Ученик просигналил волнение.
– Не притворяйтесь, что боялись, что вам недостает квалификации, а теперь радуетесь, что ваши надежды оправдались, и вас признали. Опасения и надежды суть слабости. Вы были уверены, что вас признают, но боялись это показать, не желая выглядеть самоуверенным, то есть непригодным. Пустое! Человек, не признающий себя умным, безнадежно глуп. Не этому ли вас учили, готовя к получению квалификации, которую вы, без сомнения, получите?
Ученик просигналил облегчение.
– Так-то лучше. Теперь, когда вы перестали отгораживаться от меня, вы способны мыслить и делать выводы. Помните, настоящий психолог не отгораживает свое сознание от мира барьером, который для хорошего зонда не барьер. Мастер должен воспитать в себе второе я, идеальное и невинное, которому нечего скрывать от окружающих. Смотрите, мое сознание открыто перед вами. Откройте же свое.
Спикером быть нелегко. Нелегко быть даже Психоисториком, а далеко не всякий психоисторик может стать Спикером. Дело в том, что Спикеру недостаточно владеть математикой Плана Селдона; он должен верить в успех Плана, жить во имя его осуществления. Более того, Спикер должен воспринимать План, как живое существо, любить и лелеять его.
Первый Спикер указал на черный блестящий куб, стоявший на столе:
– Вы знаете, что это?
– Не знаю, Спикер.
– Вы слышали о Главном Излучателе?
– Это он? – изумление.
– Вы ожидали увидеть что-то более благородное и возвышенное? Вполне естественно. Прибор был изготовлен во времена Империи людьми Селдона. Почти четыреста лет он безупречно служил нам, не требуя настройки или ремонта. И к счастью, ибо среди нас нет людей, чьей квалификации хватило бы для технического обслуживания прибора, – Первый Спикер улыбнулся. – Изготовить второй такой или починить этот могут только в Первом Фонде, но люди Первого Фонда не должны знать о его существовании.
Он опустил какой-то рычаг на своей стороне стола, и в комнате стало темно, но только на миг. Стены осветились белым светом, затем на белом проступили черные полосы, вскоре превратившиеся в ряды формул.
– Подойдите к стене, мой мальчик. Не бойтесь, от вас не будет тени: Излучатель испускает свет особым образом. Я не знаю, как это получается, но знаю, что тени не будет.
Они стояли рядом у стены, в которой было тридцать футов длины и десять футов высоты. Буквы были мелкие, строки лежали плотно. Противоположная стена тоже была исписана.
– Это не весь План, – сказал Первый Спикер. – Чтобы уместить его здесь полностью, нам пришлось бы уменьшить буквы до микроскопических размеров. Сейчас перед вами основные положения. Вы это изучали?
– Изучал.
– Узнаете что-нибудь?
Помолчав, Ученик ткнул пальцем куда-то вверх. Строки побежали по стене вниз, и на уровне глаз Ученика оказалось уравнение, о котором он подумал.
– Видите, – засмеялся Первый Спикер, – он читает ваши мысли. Он и не то еще умеет. Что вы хотели сказать об уравнении, которое выбрали?
– Это интеграл Ригеля, – не совсем уверенно начал Ученик, – с планетарным распределением отношений, что означает наличие на планете или в секторе основных экономических классов и нестабильность их настроений.
– Еще?
– Уравнение описывает предельное состояние, так как здесь есть… – снова побежали строки, – …сходящийся ряд.
– Хорошо, – одобрил Первый Спикер. – Скажите, что вы думаете о Плане в целом? Это законченное произведение человеческой мысли?
– Безусловно!
– Нет! Неверно! – отрезал Спикер. – Вам придется забыть многое из того, чему вас учили. План Селдона нельзя назвать ни законченным, ни безупречным. Это просто-напросто лучшее, чего можно было достичь в то время. Двенадцать поколений людей корпели над этим планом, разбирали уравнения, проверяли каждый знак. Более того, они сверяли предсказания с действительностью и учились на ошибках.
Они узнали больше, чем знал сам Селдон, и если теперь, вооружившись этими знаниями, мы проделаем работу Селдона заново, мы выполним ее лучше. Вы хорошо меня понимаете?
Ученик был несколько растерян.
– Прежде чем стать Спикером, – продолжал Первый Спикер, – вы должны внести в План свою лепту. Пусть это не кажется вам кощунством. Видите, некоторые места выделены красным? Каждой отметке соответствует изменение, внесенное в План кем-то из последователей Селдона. А это… это, – он посмотрел вверх, и строчки посыпались вниз, – вот! Это моя работа.
Красной линией были обведены две расходящиеся стрелки, каждая из которых вела к столбцу уравнений, также взятому в красное кольцо. Между двумя этими столбцами был вставлен третий, весь написанный красным.
– Небольшое уточнение к сказанному Селдоном. До этого периода истории мы пока не дошли и не дойдем, по крайней мере, еще в течение четырехсот лет. Это будет время, когда за престол молодой Второй Империи будут бороться несколько претендентов. Если их силы будут равны, Империя окажется под угрозой распада. Если кто-то из них окажется намного сильнее, Империи грозит застой. Селдон рассмотрел обе возможности и дал соответствующие рекомендации.
Однако, существует вероятность того, что претенденты на престол придут к какому-то компромиссу. Она невелика – если быть точным, двенадцать целых шестьдесят четыре сотых процента, но мы уже сталкивались с фактами, вероятности которых были еще меньше. Я показал, что в этом случае Империя переживет кратковременный период застоя, за которым последует гражданская война, которая принесет больше жертв и разрушений, чем война, которая разразится, если компромисс не будет достигнут. К счастью, это можно предотвратить. Я показал, как это сделать.
– Позвольте спросить, Спикер, как вносятся изменения в План?
– Этим занимается специальная организация. Ваши расчеты будут проверены пятью различными комиссиями. Вам придется защищать свою работу перед придирчивыми и безжалостными оппонентами. Затем вашу разработку отложат, а через два года рассмотрят повторно. Иногда оказывается, что внешне безупречная работа не выдерживает проверки временем. Часто автор сам обнаруживает свою ошибку.
Если при повторном рассмотрении – не менее тщательном, чем первое, – ошибок не обнаруживается и – еще лучше – автор дополняет свою разработку или представляет новые доказательства своих идей, его расчеты вносятся в План. Это вершина карьеры психолога.
Автора разработки допускают к Излучателю, и он мысленно диктует все дополнения и изменения. Никаких указаний на то, кому принадлежит очередное дополнение или изменение, не делается. План – это продукт нашего коллективного творчества. Вы меня понимаете?
– Да, Спикер!
– Хорошо, довольно об этом, – Первый Спикер сделал шаг в сторону, и стены вновь стали пустыми. – Садитесь и послушайте меня. Обычному Психоисторику достаточно разбираться в биостатистике и нейрохимической электроматематике. Этого хватает, чтобы выполнять черновые расчеты. Спикер должен уметь обсуждать План без опоры на математику; если не сам План, то хотя бы его философскую концепцию и основные цели.
Итак, какова цель Плана? Постарайтесь ответить своими словами и не гонитесь за внешним лоском. Я буду оценивать ваш ответ не по форме, а по содержанию.
Впервые за время беседы Ученику предоставилась возможность сделать серьезное высказывание. Он помялся и неуверенно заговорил:
– На основании всего изученного я могу сделать вывод, что основной целью Плана является организация цивилизации на совершенно новых принципах. Последние достижения Психохимии свидетельствуют в пользу того, что новая ориентация человечества никогда спонтанно не…
– Стоп! – оборвал его Первый Спикер. – Нельзя говорить «никогда». Это свидетельство лености ума. Психоистория оперирует вероятностями. Вероятность наступления какого-либо события может быть бесконечно малой, но не может равняться нулю.
– Простите, Спикер. Вероятность того, что новая ориентация человечества избавит его от случайностей, очень высока.
– Это лучше. Какова эта новая ориентация?
– Это ориентация на науку об интеллекте. До сих пор человечество выше ценило науки, вооружавшие его новой техникой и дающие ему власть над окружающей природой. Управление собственным сознанием и обществом Человек пустил на самотек. В результате самая стабильная цивилизация была стабильной лишь на пятьдесят пять процентов. Наиболее стабильными были наименее развитые цивилизации.
– Почему новая ориентация снижает роль случайности?
– Очень немногие представители человечества обладают способностями, достаточными для того, чтобы внести вклад в развитие естественных наук. Плоды их деятельности материальны и всем доступны. Еще меньше тех, которые способны развивать и применять науку об интеллекте. Плоды их деятельности более долговечны, но менее ощутимы. Ориентация общества на науку об интеллекте приведет человечество к диктатуре адептов этой науки, которых по праву можно назвать лучшими представителями человеческого рода. Их диктат – пусть мягкий – будет встречать сопротивление и осуществление его будет невозможно без низведения остальных людей до уровня животных.
Это для нас неприемлемо.
– Каков выход?
– Выход – План Селдона, который предусматривает, что ко времени образования Второй Галактической Империи человечество будет готово признать владычество науки об интеллекте. Второй Фонд, со своей стороны, к этому моменту, который наступит через шестьсот лет, подготовит людей, способных осуществить власть науки об интеллекте. Иными словами, Первый Фонд подготовит форму нового государства, а Второй – содержание.
– Понятно. Вы считаете, что любая империя, основанная в Галактике к моменту, назначенному Селдоном, явится успехом его Плана?
– Нет, Спикер, я так не считаю. В интервале между девятьюстами и тысячей семьюстами лет со дня принятия Плана могут существовать несколько империй, но лишь одна из них будет той Второй Галактической Империей, которую имел в виду Селдон.
– Почему же, в свете всего сказанного ранее, необходимо скрывать факт существования Второго Фонда, и особенно – от Первого Фонда?
Ученик задумался, ища в вопросе скрытый смысл, но не нашел. В ответе его звучало беспокойство.
– По той же причине, в силу которой следует скрывать от человечества сущность Плана. Законы психоистории носят статистический характер, и действие их нарушается, если отдельные люди начинают вести себя неслучайно. Если достаточно большой группе людей станут известны основные положения Плана, эти люди в своих действиях начнут руководствоваться своими знаниями. Их поведение не будет случайным в понимании психоистории, а, значит, окажется непредсказуемым. Простите, Спикер, я чувствую, что мой ответ неудовлетворителен.
– Хорошо, что чувствуете. Ваш ответ неполон. Мы держим в тайне не только План, но весь Второй Фонд. Дело в том, что Вторая Империя еще не родилась. Общество еще не готово принять правление психологов. Оно испугается нас и станет оказывать сопротивление. Вам все понятно?
– Да, Спикер. Мы недостаточно подробно разбирали этот вопрос.
– Не преувеличивайте: перед вами его даже не ставили, хотя вы могли бы сами об этом задуматься. Мы с вами еще побеседуем об этом и о многом другом. Придете ко мне через неделю. Будьте готовы высказаться по проблеме, которую я перед вами поставлю. Расчетов не нужно: вы не справитесь с ними за неделю. Представите эмпирические выводы.
Приблизительно пятьдесят лет назад действительность разошлась с прогнозом. Случилось событие, вероятность которого составляла один процент. Подумайте, через какое время это расхождение начнет угрожать непоправимыми последствиями. Определите, к чему приведет расхождение, если его не устранить, и постарайтесь найти способ его устранения.
Ученик включил Излучатель и испуганно спросил:
– Почему вы выбрали именно эту проблему, Спикер? Мне кажется, она имеет не только академическое значение.
– Вы догадливы, мой мальчик. Да, это реальная проблема. Около пятидесяти лет тому назад Мул ворвался в историю Галактики и в течение десяти лет оставался самой значительной фигурой в Галактике. Его появление не было предусмотрено Планом, влияние на ход истории не было рассчитано. Он вызвал серьезное, но не фатальное, отклонение действительности от Плана.
Для того, чтобы это отклонение не стало фатальным, нам пришлось предпринять решительные действия. Мы обнаружили наше существование и, что гораздо хуже, наши возможности. Первый Фонд узнал о нас и теперь действует, отталкиваясь от этого знания. Обратите внимание на это и это. Никому не сообщайте, о чем мы беседовали.
Ученик долго молчал, потом в смятении воскликнул:
– Значит, План Селдона провалился?
– Нет еще. Он под угрозой провала. Вероятность успеха, по последним оценкам, составляет двадцать одну целую четыре десятых процента.
9. Заговорщики
Доктор Дарелл и Пеллеас Антор проводили дни в приятном безделье, а вечера в дружеских беседах. Доктор Дарелл представил молодого человека всем знакомым как дальнего родственника, и интерес к Антору угас.
Они вместе появлялись в обществе, и, поймав на себе любопытный взгляд, доктор говорил:
– Познакомьтесь, мой троюродный брат.
Аркадия вела свои приготовления, действуя еще менее прямолинейно.
Она добилась от Олинтуса Дама, одноклассника, того, что он подарил ей самодельное подслушивающее устройство. При этом она действовала методами, не сулившими ничего хорошего мужчинам, которым придется общаться с нею в будущем. Не вдаваясь в подробности, скажем, что Аркадия стала проявлять интерес сначала к хобби Олинтуса – он увлекался техникой, – а потом к его личности, и несчастный мальчик неожиданно для себя самого обнаружил, что он 1) произносит длинный и страстный монолог о гиперволновых двигателях; 2) упивается восхищенным взглядом больших глаз слушательницы; 3) вручает ей свое величайшее изобретение – упомянутое выше подслушивающее устройство. После этого Аркадия подружила с Олинтусом еще немного, чтобы он не заподозрил, что все дело в уловителе звука, и охладела к бедняге.
Он еще некоторое время вздыхал и надеялся, но в конце концов оставил все надежды.
Однажды вечером, после ужина, в гостиной доктора Дарелла собрались пятеро мужчин. Аркадия в это время сидела в своей комнате за письменным столом, склонившись над тщательно замаскированным результатом творчества Олинтуса.
Вернемся к пятерым, собравшимся в гостиной. Один из них был сам доктор Дарелл, безупречно одетый, седеющий, кажущийся старше своих сорока двух лет. Другой – Пеллеас Антор, серьезный, настороженный и немного неуверенный в себе. Третий – Джоуль Турбор, телережиссер, дородный и толстогубый. Четвертый – доктор Элветт Семик, преподаватель физики в университете, морщинистый и сухой, заполняющий костюм лишь наполовину. И последний – Хомир Мунн, библиотекарь, долговязый и ужасно стеснительный.
Доктор Дарелл заговорил деловым тоном:
– Господа, мы собрались для серьезного разговора. Я полагаю, вы об этом догадывались. Вероятно, вы догадываетесь, что вам угрожает опасность. Не стану ее преуменьшать: мы приговорены.
Обратите внимание: вас пригласили сюда открыто. Вас не просили проникнуть в дом незамеченными. Окна в моем доме прозрачны в обоих направлениях. В комнате отсутствует какой-либо защитный экран. Чтобы быть уничтоженными, нам достаточно привлечь к себе внимание врага. Театральная конспирация сослужила бы нам именно эту службу. Вы меня понимаете?
– Умнеют, – подумала Аркадия.
Элветт Семик оттопырил нижнюю губу, обнажив зубы. Эта гримаса предшествовала любой его реплике.
– Прошу вас, приступим к делу. Расскажите нам о молодом человеке.
– Его зовут Пеллеас Антор. Он студент моего коллеги Кляйзе, умершего в прошлом году. Перед смертью Кляйзе сделал карты своего мозга до пятого подуровня. Мы сравнили их с картами человека, сидящего перед вами. Вам должно быть известно, что карта мозга человека уникальна, как и отпечатки его пальцев. Если вы этого не знаете, можете поверить слову специалиста. Подделать карту невозможно.
– Мы верим вам, – поджав губы, сказал Турбор, – тем более, что после смерти Кляйзе вы единственный серьезный электронейролог в Галактике. Я говорил это в своей последней программе и вполне искренне повторяю сейчас. Итак, начнем. Сколько вам лет, Антор?
– Двадцать девять, мистер Турбор.
– Хм… Вы тоже серьезный электронейролог?
– Пока только студент, но я стараюсь не опозорить великого учителя.
Вмешался Мунн. Волнуясь, он заикался.
– Я п-прошу п-приступить, наконец, к делу. Мы говорим с-слишком много п-пустых слов.
Доктор Дарелл удивленно глянул на Мунна.
– Вы правы, Хомир. Начинайте, Пеллеас.
– Митер Мунн высказал дельное предложение, – медленно начал Пеллеас Антор, – но я не могу приступить к делу, не получив ваших электронейрологических данных.
– В чем дело, Антор? – нахмурился доктор Дарелл. – Какие данные вам нужны?
– Мне нужны ваши карты. Вы сняли мою, доктор Дарелл, а я сниму вашу, а также карты всех присутствующих. Все процедуры буду проводить сам.
– Все правильно, Дарелл, – сказал Турбор. – У молодого человека нет оснований доверять нам. Пусть проверит.
– Спасибо, – поблагодарил Антор. – Проводите нас, пожалуйста, в лабораторию, доктор Дарелл. Сегодня утром я позволил себе бестактность и проверил аппаратуру.
Электроэнцефалография – наука старая, но в то же время новая. Старая она потому, что человечество уже забыло, откуда ему известно, что нервные клетки живых существ порождают электрические токи. Новой ее можно назвать потому, что знания о существовании электрических токов в живом мозге в течение десятков тысяч лет, на протяжении которых существовала Первая Галактическая Империя, не находили толкового применения. Некоторые ученые пытались классифицировать эти токи, подразделяя их на токи сна и бодрствования, спокойствия и возбуждения и тому подобное, но всякий раз находилось множество случаев, не вписывающихся даже в самые общие классификации.
Были люди, которые пытались разделить нервные токи на группы, аналогичные группам крови, и показать, что определяющее влияние на их качество оказывает окружающая среда. Это были расисты, стремящиеся доказать, что человечество состоит из нескольких биологических видов. Их воззрения не получили признания в экуменически настроенной Галактике, объединенной под властью одной Империи.
Кроме того, наука об интеллекте вообще не пользовалась уважением в Первой Империи, поклонявшейся физике и механике. Изучение интеллекта не приносило таких скорых и ощутимых результатов, как исследование атомного ядра. Правительство не финансировало науку об интеллекте, и люди неохотно ею занимались.
По мере деградации Империи деградировала и наука. В некоторых мирах люди утратили власть над атомным ядром и добывали энергию, сжигая нефть и уголь. Наука процветала и развивалась лишь в Первом Фонде, специально организованном как заповедник науки. Однако, и здесь правила физика. Мозг изучался лишь медиками.
Хари Селдон первым высказал то, что впоследствии превратилось в сам собой разумеющийся факт. Селдон считал, что электрические токи, порождаемые нервными клетками, отражают реакцию человека – сознательную или подсознательную – на воздействия окружающей среды.
Теоретически по графикам этих токов – дрожащим волнистым линиям – можно прочесть все, даже самые затаенные, мысли и чувства человека. Селдон утверждал, что по энцефалограмме можно определить не только состояние здоровья человека, но и настроение, образование, жизненный опыт и воззрения. Однако, осуществить это на практике Селдону не удалось.
Только через триста с небольшим лет после его смерти ученые Первого Фонда сняли первые энцефалограммы. Разумеется, они использовали при этом новейшие достижения родной физики. Электроды накладывались на швы между костями черепа и были настолько чувствительными, что не приходилось брить пациенту голову. Регистрирующие устройства автоматически вычисляли суммарную волну либо выдавали результат в виде шести самостоятельных функций от независимых переменных.
Примечательно, что энцефалография и специалисты в этой области пользовались в обществе большим уважением. Доктор Кляйзе, например, сидел на научных конференциях рядом с величайшими физиками. Доктор Дарелл, уже отошедший от дел, был обязан своей известностью в Фонде скорее успехами в энцефалографии, чем тому факту, что он был сыном Байты Дарелл, героини прошлого поколения.
И вот, доктор Дарелл сидел в кресле, ощущая легкое прикосновение электродов к коже. Регистрирующее устройство находилось у него за спиной. Так полагалось, потому что, глядя на свои собственные графики, человек подсознательно пытается ими управлять и портит энцефалограмму. Однако, доктор знал, что центральный самописец вычерчивает правильную сигма-кривую, какой можно ожидать от его сильного и организованного ума. То же самое должен показывать самописец, снимающий волну с мозжечка. Передняя доля даст ломаную, почти прерывистую линию… Доктор знал карту собственного мозга, как художник знает свое лицо.
Доктор Дарелл встал, Пеллеас Антор бегло просмотрел семь графиков и сказал:
– Доктор Семик, прошу вас.
Лицо доктора Семика, покрытое пятнами старческой пигментации, было серьезно. Он с предубеждением относился к энцефалографии, этой науке-выскочке. Доктор Семик знал, что энцефалограмма лишний раз подчеркивает его старость. Морщины на лице, сгорбленная спина, трясущиеся руки на каждом шагу напоминали ему о возрасте. Но это возраст тела, а доктору не хотелось бы, чтобы всем стал виден возраст его ума. Он не хотел никого впускать в свою последнюю твердыню.
Антор установил электроды. Оказалось, что снимать энцефалограмму ничуть не больно.
Турбор все пятнадцать минут просидел совершенно спокойно.
Мунн дернулся, когда электроды коснулись его кожи, а потом все время отчаянно вращал глазами, словно пытался заглянуть за спину.
– Что дальше? – спросил Дарелл, когда все было закончено.
– В доме есть еще один человек, – сказал Антор оправдывающимся тоном.
– Вы имеете в виду мою дочь? – нахмурился Дарелл.
– Да. Если помните, я просил, чтобы вы сегодня не выпускали ее из дому.
– Вам нужна и ее карта? Галактика, зачем?
– Я не могу ничего сказать, пока не получу энцефалограммы всех присутствующих.
Дарелл пожал плечами и отправился за дочерью. Аркадия отключила уловитель звука и беспрекословно подчинилась отцу. Впервые в сознательной жизни ей делали энцефалограмму.
Когда с нее сняли электроды, Аркадия попросила:
– Можно посмотреть? – и протянула руку.
– Ты не поймешь, Аркадия, – сказал доктор Дарелл. – Отправляйся спать.
– Хорошо, папа, – скромно ответила она. – Спокойной ночи, господа.
Аркадия взбежала по лестнице и, не раздеваясь, плюхнулась в кровать. Включила Олинтусово изобретение и почувствовала себя хитрой шпионкой из фильма. Первое, что она услышала, были слова Антора:
– Господа, ваши анализы удовлетворительны. У ребенка тоже все в порядке.
Ребенок зарычал в подушку от негодования.
Антор расстегнул портфель и вынул из него пачку снимков. Портфель закрывался не обычным замком. Если бы его открыла чужая рука, содержимое портфеля мгновенно окислилось бы, превратившись в кучу пепла. Извлеченные из портфеля рукой Антора, графики окислились только через полчаса.
Пока на них можно было смотреть, Антор торопливо говорил:
– Это энцефалограммы некоторых правительственных чиновников Анакреона. Эта снята с психолога, который работает в университете Локриса. Эта – с сайвеннского промышленника. Остальные подписаны.
Мужчины принялись разглядывать графики. Для всех, кроме Дарелла, это были просто волнистые линии. Для Дарелла – настоящие летописи.
– Обратите внимание, доктор Дарелл, – заметил Антор, – на ровный участок между вторичными тау-волнами в передней доле. Он встречается во всех графиках. Хотите проверить по аналитической линейке?
Аналитическая линейка – дальний родственник привычной читателю логарифмической линейки. Родство между ними такое же отдаленное, как между небоскребом и хижиной.
Дарелл пользовался ею мастерски. Проверка не отняла у него много времени. Он убедился, что Антор прав: передней доле соответствовал совершенно ровный участок, хотя здесь можно было ожидать сильных колебаний.
– Как вы объясните это, доктор Дарелл? – спросил Антор.
– Не знаю. Боюсь, что сразу ничего сказать не могу. Даже полная амнезия не дает такой ровной линии. Возможно, это результат какой-то операции.
– Правильно! Это операция, – воскликнул Антор. – Конечно, ножом здесь ничего не резали. Это операция в духе Мула. Он умел полностью подавлять чувства и настроения. Я уверен, что у обращенных были такие же ровные участки на месте подавленных чувств. А еще…
– …это могли бы делать психологи Второго Фонда. Так? – с улыбкой подсказал Турбор.
Последовало красноречивое молчание.
– Что натолкнуло вас на подозрения, мистер Антор? – спросил Мунн.
– Подозрения возникли не у меня, а у доктора Кляйзе. Он, как и Межпланетная Полиция, коллекционировал энцефалограммы, но с другой целью, и потому брал их из других источников. Он интересовался учеными, бизнесменами и политиками. Совершенно очевидно: если Второй Фонд направляет ход истории, он старается делать это в минимальном масштабе и как можно незаметнее. Если психологи действуют через сознание, как можно ожидать, то они действуют через сознание влиятельных людей, которыми интересовался доктор Кляйзе.
– Ну и что? – возразил Мунн. – Что доказывает ваша ровная линия? Может быть, это вполне нормальное явление? Вы знаете, как ведут себя эти люди?
Мунн обвел взглядом присутствующих, но ни у кого не нашел поддержки.
– Это вопрос к доктору Дареллу, – сказал Антор. – Доктор Дарелл, скажите, часто ли вам приходилось встречать это явление в практике и литературе? Какова вероятность того, что оно встретится в одном случае из тысячи, как это произошло в выборке доктора Кляйзе?
– Я почти не сомневаюсь, – медленно заговорил доктор Дарелл, – что мы видели карты искусственного или контролируемого интеллекта. В свое время у меня возникали подобные подозрения…
– Я знаю, доктор Дарелл, – сказал Антор. – Мне известно также, что одно время вы работали с доктором Кляйзе. Почему вы прекратили работу?
В вопросе не было враждебности; он был произнесен всего лишь настороженно, но доктор Дарелл долго не отвечал.
Он переводил взгляд с одного гостя на другого и, наконец, торопливо и сбивчиво заговорил:
– Потому, что борьба Кляйзе была бессмысленной. Он состязался со слишком сильным противником. Он пытался поймать то, что – мы оба знали – невозможно поймать. Мы понимали, что нами кто-то управляет, но я не хотел докапываться! У меня есть гордость! Мне хотелось думать, что наш Фонд сам себе хозяин. Я не мог смириться с тем, что наши деды сражались и умирали за пустой звук. Я решил бежать, пока не успел удостовериться в ужасном. Мне не жаль было карьеры, потому что пенсии, назначенной государством нашей семье, вполне хватало на удовлетворение моих скромных нужд. Домашняя лаборатория избавляла меня от скуки, а когда-нибудь и жизнь кончится. Вот, Кляйзе умер.
Семик показал зубы и сказал:
– Что это за Кляйзе? Я его не знал. Как он умер?
– Умер, – с нажимом произнес Антор. – Он знал, что умрет. За полгода до смерти он сказал мне, что подошел очень близко…
– А теперь мы п-подходим б-близко? – прошептал Мунн, дергая кадыком.
– Да, – ответил Антор, – мы давно ходим по краю, потому и собрались здесь. Я ученик Кляйзе, доктор Дарелл его коллега. Джоуль Турбор, пока правительство не заставило его замолчать, пытался развеять миф о спасительной миссии Второго Фонда. Кстати, правительство действовало через некоего финансиста, в энцефалограмме которого имеется та самая ровная линия. У Хомира Мунна самая большая мулиана, если можно так назвать коллекцию литературы о Муле, в которой есть упоминания о Втором Фонде. Мистер Мунн опубликовал несколько статей об устройстве и целях Второго Фонда. Доктор Семик – он сам этого не знает – внес неоценимый вклад в разработку математического аппарата энцефалографии.
Семик широко раскрыл глаза и засмеялся:
– Что вы, молодой человек! Я исследовал внутриядерное движение частиц, проблему нейтронов, а об энцефалографии от вас впервые слышу!
– Итак, мы знаем, на чем стоим. Правительство бездействует. Не знаю, осознает ли кто-то из членов правительства, насколько серьезно положение. Однако, я знаю: нам нечего терять, выиграть мы можем многое. Чем больше мы будем знать, тем эффективнее сможем себя защитить. Все только начинается.
– Как глубоко, – спросил Турбор, – проник к нам Второй Фонд?
– Честно скажу: не знаю. Знаю точно, что его влиянием поражены провинции, и надеюсь, что столичный мир не затронут. Я не был в этом уверен, потому и посадил вас под энцефалограф. Больше всего я боялся за доктора Дарелла, потому что он в свое время ушел от доктора Кляйзе. Доктор Кляйзе не мог ему этого простить. Я считал, что доктор Дарелл попал под влияние Второго Фонда, а доктор Кляйзе говорил, что он просто трус. Простите, доктор Дарелл, я хочу объяснить свои поступки. Я вас понимаю и могу простить вам трусость.
Дарелл прерывисто вздохнул.
– Да, я бежал. Называйте это, как хотите. Но я пытался сохранить нашу дружбу, писал, звонил, но Кляйзе не хотел иметь со мной дела. Только недавно прислал мне вашу энцефалограмму, а через неделю умер.
– П-простите, – нервно перебил Мунн, – чем мы занимаемся, господа? Мы никогда не поднимемся выше жалкой кучки заговорщиков, если б-будем т-только болтать. Я н-не знаю, что мы м-можем кроме этого. Это все д-детство: т-токи нервных клеток, мумбо-юмбо и т-тому подобное. С-скажите, что мы можем сделать?
– Сейчас скажу, – глаза Антора загорелись. – Нам нужна информация о Втором Фонде. Это первая и главная необходимость. Мул потратил первые пять лет своего правления именно на поиски информации. Потом он прекратил поиски. Почему? Потому, что отчаялся что-то узнать, или потому, что узнал что-то?
