А. АЗИМОВ
      ПОСТОЯННАЯ ДОЛЖНОСТЬ
      Перевод В. НОВИКОВА.
      Имя крупного американского химика и биохимика, популяризатора науки и писателя Айзека Азимова хорошо известно нашим читателям.
      В 1939 году Азимов выступил с рассказом "Брошенные на Весте", однако учеба в Колумбийском университете и первые годы преподавания (он читал лекции в Колумбийском, Гарвардском и Бостонском университетах) не позволяли ему систематически заниматься литературой. В 1950 году он опубликовал сборник "Я робот" и начал регулярно выступать в печати как автор научно-фантастических рассказов и книг. Широкую известность, в частности, ему принесли такие произведения, как философский роман "Конец вечности" (русский перевод в 1966 году, "Молодая гвардия"), научно-фантастические повести "Вид с высоты" (1965 год, "Мир"), "Путь марсиан" (1967 год, "Мир") и многие другие. Гуманистическая направленность и умный юмор произведений Азимова завоевали ему симпатии читателей.
      Примерно с 1958 года Азимов начинает увлекаться научно-популярным жанром. Он пишет многочисленные книги, адресованные главным образом молодому читателю, в которых старается довести до широких читательских кругов историю развития и последние достижения науки в области биологии, химии, физики, математики, строит интересные полуфантастические гипотезы. В 1969 году издательство "Мир" выпустило его научно-популярную книгу "Вселенная", а "Атомиздат" - "Нейтрино призрачная частица атома".
      К настоящему времени Азимов написал уже более 100 книг, в их числе 3-томная "Занимательная физика", "Биографическая энциклопедия великих ученых", "Краткая история биологии".
      В повести "Постоянная должность" Азимов в необычном для него жанре детектива создает впечатляющую картину жизни одного американского университета. В этой, казалось бы, тихой академической обители ни у кого начиная от старшего преподавателя Брэйда и кончая заслуженным профессором маститым Энсоном - нет уверенности в завтрашнем дне: как дамоклов меч висит над ними страх потерять работу.
      Повесть "Постоянная должность" написана Азимовым с присущим ему мастерством и глубоким знанием жизни, быта и служебных взаимоотношений научных кругов США.
      Предлагаем читателям журнальный вариант повести.
      ГЛАВА 1
      Луис Брэйд, старший преподаватель химии, снял очки и медленно протер их платком, специально предназначенным для этой процедуры. Затем он посмотрел на двойное отображение - по одному в каждой линзе - своего худощавого лица, которое из-за вогнутости стекол казалось круглым. Ничего не переменилось, подумал он: волосы такие же темные, как и три часа назад, морщинки у глаз, обычные для человека в сорок два года, больше их не стало.
      Он снова надел очки, оглядел лабораторию и глубоко задумался. Почему какие-то следы должны остаться именно теперь? Ведь смерть присутствует здесь каждый день, каждое мгновение. Она таится в любой из этих коричневых стеклянных банок с реактивами, тесно уставленных на полках.
      Брэйд вздохнул. Рассеянные аспиранты в силу привычки и впрямь обращаются с этими реактивами, как с обычной солью: кое-как высыпают порошки на бумагу. Проливают или расплескивают растворы на лабораторные столы, а потом смахивают или стирают бумажной салфеткой. Нередко капли и крошки смерти небрежно сдвигают в сторону, чтобы освободить место для бутерброда. Из химического стакана, в котором только что находилась смерть, едва прополоскав его, пьют апельсиновый сок.
      В ящиках лабораторных столов стоят пятилитровые бутыли с сильными кислотами, включая серную. Небрежное обращение с ними может навсегда изуродовать. В углу разместились баллоны со сжатым газом, одни длиной сантиметров в тридцать, другие почти в рост человека. Если пренебречь элементарными мерами предосторожности, то любой из баллонов либо взорвется со страшной силой, либо станет коварно, исподтишка отравлять организм человека.
      Смерть присутствует здесь во всех видах, и никто не обращает на это внимания. Привыкли. И вдруг происходит то, что случилось сегодня...
      Брэйд зашел в свою лабораторию три часа назад. Реакция окисления, которую он проводил, шла как обычно. Из недавно замененного баллона в систему медленно поступал кислород. Брэйду нужно было только взглянуть на установку и сразу же поехать домой, чтобы ровно в пять часов встретиться со старым Кэпом Энсоном.
      У него вошло в привычку прощаться с теми аспирантами, которые оставались в лабораториях, когда он уходил из университета. Кроме того, ему нужно было взять немного титрованного децимолярного раствора соляной кислоты, а точно титрованные реагенты имелись только у Ральфа Ньюфелда.
      Войдя в лабораторию Ньюфелда, Брэйд увидел Ральфа, сидевшего спиной к двери, привалившись к внутренней облицовке вытяжного шкафа.
      Брэйд нахмурился. Для такого старательного аспиранта, как Ньюфелд, поза была необычной. Проводя эксперимент в вытяжном шкафу, химик всегда опускает между собой и кипящими реагентами подвижную раму с защитным стеклом, чтобы воспламеняющиеся ядовитые газы отводились вентилятором в вытяжную трубу.
      Было странно видеть, что рама поднята, а экспериментатор склонил голову на руку внутри шкафа.
      - Ральф! - окликнул его Брэйд и подошел к аспиранту. Шаги профессора были неслышны: в лаборатории пол покрыт прессованной пробкой, чтобы случайно упавший сосуд не разбился. Он прикоснулся к Ньюфелду. Тело покачнулось. С неожиданной энергией Брэйд повернул к себе голову Ральфа, заглянул в лицо. Белокурые, коротко подстриженные волосы, как обычно, мелкими кудрями спадали на лоб. Глаза смотрели на Брэйда стеклянным взглядом из-под полуоткрытых век. Это была смерть. Чуткое обоняние химика уловило остатки характерного запаха миндаля.
      С трудом прокашлявшись, Брэйд позвонил на медицинский факультет, находившийся в трех кварталах от химического. Почти обычным голосом он позвал к телефону доктора Шалтера и попросил его срочно прийти. Затем позвонил в полицию. После этого Брэйд набрал номер декана факультета, но оказалось, что профессор Артур Литтлби ушел из университета еще до ленча. На всякий случай Брэйд сообщил секретарше декана о том, что произошло, и попросил ее пока никому об этом не говорить.
      Затем он снова прошел в свою лабораторию, перекрыл кислород, открыл установку и снял нагревшийся кожух термостата. Пусть реакция прекратится: сейчас это не имело уже никакого значения. Невидящим взглядом он обвел манометры на кислородном баллоне, пытаясь разобраться в их показаниях, но так ничего и не понял.
      Окруженный гнетущей тишиной, Брэйд медленно вернулся в лабораторию Ральфа, запер дверь на задвижку и сел ждать.
      Когда доктор Айвен Шалтер, преподаватель медицинского факультета, тихонько постучал в дверь, Брэйд впустил его. Шалтеру потребовалось немного времени на осмотр тела. Заключение было кратким:
      - Умер часа два назад. Цианид...
      Брэйд кивнул:
      - Я так и думал.
      Шалтер откинул седые волосы со лба, лицо его было блестящим от пота.
      - Да, - сказал он, - поднимется шум. И должно же это было случиться именно с ним!
      - Вы знаете... знали его? - спросил Брэйд.
      - Встречался. Он брал книги из медицинской библиотеки и не возвращал их. Приходилось посылать к нему на дом библиотекарей, чтобы забрать нужную мне книгу. Одну из девушек он своим хамским поведением буквально довел до слез. Но теперь, думаю, это уже не имеет значения.
      Шалтер ушел.
      Врач, приехавший с полицейскими, установил тот же диагноз, сделал несколько кратких записей и сразу же исчез. Были сделаны снимки с трех точек, а затем то, что было Ньюфелдом, завернули в простыню и унесли.
      Остался только коренастый детектив в штатском, Джек Доуни. Его полные щеки свисали, в голосе слышались басовые ноты.
      Он повторил: "Ральф Ньюфелд", - тщательно записал имя и фамилию, а затем показал написанное Брэйду, чтобы не было ошибки.
      - Есть у него какие-нибудь близкие родственники, с которыми мы могли бы связаться? - спросил Доуни.
      - У него есть мать. В канцелярии должен быть адрес.
      - Мы проверим. Как это случилось, профессор? Вы понимаете, это нужно только для проформы.
      - Я не знаю. Я его нашел таким, каким вы его видели.
      - У него были неприятности с занятиями?
      - Нет, он продвигался успешно. Вы думаете о самоубийстве?
      - Иногда используют в этих целях цианид.
      - Зачем же ставить эксперимент, если решил покончить с собой?
      Доуни подозрительно оглядел лабораторию.
      - Скажите, профессор, по-вашему, это несчастный случай? - Он обвел рукой химикаты. - Все это не по моей части.
      - Это мог быть несчастный случай, - ответил Брэйд. - Мог быть. Ральф проводил эксперименты. Он должен был растворять ацетат натрия в реакционной смеси...
      - Стоп, стоп! Какого натрия?
      Брэйд терпеливо разъяснил, и Доуни так же терпеливо все занес в свою записную книжку.
      Брэйд продолжал:
      - Смесь поддерживается на точке кипения и в определенный момент, после добавления ацетата, окисляется. В результате образуется уксусная кислота.
      - Уксусная кислота ядовита?
      - Не очень. Это уксус. Вернее то, что придает уксусу его запах. Уксусная кислота пахнет, как уксус. Но, видимо, Ральф взял цианистый натрий вместо ацетата натрия.
      - А что, они с виду одинаковые?
      - Посмотрите сами. - Брэйд снял с полки две коричневые банки.
      В одной был цианистый натрий, в другой - ацетат натрия. На обеих наклейки с формулами. Только на банке с цианистым натрием красными буквами написано: "Яд".
      Брэйд отвернул крышку каждой банки, и Доуни осторожно заглянул в ту и другую. Затем он спросил:
      - Значит, эти банки стоят рядышком на полке?
      - Да, в алфавитном порядке.
      - А цианид вы отдельно не запираете?
      - Нет! - Брэйду надоело отвечать каждый раз так, чтобы не попасть в силки детектива.
      Доуни нахмурился.
      - Вы влипли, профессор. Если родственники этого парня заявят о халатности, то юристам вашего университета придется изрядно попотеть.
      Брэйд отрицательно покачал головой:
      - Ничего подобного. Половина реагентов, то есть химикатов, которые вы видите на полках, ядовиты. Химики знают об этом и обращаются с ними осторожно. Вы ведь знаете, что ваш револьвер заряжен, однако без нужды на курок не нажимаете.
      - Может быть, это и касается настоящих химиков, но ведь это был всего лишь студент.
      - Нет, не студент. Ральф получил степень бакалавра, то есть окончил университет, четыре года назад. После этого он готовился к защите докторской диссертации. Он вполне мог работать без постороннего вмешательства. Так работают все наши аспиранты. Более того, они наблюдают за работой студентов в студенческих лабораториях.
      - Он работал здесь один?
      - Нет, мы выделяем одну лабораторию для двух аспирантов. Напарником Ньюфелда был Грегори Симпсон.
      - Он был здесь сегодня?
      - Нет. В четверг Симпсон занимается со студентами. Здесь, во всяком случае, в этой лаборатории, он не появлялся.
      - Значит, этот парень, Ральф Ньюфелд, был один?
      - Да.
      - Ньюфелд был хорошим работником? - спросил Доуни.
      - Великолепным.
      - Как же он совершил такую ошибку? Ведь если он случайно взял цианид натрия и не почувствовал при этом запаха уксуса, то, очевидно, сразу же отошел бы от вытяжного шкафа.
      Лицо детектива было столь же невыразительным, как и минуту назад, оно ничуть не изменилось. Но Брэйд нахмурился.
      - Конечно, отсутствие запаха уксуса могло сыграть решающее значение. Когда подкисляется раствор цианистого натрия, образуется цианистый водород. Этот газ очень ядовит.
      - Это та штука, - спросил Доуни, - которую используют в газовых камерах в наших западных штатах?
      - Да. Они подкисляют цианид и получают газ. Ральф работал в шкафу, оснащенном вентилятором, который удалял большинство паров, но все равно он обнаружил бы уксусный запах.
      - Гм...
      - Вместо того, чтобы убежать, он, видимо, решил сильнее принюхаться. Правда, никакой химик не станет принюхиваться к парам, если не знает, что именно он нюхает, или пока не предпримет мер предосторожности. Но, мне кажется, Ральф был застигнут врасплох и потерял бдительность.
      - Вы считаете, что, пытаясь распознать запах уксуса, он всунул голову в шкаф и сделал полный вдох?
      - Видимо, так. Когда я вошел сюда, его голова была внутри шкафа.
      - Скажите, профессор, можно мне закурить, или все это заведение взорвется, как динамитный склад?
      - Сейчас здесь курить безопасно.
      Доуни с видимым удовольствием закурил сигару и сказал:
      - Давайте, профессор, приведем наши соображения в порядок. Итак, парень хочет использовать а-це-тат натрия - видите, я уже говорю как профессионал, но ему это не удается. Он берет не ту банку с полки. Вот так...
      Доуни взял банку с цианистым натрием с полки и осторожно повертел ее.
      - Он взял эту банку, а потом что он сделал? Отсыпал немного?
      - Он должен был взять немного химиката шпателем, маленькой металлической лопаткой, и взвесить в миниатюрном сосуде.
      - Ну хорошо. Он что-то делает, - Доуни поставил банку с реагентом около шкафа, - и на этом дело кончается?
      - Очевидно, так.
      - Все совпадает с тем, что вы увидели, когда вошли в лабораторию Вы не заметили ничего необычного?
      Брэйду показалось, что глаза детектива как-то особенно блеснули, но он отнес это за счет обострившегося воображения. Он отрицательно покачал головой:
      - Нет. А вы?
      Детектив пожал плечами, провел указательным пальцем по своим редеющим волосам и глубокомысленно произнес:
      - Несчастные случаи происходят всюду...
      Он закрыл свою маленькую записную книжку и положил во внутренний карман пиджака.
      - Мы можем всегда найти вас здесь, профессор, если нам понадобится что-нибудь уточнить?
      - Конечно.
      - Ну тогда все. И разрешите мне, профессор, как постороннему, все же посоветовать вам держать цианид всегда запертым.
      - Я буду иметь это в виду, - дипломатично ответил Брэйд. - Да, кстати! У Ральфа был ключ от лаборатории. Не могли бы вы вернуть его, если он вам не нужен для каких-либо особых целей?
      - Конечно. Будьте осторожны, профессор! Внимательно читайте наклейки на всех этих банках, не путайте их!
      - Постараюсь, - сказал Брэйд.
      И Брэйд снова остался один в лаборатории, Он подумал о своей жене. Дорис, конечно, волнуется. Она ожидала его рано, так как Кэп Энсон должен был прийти в пять часов.
      Господи, с беспокойством подумал Брэйд, Энсон обязательно воспримет это как тяжкое оскорбление. Но ведь ничего же нельзя было сделать!
      Брэйд взглянул на часы. Почти семь, а ему еще надо побыть здесь. Он опустил пыльные жалюзи и включил лампы дневного света на потолке. Вечерние занятия еще не начались, и в здании никого не было. Толпа любопытных, собравшаяся тотчас после прибытия полиции, разошлась.
      Это было кстати. Брэйду необходимо было остаться одному. Ему еще нужно было кое-что проверить, быстро и в полном одиночестве.
      ГЛАВА 2
      Брэйд вел машину сам. Дорога домой показалась ему сегодня особенно долгой. Непривычная темнота делала окрестность странной и зыбкой. Разноцветные пятна на реке, отражающие многочисленные городские рекламы, придавали всему окружающему какой-то нереальный вид.
      "Столь же нереальный, как и вся моя жизнь", - подумал Брэйд.
      Его жизнь - это всего лишь долго длящийся побег от действительности, и ничего более. Четыре года в университете, годы, когда страна с трудом выходила из кризиса. Изредка какая-нибудь стипендия или субсидия. В то время правительственная помощь сильно отдавала благотворительностью. Это теперь студенты, по крайней мере физики, нуждающиеся в средствах, могут пользоваться различными фондами и не испытывать при этом чувства унижения. Они даже могут презрительно относиться ко всему этому и переходить от одного профессора к другому, не скрывая, сколько хотят получать за работу.
      Потом, после четырех лет, несмотря на похвальную напутственную речь и благословение ректора, Брэйд не "вступил в жизнь", а просто сменил университет, сменил место укрытия.
      Он поднимался по ступеням. Степень магистра, степень доктора, полученные под руководством Кэпа Энсона. Должность внештатного преподавателя, затем внештатного старшего преподавателя. Но все это не было "жизнью".
      Он управлял машиной со слепым автоматизмом человека, который так долго занимался этим делом, что казалось, сама машина знает путь домой.
      Университет был частью его существования, как иногда стоячая вода - часть ручья. В основном потоке находились студенты. Вливаясь в него из отдельных ручьев и речушек своего детства, они следовали дальше и вместе со всем потоком проникали в ту землю, которую Брэйд так никогда и не исследовал. А Брэйд навсегда оставался позади, в академическом застое.
      С течением времени студенты становились все моложе. В первые годы его преподавания студенты были почти одного с ним возраста, и он неловко чувствовал себя на столь почетном посту. Теперь же (сколько же лет прошло? Господи, уже семнадцать!) ему не приходилось заботиться о поддержании своего достоинства: студенты видели и морщины на его лице и вздутые вены на руках. Они называли Брэйда профессором и держались почтительно. Так и должно было быть с тем, кто старел в мире вечной юности.
      Но и в застойной академической среде были свои непреложные ценности.
      Брэйд стоял перед некоей роковой чертой и не мог перейти ее. Черта эта отделяла пост, который он занимал вот уже одиннадцать лет, от следующего, более высокого, в котором ему отказывали по крайней мере последние три года. На ней ему виделись магические слова: "УТВЕРЖДЕНИЕ НА ПОСТОЯННУЮ ДОЛЖНОСТЬ" и "УВЕРЕННОСТЬ В БУДУЩЕМ".
      По эту сторону черты он был внештатным профессором и мог быть уволен по любой причине или вовсе без нее. Будь он по другую сторону черты, его могли бы уволить только по каким-либо весьма серьезным причинам, а их было весьма и весьма немного. Тогда он бы утвердился в жизни. И вот теперь, из-за того, что случилось с одним из его аспирантов, эта черта снова отодвинулась от него за пределы реальности.
      Сжав челюсти, он свернул на свою улицу. Сквозь ветви платана во дворе просвечивали огни его дома.
      Дорис, конечно, в первую очередь будет волновать вопрос его дальнейшего продвижения. Он не знал, как убедить ее, что с него снимут всякую ответственность за случившееся. "Если бы это было так", - подумал он.
      Подъезжая к дому, Брэйд по движению занавески у окна гостиной понял, что Дорис поджидает его.
      "Надо было позвонить", - с чувством вины подумал он. Конечно, такие опоздания случались и раньше, никакой катастрофы в этом не было. Но все же...
      По существу, он вполне сознательно хотел избежать разговора с женой. Что сказать сейчас, черт побери? Извиниться за то, что не позвонил? Быстро заговорить на какую-нибудь нейтральную тему? Спросить об Энсоне?
      Но инициатива была тотчас утеряна, как только Дорис, встретившая его у дверей, воскликнула:
      - Я все знаю! Это ужасно!
      Она была почти с него ростом, но с более темными волосами. Возраст еще не наложил отпечатка на ее лицо, как это произошло с ним, Брэйдом. Гладкая кожа вокруг глаз и у уголков губ, как и в далекие студенческие годы. Но черты несколько затвердели.
      Брэйд посмотрел на нее, будто увидел впервые.
      - Ты уже знаешь? Каким образом? Неужели передавали по телевидению? - Еще не закончив фразу, он понял, что сморозил глупость.
      Она закрыла входную Дверь и сказала:
      - Звонила секретарша декана.
      - Джейн Мэкрис?
      - Да. Она сообщила, что Ральф умер, что ты, очевидно, поздно придешь домой и вряд ли захочешь ужинать. Она всячески настаивала на том, чтобы я с тобой обращалась мягко. Она что - располагает фактами, что я чудовище?
      Брэйд отмахнулся от иронии:
      - Ты же знаешь Джейн. Такая она есть...
      Он прошел в гостиную и тяжело уселся в кресло, перебросив пальто через ручку так, что один рукав оказался на полу. Обычно он бывал очень аккуратен. Сам он объяснял эту черту профессией химика. Дорис же считала, что это следствие влияния его матери, чрезвычайно властной женщины.
      - Джинни в постели? - спросил он.
      - Да.
      - Она знает?
      - Еще нет. - Дорис взяла пальто и направилась к гардеробу в прихожей.
      Брэйд наблюдал за ней и удивлялся. Почему столь многие и притом различные вещи идут прахом? Все годы, что он имеет семью, над миром висит атомная угроза. Во времена его детства родители вели неравную борьбу с кризисом. Неужели и ему всю жизнь выбираться из трясины в тщетной надежде ощутить под ногами твердую почву?!
      Дорис сходила в кухню за содовой водой и льдом и вернулась с двумя бокалами. Она села на пуф и взглянула на него широко расставленными карими глазами. "Пожалуй, лучшее в ее внешности", - подумал Брэйд.
      - Как в конце концов это случилось? Я знаю только, что произошел какой-то несчастный случай.
      Брэйд отпил половину бокала. Закашлялся, но почувствовал себя лучше.
      - Видимо, он взял цианид натрия вместо ацетата.
      Дальше он не стал разъяснять. Она не была химиком, но благодаря долгой жизни с ним могла разбираться в терминологии.
      - Да... Но ведь ты, Лу, ни капельки за это не отвечаешь?
      - Ну, конечно, нет. - Брэйд посмотрел на свой бокал. - А что сказал Кэп Энсон, когда пришел и не застал меня? Представляю, как он был зол.
      Дорис пожала плечами.
      - Я даже не видела его. Он говорил с Джинни на улице.
      - И был настолько возмущен, что даже не захотел войти?
      - Да ну его, этого Энсона. Как ко всему этому отнесся профессор Литтлби?
      - Никак, дорогая. Его не было на месте.
      - Ну, во всяком случае, ждать недолго. Так или иначе, мы его увидим вечером в субботу.
      Брэйд нахмурился.
      - Ты думаешь, мы должны пойти на эту вечеринку?
      - Конечно, мы пойдем. Ведь это - обычное ежегодное мероприятие. Господи, Лу, все это очень печально, но ведь мы же не будем облачаться в траур? - Она провела языком по губам. - Этот парень причинял всем только неприятности.
      - Слушай, Дорис...
      - Отто Рейнк предупреждал тебя, когда ты брал Ральфа.
      - Не думаю, чтобы Отто предполагал нечто подобное, - спокойно сказал Брэйд.
      Рейнк был первым научным руководителем Ральфа Ньюфелда. Обычно руководителя выбирает сам аспирант. Он беседует с преподавателями и останавливается на том, чья область исследований кажется ему наиболее перспективной, или на том, кто получает большие субсидии.
      Ньюфелд выбрал себе в руководители Рейнка.
      Работать с Рейнком было нелегко. Обычно профессор до конца остается с аспирантом, который ему достался, хотя впоследствии может и сожалеть об этом. Но Рейнка не сковывали подобные ограничения. Если аспирант ему не нравился, он изгонял его, да еще с большим шумом.
      Рейнк был лучшим специалистом по физической химии на факультете. Низенький, полненький, с кустиками седых волос около ушей и розовой лысиной, он неоднократно получал разные награды и, как считали на факультете, был недалек от Нобелевской премии.
      Его сварливость и прямолинейность стали притчей во языцех, хотя Брэйду всегда казалось, что выходки маститого профессора несколько нарочиты. Причуды гения легко инсценировать, особенно если сам догадываешься, что до гения тебе далеко.
      Так или иначе, но Ньюфелд уже через месяц распростился с Отто Рейнком, и тот сразу пришел к Брэйду.
      Для проформы Брэйд спросил мнение Рейнка о Ньюфелде и получил насмешливый ответ:
      - Это совершенно невозможный парень. С ним нельзя работать. Он источник самых невероятных неприятностей.
      Брэйд улыбнулся:
      - С вами тоже не больно-то легко работать, Отто.
      - Ко мне это не имеет никакого отношения, - гневно заявил Рейнк. - Он подрался, буквальным образом подрался с Августом Уинфилдом.
      - Из-за чего?
      - Да из-за какой-то глупости. Уинфилд, видите ли, взял мензурку, которую только что вымыл Ньюфелд. Мне ни к чему, чтобы какой-то псих разлагал всю группу. Вы еще хлебнете с ним горя, Лу.
      Брэйд не обратил тогда внимания на это пророчество. Вначале он поместил юношу в отдельную лабораторию и обращался с ним предупредительно, хотя и несколько отчужденно. Брэйд знал, что за ним закрепилась слава человека, берущего аспирантов, от которых отказываются другие преподаватели, и где-то внутри ему это даже нравилось. Подчас он даже сам забывал, что из-за отсутствия субсидий к нему попадаются главным образом неудачники.
      И все же некоторые из его учеников оказались многообещающими. Спенсер Джеймс, например, работал в фирме "Мэннинг Кемикалс", причем работал лучше, чем большинство послушных и выдрессированных выпускников Рейнка.
      После довольно медленного начала Ньюфелд доказал, что может стать хорошим исследователем. Его последняя работа была своеобразной и обнадеживающей. Все свидетельствовало о том, что в течение полугода он с помощью Брэйда подготовит вполне удовлетворительную диссертацию.
      Эти мысли промелькнули и рассеялись в ту долю секунды, которая последовала за словами Дорис о Рейнке. Никакой диссертации нет. Есть цианид.
      Брэйд сказал:
      - Собственно говоря, я должен надеть траур. Ральф Ньюфелд был великолепным математиком, лучшим, чем даже я могу надеяться стать. Вместе мы могли бы сделать работу, которую напечатал бы "Журнал химической физики" и которая заставила бы Литтлби задуматься кое о чем.
      - Пусть кто-нибудь другой поможет тебе это сделать, - сразу же возразила Дорис.
      - Пожалуй, я смогу уговорить Симпсона прослушать курс Рейнка по кинетике, но не уверен, что он им овладеет. Кроме того, тот факт, что он лишь закончит работу, не даст Симпсону докторской степени, а я отвечаю за то, чтобы он ее получил.
      - Ты отвечаешь также и за себя, Лу, и за свою семью. Не забывай об этом.
      Брэйд покачал бокал с остатками коктейля. Ну как объяснить ей?
      Звук шагов босых ног по ковру на верхнем этаже на время отвлек его.
      - Па! Ты дома, па? - раздался тонкий девчоночий голосок.
      Дорис решительно подошла к лестнице и произнесла намеренно строгим тоном:
      - Вирджиния...
      - Дай мне поговорить с ней, - вмешался Брэйд.
      - Кэп Энсон дал ей несколько глав для тебя. Больше ей нечего сказать.
      - Ладно, я все равно хочу поговорить с ней. - Он поднялся по лестнице. Как делишки, Джинни? - Он наклонился и обнял дочь. Скоро ей исполнится двенадцать.
      - Мама заставила меня лечь сразу же после ужина. А теперь мне показалось, что ты пришел, вот я и вышла посмотреть.
      - Я этому рад, Джинни.
      - И, кроме того, у меня есть для тебя поручение.
      Через несколько лет Джинни станет такой же высокой, как и ее мать. У нее и сейчас темные гладкие волосы и широко расставленные карие глаза матери. Но кожа белее, как у отца. Джинни сказала:
      - Кэп Энсон остановил меня, когда я была на улице...
      - Точно в пять часов, - улыбнулся Брэйд.
      Он знал на собственном опыте о пунктуальности старика и снова почувствовал стыд, что подвел его. Но он не был виноват, ничуть не был.
      - И он дал мне конверт, - сказала Джинни, - и велел передать тебе, когда ты придешь домой.
      - Он злился?
      - Ну, знаешь, он стоял очень прямо и не улыбнулся ни разу.
      - А конверт у тебя?
      - Сейчас. - Она сверкнула пятками и через мгновение вернулась с толстым пакетом. - Вот он.
      - Большое спасибо, Джинни. А сейчас, пожалуй, тебе лучше вернуться в постель. И не забудь закрыть дверь.
      - Хорошо, - сказала Джинни и легонько дотронулась до его руки. - У тебя с мамой секретный разговор?
      - Мы просто не хотим беспокоить тебя. Поэтому закрой, пожалуйста, свою дверь. Доброй ночи!
      Он распрямился, чувствуя, что у него несколько онемели колени. Рукопись Кэпа Энсона он сунул под мышку. Но Джинни не уходила и продолжала смотреть на него глазами, сверкающими неутолимым любопытством.
      - Какая-нибудь неприятность в университете, па?
      Брэйду стало не по себе: "Неужели она подслушивала?"
      - Почему ты об этом спрашиваешь?
      Было видно, что она очень взволнована.
      - Профессор Литтлби тебя уволил?
      Брэйд глубоко втянул воздух:
      - Очень глупый вопрос, мисс. А теперь марш в свою комнату! Никто не увольняет твоего отца. Иди!
      Джинни ушла. Она закрыла дверь, но не плотно, и Брэйд захлопнул ее.
      Вниз он спускался со смешанным чувством. Сердиться на Джинни не имело смысла. Пожалуй, следовало бы ее успокоить. Если ей передалось чувство неуверенности, испытываемое родителями; то виноваты в этом только они.
      Все это заставило его отказаться от мысли сообщить Дорис свой вывод о случившемся обходным путем. "Пусть узнает все без обиняков", - сердито подумал он.
      Он взглянул ей прямо в лицо и сказал:
      - Вся беда, Дорис, вот в чем: смерть Ральфа Ньюфелда не была случайной.
      Она воскликнула с ужасом:
      - Он сделал это намеренно? Покончил самоубийством?
      - Нет. Зачем ему ставить сложный эксперимент, чтобы покончить с собой? Просто его убили.
      ГЛАВА 3
      Дорис сердито взглянула на мужа, рассмеялась и сказала:
      - Ты с ума сошел, Лу! - Голос ее прервался, и глаза расширились. - Ведь там были полицейские? Это они сказали?
      - Конечно, там были полицейские. Но они этого не говорили. Считают, что это несчастный случай.
      - Ну и оставь все на их усмотрение.
      - Они мало знают, Дорис. Они же не химики.
      - А какое это имеет значение?
      Брэйд рассеянно посмотрел на кончики своих пальцев, а затем выключил торшер. У него начиналась головная боль. Достаточно было мягкого света из кухни. Он сказал:
      - Ацетат и цианид натрия могли находиться в одинаковых банках, и Ральф мог взять не ту банку. Но все равно ошибиться он не мог.
      - Почему?
      - Ты бы поняла, если бы сделала это сама. Для детектива, расследующего дело, оба реактива - одинаковые белые кристаллы. На самом деле они различаются. Ацетат натрия сильнее поглощает атмосферную влагу, чем цианид, поэтому его кристаллы слипаются плотнее. Такой химик, как Ральф, даже с завязанными глазами узнал бы, что он набирает шпателем из банки - цианид или ацетат.
      Дорис сидела на диване, не двигаясь. В полутьме ее фигура казалась зловещей. На темной ткани платья резко выделялись ее бледные руки.
      - Кому ты говорил об этом? - спросила она.
      - Никому.
      - Я бы не удивилась, если бы проболтался. Ты иногда бываешь чрезвычайно странным, а сейчас - более чем странный, попросту сумасшедший.
      - Почему?
      - Ну, посуди сам. Литтлби обещал, что в этом году тебя утвердят на постоянную должность. Ты же сам говорил.
      - Не совсем так, милая. Он сказал, что одиннадцать лет ожидания достаточно большой срок. Это могло означать и то, что он попросит меня подать заявление об уходе или же просто уволит, как предположила Джинни. Кстати, ты считаешь правильным, что девочка уже сейчас обеспокоена нашим необеспеченным будущим?
      - А разве лучше внушать ей ложную уверенность? Не уклоняйся от темы, Лу. Тебе необходимо получить эту должность.
      Голос Брэйда немного дрожал, хотя оставался тихим:
      - Но речь идет об убийстве, Дорис.
      - Нет. Речь идет о твоей должности. Смерть одного из твоих аспирантов Литтлби может использовать как предлог, чтобы задержать твое повышение. Если же ты будешь твердить об убийстве и поднимешь шум, то это окончательно решит твою судьбу.
      - Я не намерен... - начал Брэйд.
      - Я знаю, что ты не намерен быть осмотрительным, а вскоре сочтешь своим долгом выкинуть какой-нибудь фортель. Долг перед факультетом или перед обществом... Дурацкий долг перед всеми, кроме собственной семьи.
      - Мне кажется, что ты все это недостаточно продумала, Дорис. Если в университете произошло убийство, я просто не могу закрывать на это глаза. Химическая лаборатория не то место, где может спокойно разгуливать убийца. Разве долг перед моей семьей заключается в том, чтобы мне стать возможной жертвой следующего убийства?
      - Господи, почему именно ты?
      - А почему кто-либо другой? Почему Ральф, а не я?
      - Да включи ты свет! - Резким движением она сделала это сама.- Ты просто невыносим. Твой дурак аспирант ухитрился взять цианид и не заметить этого. Это факт. И твоя болтовня тут ничем не поможет. Человек не безошибочно работающая машина. Он может быть рассеян, обеспокоен, рассержен, взволнован, нездоров. Он может допустить уйму ошибок, даже невероятных. Это и случилось с Ральфом.
      Брэйд покачал головой. Свет снова мешал ему, но он не стал его выключать.
      - Дело не в этом, Дорис. Есть веские доказательства. - Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, чтобы она поняла все до конца. - Ральф работал очень методично и тщательно. Он задолго и заранее готовил реактивы, чтобы не прерывать эксперимента, когда чего-нибудь не окажется под рукой. Например, он положил по два грамма ацетата натрия в каждую из десяти колб Эрленмейера, и этого хватило бы ему на проведение полной серии экспериментов. Когда детектив ушел, я осмотрел стол Ральфа и обнаружил еще семь неиспользованных колб. Я взял раствор азотнокислого серебра и проверил каждую колбу. Если бы в колбе имелось хоть микроскопическое количество цианида, то при добавлении первой же капли раствора появился бы белый осадок - цианистое серебро. Но этого не случилось. Тогда я взял колбу, которую Ральф использовал в своем последнем эксперименте. На дне еще что-то оставалось - несколько кристаллов, прилипших к стеклу, Я растворил их, добавил азотнокислое серебро и получил осадок. Хлористое серебро тоже оставляет белый осадок, но он не растворяется, если потрясти пробирку, а осадок цианистого серебра растворяется. Счастье, что Доуни не вник в дело по-настоящему.
      - Доуни? - встрепенулась Дорис. - Кто это?
      - Детектив из полиции.
      И вдруг Брэйда ужаснула мысль: почему он боится применить к людям ту логическую систему, которую он, не задумываясь, применяет к химическим символам и атомам? Видимо, все дело в самом выводе...
      - Выходит, - мрачно заключил Брэйд, - что некто намеренно подменил в одной из колб ацетат цианидом.
      - Зачем? - спросила Дорис.
      - Чтобы убить Ральфа.
      - С какой целью?
      - Не знаю. Я не знаком с его личной жизнью и поэтому не могу даже предположить, почему и кто мог быть заинтересован в этом убийстве. Я работал с ним более полутора лет, но ничего о нем не знал.
      - Значит, ты считаешь, что и тут твоя вина? Скажи, а что знал о тебе Кэп Энсон, когда ты работал с ним?
      Брэйд не смог сдержать улыбки. Профессора Энсона, по никому не известной причине всегда называли Кэпом. Может, в честь знаменитого бейсбольного игрока Кэпа Энсона. Каждую минуту, проведенную вне лаборатории, Кэп считал потерянной, а любой разговор, не относящийся к химии, - пустой болтовней. Студенты и ученики были для Кэпа лишь продолжением его рук и дополнением к его уму.
      - Ну, Кэп - особый случай, - сказал Брэйд.
      - Именно сейчас, - со значением произнесла Дорис, - я бы хотела, чтобы ты хоть немного походил на него. По твоим собственным словам, его главное преимущество в том, что он ни на шаг не отступает от фактических данных. Ты же мчишься галопом впереди этих данных. Вся твоя теория построена на том, что Ральф подготовил свои колбы с ацетатом в один прием. А откуда ты это знаешь? Даже если он всегда так делал, то как ты можешь доказать, что он не отступил от своего правила на этот раз? Может, он разбил одну колбу, или напортил что-нибудь, или вдруг заметил, что колб всего-то девять... Всякое могло случиться. И если он приготовил еще одну колбу - всего одну! - то в ней как раз и мог оказаться цианид.
      Брэйд устало кивнул.
      - Он мог бы это сделать, это могло бы случиться, ацетат мог бы оказаться цианидом... Все это - если бы да кабы. Давай придерживаться наибольшей вероятности, и тогда мы придем к неизбежному выводу: произошло убийство.
      - Ты не начнешь этого, - глухо и сдержанно сказала Дорис. - Мне все равно, убийство это или нет. Я не хочу, чтобы ты затеял скандал. Утверждение на постоянную должность - не пустяк. Надеюсь, ты это понимаешь?
      Зазвонил телефон. Дорис прикрыла трубку рукой и прошептала:
      - Профессор Литтлби. Будь осторожен!
      Брэйд взял трубку...
      - Добрый вечер, профессор Литтлби!
      Как всегда, слушая собеседника, Брэйд словно видел его перед собой; широкое лицо, румянец, оттененный сединой волос, нос и подбородок, выпяченные с такой одинаковостью, будто создавший их ангел употребил второпях одно лекало.
      - Добрый вечер, Брэйд! - сказал декан. - Скверная новость! Только что узнал об этом.
      - Да, сэр! Все это очень неприятно...
      - Я мало знаю об этом аспиранте... Припоминаю что-то об условиях его приема в аспирантуру. Сейчас, впрочем, это уже не имеет никакого значения. И все же я давно заметил, что неуравновешенные люди часто бывают причиной несчастных случаев. Вы не смогли бы заглянуть ко мне завтра перед началом занятий?
      - Конечно, сэр. Можно спросить, зачем вы хотите меня видеть?
      - Просто поговорить о проблемах, которые возникли в связи со всем этим. У вас лекция в девять?
      - Да, сэр.
      - Тогда зайдите ко мне в восемь тридцать. Держитесь, Брэйд! Это ужасно, ужасно! - И он повесил трубку.
      - Он хочет встретиться с тобой? - спросила Дорис, как только закончился разговор. - Зачем?
      - Этого он точно не сказал. - Брэйд взял свой давно опустевший бокал, испытывая неодолимое желание вновь наполнить его. - Видимо, нам лучше всего поесть.
      Салат они ели молча, и Брэйд был рад этому.
      Наконец Дорис сказала:
      - Я бы хотела, Лу, чтобы ты понял одну вещь.
      - Что, милая?
      - Я не могу больше ждать. В этом году тебя должны утвердить. Если ты это испортишь, то тогда конец всему. Я долго ждала, Лу. Каждый июнь я ждала карточку с уведомлением, что тебя оставляют еще на один год. Меня просто не хватит еще на один такой июнь.
      - Ты что, думаешь, на этот раз они не продлят контракт?
      - Я даже не хочу и думать об этом. Мне надоело взвешивать возможности. Мне нужна уверенность. Если тебя утвердят, то контракт будет возобновляться автоматически. Ведь все сводится именно к этому.
      - Но есть ведь причины, по которым и с новой должности меня могут уволить.
      - Это не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы очередной июнь ничего не значил для меня. Я не хочу каждый год волноваться из-за налогов. Я хочу, чтобы наша жизнь стала наконец прочной.
      - Этого я не могу тебе гарантировать, Дорис, - сказал Брэйд как можно мягче.
      - Ты все испортишь, если сообщишь Литтлби или кому-нибудь другому о своей безумной идее, о возможном убийстве. И тогда, Лу... - Она быстро заморгала, чтобы удержать слезы. Он полностью разделял ее чувства. И у нее и у него были одинаковые раны. Годы кризиса лишили их мужества. Они видели, какую тревогу переживали тогда их родители, знали об этой тревоге, но как-то не до конца понимали. Теперь им нужна была "прочность", чтобы наконец избавиться от этих воспоминаний. Но что он мог сделать?
      - Я не могу отделаться от всего этого так легко, как ты думаешь, - сказал он. - Если это убийство, то полиция рано или поздно все равно докопается.
      - Ну и пускай. Лишь бы не касалось тебя.
      - Как же это может не коснуться меня? - Брэйд поднялся. - Я, пожалуй, еще чего-нибудь выпью.
      Он неумело смешал коктейль и спросил:
      - Как ты считаешь, Дорис, кто бы мог быть убийцей?
      - Не знаю и не хочу об этом думать.
      - Постарайся подумать. - Он посмотрел на нее сквозь бокал. Ему не хотелось впутывать ее, но он не знал, как этого избежать. - Понимаешь, убийца должен разбираться в химии и знать лабораторию. Чужой не сумел бы так ловко подменить химикаты.
      - Не считаешь же ты, что убийца причастен к факультету?
      - Непременно. Кто-то должен был войти в лабораторию и заменить ацетат цианидом. Подмену можно было осуществить только в отсутствие Ральфа. Но, уходя, Ральф всегда запирал лабораторию, даже когда спускался в библиотеку за какой-нибудь мелкой справкой. Я сам много раз это видел. Значит, у убийцы должен был быть ключ.
      - Великолепный дедуктивный метод! - сказала Дорис. - Только потому, что ты видел, как он запирает лабораторию, ты делаешь вывод, что он всегда так именно и поступал. Но ведь он мог и забыть это сделать. А если и не забыл, то замок можно открыть не только ключом...
      - Конечно, могло случиться и так, если тебе хочется рассматривать только исключительные случаи. Но посмотрим на все дело с точки зрения наиболее, а не наименее возможных вероятностей. Ведь именно так будут рассуждать полицейские. Они прежде всего будут искать человека, имеющего ключ от лаборатории Ральфа, знающего характер его экспериментов, место, где он держит свои колбы, и так далее. К тому же была подменена только одна колба.
      - Почему? - спросила Дорис, до которой наконец стала доходить суть дела.
      - Потому что убийце была известна скрупулезность Ральфа. Потому что он знал, что Ральф будет брать колбы по порядку с левой стороны и использовать их по одной в день. Таким образом, колба с ядом будет использована в четверг, когда Ральф будет один в лаборатории, так как его напарник в этот день ведет семинар. Убийца действовал наверняка.
      - К чему ты все это ведешь, Лу?
      - Полиция учтет все эти обстоятельства и обратит внимание на человека, который больше всею соответствует им.
      - На кого?
      - Кого? Как ты думаешь, почему я так усердно избегал всяких подробностей в присутствии полицейских? - Брэйд сделал маленький глоток из бокала, а потом судорожно допил все. - Меня они изберут, милая, - сказал он мрачно. - Я единственный человек, который отвечает всем требованиям.
      ГЛАВА 4
      На следующее утро путь к университету показался Брэйду еще более длинным, чем дорога домой накануне вечером.
      Дорис весь вечер зловеще молчала, не отрывая глаз от телевизора. Брэйд взял рукопись Кэпа Энсона и из уважения к старику попытался хотя бы бегло просмотреть ее, но буквы как бешеные плясали перед глазами.
      Ночью ни Дорис, ни Брэйд не сомкнули глаз. Утром Джинни незаметно ускользнула в школу с напряженным и испуганным выражением на худеньком личике. Брэйд давно уже решил, что у детей есть какая-то невидимая антенна, улавливающая настроение родителей.
      Конечно, он не винил ни Дорис, ни себя за неустройство их жизни. Причиной всему был запутанный клубок обстоятельств, который связал все человечество по рукам и ногам.
      Брэйд заканчивал свою диссертацию под руководством старика Кэпа (Кэп и тогда был стариком!), когда ему предложили с первого июля занять место преподавателя в университете. Это был дар небес, о котором Брэйд не мог даже и мечтать. Он не хотел волнений и неуверенности, связанных с работой в промышленности. Он не так был создан, чтобы ради продвижения по служебной лестнице беспечно перешагивать через тела поверженных коллег. Он хотел одного: получить спокойную, надежную работу. Его прельщала именно надежность, а не карьера.
      Вот тогда-то он и женился на Дорис. Ей нужно было то же, что и ему: только уверенность в завтрашнем дне. Они были готовы пожертвовать многим ради того, чтобы жить спокойно.
      Прошло два года, и он стал старшим преподавателем. Он занимался разнообразными исследованиями, интересными и спокойными. Не было никаких сенсаций, поскольку он намеренно старался избежать их при выборе тематики. Однако субсидии на исследования доставались именно любителям сенсаций, а его обходили. Обходили его и с назначением на следующую должность.
      Он понимал Дорис. Проработать семнадцать лет и каждый год получать белую не розовую, а именно белую - карточку с уведомлением о возобновлении контракта... на один год!..
      А сейчас ему могут и не послать белой карточки. Ведь не нужно выискивать какую-либо причину для увольнения внештатного преподавателя или принимать специальное решение на ученом совете...
      Да, Дорис необходима была уверенность в завтрашнем дне. Мне тоже нужна эта уверенность, - мрачно подумал Брэйд.
      Брэйд въехал на стоянку для преподавательских автомобилей и поставил свою машину на свободном месте.
      Он поднялся по деревянной лестнице к главному входу. Двое студентов, которые сидели на одной из каменных скамеек, расположенных вдоль обложенной кирпичами дорожки через газон, посмотрели на него. Один что-то шепнул другому, и они проводили Брэйда взглядом.
      Съежившись, Брэйд пошел дальше. Сегодня утром он не купил газету. Конечно, в ней описано все происшедшее.
      Боже мой, неужели из-за этого он стал предметом любопытства? Неужели через кожу его лица проглядывает мертвая голова? Неужели на нем написано: "Осторожно, цианид!"?
      Поймав себя на том, что идет до смешного быстро, он с трудом замедлил шаги, когда входил в большую двойную дверь. От входа он повернул налево - и это тоже означало, что день сегодня начался неправильно. Обычно он поворачивал направо.
      Но сегодня ему пришлось повернуть налево и войти в дверь, на которой было написано: "Химический факультет". И внезапно он опять почувствовал себя учеником-первоклассником, которого строгий учитель двухметрового роста отправил к трехметровому директору. Он посмотрел на часы. Было 8.20 - он пришел раньше на десять минут.
      - Через минуту он освободится, профессор Брэйд, - сказала Джин Мэкрис. Сейчас он разговаривает по телефону.
      - О, не беспокойтесь! Я пришел немного рановато, - ответил Брэйд.
      Она вышла из-за своего стола, откинув доску, которая преграждала доступ к кабинету декана, и подошла вплотную к Брэйду. Брэйд подавил стремление улизнуть, так как ему показалось (это бывало и раньше), что Джин собирается поправить ему галстук.
      У нее были выступающие вперед зубы и вытянутое лицо, с которого никогда не сходило печальное выражение. Она была отличным секретарем, могла в два счета выпроводить нежелательного посетителя; своевременно напоминала Брэйду, где и когда ему надлежало быть и что сделать, иначе говоря, выкраивая время от своих прямых обязанностей, вполне заменяла ему личного секретаря, на которого у факультета так и не нашлось средств.
      Она сказала доверительным тоном:
      - Профессор Брэйд, ваш звонок вчера страшно расстроил меня. Вы, несомненно, чувствовали себя ужасно.
      - Да, я был потрясен, мисс Мэкрис.
      Она продолжала еще более доверительно:
      - Я надеюсь, что миссис Брэйд поняла причину вашего запоздания. Я пыталась объяснить это ей.
      - Да, благодарю вас.
      - Я просто подумала, что, поскольку вы такой пунктуальный человек, миссис Брэйд могло прийти в голову, - вы, конечно, понимаете... Она могла расстроиться и вообразить себе... Ну, вы ведь знаете?..
      На столе у мисс Мэкрис раздался негромкий звонок, и она сразу объявила: Профессор Литтлби приглашает вас. Я вам доскажу потом.
      Когда Брэйд вошел, профессор Литтлби положил телефонную трубку и механически улыбнулся.
      Возможно, когда-то эта улыбка была искренней, - подумал Брэйд. - Но люди, занимающие у нас высокие административные посты, руководствуются не обычными человеческими чувствами. Им нужно нечто более надежное и безотказное, вроде какого-то хорошо смазанного и проверенного механизма, гарантирующего появление улыбки в нужный момент.
      Механически улыбнувшись, в свою очередь, Брэйд произнес:
      - Доброе утро, профессор Литтлби!
      Профессор Литтлби кивнул головой, потер ухо и промямлил:
      - Ужасно, ужасно!
      Время остановилось для Литтлби двадцать лет назад. Именно тогда его книга вышла третьим изданием и в этой отрасли химии стала признанным руководством. Но четвертое издание так и не появилось. Иногда Литтлби с грустью заводил разговор о том, что если выкроит немного времени, то обязательно займется подготовкой нового издания. Однако даже он сам по-настоящему в это не верил. Да это и не играло уже никакой роли. Книга создала ему необходимую репутацию, а несколько патентов по хромированию металлов обеспечили небольшой, но независимый доход и пост декана химического факультета.
      Брэйд кивнул и согласился, что произошла действительно ужасная вещь.
      - Конечно, - продолжил Литтлби, - не так уж удивительно, что случилось это именно с тем аспирантом. Совсем неподходящая личность, как я сказал вам вчера по телефону. Мне неприятно говорить подобное о вашем аспиранте, поскольку вы его хвалили, но остальные преподаватели были о нем невысокого мнения.
      - В некоторых отношениях он был трудным юношей, - сказал Брэйд, - но у него имелись и свои достоинства.
      - Возможно, - холодно произнес Литтлби, - к делу это не относится. Меня больше всего беспокоит, что все это может отразиться на нашем факультете в нашем университете. Кстати, как все это произошло?
      Брэйд возможно более кратко рассказал.
      - Ну, вот видите! Здесь не следовало применять открытой системы. На колбе нужно было установить обратный холодильник. Тогда бы ему не удалось сунуть свой дурацкий нос туда, куда не надо!
      Брэйд хотел было заметить, что он сам несколько раз предлагал Ральфу пользоваться холодильником, но подумал, что это означало бы свалить вину на мертвого.
      - Это вызвало бы применение специального оборудования, и, по-моему, Ньюфелд считал, что сможет лучше контролировать ход эксперимента, если оставит колбу открытой. Небольшое испарение не представляло опасности, и он мог добавлять реагенты, производя меньше лишних движений.
      - Чепуха! Беда с молодежью в том, что у нее забота о собственной безопасности на последнем месте. Когда я прохожу по химическим лабораториям, меня буквально тошнит от всего, что я там вижу.
      - Сэр! За последние десять лет это был единственный несчастный случай, если не считать порезов пальцев или ожогов кислотой.
      - А сколько вам нужно таких несчастных случаев?
      Брэйд промолчал, а Литтлби, насладившись несколько секунд вонзенной им в Брэйда шпилькой, продолжал:
      - Полагаю, что теперь нам следует организовать цикл лекций по технике безопасности, в которых бы говорилось о том, что можно и чего нельзя. Эти лекции можно начинать в пять часов, посещение их будет обязательным для всех студентов и аспирантов, выполняющих лабораторные работы по химии. Ваше мнение?
      - Согласен с вами, сэр.
      - Хорошо. Я попрошу вас, профессор Брэйд, организовать эти занятия. И мне кажется, будет неплохо, если вы пригласите Кэпа Энсона присоединиться. Старикан с радостью поработает.
      Брэйд без энтузиазма пробормотал:
      - Конечно, сэр.
      Это предложение ему не понравилось. Видимо, все было задумано как наказание для него, своего рода искупление вины.
      Литтлби продолжал:
      - Возможно, одна лекция в неделю, причем я бы начал уже на этой неделе.
      Неожиданно он взглянул на стенные часы, которые показывали без четверти девять:
      - У вас лекция начинается в девять, не так ли, профессор Брэйд? Надеюсь, вы в состоянии прочитать ее. Однако, если это настолько выбило вас из колеи...
      - Нет, нет! - поспешно возразил Брэйд. - Я вполне готов к лекции.
      - Хорошо, хорошо! Да, кстати, относительно завтрашней вечеринки. Ваша уважаемая супруга и вы сами, надеюсь, сможете посетить нас? Хотя если вы считаете, что в данных обстоятельствах...
      Брэйду с трудом удалось ответить как можно непринужденнее:
      - Я думаю, что мы придем. Нам это доставит удовольствие...
      И каждый из них, торопясь произвести заключительные фразы, натянуто кивал и механически улыбался другому.
      Он не хочет, чтобы я пришел, - подумал Брэйд. - Ко мне прикоснулась смерть. Если бы не Дорис, я бы не пошел.
      Бедная Дорис! Если раньше и был какой-то шанс на повышение, то теперь он вряд ли есть. В маленьких глазках Литтлби не было и намека на великодушие.
      Когда он выходил из кабинета Литтлби, ему вдруг подумалось совсем о другом. Толчком послужило замечание Литтлби о характеристиках студентов и аспирантов. Каждый преподаватель в дополнение к отметке, которая выставляется открыто, письменно сообщает свое мнение о характере и личности студента. Последнее не разглашается. Конечно, эти сведения доступны для профессорско-преподавательского состава факультета, и Брэйд просматривал характеристику Ральфа порядка ради, когда в первый раз зашла речь о нем как о кандидате в аспиранты. Но он лишь мельком взглянул тогда на эти бумажки. Теперь же все следовало рассматривать в совершенно новом аспекте... Тот, кто убил Ральфа, наверняка должен был ненавидеть его.
      Рейнк, например, несомненно, не любил юношу, и даже доктор Шалтер с медицинского факультета, который изредка встречался с Ральфом, неодобрительно отзывался о нем. Во всяком случае, подумал Брэйд с облегчением, мои характеристики Ральфа были в основном лестными. Из преподавателей только его нельзя было упрекнуть в неприязни к юноше.
      - А? - Он испуганно вздрогнул. - Прошу прощения, мисс Мэкрис. Боюсь, что я ничего не слышал.
      - Наверняка, - игриво сказала Джин Мэкрис, - вы вышли из кабинета в такой глубокой задумчивости, что мне пришлось схватить вас за локоть, чтобы вы не стукнулись лбом о дверь.
      - Да, да. Теперь я пришел в себя.
      - Профессор Литтлби не... - она взглянула украдкой на дверь в кабинет, сердился или еще что-нибудь?..
      - Нет, это была довольно обычная беседа.
      - Это хорошо. В таком случае я хотела бы сказать вам... Понимаете, если вы расстроены из-за Ральфа... если ощущаете своего рода личную потерю. То не думайте, что...
      Она вперила в него взгляд, наклонив к нему свое длинное лицо. Ее голос дрожал от возбуждения, как будто она давным-давно собиралась сказать ему нечто важное, но явно не хотела испортить себе удовольствие, изложив дело в двух-трех словах.
      - Мисс Мэкрис, у меня сейчас начнется лекция. Скажите определеннее, что вы имеете в виду?
      Ее лицо вдруг оказалось совсем рядом, глаза сверкали:
      - Только то, что Ральф не был хорошим. Только то, что вам не нужно расстраиваться из-за него. Он ненавидел вас!
      ГЛАВА 5
      Студенты уже собрались, когда Брэйд, запыхавшись, вошел в аудиторию.
      Во всем старомодном и неудобном здании химического факультета эта аудитория была самой старомодной и неудобной. Ряды в ней поднимались амфитеатром, и в обоих проходах были сделаны пологие ступени. Несколько последних рядов шли вдоль боковых стен, образуя балкон.
      Аудитория могла вместить до двухсот пятидесяти человек, она была хороша для проведения семинаров и контрольных работ, когда студентов рассаживали подальше друг от друга. Но лекции по органической химии слушали всего шестьдесят четыре студента последнего курса, и обычно небольшая группа сидела в центральном секторе, а остальные в самых разных уголках.
      Места за студентами не были закреплены постоянно, и Брэйд считал, что самопроизвольное распределение студентов в аудитории можно было решить математически, как задачу по диффузии.
      Как правило, наиболее отдаленные места занимали самые бедные студенты. Может быть, они не хотели быть в центре внимания и тем самым стремились отделиться от своих более обеспеченных однокурсников? Или находили преподавателя скучным и неприятным и старались ослабить звук его голоса расстоянием?
      Это могло бы послужить темой исследования психологов, подумал Брэйд. Но сегодня студенты сидели совсем не так, как всегда. Все шестьдесят четыре студента сбились в тесную кучку у самой кафедры, как будто какая-то гигантская рука продвинула их вперед и спрессовала. Когда Луис Брэйд прошел к своему месту на кафедре, он не мог удержаться, чтобы не поправить очки, как бы не веря своим глазам.
      "Они хотят наблюдать за моим лицом, - подумал он. - Они хотят видеть, как я буду выглядеть на кафедре после того, как погиб один из них".
      Он начал читать лекцию обычным сухим и ровным голосом:
      - Сегодня мы начнем рассмотрение нескольких важных групп соединений, которые характеризуются наличием в их молекулах углерода и кислорода, соединенных двойной связью. Их называют карбонильной группой.
      Он нарисовал на доске карбонильную группу. В его голосе не было никакой дрожи, он звучал нормально, событие в лаборатории не повлияло на него. На этот раз он был рад, что выбрал такой стиль чтения лекций, при котором эмоции были сознательно исключены.
      Этот стиль был полной противоположностью, например, тому, как читает лекции Меррил Фостер, другой преподаватель органической химии на факультете (семь лет в этой должности, старший преподаватель, как и Брэйд, способный, честолюбивый и любитель показных эффектов).
      Фостер читал лекции в нарочито разговорной манере, которая нравилась некоторым слушателям, но в то же время ослабляла дисциплину. Ненужное вещество, образующееся в побочных реакциях в процессе синтеза, Фостер называл "творогом" или "пахтой". Он никогда не "добавлял пиридин", он всегда "впрыскивал пиридин в реакцию".
      Еще неприятней была привычка Фостера перемежать свои лекции пренебрежительными замечаниями в адрес кого-либо из слушателей и тем самым завязывать состязание в остроумии между кафедрой и задними рядами состязание, которое кафедра могла всегда выиграть.
      Брэйд продолжал:
      - Как видите, атом углерода в карбонильной группе имеет две свободные валентные связи, которые легко можно заполнить двумя атомами водорода. В результате получим соединение, которое называется формальдегидом.
      Странно, что он может читать лекцию и в то же время следить за интенсивной подспудной работой собственной мысли. Это напомнило ему старую шутку об одном пожилом профессоре, который как-то сказал:
      "Знаете, прошлой ночью мне приснилось, что я читаю лекцию своим студентам. Вдруг я проснулся и, боже мой, увидел, что действительно ее читаю!"
      Ральф Ньюфелд слабо успевал по предмету, который преподавал Фостер, и получил отметку "удовлетворительно". Брэйд пытался поговорить с Ральфом об этом, но тот упорно отмалчивался и, наконец рассердившись, сказал о своей личной неприязни к Фостеру.
      Брэйду казалось, что он знает, как все это могло получиться. Ральф представлял собой такую удобную мишень, что Фостер не мог удержаться, чтобы не направить в него стрелы своего остроумия. А Ральф не относился к числу тех, кто безропотно принимает удары. Если Фостер язвил в его адрес, то Ральф обязательно отвечал ему тем же, причем иногда язвительнее, чем ожидал лектор.
      Трудно сказать, мог ли повлиять на отметку личный антагонизм, но Брэйд решил самым внимательным образом изучить все, что Фостер писал о Ральфе.
      Он медленно написал уравнение преобразования метилового спирта в формальдегид, а потом аналогичное уравнение получения ацетальдегида из этилового спирта. Затем изложил условия, необходимые для протекания данных реакций. После этого легко будет перейти к обсуждению частично ионного характера карбонильной группы и ее резонансных форм.
      Мысли Брэйда продолжали свою подспудную работу: "Но почему же кому-то понадобилось убить Ральфа?"
      Перед ним опять встало длинное лицо Джин Мэкрис, и он, как тогда, ощутил ее дыхание на своем подбородке, когда она выпалила: "Он ненавидел вас!"
      А она - она тоже ненавидела Ральфа. Она выказывала такую неистовую ненависть к юноше, что у Брэйда волосы вставали дыбом при одном воспоминании.
      За что было ей ненавидеть Ральфа? Конечно, для ненависти существует много причин, особенно если дело касается девушки и молодого человека. Но что произошло именно в данном случае? И почему же, черт побери, Ральф должен был ненавидеть Брэйда?
      Ведь в действительности-то он помог парню, встал на его сторону, когда все остальные отшатнулись от него. На мгновение Брэйд почувствовал приятный прилив жалости к самому себе...
      - Легкость, с которой альдегиды окисляются, означает, что они представляют собой великолепные восстановители. Поэтому их широко используют в синтезе органических веществ, а также для проведения анализа на сахар. Такой метод анализа использовался ранее для обнаружения содержания сахара в моче, что способствовало диагностике диабета, но в последнее время на смену ему пришел энзимный метод.
      А мысли тем временем продолжали работу. Если полиция узнает об этой ненависти... Тот, кого ненавидят, может иметь основания для убийства. И тогда его, Брэйда, несомненно, припрут к стене.
      Конечно, Мэкрис могла и солгать. Но для чего это ей было делать?..
      - Кроме формалина, который, как я уже сказал, представляет собой не что иное, как раствор формальдегида в воде (те из вас, кто будет слушать подготовительный курс по медицине, познакомятся с ним при изучении анатомии в следующем году), существует еще и другое распространенное применение формальдегида, когда он находится в форме параформальдегида - полимера, получаемого в результате реакции...
      Его голос оставался неизменно ровным.
      Возможно, ему удавалось этого добиться благодаря тому, что он вел как бы тайную дуэль со студентами. Они наблюдали за ним, ожидая, когда его голос сорвется, или он начнет заговариваться, или чем-либо иным покажет, насколько глубоко повлияли на него вчерашние события. Без этого они чувствовали бы себя обманутыми, но Брэйд считал своим долгом обмануть их.
      Наконец раздался звонок, и Брэйд положил мел.
      - Другие продукты карбонильных соединений мы рассмотрим с вами в понедельник, - сказал он в заключение и направился к двери.
      На этот раз он не стал ждать, пока к нему подойдет с вопросами обязательная группа студентов. Вот еще одна проблема для социологов: каждый раз к нему подходили почти одни и те же студенты. Одни из них, несомненно, старались этим заслужить благосклонность лектора. Другим доставлял удовольствие сам факт, что на них обращают внимание. Третьи могли попытаться подразнить лектора, задавая хитроумные вопросы, чтобы подловить его на ошибке и тем самым указать на его невежество. И, наконец, немногие - ради них-то Брэйд терпеливо мирился с остальными - действительно нуждались в объяснениях или в дополнительных сведениях.
      На этот раз он бросил их всех и ушел - единственная уступка, которую он позволил себе сегодня.
      Войдя в кабинет, Брэйд увидел, что там сидит Кэп Энсон, который в ожидании его просматривал новую книгу по химии гетероциклических соединений - первый том из десятитомной серии, - полученную Брэйдом три дня назад.
      Когда Брэйд открыл дверь - раньше эта комната была кабинетом Кэпа, - Энсон поднял глаза и его старческое лицо сморщилось в улыбке.
      - А, Брэйд! Вот хорошо! - воскликнул Энсон и пересел к длинной стороне стола для совещаний. - Вы прочли исправленный вариант пятой главы?
      Брэйд чуть не рассмеялся с облегчением. Как будто внутри с тихим щелчком раскрутилась какая-то пружинка. Аспиранты могут умирать, полицейские устраивать допросы, каждый встречный задавать ему немой вопрос о смерти, и лишь Энсон, добрый, старый, прямолинейный Кэп Энсон, по-прежнему будет думать только о своей книге.
      - Прошу извинить меня, Кэп. Мне не удалось взяться за нее.
      Глубокое разочарование моментально как бы придавило всю фигуру Энсона. (Он был невысоким, все еще очень аккуратно одевался, носил тугие белоснежные воротнички, тщательно застегнутый на все пуговицы пиджак плотно облегал его сухощавое тело. В последние годы он стал ходить с тростью, но опирался на нее только тогда, когда никто на него не смотрел.)
      - Я полагал, что вчера вечером... - начал Кэп.
      - Я знаю, что обещал прочесть исправленную главу. Очень сожалею, что мне не удалось встретиться с вами.
      Брэйд хотел было добавить в свое оправдание, что подобное с ним случилось впервые, но воздержался.
      - Ничего, не беспокойтесь об этом. Но, вернувшись домой, вы, несомненно, смогли взглянуть на рукопись.
      Его голубые глаза, все еще острые, все еще полные жизни, умоляюще глядели на Брэйда, как будто тот, постаравшись, мог вспомнить, что все-таки прочел рукопись.
      - Вчера вечером я был немного расстроен. Простите меня, Кэп. Если хотите, я прочту ее сейчас при вас.
      - Нет! - Слегка дрожащими руками Кэп Энсон собрал свои бумаги. - Это очень важная глава, и я хочу, чтобы вы ее обдумали. В этой главе я подхожу к органической химии как к современной систематической науке, а этот вопрос очень деликатен. Завтра утром я зайду к вам домой.
      - Видите ли, завтра суббота, и я обещал Дорис сходить с дочерью в зоопарк.
      Его слова, видимо, напомнили Энсону о чем-то, и он резко спросил:
      - Ваша девочка передала вам экземпляр рукописи, который я ей дал?
      - Да, конечно.
      - Ну, хорошо. Я увижусь с вами завтра утром.
      Энсон встал. Он никак не прореагировал на то, что Брэйд собирается погулять с дочерью. Таков был Энсон, и иного Брэйд от него не ожидал. Энсону предстояло завершить работу над книгой, и все остальное его не интересовало.
      Книга! Попав в беду, Брэйд как бы открыл в себе новый источник сострадания и от всей души пожалел Энсона. Да, Энсон добился успеха, его почитают, он великий человек, но... он живет слишком долго.
      Его подлинно великие дни, когда он железной рукой вершил дела в царстве органической химии, когда его отрицательное мнение могло уничтожить в зародыше новую гипотезу, когда его докладам на конференциях благоговейно внимала переполненная аудитория, канули в прошлое два десятилетия назад.
      Когда Брэйд работал над своей диссертацией под руководством Энсона, тот уже был ветераном, и современная органическая химия уже начинала развиваться помимо него. Занимался новый день в науке. Химическая лаборатория становилась электронной, стала обогащаться приборами и математикой, Брэйд виновато признавался себе, что он также боролся за это. Старинная химия, которая была искусством, основывавшимся в значительной степени на чувствах, уходила в прошлое.
      А Энсон остался со своим искусством, и химики говорили о нем как о давно умершем великом человеке, хотя маленький человечек, напоминавший Энсона, все еще иногда толкался в кулуарах во время химических конгрессов.
      Итак, став заслуженным профессором в отставке, Энсон занялся своим великим проектом - составлением полной Истории органической химии, сводом сказаний о тех временах, когда гиганты создавали из воды, воздуха и угля вещества, не имеющие себе равных в природе.
      Брэйду вдруг пришла в голову мысль: не была ли для Энсона книга убежищем? Не означала ли она, что колосс отвернулся от реальной жизни - от того, что физикохимики вытворяют с его любимыми реакциями, - и обратился к прошлому, к тому времени, когда он, Энсон, стоял выше всех?
      Энсон был уже у двери, когда Брэйд, вспомнив что-то, окликнул его:
      - Между прочим, Кэп...
      - Да. - Энсон обернулся.
      - Я собираюсь на следующей неделе начать серию лекций по технике безопасности в лаборатории. И я буду весьма вам признателен, если вы найдете время прочесть одну-две лекции. В конце концов, Кэп, ни у кого нет такого опыта работы в лаборатории, как у вас.
      Энсон нахмурился:
      - Техника безопасности? Ах да, этот ваш аспирант Ньюфелд. Он умер.
      Брэйд подумал: значит, он все же знал о нем!
      - Да, это одна из причин, побудивших нас организовать курс лекций.
      Внезапно лицо Энсона исказилось от ярости, он высоко поднял трость и затем с такой силой опустил ее на стол, что удар прозвучал, как револьверный выстрел.
      - Ваш аспирант мертв, и это сделали вы, Брэйд! Да, это сделали вы!
      ГЛАВА 6
      Брэйд застыл на месте - отчасти от оглушительного удара трости, но больше потрясенный словами Энсона. Его рука непроизвольно потянулась назад, нащупывая ручку кресла, но поймала лишь воздух. Энсон продолжал уже спокойнее:
      - Вы не можете отрицать, что ответственны за это, Брэйд.
      - Кэп, я... я... - попытался что-то сказать Брэйд.
      - Вы были его научным руководителем. Вы отвечали за все, сделанное им в лаборатории. Вы должны были знать каждый его шаг, каждый помысел. Вам следовало выбить из него дурь или вышвырнуть его, как это сделал Рейнк.
      - Вы имеете в виду моральную ответственность? - Брэйд почувствовал слабость и в то же время колоссальное облегчение. Как будто моральная ответственность за юношу была совершенным пустяком. Он наконец нащупал кресло и сел.
      - Послушайте, Кэп, но ведь профессор должен спекать своих аспирантов все же в каких-то определенных границах.
      - Вы не дошли до этих границ! И я не виню в этом лично вас. Это лишь часть общего положения вещей. Исследования превратились в какую-то игру. Ученая степень стала чем-то вроде приза, которым награждают аспиранта за то, что он несколько лет торчит в лаборатории, а в это время профессор в своем кабинете составляет прошения о субсидиях. В мое время степень нужно было заработать. Аспиранту за это ничего не платили. Ничто так не обесценивает научную работу, как стремление добиться результата ради денег. Мои аспиранты работали над диссертацией до изнеможения, ради нее они умирали с голоду, и все же кое-кто из них так ее и не защитил. Но те, кому это удавалось, знали, что добились того, что нельзя купить. Ради этого стоило проливать кровь. Вы читали работы, которые мы выпускали?
      - Вы же знаете, Кэп, что я их читал. Многие из них стали классическими, с искренним уважением заверил Брэйд.
      - Ха! - Энсон несколько смягчился. - А почему они, по-вашему, стали классическими? Потому что я направлял их. Когда было нужно, я приходил и в воскресенье, и - господь тому свидетель - так же поступали и они. Мне приходилось работать и ночами, и столько же работали и они. Я постоянно контролировал их. Я знал все их помыслы. Один раз в неделю каждый из моих аспирантов приносил копии своих записей, и я их просматривал вместе с ним, страница за страницей, слово за словом. А скажите-ка мне, что вы знаете о записях Ньюфелда?
      - Меньше, должно быть, чем мне следовало бы знать, - пробормотал Брэйд. Он почувствовал себя неловко, но в то же время понимал, что Кэп Энсон впадал в крайности, и многое из сказанного им говорилось лишь для того, чтобы задеть Брэйда. Именно Энсон ввел в университете тетради с двойными листами, белыми и желтыми, с проложенной между ними копировальной бумагой. Мельчайшие детали всех экспериментов (в идеальном случае и все размышления) аспиранты записывали в тетради, а желтые копии отрывали по перфорированной линии и через определенные промежутки времени передавали научному руководителю. Брэйд также следовал этому правилу, как и большинство преподавателей, хотя и не со скрупулезностью Энсона. Но в конце концов Энсон - это уже человек-легенда... А сейчас просто старичок, с которым каждый обращался мягко, уважая его прошлое.
      - Вы знали Ральфа, Кэп? - спросил Брэйд.
      - Что? Нет. Я несколько раз проходил мимо него. Для меня он был просто одним из тех физико-химиков, которые болтаются в лаборатории органической химии.
      - Вы что-нибудь знали о его работе?
      - Я знаю, что он изучал кинетику, вот и все.
      Брэйд был разочарован. Очевидно, некоммуникабельность Ральфа была абсолютной. Даже Кэп Энсон не смог сломить ее.
      Весь этот разговор был как бы тенью былых дней, когда со всеми бедами в конечном счете обращались к Кэпу.
      - Кэп, мне сказали странную вещь. Она мучает меня с самого утра. Мне сказали, что Ральф Ньюфелд ненавидел меня.
      Кэп Энсон опять сел, вытянул ревматическую левую ногу и осторожно положил трость на край стола. Затем он спокойно произнес:
      - Вполне возможно.
      - Возможно, что ненавидел? Но почему же?
      - А вы помните Кинского?
      Брэйд, конечно, знал о Кинском. Из всех аспирантов Энсона Джозеф Кинский оказался самым лучшим. Он теперь работал в Висконсине и широко прославился благодаря осуществленному им синтезу тетрациклина и новым данным о механизме действия антибиотиков, полученным как косвенный результат исследования этого синтеза.
      - Он был наилучшим. Абсолютно самым лучшим из моих ребят, - широко улыбнулся Энсон. - А вы полагаете, что Кинский не испытывал ко мне ненависти? Я знаю, бывали моменты, когда он готов был убить меня. Мы почти все время были с ним на ножах. Господи боже, Брэйд, я хотел бы, чтобы и вы ненавидели меня немного больше!
      - Я вообще никогда не питал к вам ненависти, Кэп.
      - Это, наверное, потому, что я с годами становился мягче и дряхлее, и поэтому мои аспиранты - хуже. Я возлагал на вас надежды, Брэйд...
      Брэйд ощутил боль от такой формулировки. Энсон "возлагал" на него надежды. Теперь уже он их больше не возлагает.
      Неожиданно Энсон спросил:
      - Кстати, вы знаете, что Кинский навестит нас в понедельник? И я хочу, чтобы вы познакомились с ним. Коллеги по учебе все-таки. - Энсон тяжело поднялся, убрал письмо и взял в руку трость. - Я увижу вас завтра утром, Брэйд.
      - Хорошо, Кэп, только не забывайте, пожалуйста, об этих лекциях по технике безопасности.
      Оставшись один, Брэйд снова почувствовал тяжесть на душе. Энсон может сколько угодно говорить о ненависти со стороны аспирантов как о своего рода обряде посвящения в рыцари или свидетельстве выдающегося мастерства преподавателя, но ни один из этих доводов не был применим к Брэйду. Почему же Ральф должен был ненавидеть его? Или же Джин Мэкрис лгала? Или ошибалась? Как найти подтверждение ее словам? Кто может знать Ральфа достаточно хорошо, чтобы подтвердить или опровергнуть это? Брэйд его не знал, но, черт побери, были же люди, близкие к нему по совместной работе, его коллеги-аспиранты.
      Он посмотрел на стенные часы. Еще не было одиннадцати. До обеда у него не было ничего важного. Определенно ничего такого, что могло бы сравниться по важности с этим.
      Брэйд снял трубку и позвонил домой. Ответила Дорис, ее "алло" прозвучало нейтрально. Оно ничем не выдавало ее душевного состояния.
      - Алло, Дорис! Все в порядке?
      - Конечно. А как дела у тебя? Что нужно было профессору Литтлби?
      Он вкратце рассказал ей обо всем. Она слушала, не прерывая.
      - Он не намекал, что это твоя вина?
      - Нет. Но относился ко мне как к невольному соучастнику в преступлении. Это дурная слава для факультета, а поскольку Ральф - мой аспирант, следовательно, запачкан и я. По-моему, он хотел бы, чтобы мы не показывались у него завтра вечером.
      - А по-моему, мы должны быть там, - сказала Дорис решительно.
      - Я ему сказал, что мы придем.
      После короткой паузы Дорис спросила:
      - А как ты себя чувствуешь?
      - Довольно странно. Я стал своего рода знаменитостью. Тебе следовало бы посмотреть на моих студентов на лекции. Я думаю, что ни один из них не слышал ни слова из того, что я говорил. На факультете вообще все ждали, что я или потеряю сознание, или выхвачу пистолет и начну стрелять, или еще что-нибудь в этом роде. Кэп Энсон представлял приятное исключение.
      - Да? А что он сделал?
      - Ничего. Это-то и было приятно. Он дождался, когда я кончу читать лекции, и начал говорить о своей книге. Сегодня это было единственным проблеском нормальности.
      - Хорошо. Будь осторожен... И слушай, Лу, не играй в сыщики. Ты понял, что я хочу сказать?
      - Понял. До свидания, Дорис.
      Брэйд мрачно усмехнулся заключительному замечанию Дорис. Не играть в сыщики? Боже мой, если бы только он знал, как надо играть в эту игру!
      Он опять снял трубку и попросил деканат.
      - Мисс Мэкрис? Профессор Брэйд.
      - Да, профессор Брэйд. Не могу ли Я чем-нибудь помочь вам?
      - Не можете ли вы дать мне номер домашнего телефона аспирантки Роберты Гудхью?
      Голос Мэкрис стал оживленнее:
      - Конечно, профессор Брэйд. Ее сегодня нет?
      - По-моему, нет.
      - Я надеюсь, что Роберта не заболела, - сказала она сочувственно. - Вы хотите, чтобы я позвонила ей вместо вас?
      - Нет, просто дайте мне номер ее телефона, пожалуйста. Да, вот еще что, мисс Мэкрис...
      - Слушаю вас, профессор Брэйд.
      - Вы звонили Роберте, чтобы сообщить ей о случившемся?
      - Да, звонила. А разве этого не следовало делать? Я думала, что ей нужно было сообщить об этом как товарищу Ральфа по учебе, ну, и...
      - Понятно. Вы звонили Эмиту и Симпсону, другим его коллегам?
      На этот раз возникла пауза, и когда мисс Мэкрис ответила, в ее голосе слышалось замешательство:
      - Нет, профессор Брэйд, им я не звонила. Видите ли...
      - Я вижу, - оборвал ее Брэйд. - Не беспокойтесь. Скажите мне телефон Роберты.
      Он стал звонить Роберте. Гудки в трубке раздавались долго, но наконец ему ответил приглушенный голос.
      - Роберта? Это профессор Брэйд.
      - О, здравствуйте, профессор Брэйд! Только не пугайте меня, что сегодня утром был семинар, а я о нем забыла!
      - Нет ничего подобного, Роберта. Я звоню, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.
      - А! - Роберта молчала, и Брэйд представил себе, как она собирается с силами, чтобы ее ответ прозвучал как можно обычнее.
      - Я чувствую себя хорошо. Я обязательно приду на лабораторные работы.
      - Вы уверены, что сможете прийти?
      - Вполне.
      - Ну тогда, Роберта, если вы чувствуете себя хорошо, я хотел бы знать... Он остановился, чтобы взглянуть на часы. Было без двадцати двенадцать, и ему было неудобно торопить ее. Черт возьми, но ведь она живет у самого университета и может дойти сюда за пять минут. - Я хотел спросить, не смогли бы вы прийти сюда к двенадцати часам?
      Опять молчание.
      - Если вы дадите мне пятнадцать минут, этого будет достаточно.
      - Хорошо. А что вы скажете, если я предложу вам позавтракать вместе?
      Молчание. Затем настороженный вопрос:
      - Вы хотите о чем-нибудь поговорить со мной, профессор Брэйд?
      Брэйд решил, что нет необходимости уклоняться от прямого ответа.
      - Да, Роберта.
      - Относительно моих исследований?
      - Нет, о личных делах.
      - Я приду, профессор.
      Брэйд посмотрел послеобеденное расписание занятий. Лабораторные работы будут посвящены, конечно, альдегидам и кетонам. Подготовлен опыт по получению серебряного зеркала - один из бесполезных, но эффектных экспериментов, которые предназначены для поддержания интереса у студентов. Кроме того, будет проводиться реакция получения сульфита, не вызывающая никаких практических затруднений, за исключением промывки осадка. В этой реакции применяется эфир, который легко воспламеняется. Но сегодня в опытах открытый огонь не нужен, а чтобы студенты не вздумали закурить в лаборатории, их заранее строго-настрого предупредили, что первое же нарушение правил техники безопасности повлечет за собой как наказание запрещение слушать этот курс.
      Роберта тихо постучала в дверь и вошла в кабинет. Она была невысокого роста, покрой пальто оранжево-розового цвета подчеркивал коренастость ее фигуры. Волосы у нее были черные. Брэйд, кажется, не замечал этого раньше, но сейчас обратил внимание, что у нее небольшие усики, а на щеках тянется реденькая полоска волос. Она не была некрасивой, но ее нельзя было назвать и хорошенькой.
      Брэйд улыбнулся и сказал несколько официально:
      - Вы не будете возражать, если мы отправимся в Риверсайд-Инн? Мы поедем на моей машине, и к часу я вас привезу обратно.
      Ресторан Риверсайд-Инн был полон, во им удалось найти столик на двоих с видом на реку и на шоссе, тянувшееся вдоль берега. (Природа, не оттесненная техникой, с каждым годом встречается все реже.)
      Они заказали еду.
      - Мне кажется, что случившееся вчера ужасно удручает вас, - сказал Брэйд.
      Роберта крошила булочку и смотрела на четыре потока беспрерывно мчавшихся автомобилей. Она тихо ответила:
      - Да.
      - У меня возникла... мысль (он не знал, как выразить это), что вы были... дружны с Ральфом.
      Роберта взглянула на Брэйда, и неожиданно ее глаза наполнились слезами.
      - Мы должны были пожениться, как только он защитит диссертацию.
      ГЛАВА 7
      Пришла официантка и подала телячью котлету Брэйду, салат с яйцом Роберте и по чашке кофе и сливочнику обоим. Благодаря этому неожиданному перерыву в разговоре Брэйд справился с неловкостью.
      - Ради бога, извините меня, Роберта! Я не имел ни малейшего представления о ваших взаимоотношениях с Ральфом... Вам, наверное, не следовало приходить сюда. Я не знал...
      - Нет, ничего. Так даже лучше. Хуже, если бы я осталась дома. Вы хотите поговорить со мной о Ральфе?
      Брэйд лихорадочно пытался найти ответ на этот неожиданный своей прямолинейностью вопрос.
      - Не сочтите меня за чудовище, но сейчас необходимо решить, что делать дальше с его исследованиями. Конечно, в подобных обстоятельствах...
      Роберта нахмурилась.
      - Разве вы собираетесь продолжить работу, которой он занимался?
      - Вряд ли есть необходимость обсуждать это именно сейчас, Роберта. Поговорим лучше в другой раз.
      "Как это глупо, - с тоской подумал Брэйд, - что приходится втягивать девушку в разговор о ее женихе, с момента смерти которого не прошло еще и суток..!" Но откуда ему было знать, что они любили друг друга?
      Роберта пристально посмотрела на него.
      - Мне кажется, профессор, что он не нравился вам.
      Брэйд вздрогнул. Неужели она прочла это в его встревоженном взгляде? Он поспешил ответить:
      - Нет, это неправда. Я был о нем высокого мнения.
      - Благодарю вас за эти слова, но я считала, что вы его не любили. Я знаю, что он нравился очень немногим, и могу понять, почему.
      Попробовав салат, она отодвинула его и вновь принялась крошить булочку.
      - Он был человеком со странностями, он всегда был настороже. Нужно было потратить много времени, чтобы продраться сквозь его колючки, но когда это удавалось, то становилось ясно, что он очень славный человек. Чувствительный. Нежный.
      Некоторое время Роберта молчала.
      - Вчера я провела почти весь вечер с его матерью. Несчастная женщина! О, как все это могло случиться?! Просто не верится, что он мог совершить такую глупость...
      Брэйд скороговоркой спросил:
      - А у него есть еще какие-нибудь родственники, кроме матери?
      - Нет. Они с матерью случайно остались в живых после ужасной трагедии. Он никуда не рассказывал мне подробностей, но ведь нам они и не нужны? Его отца убили, у него была еще старшая сестра, которую тоже убили, не знаю, каким образом... Он боялся всего на свете. Жизнь в Америке для него была нелегкой: чужая страна, чужой язык. Мне кажется, он был слишком травмирован и напуган, чтобы кому-либо довериться, чтобы верить в чьи-то добрые намерения. Вы понимаете, что я хочу сказать?
      - Думаю, что понимаю, Роберта.
      - И это был замкнутый круг. Поскольку он не мог избавиться от своей настороженности и не доверял людям, они становились к нему безжалостными и жестокими. И вот тогда-то он начинал вытворять глупости. Ему трудно работалось бок о бок с другим аспирантом: он всегда боялся, что тот что-нибудь отнимет у него. Когда Ральфу казалось, что другой аспирант взял пробирку, вымытую им самим, он впадал в неистовство и налетал на него. Конечно, это было неразумно, но ведь вы понимаете, почему он не мог поступить иначе. А пытался ли понять это профессор Рейнк? Он просто выгнал его. Ральф снова оказался отверженным и еще больше ушел в себя.
      - Следовательно, он ненавидел и меня, не так ли, Роберта?
      Она насторожилась. Ее голос стал резким:
      - Кто вам сказал об этом?
      - Я просто предполагаю.
      - Это вам Джин Мэкрис сказала, не правда ли?
      - Но почему вы так считаете? - несколько неловко возразил Брэйд.
      Роберта раздула ноздри и сжала рот. Потом она глубоко вздохнула.
      - Теперь это не имеет никакого значения. Вы тоже можете знать... Ральф один или два раза встречался с ней до того, как мы подружились. Она жаждала мести. Вчера вечером она позвонила мне. Я поняла, что она радуется его смерти и тому, что может сообщить мне об этом.
      Роберта говорила со сдерживаемой яростью, что вызвало у Брэйда беспокойство. Смерть Ральфа как бы подняла грязь ее дна тихой университетской заводи, и она стала теперь похожей на другие участки мутной реки жизни.
      - Следовательно, вы не думаете, что у Ральфа была какая-то причина ненавидеть меня?
      - Никакой причины не было. Он никогда со мной об этом не говорил. Правда... если только в самом начале...
      - Да?
      - Он не верил в свои силы. Профессор Рейнк вышвырнул его, и Ральф стал считать себя неудачником. Он убедил себя, что не подходит для аспирантуры. Возможно, что при встрече с Джин Мэкрис он рассказал ей об этом. Наверное, так и было. Однажды она позвонила Ральфу - уже после того, как он перестал с ней встречаться, - и намекнула, что может устроить ему неприятности, если расскажет, как Ральф к вам относится. Ральф с горечью передал мне ее слова... Она дождалась, когда он умрет, и теперь... Она не оставила в покое даже мертвого.
      Роберта всхлипнула.
      Брэйд отодвинул тарелку с остатками котлеты, выпил кофе и подал знак официантке выписать счет.
      - Вы бы попили кофе, Роберта, - посоветовал Брэйд, - не расстраивайтесь из-за наших взаимоотношений. Мы вполне ладили, даже если он и не симпатизировал мне. Я считаю, что теперь вы мне все разъяснили.
      У него возникло сильное желание погладить ее по руке, но он удержался.
      Роберта стала прихлебывать кофе. Официантка принесла счет.
      Когда они ехали обратно в университет, Брэйд спросил:
      - Роберта, Ральф купил вам обручальное кольцо?
      Она напряженно глядела перед собой, с болезненной сосредоточенностью наблюдала за дорогой, но вряд ли видела что-нибудь.
      - Нет, он не мог позволить себе этого. Его мать работала, чтобы платить за его обучение. Знаете этих западноевропейских матерей? Они идут на любую жертву чтобы сделать сына ученым. А что теперь ей осталось!
      - Вы назначили день вашей свадьбы?
      - Нет. Просто мы решили пожениться сразу после того, как он защитит диссертацию.
      - А его мать знала?
      - Она знала, что мы встречаемся. По-моему, я ей нравилась. Но я не думаю, чтобы он говорил матери о женитьбе. Она бы не одобрила этого. Наверное, она полагала, что, защитив диссертацию, Ральф сможет подыскать себе лучшую партию.
      Они въехали на территорию университета.
      Брэйд зашел в лабораторию. Все шло спокойно. Даже Джеральду Корвину студенту, с которым всегда случались какие-нибудь происшествия, - видимо, посчастливилось не найти осколка стекла, о который он мог бы порезаться. Джеральд был сейчас занят тем, что внимательно разглядывал пробирку, довольный зеркальным блеском ее стенок. (Поскольку по лабораторным работам Джеральд был самым отстающим студентом, можно было наверняка сказать заранее, что именно у него получится самое лучшее зеркало.) Брэйд, продемонстрировал его пробирку тем, более старательным студентам, которые, несмотря на свои тщательные манипуляции, не получили ничего, кроме черновато-серого осадка на дне пробирки.
      Затем он некоторое время провел в канцелярии факультета, просматривая характеристики Ральфа Ньюфелда. Брэйд чувствовал себя неловко под устремленным на него взглядом Джин Мэкрис и поймал себя на том, что просматривает карточки слишком поспешно. Ничего заслуживающего внимания он в них не нашел.
      С тяжелым сердцем Брэйд вернулся в кабинет и начал набрасывать темы будущих лекций по технике безопасности. Существовали определенные темы, который, несомненно, следовало включить в план: правила пользования вытяжным шкафом; правила обращения с баллонами сжатого газа; использование проволочных сеток; сгибание трубок; методы, применяемые при перегонке воспламеняющихся растворителей.
      Затем следовало заново изложить правила пользования пипетками. Когда Брэйд учился сам, пипетку брали в рот, чтобы подсосать раствор точно до метки. Делать это было неприятно и рискованно: в случае неосторожного вдоха порция раствора попадала прямо в рот, а раствор мог быть небезопасным. Ни одного семестра не проходило без того, чтобы по крайней мере один студент не набрал полный рот раствора едкого натра.
      Теперь же аспиранты почти всегда пользуются резиновой грушей, снабженной специальным выхлопным клапаном, позволяющим прекращать всасывание в нужный момент. Трудности возникали из-за того, что факультет не решался израсходовать лишнюю сотню долларов на такое же оборудование и для студенческих лабораторий.
      Пока он писал, мысли его неожиданно переключились на другое, и он устремил взгляд в пространство. Итак, в Ральфа были влюблены две девушки. Может быть, здесь надо искать мотивы преступления? Бывало же, что подобные ситуации разрешались трагически.
      На какую-то долю секунды Брэйд почувствовал всю силу ненависти, переполнявшей Джин Мэкрис. Брэйд горько усмехнулся. По необходимости он стал не только детективом, но и психологом? Вопрос заключался в том, могла ли эта ненависть толкнуть на убийство. А если да, то была ли Мэкрис способна совершить его и именно таким способом? Достаточны ли были ее познания с химии, чтобы она могла рискнуть заменить один реактив другим? Возможно, что она слушала университетский курс химии. (Есть ли у нее вообще высшее образование? Необходимо выяснить и это.)
      А что в связи с этим можно сказать о самой Роберте? Если молодой человек оставил одну девушку, то он может бросить и другую. Тогда, рассуждая логически, следует предположить, что брошенная Роберта способна впасть в такую же ярость как и Джин Мэкрис, только она будет лучше вооружена профессионально.
      Да способен ли юноша, столь подозрительный и мнительный, долго оставаться с девушкой, как бы она его ни любила? Сколько потребуется времени на то, чтобы мелкие случаи непонимания (истинные или мнимые - это не играет роли) переросли в его мрачном и одиноком сердце в мучительное недоверие и неприязнь?
      Ральф не дарил Роберте обручального кольца. Он никому не говорил о том, что собирается жениться, не поделился даже с матерью. Нет никаких объективных свидетельств, подтверждающих его намерение жениться на Роберте. Значит, не было ничего, кроме его обещания?
      Господи боже, а что, если на сцене появилась еще одна девушка и ревность толкнула Роберту на преступление?
      Но каким образом, черт возьми, он, Брэйд, собирается доказать все это? Его теории великолепны, он может разработать их еще десяток. Ведь такова его профессия. Да, он знал, как проверить ту или иную химическую теорию. Но он не имел ни малейшего представления о прозаической механике получения доказательств при уголовных расследованиях.
      Ему надоело хождение по замкнутому кругу. Он посмотрел на часы. Было уже более четырех.
      Двадцать четыре часа назад он собирался домой, чтобы успеть к назначенной на пять часов встрече с Кэпом Энсоном. Он получил бы от старика рукопись, выпил с ним по аперитиву, затем обсудил один-два вопроса и, возможно пригласил бы его остаться поужинать. Но Брэйд зашел в лабораторию Ральфа, чтобы взять немного титрованного раствора кислоты и, как обычно, распрощаться с ним в конце дня (еще одна из тех мелких привычек, которые он перенял у Кэпа Энсона в свое время) - и вот все это началось.
      Сейчас он опять собирается домой, с тяжелым грузом на сердце. Рукопись Энсона все еще не прочитана. Он так и не вынул ее из портфеля. Его последняя установка даже не разобрана и продолжает стоять в личной лаборатории Брэйда, покрываясь пылью.
      Все пошло кувырком.
      Приближался конец недели. Брэйд устало обвел глазами кабинет, выбирая, что бы лучше взять с собой. Дорис неодобрительно относилась к его привычке приносить домой статьи, журналы и всякую всячину (все то, что Брэйд называл, "воскресными мелочами"), но фактически любой преподаватель, если он занимается служебными делами только в рабочие часы, начинает отставать от науки.
      Брэйд вздохнул. У него сегодня не было никакого настроения брать что-либо домой. В его портфеле уже лежала рукопись Кэпа Энсона, которую он должен прочесть. Завтра придет Энсон, Джинни нужно будет сводить в зоосад, а вечером идти к Литтлби. В воскресенье же он вполне может свалиться от усталости. А впереди тяжелая неделя.
      Итак, ничего, кроме рукописи. Резко захлопнув портфель, Брэйд перекинул плащ через руку и взял шляпу. Повернувшись к двери, он вздрогнул от неожиданности, заметив сквозь матовое стекло в двери неясный силуэт. Тут же раздался стук.
      Это не был кто-либо из аспирантов или преподавателей. Даже по общим очертаниям фигуры он мог бы узнать их.
      Чувствуя нарастающее беспокойство, Брэйд открыл дверь. В кабинет вошел толстощекий мужчина который, широко улыбаясь, весело произнес:
      - Хелло проф! Вы не помните меня?
      Брэйд сразу же узнал голос: конечно, это вчерашний детектив, Джек Доуни.
      ГЛАВА 8
      Брэйд уронил шляпу и нагнулся чтобы поднять ее. Он почувствовал, что кровь у него прилила к лицу. Но Доуни лишь вежливо улыбался. Ритмично работая челюстями, детектив жевал резинку. Брэйд спросил:
      - Не могу ли я чем-нибудь быть полезным вам, мистер Доуни? Как видите; я все же помню вас!
      - Нет. Это я могу быть вам полезным. Доуни засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул ключ.
      - Вы просили меня возвратить его вам. Я подумал, что лучше мне самому принести его. Это ключ того парнишки, от его лаборатории.
      - О! - воскликнул Брэйд с облегчением. - Конечно! - Он вспомнил, что просил вернуть ему ключ, и со стороны детектива было вполне естественным выполнить эту просьбу.
      - Благодарю вас.
      - У парнишки из родни только одна мать, вы знаете? - сказал Доуни, спокойно рассматривая кабинет Брэйда.
      Брэйд, все еще держа шляпу в руках, стоял около двери, с нетерпением ожидая, когда можно будет выйти.
      - Да, теперь я знаю.
      - Я ходил к ней вчера вечером, чтобы осторожно сообщить дурную весть. Такова отвратительная сторона моей работы. Нашел ее в плохом состоянии. Она уже знала.
      - Да?
      - С ней была девушка. Другая ваша аспирантка.
      - Роберта Гудхью? (Рассказывая Брэйду, что была у матери Ральфа, Роберта ничего не сказала о Доуни.)
      - Да. Это она сообщила матери. Я спросил девушку откуда она узнала новость. Та сказала, что кто-то позвонил ей.
      - Это сделала секретарь факультета. Она решила, что следует поставить в известность Роберту.
      - Тяжело - Доуни покачал головой, все еще не намереваясь уйти с дороги Это ваш кабинет, проф?
      - Да, мой.
      - Очень симпатичный. И этот стол хорош. Я бы согласился иметь такой стол в своей мастерской. Вы любите мастерить сами что-нибудь?
      - Боюсь, что нет.
      - Я слышал, что профессора и люди вроде них в наши дни вовсю увлекаются этим. Знаете, делают сами себе мебель, занимаются туризмом и тому подобное.
      Брэйд кивнул, стараясь не выказать нетерпения.
      - Эге, а ведь я задерживаю вас после конца работы? Вы всегда уходите в это время?
      - Фактически я сам распоряжаюсь своим временем. Иногда задерживаюсь здесь до полуночи, а иногда ухожу в полдень. Это зависит от расписания и от самочувствия.
      - Вот это да! - воскликнул детектив с искренним восхищением. - Так должно бы быть на любой работе. А вчера вы ушли поздно?
      - Нет, не поздно. Я уже собирался домой, когда обнаружил... тело.
      - А сегодня похоже на то что я вас задерживаю. Ладно, не буду. - Доуни наконец не спеша освободил проход.
      - Ничего, не беспокойтесь, - натянуто ответил Брэйд и вышел вслед за Доуни в коридор, заперев дверь. Ключ Ньюфелда он нацепил на кольцо для ключей.
      Доуни наблюдал за ним.
      - Здесь у вас на кольце что-то вроде отмычки, правильно?
      Этот вопрос вызвал у Брэйда раздражение, и он поспешно убрал ключи.
      - Мне случается приходить в здание в любое время.
      - О, конечно! Подходит ко всем лабораториям?
      - К тем в которых не установлены специальные замки. Я полагаю, что у большинства преподавателей есть такие отмычки.
      - Понимаю; - Доуни улыбнулся и кивнул, продолжая жевать резинку.
      По дороге домой Брэйд бесплодно спорил сам с собой. Итак, полицейский пришел опять. У него был законный повод: его сюда привела просьба самого Брэйда. И его вопросы были совершенно обычными: он не проявил никакой враждебности или подозрительности, да и что могло их вызвать?
      И все же зачем было задавать вопросы о том, в какое время Брэйд уходит домой? Почему он заинтересовался отмычкой? И как это ему удалось так быстро ее заметить? А не искал ли он ее?
      К чему создавать себе новые неприятности? Брэйд заставил себя не думать обо всем этом.
      С учетом всех печальных обстоятельств ужин прошел исключительна хорошо. Джинни уже знала о происшествии (о нем все-таки передавали в хронике новостей). Но все попытки заговорить на эту тему родители решительно пресекали. От возбуждения она ела без капризов и критических замечаний, что привело в хорошее настроение Дорис, а это, в свою очередь, несколько ослабило тревожные опасения, как обручами сжимавшие сердце Брэйда.
      Мир царил и за десертом и в тоне заключительного (и неизбежного) распоряжения Дорис о том, чтобы Джинни перенесла поле своей деятельности наверх, приняла ванну и легла спать.
      - И чтобы я не слышала, что телевизор включен после девяти часов, Вирджиния, - сказала Дорис.
      Джинни перегнулась через перила, ее живые карие глаза сверкали.
      - Эй, папа, не забудь, что мы завтра собираемся пойти в зоопарк!
      - Не обращайся к отцу со своим "эй", - вмешалась Дорис. - Это будет зависеть от твоего поведения сегодня вечером. Если ты будешь баловаться, то завтра никуда не пойдешь.
      - Ну, конечно, не буду! Мы ведь идем, папочка?
      Брэйд не мог не ответить утвердительно.
      - Только если не будет дождя, - добавил он. Некоторое время спустя Брэйд заметил:
      - На самом-то деле я не совсем уверен, что смогу пойти, Дорис.
      - Что? - откликнулась Дорис с кухни, выключив посудомойку. Она вошла в гостиную и переспросила:- Что ты сказал?
      - Я сказал, что не знаю, смогу ли завтра пойти с Джинни в зоопарк.
      - Почему?
      - Придет Кэп Энсон.
      Дорис нахмурилась и сняла фартук.
      - А зачем было назначать встречу?
      - Очень просто: он сказал, что придет, а я не смог отказать ему. Ты знаешь, какой он.
      - Я знаю. Но знать - это еще не означает потакать прихотям. Это его книга, а не твоя. Зачем тебе-то убивать на нее время?
      - Потому что когда она будет закончена, то будет хорошей книгой, очень важной книгой. Говоря откровенно, я даже немного горжусь тем, что могу помочь ему.
      - Хорошо. Но ему следовало бы прийти в какое-нибудь другое время.
      - Дорис, я и так уже дважды подводил его.
      Дорис пожала плечами и начала перелистывать программу телепередач.
      - Вряд ли для него это было трагедией. Он отдал свой материал Вирджинии.
      - Я знаю. Но он наверняка был этим страшно огорчен и возмущен. Он считает непунктуальность личным оскорблением.
      - Он выглядел совершенно обычно. Я видела его через дверь, когда он передавал Джинни конверт... Тебе все-таки придется пойти с Вирджинией. Она ждала этого всю неделю. И, пожалуйста, не говори, чтобы я пошла. У меня накопилась целая гора стирки, которую я и так очень долго откладывала.
      - Хорошо, я вечером позвоню Кэпу и предложу ему прийти в девять часов. Нет никакого смысла выходить с Джинни раньше одиннадцати: будет еще слишком холодно.
      Дорис не дала на его слова прямого ответа. Она включила телевизор и сказала устало:
      - Опять этот надоевший мюзикл!
      - А что идет по другим программам?
      - О боже! Баскетбольные соревнования, выступление проповедника-евангелиста и старый фильм, который я уже видела.
      Она села, взяв вязанье, и с несчастным видом устремила взор на экран телевизора. Она не вязала. Брэйд был уверен, что она не следила и за происходящим на экране.
      Наконец Дорис заговорила, очевидно, рассерженная сама на себя за то, что не могла дольше игнорировать этой темы:
      - Есть что-нибудь новое о Ральфе?
      Брэйд поднял голову от рукописи Энсона.
      - Сегодня ко мне заходил детектив.
      - Что?! - Она резко отвернулась от телевизора.
      - Просто для того, чтобы отдать мне ключ от лаборатории - тот, который был у Ральфа. Но я немного понервничал оттого, как он рассматривал кабинет.
      - Он что-нибудь сказал?
      - Если ты имеешь в виду, сказал ли он мне что-нибудь о случае с Ральфом, то нет.
      - Ну, а в таком случае не собираешься ли и ты также забыть об этом? Ты не можешь оставить все это в покое?
      - Даже если было убийство?
      - С этим уже покончено! Один довольно неприятный парень умер. Ты его не воскресишь.
      - Нет, с этим совсем еще не покончено. Есть девушка, которая, очевидно, любила его и собиралась выйти за него замуж. Есть мать, которая, насколько мне известно, пережила не одну трагедию в своей жизни и которая многое перенесла, чтобы дать ему образование...
      - Если ты попадешь в неприятность, им от этого легче не будет.
      - Я и так уже попал в неприятность. Весь день я только и думаю о том, как выпутаться из нее.
      - Но ведь никто, кроме тебя, не подозревает убийства.
      - А сколько времени будет так продолжаться? Сегодня одна особа интересовалась, как это Ральф мог принять цианид натрия за ацетат? Правда, она находилась в состоянии довольно сильного шока, но в конце концов, успокоившись, она может начать серьезно интересоваться этим обстоятельством. Затем, наконец, кто-нибудь обратится в полицию. Ты хочешь, чтобы над нашими головами всегда висел этот дамоклов меч?
      Он положил лист рукописи, который держал в руке:
      - Послушай, Дорис!
      - Что?
      - Давай подробно обсудим все вместе. Может быть, ты заметишь что-нибудь такое, чего не вижу я. Ради бога, может быть, вместе мы найдем какой-нибудь выход.
      Дорис склонила голову над нетронутым вязаньем.
      - Хорошо, если тебе надо выговориться, говори.
      - Я думал, что мне следует изложить все по порядку на бумаге. Это, как ты знаешь, всегда было моим первым побуждением. Составлять планы. Быть методичным. Но потом я подумал: а что, если кто-нибудь найдет мой черновик, или обрывки бумаги в мусорной корзине, или же пепел и станет интересоваться, что я сжигал? Мне хочется объяснить тебе, в каком неопределенном положении я нахожусь в настоящее время. Это... это невыносимо...
      Прежде всего, если мы допустим, что произошло убийство, то придется решить, кто его совершил. Я говорил тебе вчера вечером, что убийца должен хорошо знать химию, а также методику проводимых Ральфом исследований. Поэтому в первую голову подозрение падает на меня, но если меня все же не принимать во внимание, кто же все-таки мог быть убийцей? Есть другой человек, который имеет доступ в лабораторию Ральфа, а также может непрестанно наблюдать за его работой.
      - Кто это?
      - Грегори Симпсон, аспирант и напарник Ральфа по лаборатории. Он говорит, что никогда не обмолвился с Ральфом ни словом, и, возможно, эго правда. Но все же Симпсон мог наблюдать за тем, что делал Ральф. Возможно, он видел, как Ральф готовил колбы с ацетатом и убирал их в свой шкаф. Никто другой не имел такой замечательной возможности, однако другие - аспирант Чарли Эмит, любой студент или даже Кэп Энсон, - все, кто бывает в этом крыле здания, могли видеть то же самое. Далее, теоретически возможно, что кто-нибудь зашел в лабораторию в отсутствие Ральфа, просмотрел его записи и узнал из них достаточно для того, чтобы разработать план убийства. Но ты понимаешь, все это одни предположения. Что же касается метода совершения убийства, он изобличает меня скорее, чем кого-либо другого. Симпсон занимает не очень близкое от меня второе место.
      - Почему? Мне кажется, что его можно подозревать не меньше, чем тебя.
      - Ему только двадцать два года, и у него нет никакого мотива.
      - Нет никакого мотива, о котором ты знаешь, но ты не господь бог. По правде говоря, у тебя тоже нет никакого мотива.
      - Вот в связи с этим-то кое-что и беспокоит меня. Теперь, когда Ральф мертв, а я задаю людям всякие вопросы...
      Дорис моментально нахмурилась.
      - А почему ты задаешь вопросы, Лу? Это самое худшее, что ты можешь делать.
      - Я очень осторожен. Да мне и так рассказывают всякую всячину без моих вопросов. Во всяком случае, Ральф, по-видимому, не любил меня, или боялся, или и то и другое вместе, я в этом не совсем уверен.
      - А почему он мог не любить тебя?
      - Очевидно, у него легко возникала неприязнь к людям. Но дело не в этом. Полицейские всегда найдут мотив преступления, если он им нужен. Они могут сказать, что я много сделал для парня, а он проявил неблагодарность. Вот в припадке гнева я его и убил.
      - Но это - безумие!
      - Может быть, полиция и сочтет меня безумным. Иногда я выходил из себя. Известно, что я кричал на студентов, когда они вытворяли какую-нибудь исключительную глупость. Все знают, что иногда я теряю самообладание.
      - А с кем этого не бывает! Брось, Лу, здесь должны быть более основательные мотивы.
      - Есть еще один человек. Джин Мэкрис.
      - О! А какой у нее мог быть "мотив" убить Ральфа?
      Брэйд рассказал.
      - Как видно, ваш университет представляет собой какую-то сексуальную преисподнюю в миниатюре.
      Брэйд пожал плечами.
      - Может быть, и так. Во всяком случае, даже если у Джин Мэкрис и были основания, у нее нет достаточных знаний.
      - А много ли нужно знать, чтобы переменить какие-то порошки?
      - Здесь нужно не только знать, но и быть уверенным. Мне кажется, что нехимик просто побоялся бы иметь дело с цианистым натрием: а вдруг яд проникнет сквозь кончики пальцев? Вот у Роберты мог быть и мотив, если он собирался бросить ее, хотя у нас нет никаких оснований думать так. И к тому же она химик.
      - Конечно, - продолжал Брэйд устало, - есть такие побудительные причины, которых мы и знать не можем. Рэйнк, несомненно, испытывал сильную неприязнь к парню. Но насколько сильную? Ведь, слава богу, людей не убивают только из-за того, что они нам не нравятся, или даже из-за того, что мы не выносим их.
      - Чепуха! - воскликнула Дорис. - Не отметай людей слишком легко и не оставляй в качестве подозреваемого только одного себя. Возможно, что большинство убийств в мире совершается из-за ерунды. Я уверена в этом.
      - Ну, что ты говоришь, Дорис! Опомнись.
      - Не старайся от меня отделаться, Лу. Я знаю, что говорю. - Она дернула нитку и принялась вязать в бешеном темпе. - Послушай, Лу, ты мог бы включить еще одного человека в список тех, кому не нравился Ральф Ньюфелд, человека, чья неприязнь возникла вследствие самого незначительного инцидента, и который тем не менее с удовольствием мог убить его.
      Брэйд был поражен:
      - Кто же это?
      Дорис с ожесточением дернула запутавшуюся в клубке нитку:
      - Я!
      ГЛАВА 9
      Естественно, первым побуждением Брэйда было рассмеяться, но хотя он этого и не сделал, а ограничился недоверчивым и резким восклицанием: Ты! - Дорис сразу же ответила:
      - Не смейся! Я именно это имела в виду.
      - Я не смеюсь, но ты не можешь говорить это серьезно.
      - Ты, конечно, помнишь, что на прошлое рождество Ральф был у нас. Помнишь?
      - Да, вместе с другими аспирантами. Мы их всех пригласили, - подтвердил он. - В тот раз, когда была разбита твоя ваза.
      - Ты вспомнил и это? Хорошо, тогда ты, может быть, припомнишь, как все случилось?
      Брэйд пожал плечами.
      - Ее разбил Ральф.
      Он сказал наугад, но такой ответ соответствовал направлению их беседы.
      Дорис посмотрела на Брэйда уничтожающим взглядом, как бы перенося лично на него ответственность за то ужасное происшествие.
      - Важно, КАК он разбил ее! Это была моя собственная ваза, Лу. Я сделала ее сама, когда занималась лепкой.
      - Дорис, я это знаю!
      Но ее горестные воспоминания, видимо, были настолько сильны, что от них не так просто было отделаться.
      - Ваза была единственной по-настоящему красивой вещью, которую мне удалось сделать. У нее были правильные формы, удачная расцветка. Это было мое собственное творение. Я ее не покупала, я ее сделала.
      Она опять отложила вязанье.
      - Я рассказала гостям о вазе и показала ее. Они видели мои инициалы.
      - Помню, - подтвердил Брэйд, не решаясь выказать нетерпения. - Ваза почти круглый год стояла в доме, и когда приходили гости, она неизменно служила предметом разговора. Дорис при этом с показной скромностью слегка высмеивала некоторую несимметричность вазы, но на самом деле очень гордилась ею, как это зачастую бывает с людьми, далекими от творческой работы, если они случайно сделают что-то заслуживающее внимания.
      - Ральф стоял вон у той тумбочки. - Дорис показала на тумбочку возле большого кресла. Сейчас на ней ничего не было, и Брэйд неожиданно понял, сколь печальным был жест Дорис.
      - Ральф стоял там. Он чуть-чуть двинул локтем, и ваза разлетелась на миллион кусочков.
      Она смотрела на пол, несомненно, видя опять осколки.
      - Несколько дней я пыталась собрать и склеить осколки. Но не смогла: их было слишком много.
      - Но с кем этого не может случиться?! - заметил Брэйд.
      - Это была не случайность, в чем ты сможешь убедиться. Я не хотела ничего говорить раньше, чтобы не осложнить твоих отношений с Ральфом. Но теперь он мертв, и я могу рассказать тебе все. В тот момент я как раз смотрела на него. Я видела, как двигался его локоть, хотя ему незачем было двигаться. И он не вздрогнул. Все остальные вздрогнули или вскрикнули, услышав грохот, а он нет. Он знал, что это произойдет, понимаешь? Он спокойно посмотрел назад, на осколки вазы и даже не извинился - ни тогда, ни позже. Он только слегка улыбнулся. Да, улыбнулся. Ему было приятно доставить мне огорчение.
      Брэйд покачал головой.
      - Ты придаешь этому слишком...
      - Я рассказываю тебе, как оно было. - Глаза у нее были красные, но сухие. - И вот что, Лу, для кого-нибудь другого это было бы просто мелочью - какая-то разбитая ваза! Но для меня могло стать поводом к убийству. Если бы в тот момент у меня в руке оказался нож, я с радостью пырнула бы Ральфа.
      Брэйд попытался говорить спокойно:
      - Ну, что ты, Дорис! Тебе так только кажется. Ты могла заплакать, закричать на Ральфа, ударить его. Но, насколько я помню, ты сохранила полное самообладание, оставаясь безупречной хозяйкой. Ты мило распрощалась со всеми, когда пришло время, и только потом...
      - С ним я не попрощалась.
      - Тем не менее ты сохранила самообладание. И если ты смогла удержаться от крика, то тем более удержалась бы от убийства.
      - Нет, крик здесь не помог бы. Я хотела не этого. Я скажу тебе, как отношусь к нему. Я обрадовалась, когда услышала о его смерти! Я выражала сожаление и беспокойство только потому, что его смерть затрагивала нас, - вот и все. С того дня прошел уже почти год, а я все еще не простила его и считаю его смерть заслуженной. Любой человек, который может сделать то, что сделал в тот вечер Ральф, наверняка многим отравил жизнь своей злобой.
      - Хорошо, Дорис, - прервал Брэйд, пытаясь остановить ее. - Ты ничего этим не доказываешь.
      - Не доказываю? Лу, я стараюсь доказать тебе, что ты ничего не знаешь о мотивах. Ты не знаешь, что может одного заставить совершить убийство, а другого - нет. Откуда тебе это знать? Это не твоя профессия. Ты будешь хохотать до упаду, если детектив, каким бы умным он ни был, придет к тебе в лабораторию и попытается давать советы, как проводить исследования. Так почему же ты считаешь, что можешь быть детективом? У тебя нет ни опыта, ни необходимых знаний, и ты только наживешь себе неприятностей. Поэтому прекрати это, прекрати!
      Брэйд молчал.
      - Пусть это так и останется несчастным случаем, Лу, а если кто-нибудь и убил его, так ты не бог, не твое дело карать...
      Брэйд отвернулся и пробормотал:
      - Мне надо позвонить Кэпу.
      Брэйд провел два утомительных и скверных часа над рукописью Энсона. Главы были посвящены первым годам деятельности Берцелиуса, шведского ученого, который был в свое время абсолютным диктатором в химии. Он внес весьма существенный вклад в полдюжину отраслей этой науки, открыл несколько элементов, ввел термин "катализ", разработал химические символы, которыми пользуются и по сей день, и многое другое.
      Он был героем Энсона больше, чем какой-нибудь другой химик, и Брэйд, читая рукопись, задавал себе вопрос, до какой степени Энсон бессознательно отождествлял себя с Берцелиусом. Конечно, в первой половине двадцатого столетия никто не мог бы пользоваться таким влиянием, как Берцелиус в девятнадцатом. Наука стала слишком многогранной.
      И тем не менее... Берцелиус перед смертью стал свидетелем заката своей славы. Да, он разработал в органической химии теорию радикалов и придерживался ее со страстью и убежденностью. И все же она существовала только благодаря поддержке ее Берцелиусом. Когда Берцелиус был уже в преклонном возрасте, в органической химии неуклонно завоевывали позиции более правильные структурные обозначения, безоговорочно принятые после его смерти.
      Ставил ли себя Энсон на его место и в этом отношении? Считал ли он себя последним великим химиком-кустарем, сдерживающим натиск квантовой механики?
      Брэйд наконец отложил рукопись, чувствуя себя подавленным и выдохшимся.
      Брэйд проснулся в семь, перед тем, как зазвонил будильник. Он помнил, что просыпался ночью, но никак не мог восстановить ход своих мыслей. Кажется, они были как-то связаны с вазой.
      Вазу он видел и во сне. Она стояла на тумбочке, такая же, как прежде, но вся - в тонких трещинках, следах склейки. А Дорис кричала ему, чтобы он не прикасался к вазе, так как клей еще не засох. Линии склейки были красными, как кровь.
      Только под утренним душем Брэйд наконец избавился от этой вазы.
      Кэп Энсон, как они и договорились по телефону накануне вечером, прибыл в тот момент, когда часы били девять. Брэйд открыл ему дверь и провел прямо в свою рабочую комнату.
      Энсон поставил трость, осторожно опустился в одно из двух кресел и спросил:
      - Как вы поладили со стариком Берцелиусом, Брэйд?
      Брэйд заставил себя улыбнуться.
      - Самоуверенный субъект.
      - Он имел право быть таким. Ему был пожалован титул барона, вы знаете?
      - О, неужели?
      - Я пишу об этом подробно в одной из последующих глав. Произошло это в день его свадьбы. Он женился очень поздно, на девушке, которая была на тридцать лет моложе его. Король Швеции пожаловал ему титул барона в качестве свадебного подарка. Не вижу причины, почему бы история органической химии не была также и историей химиков-органиков.
      Брэйд не знал, как ему лучше ответить. Сам Энсон в жизни, несомненно, отделял химию от химиков. Он никогда не позволял своей личной жизни вторгаться в работу. Было известно, что когда-то у него была жена, которая умерла, а теперь Энсон жил один и о нем заботилась экономка. Было также известно, что у него есть замужняя дочь, которая живет со своими детьми где-то на Среднем Западе. Энсон никогда не упоминал ни о ком из них: не из-за какого-то отчуждения, а лишь потому, что они не имели -ничего общего с химией.
      - В тех случаях, когда личная жизнь связана с общим развитием органической химии, ее следует освещать. Например, присвоение титула барона представляет собой оценку деятельности Берцелиуса со стороны современного ему общества. Органическая химия становилась чрезвычайно важной для повседневной жизни, и это оправдывало пожалование дворянства химику-органику.
      Энсон медленно кивнул.
      - Хорошее замечание. Благодарю вас. Теперь здесь я выкинул несколько параграфов, посвященных открытию селена. Это, как и весь анализ с помощью паяльной трубки, несомненно, крайне интересно, но не имеет отношения к органической химии.
      - Согласен. Книга и без того будет довольно большой.
      - Хорошо. Теперь посмотрите, пожалуйста, страницу 82. Я пока еще не подошел к теории радикалов, но это представляется логическим местом...
      И они продолжали в том же духе, сблизив головы, перелистывая страницы рукописи, что-то выбрасывая и опять вставляя, пока не раздался голос Дорис, преднамеренно мягкий из уважения к Энсону:
      - Лу, по-моему, Вирджиния почти готова идти с тобой.
      Брэйд поднял голову.
      - Хорошо, Дорис. Что же, Кэп, я полагаю, мы сделали большую часть намеченного. Оставим все это до следующего раза.
      - Вы куда-нибудь собираетесь пойти?
      - Я веду Джинни в зоопарк. Ей на следующей неделе предстоит писать какое-то сочинение по английскому языку. Надеюсь, прогулка подскажет ей тему, она хорошо проведет время, а также даст отдохнуть своей матери.
      У него промелькнула улыбка, когда он встал, собирая страницы рукописи.
      Энсон тоже собрал свои материалы.
      - Вы не будете возражать, если я пойду с вами? Нам надо еще кое-что обсудить.
      - Видите ли... - Брэйд колебался и не знал, каким образом лучше всего отклонить эту неожиданную просьбу. - Вам будет скучно.
      Энсон грустно усмехнулся и взял трость.
      - В моем возрасте многое стало скучным.
      Стоял тихий, солнечный день, теплый не по сезону. Хотя солнце грело почти по-летнему, но в зоопарке было малолюдно, и Брэйд подумал с некоторым удовлетворением, что по крайней мере хоть это получилось хорошо. Джинни забралась в обезьянник, а Брэйд и Энсон сели на скамейке неподалеку.
      Энсон купил себе пакетик жареной кукурузы и, положив трость на колени, с очевидным удовольствием грыз мелкие зерна.
      - Я говорил вчера с Литтлби, Брэйд.
      - Да?
      - Он рассказывал мне о лекциях по технике безопасности, которые он планирует. Конечно, старый каналья теперь уже убедил себя, что задумал их давно.
      Не очень заинтересованный этим, Брэйд ответил:
      - Да, я это знаю.
      - А потом он спросил о вас.
      Брэйд выпрямился, его спина неожиданно одеревенела.
      - Обо мне?
      - Вот поэтому-то я и привел вас сюда. Подальше от миссис Брэйд, понимаете?
      - Что он сказал?
      - Ничего конкретного. Ничего особенного. Однако я понял из его слов, что в следующий раз, когда придет время, ваше назначение на должность преподавателя будет возобновлено в последний раз. Вам будет сделано годичное предупреждение о подыскании повой работы.
      ГЛАВА 10
      Брэйду показалось, что внезапно резко похолодало и солнечные лучи, падавшие на его плечи, перестали греть. Голос Кэпа Энсона доносился откуда-то издалека, а привычный шум людей, отдыхавших в парке, замер.
      Брэйд был обеспокоен в первую очередь не угрозой потери средств к существованию и нарушения привычного образа жизни. Он вспомнил о Дорис. Она это предсказывала. А он, Брэйд, упрямо утверждал, что этого не произойдет. Как он теперь посмотрит ей в глаза?
      Ему не приходило в голову, что Кэп Энсон мог ошибиться, мог неправильно понять Литтлби. Поэтому выводы, сделанные Энсоном, лишь усилили беспокойство, возникшее у Брэйда после холодного приема у Литтлби вчера утром.
      - Это было связано с у... - Брэйд остановился, чуть не сказав "с убийством", и продолжил: - ...с тем, что произошло с Ральфом Ньюфелдом?
      Энсон казался озадаченным.
      - Вы имеете в виду несчастный случай с Ральфом?
      - Да.
      - Он ничего не сказал об этом. Какая здесь может быть связь? Вопрос заключается в результативности исследований. Вы недостаточно печатаетесь.
      - Печатайся или погибай! - с горечью сказал Брэйд, пожал плечами и отвернулся.
      - Что же, вы это знаете, Брэйд. Это старая история. Для университета ценность преподавателя определяется его репутацией.
      - У меня вряд ли были выдающиеся аспиранты, - раздраженно сказал Брэйд и почти тотчас же устыдился своих слов: не было никакого смысла перекладывать вину на кого-то другого.
      - В какой-то мере справедливо. А кто в этом виноват?
      - Чего же вы хотите от меня? Чтобы я дрался за субсидии, которыми мог бы привлечь аспирантов? Я не собираюсь этого делать. Я уже давно принял такое решение, Кэп: я никогда не отправлюсь со шляпой в руке в Вашингтон, предлагая бессмысленный проект, рассчитанный только на то, чтобы выманить деньги. Я не считаю свои исследования чем-то выдающимся. Я исследую то, что интересует меня, - только и всего. Если на это стоит расходовать государственные средства, то я возьму их, но безо всяких дополнительных условий. Если же нет, обойдусь и без них.
      Он сказал все это с раздражением, мысленно оправдывая себя перед практичными людьми, считавшими глупостью, что он приравнивает бедность к добродетели, а процветание рассматривает как некий грех.
      - Не торопитесь, Брэйд! Вы же знаете мое мнение об этой бешеной погоне за субсидиями вокруг нас. Я ничего подобного и не предлагаю. Но зачем вы так расстраиваетесь? Не могли бы вы подыскать себе другую работу? - Он устремил на Брэйда проницательный взгляд.
      Брэйду было трудно так же твердо смотреть на Энсона. Что ему ответить? Разве ему не ясно, что здесь существует своего рода обратная связь: отсутствие повышения в должности обусловливает дальнейшее отсутствие повышения, и поскольку он много лет работает внештатным преподавателем, то при любой возможности его повышения, естественно, возникают вопросы: почему он так долго был внештатным, какие у него недостатки, что его так долго не повышали? И вместо ответа на эти вопросы повышение опять задерживают. С каждым годом отвечать становится все труднее. Дело не в том, что он слишком стар, чтобы сменить место, или плохой специалист, - нет, просто он чересчур долго засиделся на своей нынешней должности.
      Брэйд мгновенно представил себе вежливые беседы во время турне по химическим факультетам, вежливые рукопожатия преподавателей этих факультетов, вежливое обсуждение его и их исследований, вежливый обмен препринтами вежливость до оскомины.
      И вся эта вежливость будет сводиться только к тому, что у всех хватит такта не задать единственного действительно важного вопроса: почему вы так долго были внештатным преподавателем, мистер Брэйд? Почему ваш университет отпускает вас, вместо того чтобы повысить в должности?
      Можно ли им ответить: меня не хотят повысить потому, что до сих пор не повысили; они отпускают меня потому, что им надоело не повышать меня?
      Он все еще пытался не опускать глаз под взглядом Энсона.
      - Знаете, Брэйд, я могу использовать свое влияние, чтобы помочь вам.
      "Какое влияние?! - подумал Брэйд с безнадежной горечью. - Ох, Кэп, Кэп, какое у вас влияние!"
      - Или же, - продолжал Энсон, - если вы предпочитаете оставаться в университете, то заставьте их держаться за вас, боже мой! Вы располагаете временем до июня: раньше они не соберутся сделать вам предупреждение. Создайте что-нибудь до этого!
      - Создать что-нибудь... - повторил Брэйд. - Что именно?
      Энсон с такой силой ударил тростью по гравиевой дорожке, что камешки с треском взлетели.
      - Неужели вы капитулируете? Боритесь, дружище! Вы находитесь в университете не для того, чтобы прозябать. Наука - это борьба. - Он сжал старческий кулак.
      "Но я затем и служу в университете, - мысленно воскликнул Брэйд, - чтобы не быть вынужденным пускать в ход кулаки! На свете хватает драки в тех местах, где хорошо платят".
      Джинни стремительно выбежала из обезьянника. Ее прямые темные волосы были заплетены в две тугие косички. При каждом шаге гравий вылетал из-под ее туфелек.
      - Папа, ничего, если я пойду смотреть пресмыкающихся?
      Брэйд взглянул на дочь, какое-то мгновение не узнавая ее.
      - Да, конечно, - ответил он. - Где это?
      - Вон там. Видишь вывеску?
      - Ты хочешь, чтобы мы пошли с тобой, Джинни? - Брэйд протянул к ней руку. В нем неожиданно проснулось сильное желание прижать ее к себе и побаюкать. Ему казалось, что это хоть на миг принесло бы ему успокоение.
      Но Джинни ничего не подозревала и смотрела на вход в помещение для пресмыкающихся. Она отошла за пределы досягаемости и сказала:
      - Я могу пойти одна. Я скоро вернусь.
      И она исчезла - самостоятельная маленькая особа одиннадцати лет. Брэйд спросил:
      - А что насчет работы, которую проводил Ральф?
      - Кинетика? - Энсон сделал недовольное лицо я энергично покачал головой. Забудьте все это.
      - Как "забудьте"? Она же открывает совершенно новые возможности применения органических реакций. Если бы я мог сделать заключительные выводы (он неожиданно заговорил с воскресшей надеждой), я бы опубликовал статью, которая вызовет сенсацию.
      Энсон мягко положил руку на плечо Брэйду, так что тот на мгновение остро ощутил, что между ним и стариной Кэпом существуют такие же взаимоотношения, как у Брэйда со своими аспирантами.
      - Если бы я был на вашем месте, то попытался бы проложить новый путь. Я избрал бы новую и слабо изученную область деятельности, сделал бы в ней какое-нибудь сенсационное открытие - такую область, куда еще не вторглись все эти парни, получающие субсидии. Посмотрите на этого орла!
      Брэйд удивленно взглянул на птицу в клетке на высоком столбе. Ее глаза были закрыты, крылья сложены. Она медленно открывала и закрывала клюв, словно старик, бормочущий во сне.
      - Ну и что?
      - Видите ли, прежде всего он плотоядное животное. Он питается мясом. Обезьяны в том домике могут есть и насекомых, но в основном они питаются фруктами и другой растительной пищей. Однако травоядные обезьяны стоят ближе к плотоядному человеку, чем плотоядный орел. Какое отражение находит подобное обстоятельство в химии этих трех существ?
      - Что вы имеете в виду?
      - Я говорю о сравнительной биохимии. О химических отличиях различных видов организмов. Большинство биохимиков очень слабо знают органическую химию. А ваши специальные познания позволят вам далеко пойти, а? И это должно быть увлекательно. - Энсон показал на помещение для пресмыкающихся. - В чем заключается пищеварительная адаптация питона с точки зрения химии, который, не разжевывая, заглатывает целое животное, затем несколько дней переваривает его и потом опять не ест в течение, возможно, многих месяцев?
      - Боже мой, Кэп! - воскликнул Брэйд, невольно улыбнувшись. - Я не буду знать, даже с чего начать.
      - В этом-то все и дело! Прокладывайте свой собственный путь!
      - Нет, Кэп, нет! Меня не привлекает работа с животными.
      Энсон нахмурился.
      - Брэйд, если вы сделаете это, то тогда, уверяю вас, я смогу уговорить Литтлби забыть его намерения не возобновлять с вами контракта, в крайнем случае уговорю его дать вам благоприятную возможность проявить себя в новой области. На этом основании он может даже повысить вас. Это вполне вероятно.
      - Благодарю, Кэп, но даже и в этом случае...
      - Вы боитесь только потому, что это новое дело?
      - Нет, но это должно заинтересовать меня, а в настоящее время меня интересует только кинетика. Я попытаюсь продолжить работы Ральфа.
      Энсон встал.
      - Теперь я ухожу, Брэйд. Вы совершаете ошибку.
      Брэйд смотрел на удалявшуюся фигурку со столь смешанными чувствами, что вряд ли мог сам разобраться в них. Бедняга! Он все еще раздает темы, все еще диктует область исследований! Конечно, он ненавидит кинетику и механизм реакций. Именно потому-то он и устарел.
      Брэйд ощущал некоторый подъем, вызванный лишь обещанием Кэпа Энсона замолвить за него словечко. Но это был ложный подъем: ведь на самом деле Энсон не сможет поколебать Литтлби. Брэйд был в этом уверен. Теперь только сам Энсон все еще верит в свое могущество.
      Что же касается исследований Ральфа... Брэйд попытался воскресить тот слабый проблеск надежды, который был у него несколько мгновений назад, но это ему не удалось. Несомненно, если бы он изучил книгу Рейнка по кинетике... Но он достаточно часто просматривал ее, поэтому понимал, насколько тяжело ее освоить - возможно даже, что это будет ему не под силу. Он сидел на скамейке в ожидании Джинни, чувствуя себя очень одиноким.
      Брэйд и Джинни вернулись домой около четырех часов. Дорис бросила на них деловой взгляд и сообщила:
      - Звонил Фостер. Он хотел поговорить с тобой.
      - О чем, ради всего святого?
      - Он не сказал. Кажется, он был сильно раздражен тем, что я взяла трубку, и хотел определенно знать, будешь ли ты сегодня вечером у Литтлби. Я сказала ему, что будешь.
      - Гм, а что, по-твоему, ему было нужно?
      - Я не знаю точно, но вот что я тебе скажу. Его голос звучал очень весело. В нем было какое-то скрытое оживление, понимаешь? Поэтому, зная Фостера, я могу предполагать, что он припас для тебя какую-то плохую новость.
      Плохую новость? Каких еще новостей можно было ожидать в эти дни? Возможно, это та же самая плохая новость, которую уже сообщил Кэп Энсон, только теперь дополненная, отполированная до блеска и искусно упакованная для доставки?
      Но Брэйду все же удалось сохранить присутствие духа.
      - Не накличь беды, Дорис! Если звонил Фостер, то от него можно ожидать чего угодно - возможно, даже новый неприличный анекдот, который он только что услышал. А теперь у меня осталось полчаса, чтобы вздремнуть, так что хватит об этом.
      Он разделся и лег, но не заснул. В нем начал медленно закипать гнев. Он мог понять, когда Литтлби обсуждал подобный вопрос с Кэпом Энсоном: Энсон был старейший деятель факультета и, кроме того, первоначальный научный руководитель Брэйда. Но обсуждать это с Фостером...
      "Ловкач", - подумал о Фостере Брэйд с внезапной злобой. Он смотрел на потолок, как будто перед ним был белый экран, на который последовательно проецировались его воспоминания. Теперь он припомнил первую встречу с Фостером, когда тот был еще молодым человеком, не достигшим тридцати лет, свежеиспеченным выпускником одного из университетов Среднего Запада. Фостера водили по лабораториям и представляли преподавателям факультета. С самого первого раза он произвел внушительное впечатление. Он был самоуверенно весел, знал, какими исследованиями занимается каждый, со знанием дела обсуждал все вопросы, причем казалось, что он вовсе не изучил все это заранее, хотя именно так оно, конечно, и было.
      Брэйд не взлюбил Фостера за его манеру выставлять себя хозяином любой пяди земли, на которую ступала его нога.
      Брэйд несколько раз беззвучно произнес: "Ловкач Фостер". Казалось, эта кличка унижала Фостера, ставила его на свое место.
      Брэйд закрыл глаза. Раз дело дошло до того, что его собираются вышвырнуть, сделав при этом всеобщим посмешищем, он найдет способ отомстить им. Сейчас ему показалось неизбежным, да и нетрудным изучение всех вопросов, необходимых для завершения исследований Ральфа. Он подыщет другое место, опубликует результаты и сделает переворот в науке, работая на новом месте. Пусть другой университет разделит с ним его славу!..
      Он находился на грани между сном и бодрствованием. Его планы мести искажались, приобретая фантастический характер. К действительности его вернул голос Дорис: "По-моему, пора одеваться".
      Литтлби жил в одном из старых пригородов, где земельные участки сохраняли нетронутыми и бдительно охраняли от вторжения мелкой буржуазии, чтобы не изменить его "социальное лицо", а также низкий земельный налог. Литтлби приобрел здесь участок лет десять назад и сейчас владел домом, сохранившим аромат старины, причудливым, но не лишенным комфорта.
      Миссис Литтлби встретила их у самого входа. Ее серовато-коричневые волосы - казалось, они не могли даже поседеть - были тщательно уложены, хотя и не имели вида прически. У нее были глаза, как бы созданные для очков, хотя она никогда их не носила, а платье настолько безвкусно, что почти придавало ей оригинальность.
      Она всегда очень тепло и внимательно относилась к своим гостям, никогда не забывая фамилий, должности или недавно полученных поощрений. Уже только за это она нравилась всем.
      Тепло улыбаясь, она сказала:
      - Профессор Брэйд, как мило, что вы смогли прийти! Миссис Брэйд, какое у вас очаровательное платье! Будьте добры, оставьте головные уборы и пальто в гардеробной... О профессор Брэйд, я очень расстроилась, узнав о несчастье с вашим аспирантом! Я тогда сказала мужу, что бедный юноша избавился от своих бед, но какое испытание для его семьи и научного руководителя! Я даже собиралась отложить нашу вечеринку, но так как многие на нее рассчитывали...
      Брэйд пробормотал вежливую ответную фразу, улыбаясь, и кивая головой, и стремясь скорей ускользнуть за пределы досягаемости. Миссис Литтлби обменялась еще несколькими словами с Дорис, а затем ее внимание отвлекли новые гости.
      Комната продолжала заполняться. После того, как придут все приглашенные, двойная дверь в главную столовую откроется, два официанта, занятые в настоящее время сервировкой стола, исчезнут, а гости выстроятся в затылок, чтобы получить порцию ветчины и сыра, мясные тефтели со спагетти, запеченные бобы и капустный салат. Позже они встанут опять в очередь за кусочком торта и чашкой кофе.
      Быстро оглянувшись, Брэйд с удовольствием убедился, что поблизости нет Фостера. У него не было никакого желания, чтобы его оплакивал и предавал земле человек, который от всего этого только выиграет. Старшему преподавателю Меррилу Фостеру вся эта история только на руку. Он достаточно энергичен, чтобы грубее и настойчивее проталкиваться к штатной должности, чем это когда-либо делал Брэйд. Единственное, что могло ему мешать, - это препятствие в лице Брэйда. Когда Брэйда не станет, повышение Фостера не задержится.
      Брэйда передернуло. В конце концов университет - это всего лишь частица окружающего мира. Плющ* - не граница джунглей, это просто воображаемая линия, отделяющая одни джунгли от других. Цель здесь, в университетских джунглях, может быть другой, но метод все тот же. Это метод промышленника, охотящегося за правительственной субсидией перед расширением производства. Никакого различия...
      Брэйд чуть было не подскочил, когда кто-то неожиданно коснулся его плеча. Он оглянулся. Это был Фостер, с серьезным выражением на широком багровом лице. Фостер крепко схватил Брэйда за рукав.
      - Послушай, Лу! Мне надо поговорить с тобой.
      Брэйд принужденно усмехнулся.
      - Звучит зловеще. Плохая новость?
      - Я не знаю, плохая или нет. Я просто подумал, что тебе следует знать об этом.
      Фостер с беспокойством огляделся по сторонам. На них никто не обращал внимания, и он еще крепче ухватил Брэйда за рукав. Понизив голос, он продолжал:
      - Это насчет Ральфа Ньюфелда.
      - Насчет Ральфа?
      - Шш... Слушай, какой-то детектив или что-то в этом роде ходит и расспрашивает. Его фамилия - Доуни. Он говорил с одним из моих ребят, и мне передали. У этого парня создалось впечатление, будто Доуни считает, что Ральф умер не из-за несчастного случая!
      Брэйд изумленно смотрел на Фостера. Он провел немало часов за размышлениями, в которых связывал имя Фостера только с дополнительными новостями о возможном увольнении, больше ни с чем.
      - Так говорит детектив?
      - Черт побери, Лу, я не знаю, что говорит детектив! Но как я тебе сказал, он разговаривал с моим парнем и интересовался, как шла работа Ральфа, не находился ли он в подавленном состоянии, не говорил ли о каких-нибудь неприятностях?
      Их прервала миссис Литтлби, предложившая коктейли. С пьяной усмешкой Фостер отрицательно покачал головой, но Брэйд быстрым движением взял один бокал и немного отпил из него, не сводя глаз с Фостера.
      - Что ты хочешь этим сказать, Меррил?
      - Я думаю, что полиция подозревает самоубийство.
      Брэйд ждал этого слова, но, произнесенное вслух, оно потрясло его. (Самоубийство все же лучше, чем убийство, не так ли? Это своего рода выход, не так ли?) Он спросил Фостера:
      - Почему же самоубийство?
      - А почему бы нет?
      - Его работа шла нормально.
      - Ну и что? Что ты знаешь о его личной жизни?
      - А ты-то знаешь что-нибудь такое, что наводило бы на мысль о самоубийстве?
      Брэйд не хотел, чтобы его слова прозвучали вызывающе, но, должно быть, напряженность последних дней отрицательно сказывалась на его самоконтроле.
      Фостер отреагировал моментально. Он враждебно сдвинул брови.
      - Слушай, не набрасывайся на меня! Я всего-навсего хочу сделать тебе одолжение и предупредить тебя. Если же ты собираешься затеять ссору, то считай, что я тебе ничего не говорил.
      - А почему ты говоришь так, будто это непосредственно связано со мной? резко спросил Брэйд. - Если даже было самоубийство...
      Неожиданно между ними возник Рейнк. Пристально глядя на них, он спросил:
      - Что за разговор о самоубийстве?
      Брэйд раздраженно взглянул на него и промолчал. Фостер слегка пожал плечами, как бы говоря, что он сделал свое дело, и если Брэйд собирается об этом кричать, то пусть и отвечает за последствия. Затем он сказал:
      - Мы просто говорили о Ральфе Ньюфелде.
      - Самоубийство? - Губы Рейнка растянулись в ехидную усмешку, он вытянул палец, почти касаясь им груди Брэйда. - Вы знаете, я в это верю. Этот парень был сумасшедший, настоящий сумасшедший. Нам повезло, что он не вздумал забрать с собой и все здание химического факультета, взорвав всех нас.
      Брэйда лихорадило. Они стояли по обе стороны от него. Каждый из них жаждал уверовать в самоубийство. Почему? Внутренний голос нашептывал ему: "Самоубийство лучше, чем убийство, это выход, это выход..." Однако, не взвешивая фактов, не рассуждая и не размышляя, он знал, что жаждет правды больше, чем какого-либо выхода. Фактически единственным реальным выходом была правда, все остальное было иллюзией.
      - А почему самоубийство? - спросил Брэйд. - Так ли легко поверить в самоубийство? Ему оставалось самое большее полгода до защиты диссертации.
      Рейнк все еще ехидно усмехался.
      - Вы в этом уверены? Как у него шла работа?
      - Очень хорошо! - отрезал Брэйд.
      - Откуда вы знаете?
      Брэйд хотел было уже ответить, как заметил поставленную ему Рейнком ловушку. Он не знал, как избежать ее, и его молчание означало только то, что Рейнку самому придется подтолкнуть его туда.
      - Должно быть, - продолжав Рейнк, - это он сам говорил вам, что его работа идет хорошо.
      - Конечно, говорил, - вызывающе подтвердил Брэйд.
      - А откуда вам было знать, что он говорит вам правду?
      - У меня есть копии его записей.
      Улыбка Рейика стала шире, Фостер тоже начал улыбаться. Брэйд внезапно заметил царящую в комнате тишину, увидел небольшие группы людей, прекративших разговоры и смотревших в его сторону, заметил Дорис, которая стиснула рукой платок и прикусила нижнюю губу.
      Брэйд знал, что ни одного из находящихся здесь химиков он не сможет убедить, что разбирается в кинетике настолько хорошо, чтобы судить о том, действительно ли успешно шла работа Ральфа.
      Голос Рейнка стал медоточиво-приторным:
      - Я знаю, каких теорий Ральф Ньюфелд придерживался вначале, и уверяю вас, что они были бессмыслицей. Я хотел предоставить ему возможность самому убедиться в этом, допуская, что ему удастся найти какой-то побочный путь, который к чему-нибудь приведет. Конечно, из этого ничего не вышло. С ним невозможно было поладить. Тогда он пошел к вам, и здесь-то было его истинное Ватерлоо. Когда аспирант занимается проблемой, подобной выбранной Ральфом, и никогда не консультируется со специалистом, он неотвратимо приближается к катастрофе.
      "Для Рейнка эта ситуация должна была быть источником постоянного раздражения, - промелькнуло в сознании Брэйда. - Подумать только: Ральф никогда не консультировался у такого великого человека!"
      - Вам, Рейнк, не следует отлучать его душу от церкви и обрекать ее на адские муки только за то, что он никогда не обращался к вам за помощью.
      - Мне совершенно наплевать, приходил он ко мне или нет, - резко ответил Рейнк, вздернув подбородок. - Какого черта мне беспокоиться об этом? Мне просто пришла мысль, что он находился в крайне затруднительном положении. И вот что я скажу вам, Лу: ему наконец пришлось это признать. Он все кружил наобум возле своей проблемы, проводил измерения, которые осмысливал и переосмысливал до тех пор, пока не увидел, что зашел в тупик. А это означало никакой кандидатской степени. Тогда он и покончил с собой. А почему бы нет?
      - Потому, - с холодной яростью возразил Брэйд, - что его работа шла хорошо. Возможно, физическая химия не моя специальность, но я все же не водопроводчик! Я всегда могу отличить вальденовское обращение от фотохимической цепной реакции. Я читал его отчеты - у него все шло хорошо.
      Почему-то Брэйд не мог видеть окружающее в истинном свете, - словно туман застлал ему глаза. Все присутствующие, мужчины и женщины, казалось, обернулись к нему; в первой шеренге находились Рейнк и Фостер. А он, Брэйд, стоял на краю пропасти.
      Волки! Он отбивается от волков. События истекших сорока восьми часов сконцентрировались в странно светящуюся точку. Насилие вторглось в академическую обитель и вызвало панику среди ее членов. Они мечутся в страхе и ищут способа умилостивить недружелюбных богов. Они готовы принести в жертву Брэйда, чтобы искупить свои грехи и отвратить кару. Если смерть Ньюфелда несчастный случай, то виновным окажется Брэйд. Если их заставят признать это самоубийством, они согласятся, но и в этом случае решат, что причиной послужило неквалифицированное руководство со стороны Брэйда. И, наконец (Брэйд не раз говорил себе это с холодной уверенностью), если возникнет мысль об убийстве, то подозреваемым тоже будет только один человек. Этого ведь требуют интересы факультета. Но если они считают, что он спокойно подставит под нож свою грудь, то ошибаются!
      - Вы, профессор Рейнк, видимо, настолько уверены, что Ральф убил себя, что я не могу не задавать себе вопроса: а не движет ли вами сознание внутренней вины?
      - Внутренней вины? - высокомерно переспросил Рейнк.
      - Вот именно! Вы вышвырнули его из своей группы. Вы обрекли его на работу под руководством человека, которого считаете малокомпетентным. Вы дали ему совершенно ясно понять, что не одобряли его теорий, еще до того, как он начал экспериментировать (Брэйд повысил голос, чтобы не дать возразить собеседнику, нисколько не обеспокоенный тем, что вся комната слушает его слова), и что он вам крайне неприятен. Возможно, Ральф чувствовал, что вы разорвете его вместе с диссертацией в клочья во время защиты, независимо от того, какую ценность может представить его работа. Возможно, в минуту депрессии он не смог вынести мысли о необходимости смело выступить против мелочного тирана, неизлечимо больного тщеславием!
      Рейнк, побледнев, прохрипел что-то невнятное. Фостер сказал:
      - Мне кажется, нам следует предоставить это полиции.
      Но Брэйд еще не кончил. Он круто повернулся к Фостеру.
      - А может быть, его прикончила отметка, которую ты поставил ему по синтетической органике?
      - О чем ты говоришь? - с неожиданным беспокойством спросил Фостер. - Мне пришлось поставить ему то, что он заслужил.
      - А он заслуживал низкой оценки? Я видел его экзаменационную работу. Я химик-органик, с этим ты согласишься, и позволь мне судить о заключительной экзаменационной работе по курсу органической химии.
      Фостер разволновался.
      - Здесь учитывается не только заключительная работа. Сюда входят лабораторные занятия, сюда входит его поведение на лекциях...
      Брэйд со злостью прервал его:
      - Чертовски жаль, что никто не ставит оценок твоему поведению на лекциях или не задается вопросом, какое ты получаешь удовольствие, изводя студентов, которые не могут дать тебе сдачи. Я не удивлюсь, если как-нибудь один из них встретит тебя в узком переулке и сведет с тобой счеты.
      Взволнованная миссис Литтлби подошла к ним и безнадежно мягким голосом объявила:
      - Будьте любезны, пожалуйста... Теперь всем надо покушать, не так ли?
      Когда Брэйд машинально двинулся в столовую, он обнаружил, что вокруг него образовался некий вакуум. К нему поспешно приблизилась Дорис.
      - Что случилось? - спросила она напряженным тихим голосом. - С чего все это началось?
      Сквозь сжатые зубы Брэйд проговорил:
      - Оставь пока это, Дорис. Я рад, что все так произошло.
      И он действительно был рад. Работы он лишился - это ясно. И теперь, когда ему нечего было больше терять, у него появилось ощущение свободы, он испытывал какое-то облегчение. То время, пока он еще пробудет в университете, фостеры, рейнки и все это племя честолюбцев не смогут больше притеснять его, не почувствовав на себе его зубов.
      Он продолжал ощущать, что его избегают. Поэтому он разыскал Литтлби.
      - Профессор Литтлби!
      - А, Брэйд! - Механическая улыбка декана факультета была беспокойной.
      - Я хотел бы предложить, сэр, чтобы лекции по технике безопасности были обязательным предметом, поскольку факультет отвечает за безопасность. Если, как вы предложили, личная ответственность за них возлагается на меня, я хотел бы, чтобы данное обстоятельство повлияло на улучшение моего служебного положения.
      Он отрывисто кивнул головой и ушел, не ожидая, что ответит ему Литтлби. Это также помогло ему почувствовать себя лучше - и ничего ему не стоило. Вот что значило потерять все: никакие потери больше не страшны.
      Брэйд и Дорис ушли домой настолько рано, насколько это позволяло приличие. Брэйд боролся с потоком автомобилей так, будто каждая встречная машина олицетворяла Рейнка, а каждая догонявшая - Фостера: он пробивался вперед, оттесняя тех, кто не давал ему дорогу.
      - Вот так, - сказал он. - Я никогда больше не пойду ни на одну из этих вечеринок, даже если... - Он хотел докончить: "...даже если меня оставят", но не сказал этого.
      Дорис до сих пор еще не знала истинного положения дел. С поразившей его мягкостью она повторила свой вопрос:
      - Но из-за чего же это началось?
      - Фостер предупредил меня, что полиция не принимает версии о несчастном случае. Я полагаю, что кто-то сообщил об этом полиции.
      - Но зачем же? Зачем создавать новые неприятности?
      - Некоторые любят создавать другим неприятности. А кое-кто даже считает это своим гражданским долгом. Все дело в том, что факультет с удовольствием примет версию о самоубийстве, чтобы на этом покончить, особенно если удастся возложить вину на меня. Проклятые дураки не знают, какую бурю они накликают на себя.
      - Но...
      - Никаких "но". Это - убийство. И они это чувствуют, иначе не старались бы распустить версию о самоубийстве. У Ральфа всегда под рукой был цианид натрия; чтобы убить себя, достаточно было положить в рот несколько кристаллов. А поставить эксперимент, чтобы понюхать цианистый водород? Никто не станет кончать с собой каким-то особо сложным способом, который может не сработать, когда в твоих руках - прямой и безотказный.
      Его мысли опять переключились на другое. Опасность безработицы еще раз отступила на задний план перед опасностью быть обвиненным в убийстве.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      * Плющ является в США символом университета (особенно в северо-восточных Штатах). - Прим. пер.
      ГЛАВА 11
      В эту ночь Брэйд спад крепко, без снов. Сказались волнения последних дней и опустошившее его возбуждение вчерашнего вечера.
      Утро встретило его дождем - пасмурное, как и его настроение. То, что вчера перед сном казалось ему благородной битвой, теперь вспоминалось с отвращением - перебранка рыночных торговок. Опасности снова нависли над ним, выхода не было. Можно, конечно, предположить, что те, кто с особой энергией поддерживает версию самоубийства, особенно боятся другой - убийства. А кто больше всего боится ясности в этом вопросе? Конечно, сам убийца. Хорошо, но означает ли это, что Рейнк или Фостер убили Ральфа? Черт побери! Он отодвинул свою порцию яичницы с ветчиной и подумал: какие же у того или другого могли быть основания? Мотивы? Все происшедшее с самого начала зависело от мотива. Он обратился к Дорис:
      - Я поеду в университет.
      - Сегодня?! В воскресенье?!
      - Именно потому, что воскресенье. Я собираюсь поработать над записями исследований Ральфа.
      - Зачем?
      - Ты слышала вчера Рейнка, не так ли? Он считает, что работа у Ральфа шла плохо и что я в этом не смогу разобраться.
      - А ты сможешь? - спросила Дорис спокойно.
      Вся оборона Брэйда неожиданно рухнула:
      - Я не уверен, но мне надо это выяснить. Мне следует закончить его работу и показать этим... этим ублюдкам кое-что.
      - Ты знаешь, я страшно боюсь, - прошептала Дорис.
      Поддавшись внезапному порыву, Брэйд встал, подошел к Дорис и обнял ее за плечи:
      - Боязнью делу не поможешь. Нам следует бороться, и мы будем. Вот и все.
      Она прислонила голову к его груди в закрыла глаза:
      - Да, дорогой, - но тут же оттолкнула его, услышав стук каблуков спускавшейся Джинни, и крикнула ей: - Ты опаздываешь, Вирджиния, и тебе придется есть холодную яичницу.
      Когда Брэйд, повернул автомобиль с Пятой улицы на Юниверсити роуд, он увидел два кирпичных шпиля административного корпуса, возвышавшиеся среди зелени Университетского городка. Весь городок показался Брэйду чужим - сейчас здесь не было оживленного движения, шелеста шин, звука моторов и бензиновой гари. Да, университет выглядел непривычно чужим и враждебным. Возможно, он казался таким потому, что сегодня воскресенье, а возможно, потому, что сам Брэйд больше не считал все это своим. Накануне вечером что-то произошло. Он порвал узы, принял как свершившийся факт, что больше не является частью университета.
      Даже автомобильная стоянка казалась враждебной. Она не была, как обычно, забита до отказа - стояли только три машины. Чужим было и здание химического факультета - всегда открытые деканат и химический музей заперты, звук шагов Брэйда гулко разносился в воскресной тишине.
      Брэйд поднялся на четвертый этаж. Все двери лабораторий и кабинетов заперты, коридор погружен в темноту. Он включил свет и прошел половину коридора до бывшей лаборатории Ральфа. Достал цепочку с ключами и, быстро перебрав их, нашел нужный. На мгновение удивился, сам не понимая почему: на цепочке висел лишний ключ. С внезапным острым беспокойством Брэйд вспомнил, что детектив в пятницу вернул ему ключ Ральфа. Брэйд понял причину беспокойства: этот детектив не собирался оставить дело в покое, должно быть, он допускает мысль, что было применено насилие.
      Тетрадей Ральфа было пять, все аккуратно пронумерованы, и Брэйд наугад открыл одну из них. У Брэйда в кабинете имелись копии этих записей, но, если Ральф был таким же, как и остальные аспиранты, на оборотной стороне оригинала могли сохраниться какие-нибудь черновые записи и заметки, может быть, очень существенные.
      Брэйд быстро перелистывал страницы и думал о том, что Ральф, несомненно, был чрезвычайно аккуратен: записи ясные, краткие и до крайности точные. Брэйд помнил еще те тетради, в которые Кэп Энсон неразборчивым почерком, но скрупулезно заносил результаты исследований к своей диссертации, - пожалуй, Ральф превзошел даже этот образец пунктуальности.
      Записи велись так, будто Ральф полагал, что любой, кто будет их читать, обладает лишь самыми элементарными знаниями. (С чувством вины Брэйд поймал себя на мысли, что, возможно, Ральф писал это для него.) Черт возьми, тогда он, несомненно, разберется: ему нужно только поменьше опасаться математики. Итак, начнем по порядку!
      Он возвратился к тетради номер один. Первые страницы были посвящены тому периоду, когда Ньюфелд занимался под руководством Рейнка. Перечислялись работы, которые были прочитаны перед тем, как приступить к фактическим исследованиям, приводились аннотации этих работ, а также собственные выводы и теории. Все это было очень аккуратно и превосходно изложено. Брэйд вспомнил, что однажды уже просматривал эти записи года полтора назад, когда Ральф только что стал его аспирантом.
      Изучая тетрадь, Брэйд не мог не удивиться тому, как мало нервозность и неуравновешенность Ральфа сказались на его работе. Записи казались совершенно бесстрастными. "Профессор Рейнк указывает на противоречивость утверждения...", или: "Профессор Рейнк, кажется, не убежден тем, что..." Даже разрыв с Рейнком был отмечен лишь такой фразой; "Сегодня я последний день аспирант профессора О. Рейнка". Никакого упоминания о ссорах, никаких самооправданий или враждебных выпадов. Одна эта фраза на всей странице, и больше ничего.
      Следующая запись, как показывала дата, была сделана более чем через месяц на новой странице: "Сегодня первый день, как я аспирант профессора Л. Брэйда". Последующие записи были знакомы: вначале копии передавались Брэйду еженедельно, затем - реже и реже, а содержание их становилось все более конспективным. Разочаровался ли Ральф в способности своего нового руководителя надлежащим образом разобраться в его работе? Или же Ральф действительно возненавидел Брэйда? Но ведь аспирант Чарли Эмит считал, что это был страх, а не ненависть.
      Брэйд почувствовал, что голоден. По воскресеньям буфет закрыт, из дому он ничего не захватил, а ближайший приличный ресторан находится в десяти минутах быстрой ходьбы. Он решил, что обойдется без обеда, и вернулся к тетрадям.
      Отдельные эксперименты Ральф описывал особенно тщательно. В тех случаях, когда результаты оказывались неудовлетворительными, Ральф записывал свои предположения о причинах неудачи. Это было полезно. Более чем полезно! Настроение Брэйда начало улучшаться.
      Главным недостатком Ральфа как химика-исследователя явно была чрезмерная приверженность своим предвзятым теориям: любой эксперимент, который пусть поверхностно, но подтверждал его мнение, он оставлял без перепроверки. Те же эксперименты, результаты которых противоречили его теориям, проверялись и перепроверялись и иногда опровергались.
      Первая и вторая тетради содержали описания многих опытов, которые противоречили теории Ральфа, и в комментариях начало сквозить раздражение. Появились замечания вроде: "Нужно улучшить контроль температуры. Поговорить с Брэйдом относительно приличного термостата для того, чтобы работа имела хоть какой-то смысл". Отсутствие слова "профессор", которое раньше везде с дотошностью вставлялось, казалось Брэйду самым характерным признаком раздражения (или ненависти?). Но ведь Ральф умел владеть собой при гораздо более напряженных отношениях когда работал с Рейнком. Может быть, причина в том, что Рейнк, даже когда он не соглашался с Ральфом, был его оплотом, скалой, о которую можно было опереться, тогда как Брэйд - лишь пустым местом?
      Тогда-то копии записей стали попадать к Брэйду изредка и большими партиями сразу, он уже не узнавал страницы или припоминал их смутно. (Это его вина, его! Брэйд поклялся себе, что в будущем ни один аспирант не будет проводить исследовании без него.)
      В самом начале третьей тетради положение вещей неожиданно улучшилось. Прежде всего Ральф наметил четкое направление проведения экспериментов, которое впоследствии оказалось плодотворным. Брэйд перевернул страницу, и... подскочил на стуле. Тщательно и подробно Ральф описал здесь метод проведения эксперимента, включая заблаговременную подготовку аликвот ацетата натрия в десяти колбах. У Брэйда забегали по спине мурашки: любой враг Ральфа, мало-мальски компетентный химик, прочитав именно эту страницу, получал точное руководство, как отправить юношу на тот свет. Как отравить его именно тем способом, каким он и был, очевидно, отравлен. Брэйд взял себя в руки: не думать об этом сейчас! К черту убийство и всех убийц! В данный момент следовало оценить свои собственные шансы на то, сможет ли он самостоятельно продолжить эти исследования.
      Эксперименты продолжали идти хорошо. Брэйд почувствовал облегчение. Его зашита прошлым вечером работы Ральфа перед Рейнком во многом была блефом, но здесь, в тетрадях, убеждали графики, уравнения - все, от А до Z. Каждый мог их проверить и убедиться, что работа Ральфа шла хорошо, что его теории подтверждались. Даже Рейнк мог это сделать.
      Брэйд остановился, чтобы разглядеть какие-то черновые вычисления на обратной стороне листов. Они были стерты. Брэйд нахмурился. Теоретически предполагалось, что в тетрадях не должно быть никаких подчисток. Все неправильное, все ошибочное следовало только слегка перечеркнуть, оставляя разборчивым для будущих справок. (Даже ошибки могут быть полезны!) Конечно, подчистки на обратной стороне листа были простительны: эта сторона формально не была деловой частью тетради. Он более внимательно изучил цифры и нахмурился сильнее. Немного подумал, перелистал несколько страниц и натолкнулся на другие подчистки. Он долго сидел в кресле, не глядя в тетради. День клонился к вечеру...
      Это казалось невероятным. За всю свою практическую деятельность как химик-исследователь он никогда не сталкивался ни с чем подобным. И все же нет, здесь не было никакого сомнения.
      Никакого сомнения! Чарли Эмит был прав. Ральф должен был смертельно бояться Брэйда, и Брэйд теперь знал, почему.
      ГЛАВА 12
      Потребовалось некоторое время, чтобы Брэйд полностью проникся значением своего открытия. Он был оглушен обрушившимися на него ударами. Продолжать работу Ральфа теперь было бессмысленно. Не будет ни потрясающей статьи, ни значительного вклада в науку - словом, ничего, чем можно было бы поразить факультет и весь химический мир. Кэп Энсон оказался прав. Отто Рейнк тоже был прав. А Брэйд ошибался.
      Стук в дверь повторился трижды, прежде чем дошел до него. Брэйд встал, чтобы открыть. Ему казалось, что двигается не он, а кто-то другой. В его голове не оставалось места для раздумья о том, кто мог находиться за этой дверью в воскресный день, он даже не удивился, когда увидел детектива Джека Доуни, в том же темно-синем костюме в узкую светлую полоску, который был на нем в четверг вечером, когда они впервые встретились возле тела Ральфа Ньюфелда. Доуни небрежно осмотрелся и сказал:
      - Надеюсь, вы не откажетесь немного поговорить со мной, профессор.
      - Если хотите, - ответил Брэйд почти безучастно.
      - Я звонил вам домой, но ваша жена сказала, что вы здесь. Поэтому я приехал сюда. - Он опять посмотрел вокруг. - Не возражаете, если я закурю, проф?
      - Валяйте!
      Доуни тщательно раскурил сигару и сел в кресло в ответ на молчаливое приглашение Брэйда. Придвинув себе пепельницу, он сказал:
      - Похоже, что мы оба, как нерадивые школьники, выполняем небольшое воскресное задание.
      - Вы пришли сюда, чтобы задавать вопросы о Ральфе Ньюфелде, или я могу чем-нибудь еще помочь вам?
      - О парне, профессор. Я, видно, не могу выбросить его из головы. Странно. Просто все это было неправильно с самого начала.
      - Как это "все было неправильно с самого начала"? - осторожно спросил Брэйд.
      - Видите ли, проф, я ни черта не понимаю в химии. Поэтому я чувствовал себя довольно растерянно, когда первый раз оказался здесь. Но все-таки я давно занимаюсь своим делом, так давно, что не мог не почувствовать что-то неладное, хотя и говорил себе: "Остерегайся, Джек, ты суешься туда, где ничего не смыслишь".
      - Я не понимаю вас.
      - Это не так легко объяснить. Смотрите, профессор, возьмем вас... Скажем так: вы получили новый химикалий в пробирке и раздумываете, на что он сгодится. Бьюсь об заклад, вы можете сделать какое-то предположение даже еще до того, как вы его испытаете. Вы говорите себе: он похож на те штуки, которые взрываются; или: с ним надо быть поосторожней, это яд; или: это станет черным, если я к нему добавлю вон того порошка.
      - Несомненно, - подтвердил Брэйд. - Если мне известна структурная формула нового соединения, я могу сделать определенные заключения относительно его свойств.
      - И вы будете правы чуть ли не каждый раз, а?
      - Полагаю, что я буду почти всегда прав.
      - Наверняка. Это дается опытом. Своего рода ощущение, которое иногда не можешь и объяснить.
      - Возможно, так, - неуверенно сказал Брэйд.
      - Ладно, проф. Так вот, я двадцать пять лет работаю с людьми, как вы с химикатами. Я в этом деле получил такое образование, какое и не снилось: могу заметить, если что неладно с человеком. Иногда могу идти по неверному пути, как вы иногда можете ошибаться с вашими пробирками, но ведь в большинстве-то случаев и я и вы бываем правы, так?
      Брэйд чувствовал, как тревога его растет, однако сохранил еще достаточно самообладания, чтобы понимать: весь этот разговор, возможно, предназначен лишь для того, чтобы испугать его.
      Он спросил решительно:
      - На что вы намекаете?
      - Я хочу сказать вот что: когда я разговаривал с вами в четверг, вы были не в своей тарелке.
      - Несомненно. Я никогда в жизни не видел мертвого тела. А это был один из моих аспирантов. Мне было не по себе.
      - Я могу понять это, профессор. Честно. Но поглядите... - Доуни не спеша занялся своей сигарой, делая методические затяжки, поворачивая ее, чтобы убедиться, что она горит ровно. - Химия очень во многом похожа на стряпню, понимаете? Вы берете составные вещества. Вы смешиваете их, нагреваете или вытворяете с ними какую-нибудь другую чертовщину. Может быть, химия - более сложное дело, но если вы представите себе повара на кухне, то получите и картину химика в лаборатории. Теперь предположим, что повар делает торт. Ему нужны мука, молоко, яйца, ваниль, сода и бог знает что еще. Он ставит их все перед собой и начинает накладывать, смешивать и все такое. Но после того, как он попользуется всем этим, он оставляет банки и бутылки на столе. Может быть, он поставит молоко в холодильник, но, во всяком случае, не кинется в кладовку прятать остатки муки или ванили. Не так ли?
      - Так, мистер Доуни. Но какое отношение имеет все это к нам?
      - Видите ли, ваш парень делал свой торт и добавлял (Доуни бросил быстрый взгляд на карточку, которую вынул из кармана рубашки) ацетат натрия, но только вместо него положил цианид. Так почему же на его рабочем месте не было бутылки с цианидом? Почему она была поставлена назад на полку?
      - Какая разница, где она была? (Брэйд знал разницу, но вопрос заключался сейчас в том, что по этому поводу думает грозный человек с круглым неинтеллигентным лицом.)
      - Возможно, - рассудительно сказал Доуни, - что это ничего не значит. Возможно, она действительно была на столе возле него, и вы автоматически, без размышления поставили ее на полку, когда нашли тело. Вы это сделали?
      Брэйд почуял ловушку. Он не осмелился солгать.
      - Нет, - ответил он.
      - Или, может быть, парнишка был чудаком? Отсыплет немного порошка и через всю комнату топает ставить бутыль на место? Но я заметил, что рядом с ним была только какая-то пустая бутыль и другая, где было немного порошка, так что он, пожалуй, принадлежал к тем людям, которые не спешат ставить вещи на место. Тогда это кажется странным.
      Тонкие губы Брэйда оставались сжатыми. Он молчал.
      - Это меня и обеспокоило, - продолжал Доуни. - Вы помните, я взял бутылку с ядом с полки, сделал какое-то движение и спросил: "Послушайте, проф, вас ничего не удивляет?" Я подумал, что мне следует проверить, заметили ли вы ту же странность. Я был убежден, что вы скажете: "Эй, как эта бутылка очутилась на полке, а не там, где он работал?" Только вы этого не сказали, проф. Вы были просто озадачены. Тогда я сказал себе: "Джек, с профом что-то не так. Он слишком ловок, чтобы быть таким глупым!" Видите, что я имею в виду? Вы - и химикалии, я - и люди.
      Брэйд сердито сказал:
      - Какого черта! Я был расстроен. Я не мог трезво рассуждать.
      - Согласен, проф. Это дело было достаточно необычным, поэтому я решил немного порасспрашивать людей, прежде чем покончить с ним. И вы знаете что? Кое-кто сказал мне, что достаточно сунуть в порошок ложку, и вы поймете ацетат это или цианид.
      Брэйд вновь заколебался и опять решил, что лгать небезопасно:
      - В определенном смысле, да.
      - Затем мне сказали, что этот паренек, Ральф, был таким аккуратным, что просто непонятно, как он мог допустить подобную ошибку. Он всегда все проверял дважды. Это правда, профессор?
      - Да, он был очень аккуратен.
      - Ладно, будем считать так, профессор. - Добродушная улыбка не сходила с ярко-красного лица Доуни. - Вы были настолько расстроены, что ничего такого мне не сказали. Вы даже не сказали, что парнишка вряд ли мог перепутать бутылки. А ведь у вас было два дня, чтобы остыть, и все-таки вы не позвонили мне, дескать, я тут кое о чем поразмыслил и кое что забыл вам сказать. Может быть, поэтому мое первое чувство в отношении вас - удивление - имело какое-то основание.
      - Не слишком большое, - возразил Брэйд с неожиданным раздражением. - Я ведь не смыслю в этих вещах. Я не детектив. Вот и все.
      Доуни кивнул:
      - Да. Согласен. Само по себе это не так уж много. Но поглядите-ка на все это снова. Может быть, вы и были сильно расстроены, но вот не забыли же вы попросить у меня парнишкин ключ от лаборатории. Вспомните-ка!
      - Да, попросил.
      - Отлично! А почему? Вы могли бы, скажем, позвонить на следующий день, или прийти в полицейский участок, чтобы забрать его, или оставить его у нас, потому что у вас, вероятно, был свой ключ. Но вы попросили. Зачем?
      Брэйд взорвался:
      - Я просто вспомнил тогда об этом ключе - вот и все. ("Боже мой, - с безнадежностью подумал Брэйд. - Я запутываюсь в этих сетях!")
      Доуни поднял пухлую руку:
      - Конечно, конечно. Может быть, этим все объясняется. Я не спорю. И все-таки я подумал: а нет ли другого объяснения? Такая уж у меня работа искать другие объяснения. Должно быть, вы здорово беспокоились, чтобы никто без вашего ведома не вошел в лабораторию. Может быть, вас нервировало, что у полиции ключ? - Пепел на его сигаре стал длинным. Он осторожно стряхнул его. Я просто поинтересовался.
      Брэйд понял, что совершил ошибку, отказавшись пообедать. Пустота в желудке и запах сигарного дыма вызывали дурноту, мысли его как-то притупились.
      - Уверяю вас, ни о чем таком я и не думал.
      - А я посчитал, что мне вас следует проверить, проф. Выйдя от вас, я еще послонялся возле окон. В лаборатории парнишки зажегся свет и горел довольно долго. Вы ушли на добрый час позже меня. Поэтому я велел моим ребятам принести сюда парнишкин ключ и опять зашел в лабораторию. Оказалось, вы там работали. Там были расставлены некоторые химикалии, которых раньше не было, и несколько бутылочек с порошком.
      Поэтому я попросил приехать сюда одного из наших химиков. У нас в полиции тоже есть химики, проф. Он все осмотрел и сказал, что, возможно, вы здесь проводили опыты на цианид. Он взял немного порошка из этих бутылочек, проверил в полицейской лаборатории и сказал, что в них ацетат. Итак, что вы делали в лаборатории, профессор?
      Брэйд не видел никакого выхода. Тихим, ровным голосом он рассказал Доуни, что он делал в лаборатории Ральфа в четверг вечером, о колбе с цианидом и ее сестрах с ацетатом, о методе работы Ральфа.
      - И вы не рассказали этого нам?
      - Нет.
      - Боялись, что окажетесь впутанным в дело об убийстве?
      - Вы правы, - боялся.
      - Что ж, вы поступили неправильно. Это только усилит подозрения присяжных.
      - Почему? - возбужденно воскликнул Брэйд. - Будь я убийцей, мне не нужно было бы проверять колбы. Я бы знал, что в них.
      - Если вы не убийца, зачем вам надо было скрытничать? Вот чем будут интересоваться присяжные. А поскольку вы начали с утайки, они станут допытываться, какого черта вы действительно делали в лаборатории. Может быть, вы не говорите правды и сейчас...
      - Клянусь вам...
      - Не нужно клясться мне. Приберегите это для судейской комнаты, если дело дойдет до этого. - Он опять отряхнул свою сигару и сказал: - Суть в следующем: вы с самого начала считали, что это - убийство.
      - Убийство или самоубийство.
      - Самоубийство?
      - Да, вы тоже думали о возможности самоубийства. По крайней мере прошел слух, что вы задавали вопросы о настроении Ральфа перед его смертью.
      - А кто же вам это сказал, хотел бы я знать?
      - Какое это имеет значение?
      - Никакого. Просто хотел посмотреть, скажете ли вы мне это. Конечно, я задавал вопросы, чтобы обмозговать возможность самоубийства, хотя не очень в него верил: самоубийцы обычно оставляют записки.
      - Нет же такого закона, что они непременно должны это делать.
      - Закона нет. Но обычно... Дело в том, что самоубийца обычно жалеет себя. Он считает, что когда будет мертв, то все, кто поступал подло по отношению к нему, будут чувствовать себя худо. Это каким-то образом поднимает его настроение, пока он готовится отдать концы. Поэтому обычно самоубийца оставляет записку тому, кого он наверняка хотел бы заставить почувствовать себя особенно гнусно. Наш парнишка не только не оставил записки, но если он действительно был самоубийцей, то доставил себе массу хлопот, стараясь представить самоубийство несчастным случаем.
      Брэйд согласился:
      - Да, точно.
      - Бывает, что самоубийца поступает подобным образом, но лишь в тех случаях, когда его жизнь застрахована. А парень-то не был застрахован! Другие соображения? Ни он, ни мать не были особенно религиозны. Я рассматривал вопрос и с других точек зрения. Не было никакого смысла маскировать самоубийство под несчастный случай. Но вот представить убийство как несчастный случай - тут есть смысл. Итак, кто-то другой подложил цианид.
      - Но кто? - спросил Брэйд.
      - Точно не знаю, может быть, вы.
      - Но послушайте, у меня не могло быть никакого мотива. - Мозг Брэйда оцепенел, как под анестезией. Боли он не чувствовал.
      - А, пожалуй, все же был, проф! Когда я занимался своими расспросами, я узнал, что у вас здесь дела идут не так уж хорошо, что, возможно, от вас собираются отделаться. Кое-кто мне намекал. Ральф также не ладил с вами. Если же ваш собственный аспирант ходит и везде говорит, что вы ничего особенного из себя не представляете, это тоже может послужить толчком, чтобы вас выставили с работы. Может быть, вы-то и были заинтересованы навсегда закрыть ему рот.
      Брэйд чувствовал себя отвратительно. Пока все эти домыслы не заслуживали того, чтобы опровергать их всерьез.
      - Однако, мистер Доуни, сейчас я наткнулся на кое-что новое, объясняющее и самоубийство и старание Ральфа представить его несчастным случаем ("А почему нет, - подумал он. - Так ведь оно и могло быть").
      - Интересно! Может, вы мне расскажете? - На Доуни заявление Брэйда, казалось, не произвело никакого впечатления.
      - Я и собираюсь.
      Брэйд печально посмотрел на тетради Ральфа. Вчера вечером он сказал Рейнку, что достаточно разбирается в физической химии, чтобы доказать, что работа Ральфа шла хорошо. Но все-таки одно обстоятельство он взял на веру, одно обстоятельство - честность исследователя. Приведя свои мысли в относительный порядок, Брэйд начал:
      - У Ральфа Ньюфелда были определенные теории, которые он пытался подтвердить или опровергнуть экспериментами. Если бы ему удалось подтвердить их, он создал бы себе имя и, возможно, получил хорошее место. Если же нет, то он не получил бы ученую степень. Вы это понимаете?
      - Конечно.
      - Дальше. Сегодня утром, просматривая его тетради с записями исследований, я нашел, что сначала его работа шла плохо. Это его все больше и больше тревожило до тех пор, пока он не сумел сделать так, что его теории оказались наверняка правильными: он начал фальсифицировать результаты экспериментов, чтобы они соответствовали его теориям!
      - Как банковский служащий, начавший плутовать, а потом подчищающий бухгалтерские книги, чтобы скрыть?
      - Да, точно так.
      Доуни замолчал и некоторое время обдумывал сказанное Брэйдом. Потом спросил:
      - Вы подтвердили бы это под присягой, профессор?
      Брэйд подумал о том, как он нашел неожиданный переход в тетрадях к успешным экспериментам, - подчищенные данные. Он вспомнил и о таких мелочах, как рассказ Симпсона о бешенстве Ральфа, когда Симпсон подошел к нему слишком близко, в тот момент, когда Ральф делал свои записи.
      - Да, полагаю, подтвердил бы... Но вы понимаете, что поразительно - до самого конца он упорно продолжал проводить эксперименты, как будто какая-то внутренняя сила заставляла его выдавать себя за честного ученого, хотя он больше уже им не был. Его поступки были ужасны, и наконец он не мог больше выдержать своего бесчестья. Он убил себя.
      - Но почему он сделал так, чтобы все выглядело как несчастный случай?
      - Потому, что, если бы это было явное самоубийство, люди стали бы задумываться о причине. Они могли бы начать просматривать его тетради, и все бы обнаружилось. А если это несчастный случай, то никто не станет интересоваться мотивами. Память о нем останется незапятнанной.
      - Но он мог бы уничтожить тетради.
      - Копии были у меня.
      - А мог он предполагать, что вы станете продолжать его работу и все равно наткнетесь на это?
      - Вряд ли, - тихо произнес Брэйд. - Он был невысокого мнения о моей способности продолжить подобную работу. Скорее всего он считал, что я просто заброшу эту тему, когда его не станет. Понимаете, мистер Доуни? Вы понимаете теперь, как подходит здесь самоубийство?
      Доуни приложил руку к подбородку и с силой потер его.
      - Я вижу, что подходит, но только не самоубийство, профессор! Все, что вы мне сейчас рассказали, - это вам отходная, понятно? Вы так изложили мотивы, по которым могли совершить это убийство, как я и не рассчитывал.
      ГЛАВА 13
      Брэйд смотрел на Доуни с крайней тревогой:
      - Вы так скоро сбрасываете со счетов возможность самоубийства потому, что не понимаете, какое это ужасное преступление для ученого - фальсификация экспериментальных данных!
      Доуни казался непроницаемым.
      - Забудем пока о самоубийстве и рассмотрим это дело с начала до конца. Предположим, что парень не погиб. Предположим, что он довел до конца эту писанину. Что бы тогда случилось?
      - Его мог бы поймать профессор Рейнк на защите диссертации на экзаменах.
      - А если бы этот профессор не поймал его?
      - Видите ли, вероятно, Рейнк его не поймал бы. Никому не пришла бы в голову мысль поставить под сомнение его ответы. Тогда он получил бы свою степень и опубликовал научную статью. Правда, в конце концов, когда другие экспериментаторы попытались бы подтвердить его результаты, все бы раскрылось.
      - Могли бы они подумать, что он занимался подделкой?
      - Поскольку ошибки столь серьезны, подобное подозрение могло бы возникнуть.
      - А как бы это отразилось на вас, проф?
      - Ни к чему хорошему это не привело бы, - пробормотал Брэйд. - К чему отрицать?
      - Может быть, это нанесло бы вам большой вред?
      - Пожалуй, да.
      - Возможно, кое-кто подумал бы, что вы помогали ему подделывать. Это возможно?
      - Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог даже предположить такое! - с негодованием воскликнул Брэйд, хотя и подумал о злобности Рейнка и о том, на что тот был способен.
      Доуни спокойно наблюдал за ним.
      - Или, может быть, они просто сказали бы вам, что парнишка вытворял свои фокусы под самым вашим носом потому, что вы были не в состоянии разобраться в его работе, и парень понимал это...
      Брэйд покраснел и промычал что-то нечленораздельное.
      - ...Так что, если бы вы узнали о подделке, скажем, месяц назад, а не сегодня...
      - Я узнал сегодня, - возразил Брэйд,
      - Я этого не отрицаю. Я просто предполагаю. Если бы вы узнали об этом месяц назад, вам пришлось бы как-то замять это дело, вам не так-то просто было взять и разоблачить парня, правда? Может быть, единственный выход для вас заключался в том, чтобы устроить парню "несчастный случай", избавигься от его тетрадок и похоронить всю эту историю?
      - Вплоть до этого дня у меня были намерения продолжить его работу. У меня есть свидетели.
      - У вас есть, может быть, свидетели, которые слышали, что вы это говорили. Но собирались ли вы сделать это на самом деле?
      - Теперь это исключено.
      - А если бы я не пришел сюда сегодня, открыли бы вы кому-нибудь настоящую причину, почему не можете продолжать работу парня?
      Брэйд сжал губы.
      - Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря об отходной: то что вы узнали о подделке сегодня, а не раньше, подтверждается ведь только вашими словами.
      В раздражении Брэйд спросил:
      - Вы собираетесь арестовать меня?
      - Нет.
      - Почему?
      Доуни рассмеялся:
      - Я пока еще не уверен, что это сделали вы, проф. Я все еще вожу мяч по полю. Но дело в том, что вы находитесь в затруднительном положении, поэтому вам лучше всего помочь мне, если вы хотите выбраться. Если не вы убили, то кто?
      - Не знаю.
      - Никаких подозрений?
      - Видите ли... я не располагаю достоверными данными, позволяющими мне подозревать кого-нибудь, а называть фамилии наугад было бы несправедливым и трусливым.
      Доуни пошевелился в своем кресле:
      - Вы необыкновенный парень, профессор. Обычно люди не скупятся на ядовитые замечания о других. Убеждая себя, что помогают раскрыть ужасное преступление, они вроде себя оправдывают. Почему же вы не такой?
      - Разве попытка бросить подозрение на других поможет мне?
      Улыбка Доуни стала шире.
      - Знаете, проф, мне пришла мысль, что вы не доверяете мне. Хорошо, давайте поищем вместе возможных подозреваемых. Это было тщательно спланированное убийство, поэтому мы можем отбросить самооборону. Что же может заставить совершить преднамеренное убийство? Предположим, страх. Вы, например, могли бояться за свою репутацию, если выплывут эти фальшивые тетрадки. Бывает, убивают, чтобы ограбить. Но у парнишки не было ни цента, а на мертвом никто не заработает, за исключением, может быть, гробовщика. Бывают убийства из ревности, ненависти или любви - они одинаковы в данном случае. Ну что ж, здесь, кажется, есть девушка по имени Джин Мэкрис, которую бросил этот Ральф, и она сильно это переживала.
      Брэйд удивился:
      - Кто это вам сказал?
      - Двое, профессор. Подкиньте человеку мысль, что он поступает благородно, и вы удивитесь, сколько грязи выльет он на других, причем с удовольствием. Так вот, эта Джин Мэкрис. Могла ли она знать, как обращаться с химикалиями? Она ведь просто секретарь, не так ли?
      - Могла, - неохотно ответил Брэйд (не пытается ли он спастись, преднамеренно черня другого человека, ведь именно такого поступка ожидал от него Доуни, как чего-то само собой разумеющегося)?. -Секретарь в университете чисто практическим путем может самостоятельно многому научиться.
      - Хорошо, это следует принять во внимание. И нам не нужно беспокоиться в отношении алиби, потому что подмену цианида можно сделать в любой момент на протяжении нескольких дней.
      - Да.
      - Затем есть другая девушка, которая его любила.
      - Моя единственная аспирантка. Я узнал об этом позавчера.
      - А не раньше, проф? Разве они держали свой роман в секрете?
      - Очевидно, они не были уверены, одобрит ли мать.
      Доуни усмехнулся.
      - Это говорит о том, что ребята всего не знали. Его мать, оказывается, давно догадалась. Она-то мне и поведала. Мать сказала, что, когда девушка идет к парню поговорить о химии, может быть, это и химия. Но когда она ходит поговорить о химии один, а то и два раза в неделю, это уже не химия.
      Брэйд нерешительно произнес:
      - Любовь обычно не является мотивом для убийства, за исключением случая, когда имела место... ссора.
      - Я в первую очередь подумал об этом же, - подтвердил Доуни. - Но мать все такое отрицает. Она говорит, что за день до того они были вместе и очень мило беседовали. Я проверил. Они часто заходили в соседнее кафе поесть мороженого или выпить лимонада. Бармен знал их. Он говорит, что примерно за неделю до убийства они были в кафе и вполголоса о чем-то сильно спорили.
      - Да? - воскликнул Брэйд с внезапным интересом.
      - Это звучит хорошо, а? Но причиной спора было только то, какой сорт мороженого купить. - Детектив улыбнулся. - Парень за прилавком говорит, что ему показалось, будто Ральф убеждал девушку отказаться от жирных пломбиров.
      - Она действительно полновата.
      - Что ж, но она все-таки победила. Бармен говорит, что она в конце концов взяла именно "фудж" с шоколадом. Он помнит об этом, потому что положил в мороженое немного сбитых сливок. Вы понимаете смысл всего этого?
      - А здесь есть смысл?
      - Конечно! Когда молодая парочка выходит из себя и беспокоится о том, какое мороженое взять, можете держать пари, они не собираются расходиться. Если бы он хотел ее бросить, ему было бы наплевать, что она проглотит несколько лишних калорий. Поэтому я считаю, что пожилая леди была права: все у них было о'кэй.
      - Меня это не убеждает. Ральф мог просто воспользоваться любым предлогом, чтобы начать ссору и избавиться от Роберты.
      - О, это, конечно, не доказательство для присяжных, - сразу же согласился Доуни, - но я и не сбрасываю девушку со счетов насовсем. Ну, а кто еще есть у нас, по вашему мнению, профессор?
      Брэйд не мог больше вынести этого. С неожиданной грубостью он выпалил:
      - Это вам не поможет, понятно?
      - Что именно?
      - Я знаю, почему вы пришли, и я не такой уж дурак, каким вы меня считаете. У вас есть свои предположения в отношении меня, но никаких доказательств для присяжных. Вы полагаете, что, действуя в этакой дружелюбной манере, вы сможете заморочить мне голову и я сделаю какую-нибудь глупость!
      - Вы имеете в виду нечто вроде того, что вы уже сделали, рассказав о подделках в тетрадках?
      Краска медленно залила лицо Брэйда.
      - Да. Подобное. Только это правда, и я честно полагал, что она подтверждает самоубийство. Но вы не сможете добиться от меня ничего такого, что свидетельствовало бы о моей вине, потому что я не виновен. Я не возражаю против того, что вы подозреваете меня, - это ваша работа. Но я возражаю, когда вы пытаетесь заполучить от меня доказательства подобным образом.
      Неожиданно на округлом лице детектива появилось крайне серьезное выражение:
      - Профессор, не понимайте меня неправильно! Я мог бы, конечно, попытаться одурачить вас. Это тоже часть моей работы. Но я ведь этого не делаю. Я на вашей стороне, проф! И скажу, почему. Если бы вы убили парнишку, то сделали бы это лишь для того, чтобы спасти свою собственную репутацию башковитого человека, так? Но такое мог сделать человек особого сорта - этакий, знаете, кичащийся своими мозгами. Такой парень, для которого самое главное, чтобы другие его считали умником, даже если ему придется бросить людям их невежество в физиономию и размазать его по ней... Я говорил с вами в четверг вечером, профессор. Вы химик, а я ничего не смыслю в химии. Вам пришлось объяснять мне много всякой всячины. И вы сделали это так, чтобы я не считал себя слабоумным за то, что не способен с первого слова понять вещи, которым вам пришлось учиться двадцать лет. Парень, который может говорить с таким невеждой, как я, и не ощущать потребности заставить собеседника почувствовать свое невежество, - это не тот сорт человека, который может совершить убийство, чтобы люди не узнали, что и он не самый большой умник на свете.
      - Благодарю вас, - сказал Брэйд.
      - И я вас также.
      Доуни встал и медленно пошел к двери.
      - И все-таки я и люди - это нечто вроде того, как вы и химикалии. Я оказываюсь прав в большинстве случаев. Но иногда я ошибаюсь. Ну что ж, не буду вам больше надоедать.
      Он поднял руку в знак прощального приветствия.
      ГЛАВА 14
      Вечером, когда Брэйд невидящим взглядом вперился в телевизор, Дорис подсела к нему и спросила:
      - Ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
      Брэйд медленно поднял на нее глаза. Она была несколько бледнее обычного, но казалась спокойной. Он не переставал удивляться, что Дорис обошла молчанием стычку у Литтлби, хотя можно было ожидать с ее стороны резких упреков в безрассудстве. Но она ничего не сказала ни тогда, ни сейчас.
      Не пытаясь ничего смягчить, Брэйд рассказал Дорис о всех событиях этого дня - о Роберте, тетрадях Ральфа, разговоре с Доуни. Когда он закончил, Дорис спросила:
      - Что же ты теперь будешь делать, Лу?
      - Искать убийцу.
      - Думаешь, удастся?
      - Я должен найти.
      - В четверг вечером ты уже предполагал все это, а я своим брюзжанием только мешала тебе. А теперь я так боюсь, Лу!
      Брэйд рывком опустился на колени у ее кресла.
      - Что ты, Дорис? Нам нечего бояться. Я ведь не убийца, ты знаешь!
      - Знаю. - Это прозвучало совсем тихо, каким-то несвойственным ей приглушенным голосом.
      - Но если они заподозрят тебя?
      - Нет, этого я не боюсь!
      Внезапно он понял, что эти слова не просто утешение: он и вправду не боится. Страх, который еще три ночи назад угнетал его, теперь притупился.
      - Нам надо все это пережить каким-то образом, Дорис, и мы переживем. Не плачь. Не плачь, пожалуйста!
      Он взял ее за подбородок и приподнял ее голову:
      - Ты ничем не поможешь мне, если будешь плакать.
      Дорис слабо улыбнулась:
      - Детектив, видно, славный, да?
      - Он совсем не похож на детективов, какими я их себе представлял. Временами он просто на редкость разумен. Самое смешное, что его здравый смысл всегда меня ошарашивает, потому что с виду он ну просто комический полицейский из кинофильма.
      - А я все думаю про его слова о том, какого сорта человек мог убить Ральфа: такой, который кичится своим умом. Так он сказал? - переспросила Дорис.
      - Да, и это - хорошее определение. Мне следует его запомнить.
      - Не подходит ли оно к Отто Рейнку?
      Брэйд хмуро кивнул:
      - Подходит. Но к данному случаю неприменимо. Понимаешь, нечестность Ральфа никак не могла повлиять на репутацию Рейнка. Напротив! Он ведь давно убедил себя и других в том, что Ральф ошибается. Нет, дорогая, на карту поставлена только моя репутация.
      Упавшим голосом Дорис спросила:
      - А кто же тогда?
      - Видишь ли, я сейчас размышляю об одной мелочи. Если Доуни рассказал мне все точно, то, кажется, у меня начинает появляться интересная мысль. Одно его выражение, одно слово может иметь двойной смысл. Я, впрочем, не думаю, что Доуни это понял. Право, не думаю. Одно слово!
      - Но что же это за слово?
      Какое-то мгновение Брэйд смотрел на Дорис невидящим взглядом, потом мягко сказал:
      - Возможно, это пустяк, о котором не стоит и говорить. Мне нужно еще немного подумать. А пока что, Дорис, давай ляжем пораньше, пошлем все к черту. И не волнуйся. Предоставь все мне.
      Дорис улыбнулась ему.
      Лежа в постели, он думал об этой улыбке, глядя в ночную темноту. Улыбка Дорис была теплой и успокаивающей.
      Внезапно мысль Брэйда сделала странный скачок. Ему вспомнилось: "...человек, кичащийся своим умом". Конечно, это вполне применимо к Отто Рейнку. А почему? Ведь его репутация давно установилась: каждому известно, что он выдающийся человек. Так какого черта ему так стараться? Что это, недостаточная вера в свои умственные способности, которая заставляет его постоянно афишировать и приукрашивать их, а также подавлять всякого, кто может угрожать его положению? А Фостер? Напористый. Растущий. С молодой, хорошенькой женой, которая принимает его таким, какой он есть. Откуда у него эта потребность всем и всюду доказывать, что последнее слово всегда будет за ним, даже в жалком одностороннем состязании между преподавателем и студентом? А бедняга Кэп? Успешно сделав карьеру, он теперь мучается сомнением, сохранит ли он свое место в науке или будет забыт начисто. Ведь именно поэтому он прилагает такие усилия, чтобы завершить сейчас книгу. И с какой завистью он говорил о пожаловании баронского титула Берцелиусу!..
      Брэйд прикусил губы. Все они больны одной и той же болезнью. Она называется "неуверенность"!
      ГЛАВА 15
      На следующий день на лекции студенты вели себя почти как обычно. Они уже не стремились сгрудиться у самой кафедры, и те, кто обычно уединялся в стратосферную даль галерки, удовлетворились на этот раз средними рядами.
      Прочитав лекцию без каких-либо происшествий, Брэйд ответил на несколько вопросов, затем вынул из ящика на двери корреспонденцию и медленно пошел на четвертый этаж в свой кабинет.
      Просматривая на ходу полученные материалы, он наткнулся на желтый университетский конверт со своей фамилией, напечатанной на машинке, и обратным адресом: "Химический факультет". Какое официальное сообщение находится внутри? Неужели столь быстрая реакция на его субботнюю вспышку?! Он представил себе Литтлби, спешащего сегодня утром в университет, чтобы немедленно отдать приказ о его увольнении.
      Сунув остальные бумаги в карман пиджака, Брэйд разорвал конверт. Выпал листок с единственной строчкой текста:
      "Курс по технике безопасности будет введен в число обязательных предметов". И подпись: "Литтлби". Минуту Брэйд не верил своим глазам. Старик уступил?! Правда, здесь нет ни слова об "улучшении положения на факультете", но даже того, что есть, Брэйд не ждал!
      Дойдя до четвертого этажа, он чуть не налетел на Рейнка. Рейнк первым, с необычной сердечностью, воскликнул:
      - Лу, старина, как поживаешь? Ты выглядишь прекрасно!
      Он быстро дважды хлопнул Брэйда по плечу, сверкнул вставными челюстями и побежал вниз. Брэйд удивленно смотрел ему вслед. Неужели все так просто? Значит, нужно только один раз куснуть, чтобы дать почувствовать свои клыки, а потом достаточно лишь скалиться? Одного раза хватило, чтобы запугать Рейнка? Взглянув на листок, который он все еще держал в руке, он мысленно добавил: а также и Литтлби?
      Дорис и я становимся душевно все ближе, но вокруг - потери. Мои аспиранты погибают. Исследования заканчиваются фальсификацией. Работу я теряю. И Кэп Энсон... С горькой усмешкой над самим собой Брэйд подумал: "...и мой отец не любит меня!"
      Брэйд прошел в свою лабораторию. Когда-то, на заре деятельности Энсона, она составляла одно целое с кабинетом, но потом Энсон отгородил ее, оборудовав вакуумными линиями, кранами с горячей и холодной водой, паропроводом и газом. Энсон всегда настаивал на том, чтобы каждый профессор, независимо от возраста и состояния здоровья, не забывал, как держать пробирку и пинцет. Он всегда должен сам проводить какие-нибудь эксперименты, пусть самые пустяковые и незначительные.
      Брэйд и здесь копировал Энсона. Его собственные опыты по перегруппировке в атмосфере кислорода никогда не казались ему значительными. Но, как говорил Энсон, удовольствие заключалось уже в том, чтобы делать что-нибудь своими руками.
      Теперь Брэйд с грустью смотрел на экспериментальную установку. Он ни к чему не прикасался с той самой минуты на прошлой неделе, когда пошел в лабораторию Ральфа за титрованным раствором кислоты.
      Брэйд машинально перевел взгляд на баллон со сжатым кислородом. Странно! Неужели баллон пуст? Но он точно помнит, что заменил его незадолго до начала последнего эксперимента. Манометр должен показывать давление не менее 125 атмосфер, а стрелка - на нуле. Что случилось? Неужели он оставил баллон открытым и газ вытек? У второго манометра стрелка также на нуле. Он проверил кран перекрыт. Утечки быть не могло.
      В чем же все-таки дело? Значит, он перекрыл главный вентиль, выпустил из манометров находившееся в них ничтожное количество кислорода и затем перекрыл второй вентиль? Вероятно, аккуратный человек именно так и поступил бы, но Брэйд твердо помнил, что этого не делал.
      Он взялся за главный вентиль наверху баллона и попытался повернуть его по часовой стрелке. Маховичок не поддался. Очевидно, вентиль был уже перекрыт.
      Его рука автоматически начала было давить против часовой стрелки, чтобы впустить кислород в манометр, и... замерла.
      Позднее, анализируя события дня, Брэйд понял, что это и было мгновение, когда жизнь его висела на волоске. Он спасся тем, что чуть-чуть промедлил!
      Он еще ничего не заметил, нет, но сработали подсознательное чутье, интуиция химика, которые выработались за двадцать пять лет работы в лаборатории. Они-то и отметили, что что-то не так, я остановили его руку.
      Это "что-то не так" было всего лишь слабым блеском маслянистой жидкости на резьбе между главным манометром и самим баллоном. Он подцепил ногтем немного жидкости и понюхал ее.
      Пока он доставал гаечный ключ и захватывал им шестигранную гайку, ему казалось, что вокруг беспредельная тишина. Он резко нажал на ключ, и вентиль со странным скольжением повернулся.
      Вывернув манометр, Брэйд увидел, что вся резьба покрыта густой жидкостью, похожей на глицерин. Стоило ему повернуть главный вентиль против часовой стрелки, и лаборатория разлетелась бы от взрыва, как карточный домик. Брэйд бессильно опустился на стул, его знобило.
      Был уже почти час, и он решил спуститься в студенческую лабораторию. Заперев дверь, он несколько раз проверил замок. Сможет ли он теперь оставлять свой кабинет незапертым? Никогда!
      Чарли Эмит готовился к демонстрации опыта по получению семикарбазона под давлением. Это означало, что примерно через пятнадцать минут Эмит начнет делать "бомбу", медленно вертя стеклянную толстую трубку над пламенем. В результате он запаяет трубку, и эта запайка выдержит давление в несколько атмосфер при нагревании реагентов внутри "бомбы". Подобные опыты всегда вызывали у Брэйда беспокойство, так как не исключали возможность несчастного случая. Но Эмит все делал отлично. Взгляд его был устремлен на ровное пламя, а его уверенные руки методично превращали сужающийся конец трубки в раскаленный желтый шар.
      "Но ведь для того, чтобы смазать глицерином резьбу манометра на кислородном баллоне, нужны уверенные руки и ледяное сердце". Брэйд тут же устыдился своих мыслей. Чарли Эмит? Незаметный Чарли? С чего бы? Вошла Роберта Гудхью, мельком нерешительно улыбнулась ему, затем поспешно прошла к боковому шкафу, чтобы проделать какие-то последние манипуляции с реактивами, приготовленными утром для дневных экспериментов.
      Брэйд посмотрел на часы. Без пяти час. Ровно через пять минут студенты начнут заполнять лабораторию.
      Он с грустью задумался о том, как вся жизнь преподавателя расписана по часам - лекции, лабораторные занятия, семинары, заседания кафедры...
      Минутная стрелка коснулась двенадцати, и первый студент вошел в лабораторию, развертывая на ходу черный резиновый фартук и надевая его через голову. Как полагается, он сказал: "Привет, профессор Брэйд!" - положил книги на один из столов и раскрыл не раз облитое кислотой руководство по лабораторным работам. Из книги выпали сложенные листки бумаги. Студент воззрился на них сначала с удивлением, а потом с ужасом. Он быстро прошел в тот конец лаборатории, где стоял Эмит.
      - Послушайте, мистер Эмит, - волнуясь, начал студент, - по-моему, я забыл сдать отчет по прошлой лабораторной работе. Ничего, если я отдам его сейчас?!
      Эмит ответил грубовато-покровительственным тоном, возможно, чувствуя, что Брэйд смотрит на него:
      - Ладно, я посмотрю его позже. Но в следующим раз чтобы это не повторялось!
      Брэйд рассеянно наблюдал, как Эмит взял бумаги. В лабораторию быстро входили другие студенты. Время делало свое дело. Время, которое разрезает на кусочки день преподавателя и, как на кресте, распинает его на часах. Время... Только что оно чуть не остановилось для него навсегда. Милостивый боже!.. Он вдруг почувствовал, что и лаборатория и студенты словно исчезли куда-то и он остался один на один со своими тяжелыми, запутанными мыслями.
      Резко повернувшись, он вышел из лаборатории, ощущая, как ему удивленно смотрят вслед.
      ГЛАВА 16
      Брэйд опять взялся за телефонную трубку. Чтобы набрать номер, ему пришлось заглянуть в телефонный справочник.
      - Но мне необходимо, - объяснял Брэйд. - Это очень важно и отнимет не более минуты. Нет, я действительно не могу ждать до трех часов!
      Да, он не мог ждать. Он должен был узнать сейчас же, сию минуту. Ожидание было невыносимо.
      Высокий слабый голосок, звучавший сейчас в трубке, был испуганным...
      - Ты уверена? - спросил в заключение разговора Брэйд. - Так все и было!
      Он подсказывал другие возможности до тех пор, пока ему не показалось, что сейчас он услышит плач. Он только еще раз спросил: "Ты абсолютно уверена?"затем бросил трубку.
      Итак, теперь он знает все: и мотив и последовательность событий. По крайней мере думает, что знает.
      Но как обосновать свои подозрения? Как нужно поступить, чтобы доказать несомненный, с его точки зрения, факт, чтобы он стал признанным фактом и для других? Он сидел, спокойно размышляя, до тех пор, пока солнце не опустилось так низко, что стало светить ему прямо в глаза, и ему пришлось встать и задернуть штору. В этот момент послышался осторожный стук в дверь. Теперь Брэйд уже сразу узнавал дородную фигуру, контуры которой неясно виднелись сквозь матовое стекло.
      - Входите, мистер Доуни!
      - День добрый, профессор! Узнал о звонке и решил, что мне лучше сразу прийти. Сожалею, что меня не было на месте.
      - Это неважно.
      - Отлично, проф. Что еще случилось? У такого человека, как вы, должны быть веские причины, чтобы названивать в полицию.
      - Боюсь, что так. - Брэйд с нетерпением следил за тем, как полный детектив усаживается поудобней, и сразу выпалил:
      - Послушайте, на мою жизнь было покушение!
      Доуни, который полез было в жилетный карман за сигарой, замер, и из его глаз исчезло дружелюбие. Они были холодными, когда он спросил:
      - Неужели? И вы пострадали?
      - Нет, я спасся. Но еще одно мгновение...
      - Так сказать, в самую последнюю секунду?
      - Вот именно.
      Брэйд внезапно почувствовал мертвящий холод. Не было никакого сомнения, что детектив смотрит на него враждебно. Нет, еще точней; впервые Доуни смотрел на него так, как будто он наконец убедился, что Брэйд и есть убийца.
      Взяв себя в руки, Брэйд неторопливо рассказал, каким образом он обнаружил, что кто-то испортил его баллон с кислородом. Доуни слушал безучастно, полуприкрыв глаза веками. Только однажды он проявил интерес: когда Брэйд заговорил о жидкости, напоминавшей глицерин. Сжав руками край стола, Доуни сразу же переспросил:
      - Глицерин? Это нечто вроде нитроглицерина?
      Брэйд подавил раздражение:
      - Нет, нет! Сам по себе глицерин довольно безопасен. Он применяется в кондитерских изделиях и в косметике.
      - Безопасен? Но тогда...
      - Безопасен в обычных условиях. Но если открыть этот баллон, то тогда чистый кислород создаст в небольшой камере давление около 125 атмосфер. Заметим для сравнения, что давление кислорода в воздухе составляет примерно лишь 0,2 атмосферы. Под действием кислорода высокого давления безопасный в обычных условиях глицерин вступает в бурную реакцию, выделяя значительное количество тепла...
      - Вы хотите сказать, взрывается?
      - Да. Кислород сорвал бы главный вентиль с баллона и вырвался наружу, превратив сам баллон в чудовищный снаряд.
      Доуни глубоко вздохнул и почесал пухлую щеку жестким ногтем:
      - А эта дрянь не могла попасть туда случайно?
      - Нет, - твердо ответил Брэйд. - Резьбу на кислородном баллоне нельзя смазывать ни в коем случае, и я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь сделал это случайно. В прошлый четверг резервуар был в полном порядке, его испортили преднамеренно.
      - Чтобы убить вас, проф? Правильно я понял?
      - Очевидно. Другого объяснения не может быть. Этим баллоном пользуюсь только я, и никто другой. Еще минута - и я бы повернул главный вентиль. Фактически я был на волоске от смерти.
      Доуни кивнул. Он по-прежнему держался отчужденно.
      - Так вы полагаете, что тот же самый малый, который отравил вашего парня, смазал и эту штуку с кислородом?
      - Наличие двух убийц в одном здании выходило бы за рамки простого совпадения, не так ли?
      - Конечно. И поэтому вы считаете, что убийца не вы, поскольку вы тоже жертва?
      - Видите ли...
      - Но на самом-то деле вы ведь не стали жертвой, не так ли? Вы целы-целехоньки и в такой же безопасности, как если бы сидели в церкви, потому что вы все же не повернули вентиль. Так ведь? А не вы ли сами намазали этот сироп, профессор?
      - Что?! Послушайте!..
      - Нет, слушайте вы! Меня тошнит от всего этого, понятно? Я ошибался, когда, несмотря на все улики, считал вас невиновным. А теперь вы сами взвалили вину на себя, потому что не смогли усидеть спокойно.
      Заметно оживившись, Доуни продолжал:
      - Преступник может смирнехонько сидеть, ничего не делая, и считать, что полиция не найдет улик, достаточных, чтобы засудить его. Так лучше всего поступать, хотя и всего труднее. Вы так вести себя не смогли потому, что у вас чересчур развито воображение: вы из тех, кто выдумывает всякую всячину, а от этого еще больше нервничает... Другой выход уже похуже: поскорее удрать, дать тягу. Для вас он невозможен: у вас семья, положение. Бывает, у преступника остается последний выход - перейти в контратаку. Он может сфабриковать факты, оправдывающие его. Чтобы сделать такую штуку, преступник должен считать себя куда ловчее полиции. Профессору нетрудно именно так и посчитать, ведь ваша профессия требует известной ловкости мышления, не правда ли?
      Брэйд решительно прервал его:
      - Уверяю вас, ничего подобного в моем случае не было!
      - Хорошо, проф, слышу. Но давайте все же проследим дальше. Самый обычный способ подтасовки фактов, с которым мы сталкиваемся, - это когда подозреваемый выставляет себя жертвой. Вот, например, ограбили несколько квартир, и мы считаем, что грабитель - один из малых, живущих по соседству. Глядишь, ограблена квартира самого подозреваемого. Выходит, он тоже жертва и не может быть грабителем, не так ли?
      - Значит, я сам испортил баллон?
      - Профессор, вы знаете, как я к вам относился. А сейчас думаю, что вы именно так и сделали.
      Брэйд взял манометр и спокойно спросил:
      - Тогда он вам не нужен как улика?
      - Это не улика.
      Брэйд кивнул. Он вытер резьбу манометра и баллона мягкой тряпкой, которую окунул сначала в спирт, а потом в эфир. Затем он обдул резьбу сжатым воздухом. "Потом я сделаю это более тщательно", - подумал Брэйд и ввернул манометр в баллон, сердито постукивая гаечным ключом.
      Положив ключ, Брэйд повернулся к Доуни, внимательно следившему за ним.
      - Я вижу насквозь ваши психологические приемы, мистер Доуни. Вы пытаетесь создать вокруг меня видимость сети логических выводов и полагаете, что я в ней запутаюсь и со страху сделаю признание. А тогда вы будете располагать драгоценными уликами, нужными для присяжных. Этот номер не пройдет!
      - Почему же?
      - Потому что он может пройти только в одном случае: если подозреваемый виновен. А я невиновен. Более того, я знаю, кто убийца.
      Доуни широко улыбнулся:
      - Применяете психологию теперь ко мне, профессор?
      - Нет, я в этих делах не мастак.
      - Ладно. Так кто же убийца?
      Брэйд чувствовал, что доведен до отчаяния терпеливой снисходительностью Доуни, с какой обычно разговаривают с маньяками. "Мне тоже нужны доказательства для присяжных, и я добуду их для вас. Только наблюдайте, что я буду делать".
      Брэйд быстро взглянул на часы, подошел к телефону и набрал внутренний номер:
      - Говорит профессор Брэйд. Вторая лабораторная работа уже почти закончилась, не так ли? Не зайдете ли вы ко мне сейчас? - Он положил трубку. Еще несколько секунд терпения, мистер Доуни.
      ГЛАВА 17
      Роберта тихо постучала в дверь, и Брэйд впустил ее. Она была в сером лабораторном халате, который был ей явно велик. Около верхнего кармана с карандашами халат был выпачкан красным, а еще где-то обесцвечен и прожжен реактивами. Она внесла с собой слабый запах лаборатории органической химии запах, который студенты вначале не любят, а потом перестают замечать. Ее лицо казалось безжизненным, а глаза беспокойно бегали.
      "Бедняжка", - невольно подумал Брэйд и сказал:
      - Роберта, этот джентльмен - мистер Джек Доуни.
      Ее глаза на мгновение остановились на Доуни. Она прошептала:
      - Очень приятно.
      - Он детектив, который занимается нашим делом, - продолжал Брэйд. Веки у девушки дрогнули.
      - Несчастным случаем с Ральфом. Впрочем, мистер Доуни полагает, что смерть произошла не в результате несчастного случая. Я придерживаюсь того же мнения. Это было убийство.
      Ее безжизненное лицо сразу изменилось:
      - Что вы говорите! - Она перевела взгляд на детектива и пристально посмотрела на него. - Я знала, что он не мог совершить этой глупой ошибки. Кто... кто убил?
      - Это мы и пытаемся выяснить. И вот что. Мистер Доуни знает о вашей дружбе с Ральфом и о том, что вы ссорились.
      - Ссорились? Когда?
      - Роберта, сядьте, пожалуйста, - попросил Брэйд - Есть один вопрос, который я хотел бы выяснить, и полагаю, вы можете помочь.
      Роберта поколебалась, затем медленно опустилась на ближайший к двери стул:
      - О какой ссоре вы говорите, профессор Брэйд?
      - В кафетерии.
      Она казалась удивленной так же, как и Доуни, хотя последний в меньшей степени.
      - Вы спорили о том, какой сорт мороженого заказать?
      Роберта покачала головой.
      - Совершенно не помню. Кто вам сказал? - Она смотрела то на одного, то на другого, как загнанный, испуганный зверек.
      - Бармен, наблюдая, как вы спорили, определенно расслышал слово "фудж", а потом вы заказали мороженое "фудж".
      Брэйд замолчал. Молчала и Роберта. Казалось, она еще больше побледнела.
      - Роберта, не объясните ли вы мистеру Доуни, что бармен мог неправильно истолковать услышанное слово? Не объясните ли вы другое значение слова "фудж", то, которое обычно в ходу у студентов?
      Она продолжала молчать.
      - Роберта, ведь правда, я не ошибаюсь: "фудж" не только сорт мороженого, это выражение означает "слиповать", "подделать"? Вы спорили о липовых данных, а не о сорте мороженого?
      - Нет... - с трудом выговорила она.
      - Вчера я застал вас в лаборатории Ральфа. Вы хотели уничтожить его тетради? Спасти репутацию Ральфа?
      Роберта через силу отрицательно покачала головой.
      - Бесполезно отрицать, Роберта. Я тоже просмотрел его тетради. И я обнаружил фальсификацию.
      - Это было не так! - воскликнула она в отчаянии. - Ральф не сознавал, что делает.
      Брэйд нахмурился:
      - К несчастью, Роберта, Ральф знал, что делает. Он многие месяцы занимался подтасовкой. Не защищайте его. Для подобного поступка нет оправданий.
      - Говорю вам, он не понимал, что делает! Он должен был получить ученую степень и думал только об этом. Ральф был настолько уверен в своей теории, что считал лишь вопросом времени получение соответствующих данных и...
      - И тем временем он подделал результаты, на которые мог опереться, если бы нужные данные не появились? Не так ли?
      - Клянусь, профессор Брэйд, что он не собирался использовать эти цифры! Никогда! Я хочу сказать... - Она беспомощно вытянула руки, пытаясь жестами объяснить слова, которые не в силах была произнести. Наконец ей удалось собраться с мыслями: - Он сказал бы вам. Он пришел бы к вам еще до защиты.
      - Он говорил вам, что сделает это? - спросил Брэйд. Жалость к девушке все нарастала, но он уже не мог ей помочь.
      - Я знаю, что он поступил бы именно так.
      Наклонившись над столом, в разговор наконец вмешался Доуни:
      - Профессор, если вы не возражаете, я прерву вас на одну минутку. Мисс, можете ли вы сказать мне одну вещь? Как вам удалось узнать об этой липе? Ведь ваш приятель не рассказывал вам об этом?
      - Нет. - Какое-то мгновение она смущенно смотрела на детектива. - У меня был ключ от его лаборатории. Иногда я входила, когда он не ждал меня. Один раз я подкралась к нему сзади, на цыпочках, знаете...
      Доуни кивнул:
      - Собирались закрыть ему глаза ладонями, или поцеловать, или что-нибудь в этом роде. Конечно, знаю. Продолжайте.
      - Я видела, что он делает. Он вписывал произвольные цифры, чтобы подогнать решение уравнения. Я спросила его, зачем...
      Она закрыла глаза, подавленная воспоминаниями.
      - И он ответил? - спросил Доуни.
      Она покачала головой:
      - Нет. Он... Он ударил меня. Он вскочил со стула и ударил меня, а потом, как дикий, уставился на меня, но...
      - Но вы узнали, чем он занимался?
      - Да.
      - Когда все это произошло?
      - Недели три назад.
      - И вы из-за этого ссорились в кафетерии? Вы пытались заставить его прекратить все это и начать работу сначала?
      - Да.
      Доуни откинулся назад и взглянул на Брэйда:
      - Вы выиграли этот раунд, проф. - Он несколько оживился: - Есть еще что-нибудь на уме?
      - Я не уверен... - начал было Брэйд, но в этот момент дверь в кабинет приоткрылась. Брэйд поднял глаза. В дверях стоял Кэп Энсон, держа в одной руке ключ, а в другой трость.
      Старик с явным неудовольствием посмотрел на всех находившихся в кабинете и, не поздоровавшись, проворчал:
      - Мы договорились о встрече, Брэйд.
      - Боже мой, конечно! - с волнением взглянув на часы, воскликнул Брэйд. Было ровно пять. - Послушайте, Кэп, дайте мне десять минут, хорошо? Может быть, вы присядете, мы скоро закончим.
      Брэйд встал, прошел мимо Энсона, запер дверь и потом, мягко положив руку на плечо старику, заставил его сесть.
      - Это ненадолго.
      Кэп Энсон многозначительно посмотрел на свои часы:
      - Нам предстоит многое сделать.
      Брэйд кивнул и повернулся к Роберте:
      - Вопрос теперь заключается в следующем, Роберта. Как все это повлияло на ваши с Ральфом взаимоотношения? Я имею в виду все эти липовые результаты.
      Энсон наклонился вперед и спросил раньше, чем кто-либо вымолвил слово:
      - О каких липовых результатах идет речь?
      Ответил Брэйд:
      - Ральф, очевидно, подгонял свои экспериментальные данные таким образом, чтобы они соответствовали его теории. Перед вами, кстати, детектив Доуни из полиции, занимающийся расследованием. А это профессор Энсон.
      Энсон не обратил никакого внимания на представление. Он спросил с озлоблением:
      - Тогда к чему был весь субботний разговор о том, что вы продолжите работу этого юноши?
      - Я установил это только вчера, в воскресенье, - сказал Брэйд. - Но, Роберта, вы не ответили мне. Как все случившееся повлияло на ваши взаимоотношения?
      - Мы поспорили, только и всего. Я поняла, почему он был вынужден так поступать. Я знала, что он не будет... что он исправится.
      - Он сам говорил это?
      Роберта молчала.
      - Послушайте, Роберта, вы лучше всех знали Ральфа, его подозрительность, его склонность считать, что все против него. Ну, не так ли?
      - Ему пришлось многое пережить...
      - Я не осуждаю его. Я пытаюсь просто констатировать факт. Вы одна из немногих, к кому он хорошо относился и кому доверял, но вот вы начинаете следить за работой Ральфа и обвиняете его. Он и в вас теперь видит тоже гонителя, врага. Понимаете, к чему я клоню?
      Доуни опять прервал Брэйда:
      - Слушайте, проф, вы так рассуждаете, будто хотите доказать, что парень убил эту молодую леди. Она жива, как вы можете заметить.
      - Я сознаю это, - сразу же ответил Брэйд. - Но если Ральф начал думать о Роберте как о враге, он совсем не обязательно должен был ее убивать, он мог порвать с ней - вот и все.
      - Нет, нет! - покачала головой Роберта.
      Брэйд жестоко продолжал:
      - И совсем нет ничего невероятного в том, что брошенная девушка мстит за это по-своему.
      - Что вы имеете в виду? - воскликнула Роберта.
      - Что вы убили Ральфа!
      - Но это - безумие!
      - Так вы полагаете, что кто-то другой мог убить его из-за этих липовых данных? - холодно спросил Брэйд. - Кто же другой мог знать о них? - Брэйд встал и наклонился над девушкой.
      Она отпрянула:
      - Нет! Не знаю!
      - Вы когда-нибудь громко ссорились с ним из-за этого поздно вечером в его лаборатории?
      - Да, пожалуй... однажды.
      - И кто-то подслушал вас? Кто-то был рядом и все слышал?
      - Никто... Я не знаю...
      Кэп Энсон прервал Брэйда:
      - Послушайте, зачем вы запугиваете бедную девушку?
      Брэйд отмахнулся от вопроса. Он спросил еще раз:
      - Кто мог слышать вас, Роберта? Кто?
      - Но откуда я могу знать?
      - А не он ли? - Брэйд с яростью показал пальцем на Энсона.
      ГЛАВА 18
      Энсон сердито фыркнул:
      - Что такое?
      Несколько мгновений в комнате можно было наблюдать своеобразную живую картину: Брэйд с вытянутым указательным пальцем, поднявший палку негодующий Энсон, готовая расплакаться Роберта и бесстрастно наблюдающий за всем Доуни.
      Брэйду пришлось опустить руку. Он был испуган. Он так тщательно все рассчитал: знал, что Энсон придет точно в пять, именно к этому моменту безжалостно довел Роберту до отчаяния с тем, чтобы в момент максимального накала страстей переложить всю тяжесть вины на Энсона.
      Чего он ожидал? Что Энсон растеряется и начнет бормотать признания, а Доуни получит доказательства для присяжных? Да, пожалуй, именно этого.
      - Как сказал этот человек? Что такое, профессор? - переспросил Доуни.
      У Брэйда сжалось сердце, но он ответил:
      - Это сделал Кэп Энсон.
      - Что сделал? - Энсон требовал ясности.
      - Убил Ральфа. Вы убили Ральфа, Кэп!
      - Клевета!
      - Это правда, - подавленно промолвил Брэйд. - Вы подслушали ссору Ральфа и Роберты. Кто еще ночью бродит по коридорам? Всю жизнь у вас была такая привычка. Вы узнали, что Ральф подтасовывает результаты.
      - Ваши рассуждения еще не означают, что так и было. Но даже если бы я и узнал об этом, что отсюда вытекает?
      - Отсюда вытекает вот что: он был моим аспирантом, Кэп, а я - вашим. Брэйд встал и устремил пристальный взгляд на Энсона. На какое-то время важно было только происходящее между ними, когда они смотрели в глаза друг другу. Поступки Ральфа бросают тень на меня, Кэп, но от меня они, в свою очередь, отражаются на вас. Ваша репутация, ваша слава были поставлены на карту.
      - Моя репутация, - начал Энсон дрожащим голосом, - в безопасности. Ничто не может ей повредить.
      - Я думаю иначе. По-моему, всю свою сознательную жизнь вы хватались за свою славу обеими руками, судорожно пытались ее удержать. Вы помните, Кэп, что сказал о вас ваш любимый аспирант Кинский? Вы называли себя капитаном корабля исследований. Да, вы были капитаном, ваши ученики - командой. А в открытом море капитан имеет право распоряжаться жизнью и смертью любого из членов экипажа, не так ли, капитан?
      - Не понимаю, что вы имеете в виду?
      - Я имею в виду, что вы всегда хотели иметь право распоряжаться жизнью и смертью своих учеников если не сознательно, то подсознательно, иначе бы вы не лелеяли это прозвище: "Кэп" - капитан. А теперь вы узнали, что аспирант вашего аспиранта, и тем самым все еще ваш аспирант, сделал наихудшее - нарушил одну из заповедей науки, совершил единственный непростительный, единственный смертный грех. И вы осудили его на смерть. Вы считали, что вынуждены это сделать.
      Его прервал Доуни, голос которого прозвучал неожиданно и поэтому заставил всех вздрогнуть:
      - Вы полагаете, проф, что старик проник в лабораторию парня и подменил колбочки?
      - У Кэпа ключи ко всем помещениям, - сказал Брэйд.
      - А как он узнал, что делает этот аспирант? Он что, регулярно заходил туда и просматривал его записи?
      - Ему незачем было это делать. Он много времени проводил в моей лаборатории. Он был здесь, например, в пятницу, когда я зашел после лекции. Он был здесь сегодня утром. Да что там говорить, он только что вошел сюда. А вторые экземпляры работы Ральфа вместе с подтасованными данными и всем остальным находятся здесь, в моем кабинете. В них Ральф тщательно описывал свои эксперименты, вплоть до заблаговременного приготовления колб. Кэпу легко было решить, что сделать, и он это сделал. Его собственная педантичность помогла ему понять и использовать педантичность Ральфа.
      - Все эти заявления ничем не подтверждаются, - прервал их Энсон. - Мне не нужно отвечать на них.
      В отчаянии Брэйд продолжал:
      - Затем, когда он узнал, что я собираюсь продолжать работу Ральфа... - Он остановился, чтобы перевести дыхание, вынул носовой платок и вытер лоб. - Вы пытались отвлечь меня от работы Ральфа, Кэп. Вы пытались сделать это в зоопарке в субботу, когда хотели заинтересовать меня сравнительной биохимией. А когда вам это не удалось, вы и меня приговорили к смерти. Я бы опозорил вас, поэтому вы решили...
      Доуни встал с еще более озабоченным выражением на своем широком лице.
      - Профессор, - уговаривающим тоном начал он, - не волнуйтесь. Давайте по порядку. Говорите о парне. Говорите о парне.
      Брэйд опять провел платком по лицу.
      - Хорошо. Я буду говорить о парне. Приведу в доказательство один факт. Этот человек, - его палец дрожал, когда он опять показал на Энсона, - раб времени. Все преподаватели в какой-то мере такие рабы, но он в этом отношении превосходит многих. Он приходит на встречу всегда с точностью до минуты. Сегодня он пришел сюда в пять ноль-ноль...
      - Я это заметил, - подтвердил Доуни.
      - Мы все потакаем ему в этом и тоже приходим на встречу с точностью до минуты. Он не допускает никаких возможностей опоздания, не принимает никаких оправданий. Но в прошлый четверг я не мог прийти домой в пять часов, потому что обнаружил тело Ральфа, и остался в университете. Откуда же, Кэп, вы заранее знали, что именно в этот день наше свидание не состоится? Разве когда-нибудь до этого я хоть раз не пришел или опоздал?
      - О чем вы разглагольствуете? - презрительно процедил Энсон.
      - В четверг, ровно в пять часов дня, вы встретили на улице мою дочь. В тот день вы в университете не были. Никто не поставил вас в известность о происшествии. Однако вы отдали Джинни рукопись и сказали: "Передай это отцу, когда он придет". Что заставило вас предполагать, что меня нет дома?
      - Что ж, вас ведь действительно не было? Или вы это отрицаете?
      - Да, меня не было дома, но откуда вы это знали? Вы ведь не спрашивали Джинни, дома ли я. Вы даже не подошли к дому. Вы просто отдали девочке рукопись и сказали: "Передай это своему отцу, когда он придет". Вы знали, что меня нет. Именно в этот, единственный раз. Вы знали, что я в университете, рядом со смертью. Как вы могли знать это, Кэп?
      - Не кричите, пожалуйста! - отозвался Энсон.
      - Это вы устроили мне свидание со смертью! Вы знали, что Ральф Ньюфелд мертв, потому что отравили коническую колбу, предназначенную им для четверга. Вы знали, что я должен буду обнаружить тело, когда зайду сказать Ральфу "до свидания", и что я обязательно это сделаю, - ведь традицию прощаться с аспирантами я перенял от вас. Но хотя вы и знали все это, вы не смогли отказаться от своей привычки точно идти на место встречи и пришли к моему дому, чтобы отдать рукопись.
      - Все это глупо. Ваша дочь сказала, что вас нет дома.
      - Вы не спрашивали ее.
      - Спрашивал.
      - Нет, Кэп. В тот день она сказала, что вы велели ей передать мне рукопись, когда я приду домой. Вспомнив это сегодня днем, я подумал, что, возможно, она не все мне рассказала. Поэтому я позвонил в школу. Я заставил ее снова повторить мне все. Переспрашивал несколько раз. Вы не задавали ей вопроса, дома ли я. Вы были уверены. Вы знали.
      Энсон посмотрел на Доуни:
      - Несомненно, моим словам больше веры, чем словам ребенка. Она могла забыть. Ведь это был случайный разговор, четыре дня назад.
      - Профессор Брэйд, похоже, что все так, как говорит другой профессор, сказал Доуни. - Присяжные не поверят.
      - Я все разъяснил вам: побудительные причины, последовательность событий. Все сходится.
      - Сходится, - согласился Доуни. - А вдруг случайно? Я, пожалуй, могу придумать историю, которая будет всех убеждать, что убийца вы, или находящаяся здесь молодая мисс, или еще кто-нибудь. Разве не гак обстоят дела в вашей химии? Разве вы не можете подвести множество различных теорий для обоснования того или другого эксперимента?
      - Да, - безучастно подтвердил Брэйд.
      - Только та теория верна, которую вы можете подтвердить другими экспериментами. Приятно, конечно, разрабатывать логическую цепь, но вы не представляете себе, что может сделать с ней опытный защитник, если вы ничем другим не располагаете.
      Брэйд опустил голову. Он сделал все, что мог, но ничего не добился.
      - Я могу, конечно, задержать профессора Энсона, - продолжал Доуни, допросить его, но это будет не очень хорошо выглядеть, если он невиновен. Он большой человек в своем деле, о нем хорошего мнения. Для того, чтобы опереться на ваши доводы, мне нужно кое-что более основательное, чем куча логического хлама. Мне надо опереться на что-то надежное, вроде вот этой штуки. - Он ударил кулаком по кислородному баллону так, что тот гулко зазвучал. Что-нибудь, на что я могу налечь и повернуть... - Он схватился за главный вентиль.
      Энсон, неистово взмахнув тростью, вскочил и закричал:
      - Прочь оттуда, болтливый идиот! - Его трость со свистом рассекла воздух.
      Молниеносным движением Доуни поймал трость в воздухе и притянул Энсона к себе:
      - Что-нибудь не в порядке с этим баллоном, профессор Энсон? - спросил он мягко.
      На лице Кэпа Энсона внезапно проступила мертвенная бледность.
      - Откуда вы знаете, что с этим баллоном что-то не в порядке? - переспросил Доуни.
      Роберта пронзительно закричала:
      - Вы отравили его! Вы отравили его! - и бросилась вперед. Брэйд схватил ее за руки.
      Энсон резко повернулся лицом к девушке и хриплым голосом сказал:
      - Он этого, заслужил. Он изменил науке.
      - Так это вы отравили его? - спросил Доуни. - Перед вами свидетели, профессор. Не говорите необдуманно.
      - Мне в первую очередь следовало бы заняться им! - Энсон показал на Брэйда и пронзительно закричал: - Бездарь! Я сказал вам на следующее утро, что убили вы, и так оно и есть. Вы были настолько глупы, что позволили ему подделывать данные! Вы сделали его смерть необходимой! Вы в ответе за все! - Его голос от дикого крика понизился до шепота, когда он сказал: - Да, я отравил Ральфа Ньюфелда, - и беспомощно опустился на стул.
      Брэйд и Доуни остались одни в кабинете. Доуни вымыл руки и теперь энергично вытирал их бумажным полотенцем.
      - Они будут очень строги к нему? - спросил Брэйд. Теперь, когда все неистовство момента спало, Кэп для него опять стал просто Кэпом, его учителем, почти что его отцом.
      - По-моему, его не будут судить,- ответил Доуни, постучав по лбу толстым указательным пальцем.
      Брэйд с грустью кивнул головой.
      - Слушайте, проф, теперь мне прежде всего хочется сказать, как я рад, что мое первое мнение о вас было правильным. Жалею, что некоторое время я вам не верил.
      - Ваша работа требует, чтобы вы сомневались.
      - Точно. А вы сами, для любителя, проделали дьявольски хорошую сыскную работу.
      - Разве? - Брэйд слабо улыбнулся.
      - Несомненно. Вы разрешили эту загадку. Располагай я теми же фактами, что и вы, я тоже смог бы это сделать, но, пожалуй, не так хорошо и быстро.
      Брэйд в раздумье произнес:
      - Видите ли, пожалуй, я давно обо всем догадался, еще когда дочка передала мне слова Кэпа. Но я не мог заставить себя поверить. А когда я обнаружил, что кто-то смазал глицерином баллон, я опять подумал о Кэпе. И снова отбросил эту мысль. В конце концов, какой мотив может у него быть, подумал я, - только тот, что я отказался прекратить исследования Ральфа? Я не знал тогда, что ему известно о подтасовке данных, и он считает поставленной на карту репутацию всей своей жизни. Безопасность его славы! - Брэйд опустил голову.
      - Когда же вас окончательно надоумило?
      - Сегодня, во время лабораторных занятий. Это была мелочь. Я думал о том, как мы, преподаватели, прикованы к часам, а это всегда наводило меня на мысли о Кэпе. И когда я об этом размышлял, один студент передал свой отчет аспиранту, проводившему лабораторные занятия. Это заставило меня снова вспомнить, как Кэп передавал свою рукопись Джинни. Оставалось только поразмыслить, чтобы все встало на свои места.
      - Повторяю - настоящая хорошая работа. Одно только: вы чуть все дело не испортили тем, что слишком много говорили. Знаете, что я имею в виду?
      -Что?
      - Здесь-то и сказался любитель. Вы хотели рассказать старику все. А зачем? Если он виновен, он и сам все знает. Понимаете? Поэтому всего говорить не надо. Вы что-то оставляете. Так, как с баллоном. Не останови я вас, вы бы и это выболтали. Тогда что?.. Подозреваемому надо рассказать только часть истории, а поскольку он знает ее целиком, то в возбуждении не сможет сориентироваться, какую часть вы ему сообщили, а какую - нет. Поняли? Тогда-то он и пойман! Так ведь и получилось, когда старик выдал себя, показав, что знает о каком-то непорядке с баллоном.
      - Что ж, благодарю за науку, мистер Доуни.
      Детектив пожал плечами:
      - Старый профессиональный прием. Ладно, я думаю, мы теперь распрощаемся, проф. Надеюсь больше не встретиться! По делам, хочу сказать.
      Брэйд рассеянно пожал протянутую ему руку и оглядел кабинет, словно никогда раньше его не видел.
      - Все это заняло всего около ста часов...
      - Показалось намного дольше, могу спорить?
      - Будто целая жизнь...
      Наклонив голову набок, Доуни спросил:
      - Как вся эта история отразится на вашей работе?
      - Что? Ах, да, видите ли... - Брэйд рассмеялся коротким смешком, в котором еще слышался отзвук неистовства. - Теперь мне на это наплевать! Значительную часть своей жизни я только тем и занимался, что ждал постоянной должности сидел тихонько и старался быть незаметным. Оказывается, несравненно приятнее давать отпор. Когда я дал отпор Рейнку и Фостеру, я понял, что можно сделать, когда больше нет смысла прятаться и можно позволить себе подраться!
      Доуни наблюдал за ним заинтересованным взглядом исследователя человеческих взаимоотношений:
      - С вашей стороны, проф, это было дьявольски хорошей потасовкой.
      С неожиданной энергией Брэйд воскликнул:
      - Так оно и было - все это, вместе взятое! Конечно, было. - Он сражался против всего - начиная от возможной потери работы и семьи и кончая возможностью сесть на электрический стул. Он медленно добавил:- И я победил.
      - Наверняка победили, профессор.
      Брэйд облегченно рассмеялся. Он подумал о Литтлби. У бедного слюнтяя свои проблемы. На его факультете оказались и убийца и жертва. По этому поводу ему еще предстоит предстать перед руководителем аспирантуры. А тому - перед президентом университета. Далее попечители, а за ними - газеты.
      Вверх и вниз по лестнице - никто не в безопасности. У каждого свой дьявол, с которым приходится сражаться. Счастлив тот, у кого есть сила воли, чтобы бороться. Так, как это сделал Брэйд.
      - Я сейчас пойду домой, - сказал Брэйд. - Я опять опаздываю, а Дорис должна узнать обо всем.
      - Не беспокойтесь о жене. Я решил, что вы слишком взвинчены, позвонил ей и сказал, что все о'кэй. Я предупредил, что вы, возможно, запоздаете. Отправляйтесь домой. Если вы мне все же понадобитесь, я знаю, где вас найти.
      - Несомненно. И большое вам спасибо, мистер Доуни.
      Они еще раз обменялись рукопожатиями и вместе вышли из здания. Уже на полпути к стоянке Брэйд снова обернулся к детективу:
      - И вот смешное дело, мистер Доуни, наконец-то после всех этих лет я получил постоянную должность. Неважно, что произойдет с моей работой; я утвержден на постоянную должность в том единственном месте, где это имеет значение. - Он постучал пальцем по нагрудному карману.
      Брэйд с топотом сбежал по лестнице. Сейчас он не думал о том, понимает ли его детектив. Он спешил к Дорис.