– Привычка, – ответил Тревиз, криво усмехнувшись. – Компьютер сообщил мне, что ни один корабль Геи не следует за нами, и сейшельский флот не торопится нам навстречу. И все же, я озабоченно смотрю, не появятся ли эти корабли, хотя сенсоры компьютера в сотни раз чувствительнее и острее, чем мои глаза. Более того, компьютер способен регистрировать некоторые свойства пространства, которые мои чувства не могут постигнуть ни при каких обстоятельствах… И зная это, я продолжаю смотреть.
– Голан, – сказал Пилорат, – если мы действительно друзья…
– Полагаю, вы хотите, чтобы я не причинял вреда Блисс? Ничем не могу помочь.
– Нет, тут другое. Вы скрыли от меня место назначения, как будто не доверяете мне. Куда мы направляемся? Вы считаете, что знаете, где находится Земля?
Тревиз взглянул на него, подняв брови.
– Простите. Я держу этот секрет в своем сердце, верно?
– Да, но почему?
– Действительно, почему? – сказал Тревиз. – Все дело в Блисс.
– Блисс? Вы не хотите, чтобы знала ОНА? Дружище, ей можно полностью доверять.
– Дело не в том. Что толку не доверять ей? Я подозреваю, что она, если захочет, может узнать любой секрет из моего разума. Думаю, что есть более нелепая причина для этого. Скажем, я чувствую, что все ваше внимание вы посвящаете ей, и не хочу, чтобы это продолжалось.
– Но это же неправда, Голан! – Пилорат казался испуганным.
– Я знаю, но ведь я просто пытаюсь анализировать свои чувства. Вы пришли ко мне сейчас, опасаясь за нашу дружбу и, думая об этом, я испытываю те же страхи. Я не могу открыто признаться в этом себе, но, возможно, ощущаю влияние Блисс. Может, я просто ищу возможность «свести счеты»? Пожалуй, это несерьезно.
– Голан!
– Я сказал, что это несерьезно, не так ли? Но где вы найдете человека, который время от времени не бывает несерьезным? Однако, мы с вами друзья. Мы согласились с этим, и я больше не играю в эту игру. Мы направляемся на Компореллон.
– Компореллон? – повторил Пилорат, в первый момент не сообразив, где это.
– Вы, конечно, помните предателя Манн Ли Кампера? Мы встречались с ним на Сейшеле.
Лицо Пилората просветлело.
– Конечно, я его помню. Компореллон был миром его предков.
– ЕСЛИ был. Не думаю, что следует верить всему, сказанному Кампером. Но Компореллон – это известный мир, а Кампер говорил, что его обитатели знают Землю. Что ж, мы отправимся туда и проверим это. Это может вести в никуда, но это единственная наша зацепка.
Пилорат откашлялся и с сомнением покачал головой.
– Мой дорогой друг, вы уверены?
– Нет ничего, в чем можно быть уверенным до конца. У нас есть единственная зацепка – возможно, слабая, но нам не остается ничего, кроме как проверить ее.
– Да, но если мы отправляемся туда на основании сказанного Кампером, тогда мы должны учесть ВСЕ, сказанное им. А я помню, как он говорил – и весьма выразительно – что Земля не существует, как живая планета, что ее поверхность радиоактивна, и что она совершенно безжизненна. Если это так, наше путешествие на Компореллон ведет в никуда.
8
Все трое сидели в столовой за ленчем.
– Очень хорошо, – сказал Пилорат с явным удовлетворением. – Это часть наших первичных запасов с Терминуса?
– Вовсе нет, – ответил Тревиз. – Они давно кончились. Это часть запасов, купленных нами на Сейшел, перед отправкой на Гею. Ничего необычного. Какая-то морская пища, довольно жесткая. А что касается этого… когда я покупал, то решил, что это капуста, но по вкусу нисколько не похоже.
Блисс слушала молча. Она осторожно копалась в содержимом своей тарелки.
Пилорат мягко заметил:
– Ты должна поесть, дорогая.
– Я знаю, Пил… и я ем.
С нетерпением, которое не сумел скрыть, Тревиз произнес:
– У нас есть продукты с Геи, Блисс.
– Я знаю, – ответила она, – но, пожалуй, их лучше сохранить. Мы не знаем, как долго будем в космосе, и я должна научиться есть пищу изолянтов.
– Она так плоха? Или Гея должна есть только Гею?
Блисс вздохнула.
– Вообще-то у нас говорят, что когда Гея ест Гею, ничто не исчезает и не появляется. Это не более чем передача сознания вверх и вниз по шкале. Все, что я ем на Гее, является Геей и, когда пройдя метаболизм, оно становится мной, это по-прежнему Гея. Фактически, часть того, что я съем, имеет шанс подняться на более высокий уровень сознания, тогда как другая часть превращается в отходы того или иного вида и, следовательно, опускается по шкале сознания.
Она взяла кусок со своей тарелки, энергично разжевала, проглотила и сказала:
– Можно представить себе обширную циркуляцию. Растения растут и поедаются животными. Животные едят и поедаются сами. Любой умирающий организм распадается на клетки под воздействием грибков, бактерий и так далее – но все-таки остается Геей. В этой обширной циркуляции сознания даже неорганическое вещество разделяется и все имеет шанс периодически обретать высокий уровень сознания.
– Все это, – заметил Тревиз, – можно сказать о любом мире. Каждый атом во мне имеет долгую историю, в течение которой мог быть частью многих живых существ, включая и людей, а мог провести долгое время в виде части моря или глыбе угля, скалы или частицы ветра, дующего над нами.
– Однако на Гее, – сказала Блисс, – все атомы являются частью высшего планетарного сознания, о котором вы ничего не знаете.
– В таком случае, – спросил Тревиз, – что происходит с этими овощами с Сейшел, которые вы едите? Они становятся частью Геи?
– Да, но медленно. А отходы, которые я удаляю, так же медленно перестают быть частью Геи. Кроме того, покидающее меня, полностью теряет контакт с Геей. Оно теряет даже ненаправленный гиперпространственный контакт, который я могу поддерживать благодаря высокому уровню своего сознания. Это тот гиперпространственный контакт, который заставляет пищу не с Геи становиться Геей… постепенно… после того как я ее съем.
– А как насчет ваших продуктов в наших запасах? Будут ли они постепенно становиться не-Геей? Если да, то вам лучше есть их сейчас.
– Об этом можно не беспокоиться, – сказала Блисс. – Наши запасы хранятся таким образом, что будут оставаться Геей долгое время.
Пилорат вдруг произнес:
– А что случится, если МЫ съедим пищу Геи? И, кстати, что происходило с нами, когда мы ели ее на самой Гее? Мы сами постепенно превращались в Гею?
Блисс покачала головой и странно беспокойное выражение появилось на ее лице.
– Нет, то, что вы ели, было потеряно для нас. Или по крайней мере та часть, что подверглась метаболизму и вошла в состав тканей ваших тел. То, что вы извергли, оставалось Геей или очень медленно становилось ею, так что в конце концов баланс был восстановлен, но множество атомов Геи покинуло нас в результате вашего визита.
– Почему это произошло? – с интересом спросил Тревиз.
– Потому, что вы не способны выдержать изменение, даже частичное. Вы были нашими гостями, попавшими в наш мир по принуждению, и мы защищали вас от опасностей, даже ценой потери крошечных фрагментов Геи. Мы предпочли заплатить эту цену, но она на не радует.
– Мы сожалеем об этом, – сказал Тревиз, – но вы уверены, что пища, взятая не с вашей планеты, не повредит вам?
– Да, – сказала Блисс. – Съедобное для вас должно быть съедобным и для меня. Едва ли у меня появятся добавочные проблемы по превращению этих продуктов в свое тело. Это только создаст психологический барьер, который мешает мне наслаждаться пищей и заставляет есть медленно, но со временем это пройдет.
– А как насчет инфекции? – спросил Пилорат с тревогой в голосе. – Не понимаю, почему я не подумал об этом раньше. Блисс, любой мир, который мы посетим, имеет микроорганизмы, против которых у тебя нет защиты, и ты умрешь от какой-нибудь легкой инфекционной болезни. Тревиз, мы должны повернуть обратно.
– Пил, дорогой, не паникуй, – улыбаясь, сказала Блисс. – Микроорганизмы тоже превращаются в Гею, если являются частью моей пищи, или попадают в мое тело каким-то другим путем. Если они способны причинить вред, ассимиляция проходит гораздо быстрее, а став Геей, она уже не будет вредить мне.
Ленч подходил к концу, и Пилорат маленькими глотками пил приправленную специями и подогретую смесь фруктовых соков.
– Дорогая, – сказал он, облизав губы, – я думаю, пора снова сменить тему. Мне уже начинает казаться, что единственное мое занятие на борту корабля – менять тему разговора. Почему это так?
Тревиз серьезно ответил:
– Потому что мы с Блисс начинаем спорить по любому вопросу. Мы зависим от вас, Яков, от сохранения вашего здравого смысла. Так на какую же тему вы хотите поговорить сейчас?
– Я изучил материал о Компореллоне и выяснил, что сектор, частью которого он является, богат легендами. Они основали свое поселение очень давно, в первом тысячелетии гиперпространственных полетов. На Компореллоне даже рассказывают о легендарном первооткрывателе по имени Бенбелли, хотя не говорят, откуда он пришел. Утверждают, что первоначально их планета называлась Мир Бенбелли.
– А как по-вашему, сколько в этом правды, Яков?
– Возможно, какое-то зерно есть, но как угадать, что это за зерно?
– Я никогда не слышал ни о ком по имени Бенбелли. А вы?
– Я тоже нет, но вы же знаете, что в последние века Имперской эры сознательно подавлялась до-имперская история. В это время Императоры старались уменьшить местный патриотизм, чтобы свести на нет его влияние. Таким образом, почти в каждом секторе Галактики истинная история с полными записями и точной хронологией началась только в дни, когда влияние Трантора ослабело, и перед секторами встал вопрос: присоединяться ли к Империи или отделиться от нее.
– Не думаю, чтобы историю можно было так легко искоренить, – сказал Тревиз.
– Во многих случаях этого не происходит, – ответил Пилорат, – но решительные и мощные правительства могут весьма ослабить ее. Если же она достаточно ослаблена, то ранняя история начинает зависеть от разрозненного материала и проявляет тенденцию к вырождению в фольклор. Такой фольклор обязательно будет полон преувеличений и будет изображать сектор более древним и могущественным, чем это было на самом деле. И неважно, насколько глупы эти легенды и насколько невозможно изображенное в них. Я могу показать вам истории из разных концов Галактики, в которых говорится, что начальная колонизация проводилась с самой Земли, хотя не всегда планету называют именно так.
– А как еще ее называют?
– О, множеством имен. Иногда ее называют Единственной, а иногда – Старейшей. Или, например, Лунный Мир, что по мнению некоторых авторитетов является упоминанием о гигантском спутнике. Другие утверждают, что это означает «Затерянный Мир», и что «Mooned» это вариация «Marooned», до-Галактического слова, означавшего «затерянный» или «покинутый»…
– Стоп, Яков! – мягко сказал Тревиз. – Вы так и будете продолжать с этими авторитетами и контравторитетами. Так говорите, эти легенды есть везде?
– Да, есть, мой дорогой друг. Достаточно изучить их, чтобы заметить человеческую привычку начинать с некоторого зерна правды, а затем накручивать на него слой за слоем фальши – как делает устрица рамфора, выращивая жемчужину вокруг песчинки. Я выбрал именно эту метафору, потому что…
– Яков, хватит! Скажите лучше, есть ли в этих компореллонских легендах что-нибудь, отличающее их от других?
– О! – Пилорат некоторое время тупо смотрел на Тревиза. – Отличающее? В них утверждается, что Земля относительно недалеко, и это необычно. На большинстве миров, где говорят о Земле под каким бы именем она не выступала, местонахождение ее указывают неопределенно – помещая где-нибудь бесконечно далеко.
– Как, например, на Сейшел нам сказали, что Гея находится в гиперпространстве.
Блисс рассмеялась, и Тревиз быстро взглянул на нее.
– Это правда. Именно так нам и сказали.
– Я не говорю, что не верю вам. Я просто развеселилась. Это именно то, в чем мы хотим убедить других. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое, а где можно чувствовать себя в большей безопасности, чем в гиперпространстве? Даже если мы не там, то чувствуем себя не менее хорошо, если люди верят, что это наше местонахождение.
– Да, – сухо сказал Тревиз. – Точно так же есть что-то, заставляющее людей верить, что Земли не существует, что она очень далеко или покрыта радиоактивной коркой.
– Однако, – сказал Пилорат, – на Компореллоне верят, что она относительно близко к ним.
– И тем не менее они покрывают ее радиоактивной коркой. Так или иначе, но все люди считают Землю легендой или местом, к которому нельзя приблизиться.
– Это более-менее так, – сказал Пилорат.
– Многие на Сейшел, – продолжал Тревиз, – считали, что Гея близка, некоторые даже правильно указывали ее солнце, и все же все считали ее недостижимой. Возможно, имеются компореллонцы, которые утверждают, что Земля радиоактивна и мертва, но которые могут указать ее звезду. И мы отправимся туда. Именно так мы поступили в случае с Геей.
– Гея хотела принять вас, Тревиз, – сказала Блисс. – Вы были беспомощны в наших руках, но мы не желали причинять вам вред. Что, если Земля тоже могущественна, но не благосклонна?
– Я в любом случае должен попытаться достичь ее. Однако, это МОЕ дело. Как только я установлю Землю и лягу на курс к ней, вы сможете покинуть меня. Я высажу вас на ближайший мир Основания или доставлю обратно на Гею, если захотите, а потом полечу к Земле один.
– Мой дорогой друг, – огорченно сказал Пилорат, – не говорите так больше. Я и не думаю покидать вас.
– А я не собираюсь покидать Пила, – сказала Блисс, вытянув руку и коснувшись шеи Пилората.
– Что ж, хорошо. Скоро мы будем готовы к Прыжку на Компореллон, а затем, смею надеяться, к Земле.
Часть вторая.
Компореллон
III. У входной станции
9
Войдя в комнату, Блисс спросила:
– Тревиз говорил тебе, что мы в любой момент можем совершить Прыжок и войти в гиперпространство?
Пилорат, склонявшийся над своим обзорным диском, поднял голову и ответил:
– Да, он только что заглядывал и сказал: «В течение получаса».
– Мне не хочется думать об этом, Пил. Прыжок никогда не нравился мне – во время него чувствуешь, что тебя выворачивают наизнанку.
Пилорат выглядел слегка удивленным.
– Блисс, дорогая, я не думал о тебе, как о космическом путешественнике.
– Обычно я этого и не делаю, и не имела в виду, что это моя точка зрения, как части Геи. У нее самой нет возможности для регулярных космических путешествий. Я/мы/Гея не изучает космос, не занимается торговлей и не устраивает в нем пикники. Однако иногда появляется необходимость иметь кого-то на входных станциях…
– Как тогда, когда нам повезло встретиться.
– Да, Пил, – Блисс нежно улыбнулась ему. – Или, скажем, визиты на Сейшел и другие звездные системы… обычно тайные… Однако, тайные или нет, это всегда означает Прыжок и, конечно, когда любая часть Геи совершает его, это чувствует вся Гея.
– Это плохо, – сказал Пилорат.
– Могло бы быть и хуже. Огромная масса Геи не претерпевает Прыжка, поэтому эффект ослабляется. Однако, мне кажется, что я переношу его тяжелее, чем остальная Гея. Как я уже пыталась объяснить Тревизу, хотя вся Гея едина, индивидуальные ее части не идентичны. У нас есть отличия, и мое состоит в том, что по какой-то причине я особенно чувствительна к Прыжку.
– Подожди! – сказал Пилорат, внезапно вспомнив. – Тревиз как-то объяснял мне, что неприятные ощущения бывают только на обычных кораблях. В обычных кораблях человек, входя в гиперпространство, покидает галактическое гравитационное поле, а затем вновь входит в него, возвращаясь в обычное пространство. Именно это и вызывает неприятные ощущения. Но «Далекая Звезда» корабль гравитационный, он не зависит от гравитационного поля и на самом деле не покидает его. По этой причине мы не почувствуем ничего. Уверяю тебя, дорогая, я убедился в этом на собственном опыте.
– Великолепно! Мне нужно было поговорить об этом раньше, это избавило бы меня от многих опасений.
– Это имеет и другие преимущества, – сказал Пилорат, наслаждаясь необычной ролью объясняющего вопросы астронавтики. – Чтобы совершить Прыжок, обычный корабль должен удалиться от крупных масс, таких как звезды, на довольно большое расстояние через обычное пространство. Дело в том, что чем ближе к звезде, тем больше интенсивность гравитационного поля и сильнее ощущения от Прыжка. Кроме того, большая интенсивность поля осложняет решение уравнений, необходимых для управления Прыжком и выхода в нужной точке пространства.
– На гравитационном же корабле нет ощущений, связанных с Прыжком, и кроме того, корабль имеет компьютер гораздо более совершенный, чем компьютер обычного корабля, и этот компьютер может решать сложные уравнения с необычайной скоростью. В результате вместо полета в течение двух недель, чтобы достичь безопасного места для Прыжка, «Далекой Звезде» нужно лететь всего два или три дня. Так происходит потому, что мы не являемся объектом в гравитационном поле, и следовательно, не подвергаемся инерционным эффектам. Я не понимаю этого, но так говорил мне Тревиз, и значит, можно ускоряться гораздо более резко, чем на обычном корабле.
– Это хорошо, – сказала Блисс, – и к чести Трева, что он может управлять этим необычным кораблем.
Пилорат нахмурился.
– Пожалуйста, Блисс, говори «Тревиз».
– Я так и делаю, но в его отсутствии я слегка расслабляюсь.
– Постарайся не делать этого. Он так чувствителен.
– Но не к этому. Он чувствителен ко мне. Я ему не нравлюсь.
– Вовсе нет, – нетерпеливо сказал Пилорат. – Я говорил с ним на эту тему… Да, да, не хмурься. Дорогая, я был необыкновенно тактичен, и он заверил, что вовсе не не любит тебя. Он подозревает Гею и несчастлив от того, что сделал ее будущим человечества. Мы должны учитывать это. Постепенно он преодолеет это и придет к пониманию преимуществ Геи.
– Надеюсь, что ты прав, но дело тут не в Гее. Что бы он ни говорил тебе – а не забывай, что он любит тебя и не хотел бы причинять тебе вред – он не любит лично меня.
– Нет, Блисс, это невозможно.
– Нельзя заставить человека любить меня только потому, что любишь ты, Пил. Позволь, я объясню. Трев… да, да, Тревиз… думает, что я робот.
Обычно флегматичное лицо Пилората отразило его изумление.
– Он не может думать, что ты искусственное человеческое существо.
– А что в этом удивительного? Гея была заселена с помощью роботов – это известный факт.
– Роботы могли помогать, как это могут машины, но заселяли Гею люди, люди с Земли. Именно так думает Тревиз, я знаю это.
– Я уже говорила тебе и Тревизу, что в памяти Геи нет ничего о Земле. Однако в более древних воспоминаниях упоминаются роботы, даже спустя три тысячелетия после заселения, и занимаются они превращением Геи в обитаемый мир. Мы тем временем формировали Гею как планетарное сознание – это потребовало много времени, Пил, и в этом вторая причина того, почему наши ранние воспоминания неясны, возможно, не вопрос о Земле стер их, как думает Тревиз…
– Да, Блисс, – обеспокоенно сказал Пилорат, – но что с роботами?
– Когда Гея была сформирована, роботы ушли. Мы не хотели Гею, включающую роботов, поскольку были и остались убеждены, что их длительное присутствие вредно для человеческого общества, будь оно по природе своей изолированным или планетарным. Не знаю, как мы пришли к такому выводу, но, возможно, он базируется на событиях раннего периода галактической истории, так что память Геи до них не доходит.
– Но если роботы ушли…
– Да, но если кто-то из них остался? Что если я одна из них?.. и мой возраст пятнадцать тысяч лет? Тревиз подозревает это.
Пилорат медленно покачал головой.
– Это не так.
– Ты уверен, что веришь в это?
– Конечно. Ты не робот.
– Откуда ты знаешь?
– Блисс, я ЗНАЮ. В тебе нет ничего искусственного. Если этого не знаю я, значит, не знает никто.
– А разве не может быть, что я сделана так ловко, что во всем, даже самом малом, неотличима от людей? Если это так, как ты можешь заметить отличия между мной и настоящими людьми?
– Не думаю, чтобы это было возможно, – сказал Пилорат.
– И все же, если это так, несмотря на твои мысли?
– Я просто не верю в это.
– Тогда представим себе гипотетический случай. Будь я таким неотличимым роботом, как бы ты к этому отнесся?
– Ну, я… я…
– Уточняю вопрос: как бы ты отнесся к занятиям любовью с роботом?
Пилорат вдруг щелкнул пальцами правой руки.
– Ты знаешь, есть легенды о женщинах, влюблявшихся в искусственных мужчин, и наоборот. Я всегда думал, что они имеют аллегорическое значение и никогда не предполагал, что в них может содержаться чистая правда… Конечно, Голан и я никогда не слышали слова «робот», пока не приземлились на Сейшел, но теперь, думая об этом, я прихожу к выводу, что эти искусственные мужчины и женщины должны были быть роботами. По-видимому, такие роботы существовали в раннее историческое время. Это значит, что легенды нуждаются в пересмотре…
Он погрузился в раздумья, а Блисс, подождав некоторое время, вдруг резко хлопнула в ладоши. Пилорат подскочил.
– Пил, дорогой, – сказала Блисс, – ты пользуешься свой мифографией, чтобы уйти от вопроса. Вопрос же таков: как бы ты отнесся к занятиям любовью с роботом?
Он смущенно взглянул на нее.
– С действительно неотличимым от человека роботом?
– Да.
– Мне кажется, что робот, которого нельзя отличить от человека, ЯВЛЯЕТСЯ человеком. Если бы ты была таким роботом, то для меня ты была бы человеком.
– Это именно то, что я хотела услышать от тебя, Пил.
Пилорат заколебался, затем сказал:
– Что ж, раз ты услышала то, что хотела, не желаешь ли теперь сказать мне, что являешься человеком, и мне ни к чему бороться с гипотетическими ситуациями?
– Нет, этого я сказать не хочу. Ты определил естественного человека, как объект, который имеет все свойства естественного человека. Если тебя удовлетворяет то, что я имею все эти свойства, значит, дискуссия закончена. У нас есть действующее определение и другого нам не нужно. Кроме того, откуда мне знать, что ТЫ не робот, который неотличим от человека?
– Потому что я говорю тебе об этом.
– Да, но будь ты таким роботом, тебя запрограммировали бы говорить, что ты человек, и даже заставили бы самого верить в это. Действующее определение – это все, что мы имеем и все, что МОЖЕМ иметь.
Она обняла Пилората за шею и поцеловала. Этот поцелуй становился все более страстным и продолжался, пока Пилорат не ухитрился приглушенно пробормотать:
– Мы же обещали Тревизу не смущать его, превращая путешествие в медовый месяц.
– Займемся другим делом и не будем думать об этом обещании.
Пилорат, колеблясь, ответил:
– Но я не могу поступить так. Я знаю, что тебя это должно раздражать, но я постоянно думаю и органически не расположен позволить эмоциям охватить себя. Это привычка, выработавшаяся за долгие годы и, вероятно, она весьма раздражает других. Я никогда не встречал женщин, которые рано или поздно не начинали возражать против этого. Моя первая жена… впрочем, полагаю, сейчас не время обсуждать это…
– Действительно, не время, но ничего страшного в этом нет. Ты тоже не мой первый любовник.
– О! – растерянно произнес Пилорат, а затем, видя улыбку Блисс, заметил: – Я имел в виду: конечно, нет. Я и не надеялся на это… Как бы то ни было, моей первой жене это не нравилось.
– А мне нравится. Я считаю твои бесконечные погружения в раздумья привлекательными.
– Я в это не верю, но у меня есть другая мысль. Робот или человек – это не существенно, с этим мы согласились. Однако, я изолянт, и ты знаешь это. Я не часть Геи и, когда мы близки, ты отдаешь часть эмоций за пределы Геи, особенно, когда позволяешь мне на какое-то время соединиться с ней. Эти чувства могут быть иными, чем те, которые ты могла бы испытать, если бы Гея любила Гею.
– Любовь к тебе, Пил – моя собственная радость, – сказала Блисс. – Я смотрю на это только так.
– Но дело не только в твоей любви ко мне. Ты же не просто ты. Что, если Гея сочтет это извращением?
– Я узнаю, если это произойдет, поскольку я – Гея. А поскольку я наслаждаюсь с тобой, то же самое испытывает и Гея. Когда мы занимаемся любовью, вся Гея испытывает те или иные чувства. Когда я говорю, что люблю тебя, это значит, что тебя любит Гея, хотя я только часть ее, которой назначена определенная роль. Я вижу, ты смущен?
– Как изолянт, я не совсем понял это.
– Всегда можно подобрать аналогию с телом изолянта. Когда ты свистишь мотив, все твое тело, ты – как организм, хочет свистеть его, но основная задача отводится твоим губам, языку и легким. Твой правый большой палец не делает при этом ничего.
– Он может выстукивать эту мелодию.
– Однако, это необязательно для акта свиста. Стук большого пальца это не само действие, а только реакция на него, и можешь быть уверен, все части Геи должны хорошо реагировать на мои чувства, как я реагирую на их.
– И, полагаю, никто при этом не испытывает смущения, – заметил Пилорат.
– Да, никто.
– Но это накладывает на меня странное ощущение ответственности. Пытаясь сделать счастливой тебя, я пытаюсь сделать счастливым каждый организм Геи.
– И даже каждый атом. Ты присоединяешься к чувству всеобщей радости, которое я ненадолго даю тебе ощутить. Полагаю, твой вклад слишком мал, чтобы его можно было измерить, но он есть, и знание об этом должно усиливать твою радость.
– Хочется верить, что Голан достаточно занят маневрированием в пространстве, чтобы постоянно находиться в пилотской рубке.
– Ты хочешь медового месяца?
– Да, хочу.
– Тогда возьми лист бумаги, напиши на нем: «Идет медовый месяц», и прикрепи снаружи к двери. Если он после этого захочет войти, это его дело.
Пилорат так и сделал, и они приятно провели время после того, как «Далекая Звезда» совершила Прыжок. Ни Пилорат, ни Блисс не заметили этого.
10
Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как Пилорат встретил Тревиза и впервые покинул Терминус. До сих пор за более чем полвека (Стандартных Галактических) своей жизни он был накрепко привязан к планете.
По его собственному мнению, за эти месяцы он стал старым космическим волком. Он видел из космоса три планеты: Терминус, Сейшел и Гею, а сейчас на обзорном экране виднелась четвертая, правда с помощью управляемого компьютером телескопа. Этой четвертой планетой был Компореллон.
И вновь, уже в четвертый раз, он испытал смутное разочарование. Когда-то он считал, что глядя из космоса на обитаемый мир, должен видеть контуры его континентов, окруженных морями, или, если это был сухой мир, контуры озер, окруженных сушей.
Здесь не было ничего подобного.
Если планета была обитаема, она имела атмосферу и гидросферу. Если же на ней имелись воздух и вода, значит, были облака, которые закрывали обзор. В который уже раз смотрел Пилорат на белые круговороты с редкими пятнами бледно-голубого или коричневого цвета.
Он мрачно подумал, как можно определить мир, глядя на него, скажем, с 300.000 километров через обзорный экран? Как можно отличить один облачный круговорот от другого?
Блисс с интересом смотрела на Пилората.
– Что с тобой, Пил? Ты выглядишь несчастным.
– Я обнаружил, что все планеты выглядят из космоса похоже.
– И что с того, Яков? – спросил Тревиз. – То же самое происходит с береговой линией на Терминусе, когда она на горизонте, и вы не знаете, на что смотрите: на горную вершину или плоский островок характерной формы.
– Но что можно увидеть в массе кружащихся облаков? – с явным неудовольствием сказал Пилорат. – И даже если вы попытаетесь, то прежде чем успеете решить, окажитесь уже на ночной стороне.
– Смотрите внимательнее, Яков. Если вы изучите форму облаков, то увидите, что они образовывают некий узор и вращаются вокруг центра, который более-менее совпадает с одним из полюсов.
– С каким именно? – с интересом спросила Блисс.
– В нашем случае планета вращается по часовой стрелке, и мы явно смотрим на южный полюс. Поскольку центр, похоже, находится градусах в пятнадцати от терминатора – линии, разделяющей свет и тень – а ось планеты наклонена на двадцать один градус к плоскости ее вращения, мы либо в середине весны, либо в середине лета, в зависимости от того, движется ли полюс от терминатора или к нему. Компьютер может рассчитать его движение и выдать мне, если я попрошу его об этом. Столица расположена к северу от экватора, то есть либо в осени, либо в зиме.
Пилорат нахмурился.
– Вы можете рассказать все это? – Он посмотрел на слой облаков, как будто думал, что тот заговорит с ним, но этого, конечно, не произошло.
– И не только это, – сказал Тревиз. – Если вы взгляните на полярные области, то увидите, что там нет разрывов в облаках, как в других местах. В действительности же они есть, но через них вы видите лед, то есть белое на белом.
– О! – сказал Пилорат. – Вы предполагаете его на полюсах?
– На обитаемых планетах обязательно. Безжизненные планеты могут не иметь воздуха или воды, или иметь пятна, указывающие на то, что облака не являются водяными облаками, или что лед – не водяной лед. У этой планеты таких пятен нет, поэтому мы знаем, что видим водяные облака и водяной лед.
Следующее, что мы отмечаем, это размеры белых полей на дневной стороне терминатора, и опытный глаз сразу заметит, что они больше средних. Кроме того, вы можете заметить явный оранжевый оттенок отраженного света, а это значит, что солнце Компореллона холоднее солнца Терминуса. Хотя Компореллон ближе к своему солнцу, чем Терминус к своему, этого недостаточно, чтобы компенсировать понижение температуры. Следовательно, Компореллон – холодный мир.
– Вы читаете это как книгофильм, старина, – изумленно заметил Пилорат.
