— Совершенно верно.
      — В данном случае каждый из этих роботов предположительно защищает профессиональную репутацию своего хозяина и ради этого в случае необходимости, несомненно, будет лгать. Ведь профессиональная репутация тут почти эквивалентна жизни, и Первый закон вынудит его ко лжи.
      — Однако такой ложью каждый камердинер будет вредить профессиональной репутации другого математика, друг Элидж.
      — Да, пожалуй. Но ведь репутация хозяина может представляться ему более значимой и важной, чем репутация любого другого человека. И в этом случае, с его точки зрения, ложь принесет намного меньше вреда, нежели правда.
      Сказав это, Элидж Бейли умолк и задумался. Затем он продолжал:
      — Ну, хорошо. Так вы мне дадите возможность побеседовать с роботами? Я думаю, лучше будет начать с Р.Аида.
      — Робота доктора Себбета?
      — Да.
      — Ну, так подождите минутку, — сказал Р.Даниил. — Я захватил с собой микроприемник, соединенный с проектором. Мне потребуется только белая стена. Вот эта вполне подойдет, если вы разрешите мне отодвинуть ящики с картотекой.
      — Валяйте. Мне что, нужно будет говорить в микрофон?
      — Нет. Вы сможете говорить так, словно ваш собеседник находится перед вами. Но, извините, друг Элидж, мне придется еще немножко вас задержать. Я должен сперва связаться с космолетом и вызвать Р.Аида к передатчику.
      — Ну, в таком случае, Даниил, может, вы мне пока дадите копии протоколов?
      Пока Р.Даниил налаживал оборудование, Элидж Бейли, закурив трубку, принялся перелистывать протоколы, которые передал ему робот.
      Через несколько минут Р.Даниил сказал:
      — Р.Аид вас ждет, друг Элидж. Но может быть, вы хотели бы еще несколько минут посвятить протоколам?
      — Нет, — вздохнул Бейли. — Ничего нового я в них не нахожу. Включайте передатчик и последите, чтобы наш разговор записывался.
      На стене появилось двумерное изображение Р.Аида. В отличие от Р.Даниила он вовсе не походил на человека и был сделан из металла. Он был высок, но состоял из нескольких блоков и мало чем отличался от обыкновенных роботов. Бейли заметил только несколько мелких отклонений от привычного стандарта.
      — Добрый день, Р.Аид, — сказал Бейли.
      — Добрый день, сэр, — ответил Р.Аид негромким и совсем человеческим голосом.
      — Ты камердинер Дженнана Себбета, не так ли?
      — Да, сэр.
      — И давно ты у него служишь?
      — Двадцать два года, сэр.
      — И репутация твоего хозяина для тебя важна?
      — Да, сэр.
      — Ты считаешь необходимым защищать его репутацию?
      — Да, сэр.
      — Наравне с его жизнью?
      — Нет, сэр.
      — Наравне с репутацией какого-нибудь другого человека?
      После некоторого колебания Р.Аид сказал:
      — Тут не может быть общего ответа, сэр. В каждом подобном случае решение будет, зависеть от конкретных обстоятельств.
      Бейли помолчал, собираясь с мыслями. Этот робот рассуждал много тоньше и логичнее, чем те, с которыми ему приходилось иметь дело до сих пор. И он вовсе не был уверен, что сумеет расставить ему ловушку. Бейли сказал:
      — Если бы ты решил, что репутация твоего хозяина важнее репутации другого человека, например Альфреда Гумбольдта, ты бы солгал, чтобы защитить репутацию твоего хозяина?
      — Да, сэр.
      — Солгал ли ты, давая показания о споре твоего хозяина с доктором Гумбольдтом?
      — Нет, сэр.
      — Но если бы ты солгал, ты бы отрицал это, чтобы скрыть свою ложь, не так ли?
      — Да, сэр.
      — В таком случае, — сказал Бейли, — рассмотрим ситуацию поподробнее. Твой хозяин, Дженнан Себбет, имеет репутацию замечательного математика, но он еще очень молод. Если доктор Гумбольдт сказал правду и твой хозяин, не устояв перед искушением, действительно совершил неэтичный поступок, его репутация, конечно, несколько пострадает. Но у него впереди вся жизнь, и он сумеет искупить свой проступок. Его ждет еще много блестящих открытий, и со временем все забудут про эту попытку плагиата, объяснив ее опрометчивостью, свойственной молодым людям. То есть для него все еще поправимо. Если же, с другой стороны, искушению поддался доктор Гумбольдт, то положение создается гораздо более серьезное. Он уже стар, и главные его свершения относятся к прошлому. До сих пор его репутация оставалась незапятнанной. И этот единственный проступок на склоне лет зачеркнет все его славное прошлое, а у него уже не будет времени поправить дело. За остающиеся ему годы он вряд ли сумеет сделать что-нибудь значительное. По сравнению с твоим хозяином доктор Гумбольдт теряет гораздо больше, а возможностей поправить случившееся у него гораздо меньше. Таким образом, ты видишь, что положение Гумбольдта намного более серьезно и чревато, несомненно, более опасными последствиями, не так ли?
      Наступила долгая пауза. Затем Р.Аид сказал ровным голосом:
      — Мои показания были ложью. Работа принадлежит доктору Гумбольдту, а мой хозяин попытался присвоить ее, не имея на то права.
      — Прекрасно, — сказал Бейли. — По распоряжению капитана корабля ты не должен никому ничего говорить о нашей беседе, пока тебе не будет дано на это разрешение. Можешь быть свободен.
      Экран померк, и Бейли, затянувшись, выпустил клуб дыма.
      — Капитан все слышал, Дэниил?
      — Разумеется. Он — единственный свидетель, не считая нас.
      — Очень хорошо. А теперь давай второго робота.
      — Но зачем, друг Элидж? Ведь Р.Аид во всем признался!
      — Нет, это необходимо. Признание Р.Аида ничего не стоит.
      — Ничего?
      — Абсолютно ничего. Я объяснил ему, что доктор Гумбольдт находится в худшем положении, чем его хозяин. Естественно, если он лгал, защищая Себбета, то тут он сказал бы правду, как он и утверждает. Но если он говорил правду раньше, то теперь он солгал бы, чтобы защитить Гумбольдта. Это по-прежнему зеркальное изображение, и мы ничего не добились.
      — Но в таком случае чего мы добьемся, допросив Р.Престона?
      — Если бы зеркальное изображение было абсолютно точным, мы бы ничего не добились. Но одно различие существует. Ведь кто-то из роботов начал с того, что сказал правду, а кто-то солгал. И вот тут симметрия нарушена. Давай-ка мне Р. Престона, а если запись допроса Р.Аида готова, я хотел бы ее посмотреть.
      На стене вновь появилось изображение. Р.Престон ничем не отличался от Р.Аида, если не считать узора на грудной пластине.
      — Добрый день, Р.Престон, — сказал Бейли, держа перед собой запись допроса Р.Аида.
      — Добрый день, сэр, — сказал Р.Престон. Голос его ничем не отличался от голоса Р.Аида.
      — Ты камердинер Альфреда Гумбольдта, не так ли?
      — Да, сэр.
      — И давно ты у него служишь?
      — Двадцать два года, сэр.
      — И репутация твоего хозяина для тебя важна?
      — Да, сэр.
      — Ты считаешь необходимым защищать его репутацию?
      — Да, сэр.
      — Наравне с его жизнью?
      — Нет, сэр.
      — Наравне с репутацией какого-нибудь другого человека?
      После некоторого колебания Р.Престон сказал:
      — Тут не может быть общего ответа, сэр. В каждом подобном случае решение будет зависеть от конкретных обстоятельств.
      Бейли сказал:
      — Если бы ты решил, что репутация твоего хозяина важнее репутации другого человека, например Дженнана Себбета, ты бы солгал, чтобы защитить репутацию твоего хозяина?
      — Да, сэр.
      — Солгал ли ты, давая показания о споре твоего хозяина с доктором Себбетом?
      — Нет, сэр.
      — Но если бы ты солгал, ты бы отрицал это, чтобы скрыть свою ложь, не так ли?
      — Да, сэр.
      — В таком случае, — сказал Бейли, — рассмотрим ситуацию поподробнее. Твой хозяин, Альфред Гумбольдт, имеет репутацию замечательного математика, но он старик. Если доктор Себбет сказал правду и твой хозяин, не устояв перед искушением, действительно совершил неэтичный поступок, его репутация, конечно, несколько пострадает. Однако его почтенный возраст и замечательные открытия, которые он делал на протяжении столетий, перевесят этот единственный неверный шаг и заставят забыть о нем. Эта попытка плагиата будет объяснена утратой чувства реальности, свойственной старикам. Если же, с другой стороны, искушению поддался доктор Себбет, то положение создается гораздо более серьезное. Он молод, и репутация его не столь прочна. При обычных обстоятельствах его ждали бы столетия, чтобы он мог совершенствовать свои знания и делать великие открытия. Теперь же он будет всего этого лишен — из-за единственной ошибки молодости. Будущее, которое он теряет, несравненно больше, чем то, которое еще остается твоему хозяину. Таким образом, ты видишь, что положение Себбета намного более серьезно и чревато, несомненно, более опасными последствиями, не так ли?
      Наступила долгая пауза. Затем Р.Престон сказал ровным голосом:
      — Мои показания были по…..
      Внезапно он умолк и больше не издал ни звука.
      — Так что же ты хотел сказать, Р.Престон? — спросил Бейли.
      Робот молчал.
      — Боюсь, друг Элидж, — вмешался Р.Дэниил, — что Р.Престон находится в состоянии полного отключения.
      Он вышел из строя.
      — Наконец-то мы добились асимметричности, — сказал Бейли. — Теперь мы можем установить, кто виновен.
      — Каким же образом, друг Элидж?
      — А вот подумай. Предположим, ты — человек, который не совершил преступления, что известно твоему личному роботу. Тебе не нужно предпринимать никаких действий. Твой робот скажет правду и подтвердит твои слова. С другой стороны, если ты — человек, который совершил преступление, тебе будет нужно, чтобы твой робот солгал. А это сопряжено с определенным риском: хотя робот в случае необходимости и солжет, стремление сказать правду останется достаточно сильным. Другими словами, правда оказывается намного надежнее лжи. Чтобы обезопасить себя, человек, совершивший преступление, скорее всего прямо прикажет роботу солгать. В результате Первый закон будет подкреплен Вторым законом, и, возможно, в значительной степени.
      — Это выглядит логичным, — заметил Р.Дэниил.
      — Предположим, мы имеем по одному роботу каждого типа. Один из них переключится с ничем не подкрепленной правды на ложь. И проделает это после некоторых колебаний без каких-либо неприятных последствий. Второй робот переключится от сильно подкрепленной лжи на правду, но при этом он рискует сжечь позитронные связи своего мозга и впасть в состояние полного отключения.
      — А поскольку Р.Престон впал в состояние полного отключения…
      — Значит, хозяин Р.Престона, доктор Гумбольдт, виновен в плагиате. Если вы передадите это капитану и рекомендуете ему немедленно переговорить с доктором Гумбольдтом, тот, возможно, во всем сознается. В таком случае, я надеюсь, вы мне немедленно об этом сообщите.
      — Непременно. Вы меня извините, друг Элидж? Я должен поговорить с капитаном без свидетелей.
      — Ну конечно. Пройдите в зал заседаний, он полностью экранирован.
      Р.Дэниил вышел, а Бейли обнаружил, что не в состоянии ничем заняться. Он волновался. Слишком многое зависело от правильности его анализа, а он остро чувствовал, как мало знает о психологии роботов.
      Р.Дэниил вернулся через полчаса, и эти полчаса, пожалуй, были самыми длинными в жизни Бейли.
      Разумеется, по невозмутимому лицу робота, несмотря на все его сходство с человеком, нельзя было ни о чем догадаться, и Бейли также постарался сохранить полную невозмутимость, когда спросил:
      — Ну так что же, Дэниил?
      — Все произошло, как вы сказали, друг Элидж. Доктор Гумбольдт признался. По его словам, он рассчитывал, что доктор Себбет отступит и позволит ему насладиться этим последним триумфом. Теперь дело улажено, и капитан просил передать вам, что он в восторге. И думаю, мне тоже зачтется, что я рекомендовал вас.
      — Вот и хорошо, — сказал Бейли, который теперь, когда все окончилось благополучно, вдруг почувствовал, что еле держится на ногах. — Но, черт побери, Дэниил, не впутывайте меня больше в такие истории, ладно?
      — Постараюсь, друг Элидж. Но, разумеется, дальнейшее будет зависеть от того, насколько важной окажется проблема, от вашего местонахождения в тот момент и от некоторых других факторов. Однако мне хотелось бы задать вам один вопрос…
      — Валяйте.
      — Разве нельзя было предположить, что переход от лжи к правде должен быть легким, а переход от правды ко лжи трудным? Это означало бы, что робот, полностью отключившийся, собирался вместо правды сказать ложь, а так как полностью отключился Р.Престон, то это означало бы, что виновен не доктор Гумбольдт, а доктор Себбет, не так ли?
      — Совершенно верно, Дэниил. Можно было бы рассуждать и таким образом, но правильным оказалось обратное предположение. Ведь Гумбольдт-то признался. Разве нет?
      — Да, конечно. Но раз оба эти построения были равно возможны, каким образом вы, друг Элидж, так быстро сделали свой выбор?
      Губы Бейли задергались. Он не выдержал и улыбнулся.
      — Дело в том, Дэниил, что я исходил из психологии людей, а не роботов. В людях я разбираюсь лучше, чем в роботах. Другими словами, еще до того, как стал допрашивать роботов, я довольно точно представлял себе, кто из математиков виновен. Когда же мне удалось добиться асимметричной реакции роботов, я истолковал ее как доказательство вины того, в чьей виновности я уже не сомневался. Реакция робота была настолько эффективной, что виновный человек не выдержал и сознался. А одним только анализом человеческого поведения я вряд ли сумел бы этого добиться.
      — Мне хотелось бы узнать, что именно вам дал анализ человеческого поведения.
      — Черт побери, Дэниил, подумайте немножко, и вам незачем будет спрашивать. В этой истории с зеркальными отражениями была еще одна асимметричность, помимо момента правды и лжи. А именно возраст двух математиков, один из которых — глубокий старик, а другой еще очень молод.
      — Да, конечно, но что из этого следовало?
      — А вот что. Я могу представить себе, что молодой человек, ошеломленный открытием совершенно нового принципа, поторопится поделиться им с маститым ученым, которого он еще на студенческой скамье привык почитать как великое светило. Но я не могу себе представить, чтобы маститый ученый, всемирно прославленный, привыкший к триумфам, открыв совершенно новый принцип, поторопился бы поделиться им с человеком, который моложе его на двести лет и которого он, несомненно, считает желторотым юнцом. Далее. Если бы молодому человеку и представился случай украсть идею у прославленного светила, мог бы он это сделать? Ни в коем случае. С другой стороны, старик, сознающий, что способности его угасают, мог бы многим рискнуть ради последнего триумфа, искренне считая, что у него нет никаких этических обязательств по отношению к тому, в ком он видел молокососа и выскочку. Короче говоря, было бы невероятно, чтобы Гумбольдт представил свое открытие на суд Себбета или чтобы Себбет украл идею Гумбольдта. Виновным в любом случае оказывался доктор Гумбольдт.
      Р.Дэниил довольно долго раздумывал над услышанным. Потом он протянул Элиджу Бейли руку.
      — Мне пора, друг Элидж. Было очень приятно повидать вас. И надеюсь, до скорой встречи.
      Бейли сердечно потряс протянутую руку.
      — Если можно, Дэниил, — не до очень скорой.
 
       (Перевод И.Гурова)