позволит им оступиться. Они отказались от борьбы и плывут по течению. Простите, еще одна метафора.
      – Ничего, продолжайте.
      – Отказ этих людей от борьбы, их растущая инертность, ширящиеся среди них упадочные и гедонистические настроения означают крах Плана Селдона. Нельзя помогать Первому Фонду, он должен развиваться самостоятельно.
      – Это все?
      – Нет. Я описал реакцию большинства. У некоторого, довольно значительного, меньшинства, наша опека вызывает протест. Это следует из теоремы Кориллова.
      – Да, да, знаю.
      – Простите, Спикер, трудно обойтись без математики. Как бы то ни было, Первый Фонд не только перестал развиваться, но какая-то его часть стала активно действовать против нас. Против нас!
      – Теперь все?
      – Остается еще один исход, вероятность которого сравнительно невелика.
      – Отлично. Что это за исход?
      – Пока энергия Первого Фонда была направлена на борьбу с Империей, пока его врагами были массивные и неуклюжие обломки прошлого, Первый Фонд развивал в основном физику. Теперь, увидев соперника в нас, они могут постараться изменить свою ориентацию, то есть, стать психологами.
      – Это уже произошло, – спокойно сказал Первый Спикер.
      Ученик побледнел.
      – Это конец. Это главное расхождение с Планом. Зачем я стал кандидатом в Спикеры! Я бы этого не знал!
      – Вы чувствуете унижение, молодой человек, – заговорил Первый Спикер, – оттого, что, оказывается, знаете и понимаете не так много, как вам казалось. Вы считали себя одним из хозяев Галактики, а оказалось, что вы на грани краха. И вы проклинаете оранжерею, в которой вас воспитывали, и воспитателей, которые пичкали вас иллюзиями. Это вполне естественно. Когда-то я испытал то же самое. И все же, поверьте, это необходимо. Мы могли бы сказать вам правду раньше и уберечь вас от потрясения, но тогда у вас не было бы желания усваивать знания и оттачивать логику. Вы не увидели бы того единственного шанса, который видите теперь. Неужели вы не нашли выхода?
      – Нет, – Ученик безнадежно опустил голову.
      – Неудивительно. Слушайте, молодой человек! Выход есть. Вот уже десять лет мы идем по этому пути. Он не вполне приемлем, но лучшего нет. Этот путь связан с низкими вероятностями, опасными предприятиями. Иногда приходится учитывать реакции отдельных людей, хотя психостатистика бессмысленна в применении к отдельным людям.
      – Что-нибудь получается? – выдохнул Ученик.
      – Пока ничего сказать нельзя. В настоящий момент ситуация стабильна, но существует вероятность (что идет вразрез с принципами психоистории), что действия отдельной личности могут ее дестабилизировать. Мы держим под контролем некоторое число людей, чьи действия могут повлиять на ситуацию. У нас есть агенты в Первом Фонде. Однако, они действуют строго по инструкции, им запрещено импровизировать. Не объясняю, почему: вы должны это понимать. Теперь главное: если это обнаружится, не только творение Селдона будет уничтожено, но и мы с вами. Мы будем уничтожены физически. Так что предложенное нами решение не самое лучшее.
      – Я не рискнул бы называть это решением. Это отчаянные полумеры.
      – Нет. Согласитесь, это разумные полумеры.
      – Когда наступит кризис, Спикер? Когда мы узнаем, победили мы или погибли?
      – Не позже, чем через год.
      Ученик подумал и кивнул.
      – И все же хорошо, что я об этом узнал, – сказал он, прощаясь со Спикером за руку.
      Ученик ушел. Первый Спикер подошел к окну и задумался, глядя на звезды. Год пройдет быстро. Будет ли кто-то из наследников Селдона жив через год?

      Прошел месяц. Началось лето. Начало лета – это не наступление теплой погоды, это время, когда Хомир Мунн составляет годовой финансовый отчет и инструктирует присланного заместителя. В прошлом году прислали совершенно безответственного человека. Это время, когда Мунн готовит к полету свой маленький корабль «Юнимара», названный в честь героини романтического эпизода, произошедшего с Мунном двадцать лет назад.
      Хомир Мунн улетал с Термина в мрачном настроении. Никто не пришел в космопорт проводить его. Это выглядело бы подозрительно, потому что его никогда никто не провожал. Мунн понимал, что все должно быть, как в прошлые годы, и все же ему было обидно. Он, Хомир Мунн, рискуя жизнью, пошел на эту возмутительную авантюру, а его бросили одного.
      Мунн ошибался, думая, что его бросили одного. Когда ошибка Мунна обнаружилась, на «Юнимаре» и в доме доктора Дарелла поднялся переполох.
      Первой ошибку обнаружила Поли, горничная Дареллов, недавно вернувшаяся из отпуска. Топая и охая, она побежала вниз по лестнице. Увидев доктора Дарелла, она некоторое время пыталась выразить свои чувства словами, но, осознав свое бессилие, сунула ему в руки листок бумаги и какой-то предмет кубической формы.
      – Что случилось, Поли? – спросил доктор, неохотно принимая из рук горничной письмо и кубик.
      – Она ушла!
      – Кто?
      – Аркадия!
      – Как так ушла? Куда ушла? О чем вы говорите?
      – Не знаю! – Поли топнула ногой. – Ушла, и все! Взяла чемодан, кое-какие вещи, оставила письмо и ушла. Что вы стоите, доктор? Прочтите письмо! Ох, уж эти мужчины!
      Доктор Дарелл пожал плечами и развернул письмо. Письмо оказалось коротким. Написанное изящным почерком транскриптора, оно заканчивалось собственноручной корявой подписью дочери.
      «Дорогой папа!
      Я не решилась прощаться с тобой лично. Я расплакалась бы, и тебе пришлось бы краснеть за меня. И вот, я пишу письмо, чтобы сказать, что буду скучать о тебе, хотя мне предстоят замечательные каникулы в обществе дяди Хомира. Я буду хорошо себя вести и скоро вернусь. Оставляю тебе одну вещь, очень дорогую для меня.
      Твоя любящая дочь Аркади.»
      Доктор перечел письмо несколько раз, с каждым разом становясь все бледнее.
      – Поли, вы читали это? – спросил он сухо.
      Поли перешла в наступление.
      – Я не виновата, доктор! Сверху было написано «Поли», откуда же я знала, что письмо адресовано вам? За все время, что я работаю у вас, я ни разу…
      – Ладно, ладно, Поли, – примирительно заговорил доктор. – Я не об этом. Просто хотел удостовериться, что вы понимаете, что произошло.
      Доктор напряженно размышлял. Нет, нельзя приказать Поли забыть о случившемся. Во-первых, для Второго Фонда не существует понятия «забыть», а, во-вторых, подобное распоряжение подчеркнет важность случившегося и произведет противоположный эффект.
      – Поли, вы ведь знаете: Аркадия – девочка с причудами. Она так романтически настроена. С тех пор, как я пообещал устроить ей во время каникул космическое путешествие, она сама не своя.
      – Почему мне ничего не сказали об этом путешествии?
      – Мы обо всем договорились, пока вы были в отпуске, а потом забыли. Вот и все.
      Поли переключила всю свою энергию на возмущение.
      – Это у вас называется все? Девочка поехала с одним несчастным чемоданчиком! Ей нечего будет надеть! Кто ее покормит? Когда она вернется?
      – Успокойтесь, Поли! На корабле есть все необходимое. Мы обо всем позаботились. Скажите, пожалуйста, мистеру Антору, что я хочу его видеть. Нет, постойте. Аркадия оставила мне какую-то вещь. Это она? – доктор повертел в руках кубик.
      Поли пожала плечами.
      – Я ничего не знаю. На столе лежало письмо, а сверху – эта штука. Надо же, они забыли мне сказать! Была бы жива ее мать…
      Доктор замахал руками.
      – Поли, пожалуйста, позовите мистера Антора.
 
      Антор отнесся к случившемуся не столь философски, как отец Аркадии. Он выкрикивал междометия, сжимал кулаки и дергал себя за волосы. Обретя способность говорить связно, он предложил:
      – Чего мы ждем? Бежим в порт! Свяжемся с «Юнимарой» и остановим ее.
      – Полегче, Пеллеас, там моя дочь!
      – Зато здесь не ваша Галактика!
      – Погодите. Аркадия умная девочка, я уверен, что она все продумала. Давайте поразмыслим и попытаемся предположить, что она станет делать. Вы знаете, что это такое?
      – Нет. При чем здесь этот аппарат?
      – Это звукоуловитель.
      – Это?
      – Да. Самодельный, но работает вполне удовлетворительно. Я его испытал. Аркадия дает нам понять, что слышала наши политические споры. Она знает, куда и зачем отправился Хомир Мунн. Ей захотелось полететь с ним.
      – О, Галактика! – простонал Антор. – Это будет еще одна жертва Второго Фонда!
      – Если только Второй Фонд догадается заподозрить в чем-то четырнадцатилетнюю девочку. Мы можем ему в этом помочь, если помчимся в порт и будем пытаться остановить «Юнимару». Вы забыли, с кем мы имеем дело? Забыли, по какому тонкому льду мы ходим?
      – Тем более нельзя допускать, чтобы все зависело от взбалмошной девчонки!
      – Моя дочь не взбалмошная, а у нас нет выбора. Она могла не оставить письмо, но оставила, чтобы мы не обратились в полицию и не организовали поиски пропавшего ребенка. Письмо составлено так, что можно подумать, будто Мунн просто пригласил дочь старого друга в интересную поездку. Почему бы и нет? Вот уже двадцать лет, как мы дружим. Аркадия выросла у Хомира на глазах. Кстати, очень удачно, что она отправилась с ним. Обычно шпионы не возят с собой малолетних дочерей своих друзей.
      – Допустим. А что сделает Мунн, когда увидит ее?
      Доктор пошевелил бровями.
      – Не знаю, но думаю, что Аркадия с ним справится.
      Всю ночь доктор Дарелл не мог заснуть, а к утру понял, что судьба Галактики значит для него удивительно мало, когда жизнь его дочери в опасности.
 
      События на «Юнимаре», в которых принимали участие всего два человека, происходили более драматично.
      Аркадия устроилась в багажном отсеке и в скором времени обнаружила, что ее положение весьма незавидно. Она мужественно перенесла стартовые перегрузки и легкое головокружение, сопровождавшее первый скачок через гиперпространство. Аркадии приходилось бывать в космосе, и эти ощущения были ей знакомы. Она не боялась задохнуться, так как знала, что багажный отсек подключен к общей системе вентиляции. Здесь был даже свет, но Аркадия не стала его включать, чтобы не развеивать романтическую атмосферу. Стараясь дышать как можно тише, она сидела в темноте, как настоящий шпион, и прислушивалась к звукам, доносившимся из соседнего отсека.
      Это были обычные домашние звуки: шарканье туфель, шорох ткани по металлу, скрип стула, прогибающегося под весом тела, щелчок выключателя, шлепок ладони по стеклу фотоэлектрического элемента.
      Аркадия постаралась все предусмотреть. Она знала по фильмам и книгам, что нужно осторожно двигаться, чтобы ничего не свалить, что нужно носить с собой носовой платок, чтобы некстати не чихнуть. Шпионам нужно есть и пить – Аркадия набила чемодан консервами. Однако, она не подумала о вещах, которых не показывают по телевизору и не описывают в книгах. Настал момент, когда Аркадия поняла, что не может находиться в багажном отсеке неограниченное время.
      А в одноместном кораблике, в котором была только одна жилая комната, трудно было рассчитывать, что Мунн отлучится и предоставится возможность на время покинуть багажный отсек.
      Аркадия с нетерпением ждала, когда Мунн заснет. Хорошо, если он храпит. Вот заскрипела кровать, послышался зевок, затем глубокий вздох. Стало тихо, потом кровать снова заскрипела, видимо, Мунн устраивался поудобнее.
      Аркадия толкнула дверь пальцем, и дверь приоткрылась.
      Что-то зашуршало. Аркадия замерла.
      Ей очень хотелось выглянуть за дверь, не высовывая головы, но это оказалось невозможным. Пришлось высунуть голову.
      Хомир Мунн не спал. Над его кроватью горела лампочка: на коленях у Мунна лежал футляр от книги, а рука шарила под подушкой.
      Аркадия юркнула обратно в багажный отсек. Во всем корабле погас свет, и дрожащий голос Мунна сказал:
      – У меня бластер! Сейчас выстрелю!
      – Это я! Не стреляйте! – завопила Аркадия.
      До чего нежный цветок романтика! Стоит оказаться рядом нервному человеку с оружием, и цветок тотчас же увядает.
      Зажегся свет, и Аркадия вышла из-за двери. Мунн, раздетый и небритый, сидел на кровати. Увидев Аркадию, он чуть было не выскочил из постели от удивления, но вовремя вспомнил, что раздет, и натянул на себя одеяло.
      – Ч-ч… Ч-что? – только и выговорил он.
      – Простите, – кротко сказала Аркадия, – мне нужно помыть руки, – и убежала.
      Когда она вернулась, Хомир Мунн, в выцветшем халате и с бластером в руке, шагнул ей навстречу.
      – Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала? Что я должен теперь делать? Что это такое?
      Мунн мог бы задать еще много вопросов, но Аркадия с милой улыбкой сказала:
      – Дядя Хомир, я просто хотела полететь с вами.
      – Да? Ты знаешь, куда я лечу?
      – Вы летите на Калган за сведениями о Втором Фонде.
      Мунн взвыл и упал на кровать. Аркадия испугалась, что он впадет в истерику и начнет биться головой о стену. Он по-прежнему держал бластер в руке, и Аркадии было немного не по себе.
      – Дядя Хомир, все в порядке… не волнуйтесь, – больше она ничего не придумала.
      Мунн с силой швырнул бластер на пол и попытался успокоиться.
      – Как ты все-таки пробралась сюда? – спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
      – Очень просто. Вошла в ангар со своим чемоданом и сказала: «Багаж мистера Мунна». Дежурный даже не взглянул на меня, махнул рукой, чтобы проходила.
      – Знаешь, мне придется отвезти тебя обратно, – сказал Мунн с тайной радостью.
      Его никто ни в чем не сможет упрекнуть. Не его вина, что так вышло.
      – Этого нельзя делать, – заметила Аркадия. – Вас начнут подозревать.
      – Что?
      – Вы сами знаете. Вас послали на Калган, потому что ваше стремление побывать во дворце Мула можно считать вполне естественным. Во всем остальном вы должны вести себя так же естественно, чтобы не привлечь ничьего внимания. Если вы отвезете меня обратно, мы можем попасть в теленовости.
      – Ч-что за глупости! Какой Калган? – Мунн так категорично все отрицал, что не смог бы убедить и менее осведомленного, чем Аркадия, человека.
      – Я все знаю. Я подслушала вас с помощью специального устройства, – сказала Аркадия чуть ли не с гордостью. – Вам ничего не остается делать, только взять меня с собой.
      – А твой отец? – выставил козырь Мунн. – Он решит, что тебя похитили или убили.
      – Я оставила ему записку, – парировала Аркадия. – Надеюсь, он догадается, что не стоит поднимать шум. Думаю, что скоро он с нами свяжется.
      И тут же, словно по волшебству, загудел приемник.
      – Спорим, что это папа, – сказала Аркадия.
      Сообщение было кратким и предназначалось Аркадии. Оно гласило: «Спасибо за подарок. Очень полезная вещь. Желаю приятно провести время.»
      – Вот видите! Приказано лететь дальше.
      Хомир привык к обществу Аркадии и в глубине души был даже рад ему. Иногда ему казалось, что он не смог бы без нее обойтись. Она болтала, смеялась и ни о чем не беспокоилась. Она знала, что они вступили в борьбу со Вторым Фондом, но ее это ничуть не волновало. Она знала, что на Калгане им придется иметь дело с недружественным правительством, и не могла дождаться прибытия на Калган.
      Наверное, это оттого, что ей четырнадцать лет.
      Как бы то ни было, неделя полета проходила в беседах, а не в самокопании. Конечно, толку от этих бесед мало, потому что они все вертятся вокруг того, что и как нужно говорить правителю Калгана. Суждения девочки, безусловно, незрелы, но очень забавны, а произносит она их с уморительной важностью. Хомир обнаружил, что еще способен улыбаться. Он слушал болтовню Аркадии и дивился: откуда она вычитала такие дикие представления о Вселенной.
      Это было вечером, перед последним скачком. Калган горел в темном небе яркой точкой. В телескопе корабля точка превращалась в крохотный диск.
      Аркадия сидела на единственном стуле, подобрав под себя ноги. Она была одета в брюки и рубашку Хомира, которые были ей тесноваты. Свою одежду перед выходом в свет Аркадия решила постирать.
      – Когда я вырасту, – сказала она, – я буду писать исторические романы.
      Аркадия получала от поездки огромное удовольствие. Дядя Хомир всегда выслушивал ее внимательно и серьезно, и ей это льстило.
      – Я прочла много книг о героях Фонда, – продолжала она. – О Селдоне, Хардине, Мэллоу, Деверсе и других. Я прочла почти все, что вы написали о Муле, пропустила только те места, где Фонд терпит поражение: тяжело читать. По-моему, гораздо интереснее читать историю, из которой вырезаны грустные места. Правда?
      – Правда, – согласился Мунн, – но это не настоящая история, Аркади. Она не имеет научной ценности.
      – Ха! Кому нужна научная ценность! – «Какая он прелесть! Не забывает называть меня Аркади». – Мои романы будут занимательными, будут хорошо продаваться и прославятся. Зачем писать книги, которых никто не будет покупать и читать? Я хочу, чтобы меня знали все, а не только старые профессора.
      Аркадия представила себя знаменитой, улыбнулась и поудобнее устроилась на стуле.
      – Как только папа разрешит, я отправлюсь на Трантор собирать материал о Первой Империи. Я ведь родилась на Транторе, вы знаете?
      Мунн это знал, но с удивлением в голосе произнес:
      – Правда?
      Наградой ему была лучезарная улыбка.
      – Правда. Моя бабушка, Байта Дарелл – вы наверняка о ней слышали – тоже когда-то там была, с дедушкой. Там они остановили Мула, который захватил чуть не всю Галактику. Мои родители, когда поженились, поехали на Трантор. Там я и родилась. Мы жили там некоторое время, пока мама не умерла. Мне тогда было три года, я мало помню. Вы бывали на Транторе, дядя Хомир?
      – Нет, не бывал.
      У Мунна вдруг испортилось настроение: он вспомнил, что Калган близко.
      – Это сказочный мир. Папа говорит, что при Стэннелле V население Трантора было больше, чем население любых десяти современных миров, вместе взятых. Папа говорит, что это был один огромный город, целиком сделанный из металла, – столица всей Галактики. Он показывал мне фотографии. Сейчас там одни развалины, но какие они величественные. Мне так хочется побывать на Транторе. Между прочим… Хомир!
      – Да?
      – Почему бы нам не слетать на Трантор, когда мы закончим дела на Калгане?
      Страх, который Хомир так старательно скрывал, все же проступил на его лице.
      – О чем ты говоришь! Запомни: мы едем по делу, а не на прогулку.
      – Трантор тоже дело! – крикнула Аркадия. – Там может быть масса информации. Разве нет?
      – Мне кажется, что нет, – Мунн поднялся на ноги. – Ну-ка, отойди от компьютера. Мне нужно рассчитать последний скачок.
      Одно лишь радовало Мунна: больше не придется спать на металлическом полу, укрываясь пальто.
      Расчет не отнял у него много времени. В «Атласе космических маршрутов» маршрут Фонд-Калган был описан очень подробно. Скачок – и последний световой год остался позади.
      Ярко светило большое бело-желтое солнце Калгана. Иллюминаторы на солнечной стороне автоматически закрылись. До Калгана оставалась ночь пути.

      Калган – планета с уникальной историей. История Термина, например, – непрерывный подъем; история Трантора – непрерывный спад.
      Калган еще до появления на свет Хари Селдона прославился на всю Галактику, как мир удовольствий. Развлечения были на Калгане основной – и чрезвычайно прибыльной – отраслью промышленности. Увеселение публики – индустрия, которой не грозит кризис. Цивилизация в Галактике постепенно умирала, а Калган процветал. Как бы ни складывалось экономическое и политическое положение в соседних секторах Галактики, в них всегда находилась элита, а развлечения, как известно, – ее основная обязанность и привилегия. Калган с одинаковой готовностью ублажал как имперскую аристократию – томных, надушенных лордов и страстных, хищных леди, так и солдафонов-диктаторов с их расфуфыренными подругами и преуспевающих толстощеких промышленников Фонда с их преступными любовницами.
      Все они имели деньги, это главное их сходство затмевало все различия. И поскольку продукция Калгана пользовалась неослабевающим спросом, а Калгану было безразлично, от кого получать за нее деньги; поскольку Калган не вмешивался в галактическую политику, никого не поддерживал и ни с кем не соперничал, он процветал, когда другие нищенствовали, и пресыщался, когда другие голодали.
      Потом появился Мул, и Калган пал перед завоевателем, равнодушным ко всем удовольствиям, кроме завоеваний. Для Мула все миры были одинаковы.
      На десять лет Калган оказался в непривычной роли галактической столицы, центра огромной империи, величайшей со времен Первой Галактической Империи.
      Мул умер, его империя распалась. Первым откололся Фонд, вслед за ним восстановили свою независимость и другие доминионы Мула.
      Прошло пятьдесят лет, и на Калгане осталось лишь смутное воспоминание о власти над другими мирами. Оно опьяняло, как опиум, и Калган уже не мог вернуться к прежней беззаботной жизни. Калганом правили люди, которых в Фонде называли лордами. Сами они именовали себя Первыми Гражданами, подражая Мулу, и мнили себя великими завоевателями.
 
      Последний Первый Гражданин занимал этот пост всего пять месяцев. Он получил его, пользуясь своим положением командующего флотом и неосторожностью предыдущего Первого Гражданина. На Калгане не нашлось людей, настолько глупых, чтобы поставить вопрос о законности пребывания нового Первого Гражданина на его посту. Это не первый подобный случай в истории.
      Однако, столь нецивилизованная процедура выхода к власти иногда пропускает наверх достаточно способных людей. Лорд Штеттин был компетентным и самостоятельным правителем. С ним нелегко было договориться.
      С ним не мог сладить его Первый министр, честно служивший предыдущему лорду и готовый столь же честно служить всем последующим, на которых хватит его жизни.
      С ним не могла сладить леди Каллиа, значившая для лорда Штеттина больше, чем просто подруга, но меньше, чем жена.
      В тот вечер все трое сидели в личных апартаментах лорда Штеттина. Первый Гражданин, величественный и блестящий, в форме адмирала, сидел на зачехленном стуле так прямо и неподвижно, будто тоже был отлит из пластмассы. Первый министр Лев Меирус отсутствующим взглядом смотрел мимо Первого Гражданина и рассеянно гладил длинным пальцем свой крючковатый нос. Леди Каллиа, надув губки, полулежала на кушетке, обитой мягким мехом.
      – Сэр, – сказал Меирус (это был единственный титул Первого Гражданина), – вы недооцениваете непрерывность истории. Опыт вашей жизни, полной подвигов и свершений, подсказывает вам убеждение, что ход истории можно в любой момент изменить, приложив известное усилие. Вынужден заметить, что это не так.
      – Это доказал Мул.
      – Его жизнь никто не в силах повторить. Он был больше, чем человек, согласитесь. И даже ему не все удалось.
      – Котик, – пропела леди Каллиа.
      Первый Гражданин сердито отмахнулся, и она испуганно умолкла.
      – Не мешай, Каллиа! Меирус, я устал от бездействия. Мой предшественник отдал жизнь, чтобы организовать флот, равного которому нет во всей Галактике.
      Он умер, так и не воспользовавшись этим совершенным и мощным орудием. Бездействуя, оно заржавеет, а я, адмирал, не могу этого допустить. Мы постоянно вкладываем во флот деньги, ничего не получая от него. Офицеры жаждут славы, а солдаты – трофеев. Калгану нужна империя – вы можете это понять?
      – Я вас понимаю, постарайтесь и вы меня понять. Власть, слава, добыча приятны, когда они есть. Путь к ним опасен и почти всегда неприятен. Удача может неожиданно обернуться поражением. Вспомните, нападение на Фонд ни для кого хорошо не кончалось. Даже Мулу не стоило с ним связываться…
      В пустых голубых глазах леди Каллии стояли слезы. Ей так редко приходилось бывать с Котиком наедине. Этот вечер он обещал ей, но вот пришел этот ужасный, седобородый, худой человек, всегда глядящий скорее сквозь нее, чем на нее. И Котик принял его. Она не решалась произнести ни слова, боялась даже всхлипнуть.
      Штеттин был в том настроении, которое леди Каллиа больше всего не любила. Он говорил жестко и нетерпеливо:
      – Вы раб далекого прошлого. Фонд превосходит нас по территории и численности населения, но в нем нет единства. Он распадется под нашими ударами. Лишь инерция удерживает вместе миры Фонда, а я достаточно силен, чтобы ее преодолеть. Фонд был силен раньше, когда ни у кого больше не было атомной энергии, а флоты состояли из разбитых посудин.
      Мул положил конец монополии Фонда на науку. Он распространил по всей Галактике знание, которое Фонд держал в секрете. У нас есть все, чтобы выступить против Фонда.
      – Вы забываете о том, что существует Второй Фонд, – холодно заметил Меирус.
      – Второй Фонд? – так же холодно переспросил Штеттин. – Вам известны его намерения? Ему потребовалось десять лет на то, чтобы уничтожить Мула, если верить сказкам о том, что Мула уничтожил именно Второй Фонд. Вы знаете, что среди психологов и социологов Фонда широко распространено мнение, что Мул полностью сорвал план Селдона? Если же действие плана прекратилось, значит, образовался вакуум, который я могу заполнить.
      – Мы знаем об этом так немного, что не имеем права принимать решения.
      – Мы можем узнать больше. На нашей планете сейчас находится гражданин Фонда – некий Хомир Мунн. Он написал несколько работ о Муле, где высказал мнение, что План Селдона сорван.
      – Я слышал о нем и о его работах, – кивнул Первый министр. – Что ему нужно на Калгане?