5

      Шел слабый дождь, и Тревиз взглянул на небо, имевшее серо-белый цвет. Он был в дождевой шляпе, которая отталкивала капли, разбрызгивая их во всех направлениях. Пилорат, стоявший за пределами досягаемости капель, не имел такой защиты.
      – Я не вижу смысла в том, что вы мокнете, Яков, – сказал Тревиз.
      – Сырость не беспокоит меня, мой дорогой друг, – ответил Пилорат, выглядевший серьезно, как всегда. – Это слабый и теплый дождь. Если так можно выразиться, он не дикий. А кроме того старики говорили: «На Анакреоне делай так, как делают анакреонцы». – Он указал на нескольких жителей Геи, стоявших возле «Далекой Звезды» и внимательно смотревших. Они стояли в некоем порядке, как деревья в рощах Геи, и ни один из них не носил дождевой шляпы.
      – Полагаю, – заметил Тревиз, – они не думают, что промокнут, потому что вся остальная Гея мокнет тоже. Деревья, трава, почва – все мокнет, а все это равноправные части Геи, как и эти люди.
      – Думаю, в этом есть смысл, – согласился Пилорат. – Довольно скоро выйдет солнце, и все быстро высохнет. Одежда не морщит и не садится, вокруг не холодно, а поскольку нет болезнетворных микроорганизмов, никто не подхватит простуды, гриппа или пневмонии. Стоит ли беспокоиться о небольшой сырости?
      Тревиз не сомневался, что это объяснение логично, но ему очень хотелось пожаловаться.
      – И все же, – сказал он, – я не вижу необходимости в дожде именно во время нашего отлета. Помимо прочего, дождь – дело добровольное. На Гее не было бы дождя, если бы она не хотела его. Это похоже на выражение нам презрения.
      – А может, – губы Пилората слегка дернулись, – Гея плачет от горя, провожая нас.
      – Может, и так, – сказал Тревиз. – А может, и нет.
      – На самом же деле, – продолжал Пилорат, – я полагаю, что почва в этом регионе нуждается в увлажнении, и эта потребность более важна, чем наше желание видеть чистое небо.
      Тревиз улыбнулся.
      – Похоже, вы действительно любите этот мир. Я имею в виду – не только из-за Блисс.
      – Да, – сказал Пилорат, как будто защищаясь. – Я всегда любил тихую, размеренную жизнь, и чувствую себя на месте здесь, где весь мир трудится над тем, чтобы сделать ее тихой и размеренной. В конце концов, Голан, когда мы строим дом – или этот корабль – то пытаемся создать идеальное убежище. Мы снабжаем его всем, что нам необходимо, мы контролируем температуру, качество воздуха, освещение и все остальное, манипулируя им, чтобы сделать идеально подходящим для нас. Гея – это просто расширение мечты о комфорте и безопасности до размеров целой планеты. Что в этом плохого?
      – А что плохого, – сказал Тревиз, – если мой дом или корабль сделаны так, чтобы удовлетворить МЕНЯ? Будь я частью Геи, тогда не возникало бы вопроса, какая идеальная планета удовлетворит меня. В этом случае меня больше волновал бы факт, что я тоже должен удовлетворять ее.
      Пилорат скривился.
      – Можно доказать, что каждое общество подгоняет своих членов для собственных нужд. Развиваются обычаи, которые имеют смысл внутри общества, и эту цепочку каждый индивидуум использует в своих целях.
      – В обществах, которые я знаю, возможны революции. В них есть эксцентричные люди и даже преступники.
      – Вы хотите эксцентричных людей и преступников?
      – Почему бы и нет? Мы с вами – эксцентричные люди. Мы явно не типичные представители обитателей Терминуса. Что же касается преступников, то тут все зависит от определения. И если преступники – это цена, которую нужно платить за мятежников, еретиков и гениев, я предпочитаю платить ее. Я ТРЕБУЮ, чтобы эта цена была уплачена.
      – А разве преступники это единственно возможная плата? Разве нельзя иметь гениев без преступников?
      – Вы не можете иметь гениев и святых без людей, далеко отклоняющихся от нормы, и я не представляю, чтобы это отклонение было только в одну сторону. Отклонения должны быть симметричными… В любом случае, я хочу иметь более веские причины для принятия решения объявить Гею моделью будущего человечества, чем эта планетарная версия удобного дома.
      – О, мой дорогой друг, я не хочу убеждать вас удовлетвориться своим решением. Я буду просто наблю… – Он замолчал.
      Широко шагая, к ним направлялась Блисс. Ее темные волосы были мокрыми, а туника облегала тело, подчеркивая ширину бедер. Подойдя, она кивнула им.
      – Простите, что задержала вас, – сказала она, слегка задыхаясь. – Дом задержал меня дольше, чем я рассчитывала.
      – Но ведь вы, – сказал Тревиз, – знаете все, что знает он.
      – Иногда возникает разница в интерпретации. Все-таки мы не идентичны и потому дискутируем. Смотрите, – она сделала резкое движение. – У вас две руки. Каждая из них – часть вас, и обе кажутся идентичными, за исключением того, что одна – зеркальное отражение другой. И все же вы пользуетесь ими по разному, верно? Какие-то действия вы совершаете в основном правой рукой, а какие-то – левой. Это тоже можно назвать разницей в интерпретации.
      – Она обошла вас, – сказал Пилорат с явным удовлетворением.
      Тревиз кивнул.
      – Это убедительная аналогия, если она здесь уместна, в чем я вовсе не уверен. Однако, можно ли нам подняться сейчас на корабль? Идет дождь…
      – Да, да. Все наши люди ушли, и корабль в превосходной форме. – Потом она быстро, с любопытством глянула на Тревиза. – Вы остаетесь сухим. Дождевые капли минуют вас.
      – Действительно, – сказал Тревиз. – Я избегаю сырости.
      – Но разве не чудесно время от времени промокнуть?
      – Нисколько. Но это мое мнение, а не дождя.
      Блисс пожала плечами.
      – Как хотите. Весь наш багаж уже погружен на борт.
      Все трое направились к «Далекой Звезде». Дождь стал еще слабее, но трава была уже совершенно мокрой. Тревиз шел очень осторожно, но Блисс скинула свои туфли, взяла их в руку и пошла по траве босиком.
      – Восхитительное ощущение, – заметила она в ответ на взгляд Тревиза.
      – Хорошо, – рассеянно отозвался он, потом раздраженно добавил: – Почему эти люди стоят вокруг?
      – Они запоминают событие, – сказала Блисс, – которое Гея считает важным. Вы важны для нас, Тревиз. Если в результате этого путешествия вы передумаете и решите против нас, мы никогда не вырастем в Галаксию, да и Геей едва ли сможем остаться.
      – Значит, я представляю жизнь и смерть для Геи, для всего мира?
      – Мы уверены в этом.
      Тревиз вдруг остановился и снял свою дождевую шляпу. На небе начали появляться голубые пятна.
      – Но сейчас, – сказал он, – мой голос в вашей власти. Если вы убьете меня, я никогда не передумаю.
      – Голан! – произнес шокированный Пилорат. – Это ужасно говорить так.
      – Типично для изолянта, – холодно сказала Блисс. – Вы должны понять, Тревиз, что нас интересует не ваша персона, и даже не ваш голос, а правда – и в этом суть дела. Вы важны, как проводник к правде, а ваш голос – как ее индикатор. Это все, что мы хотим от вас. И если мы вас убьем, чтобы помешать вам передумать, едва ли мы спрячем правду от самих себя.
      – А если я скажу вам, что правда это не Гея, вы все с готовностью согласитесь умереть?
      – Возможно, без готовности, но в конце концов это будет принято.
      Тревиз покачал головой.
      – Если бы кто-то хотел убедить меня в том, что Гея – отвратительна и ДОЛЖНА умереть, ему было бы достаточно заявления, которое вы только что сделали. – Затем взгляд его переместился на терпеливо ожидающих и, вероятно, слушающих жителей Геи. – Почему они так растянуты? И почему их так много? Если один из них увидит событие, и оно останется в его памяти, разве этого будет мало для остальной памяти? Или оно должно быть записано в миллионе разных мест, если вы хотите его иметь?
      – Они наблюдают за этим каждый под другим углом и каждый откладывает это в слегка отличающемся мозгу. После изучения всех этих наблюдений и сведения их вместе, результат будет гораздо лучше, чем от любого из них, взятого отдельно.
      – Другими словами, целое полнее, чем сумма всех частей.
      – Именно. Вы уловили главную причину существования Геи. Вы, как человек, состоите примерно из 50 триллионов клеток, но вы, как многоклеточная структура, гораздо важнее, чем сумма индивидуальных значений этих 50 триллионов клеток. Думаю, вы должны согласиться с этим.
      – Да, – сказал Тревиз. – С этим я согласен.
      Он шагнул в корабль и на минуту повернулся, чтобы взглянуть на Гею. Короткий дождь придал атмосфере свежесть, и он увидел сочно-зеленый, тихий и мирный пейзаж; безмятежный сад, разбитый между усталыми завитками Галактики… И Тревиз искренне надеялся, что никогда больше его не увидит.
 

6

      Когда воздушный шлюз закрылся за ним, Тревиз почувствовал себя так, словно отбросил если не кошмар, то нечто настолько нереальное, что оно мешало ему нормально дышать.
      Он отлично понимал, что часть этой ненормальности продолжала оставаться с ним в виде Блисс. Пока она была здесь, здесь была Гея, и все же он был убежден, что ее присутствие важно. Вновь возникала проблема черного ящика, и он искренне надеялся, что никогда слишком сильно не поверит этому черному ящику.
      Он осмотрел корабль и нашел его прекрасным. Он был его собственностью с тех пор как мэр Основания Харла Бренно запихнула его вовнутрь и отправила к звездам – как живую молнию, предназначенную низвергнуть огонь на тех, кого она считала врагами Основания. Эта задача была выполнена, но корабль был по-прежнему его, и он не собирался его возвращать.
      Корабль принадлежал ему всего несколько месяцев, но успел стать домом, и теперь Тревиз лишь смутно помнил, что его домом когда-то был Терминус.
      Терминус! Центр Основания, которому по Плану Сэлдона суждено было в ближайшие пятьсот лет основать вторую и более великую Империю. И он, Тревиз, сейчас разрушал этот план. Принятое им решение превращало Основание в ничто, а вместо него делало возможным новый вид общества, новый образ жизни, совершало переворот, превосходящий все со времен зарождения многоклеточной жизни.
      Сейчас он отправлялся в путешествие, чтобы доказать (или опровергнуть), что сделанное им было верно.
      Поймав себя на том, что замер, погрузившись в мысли, он раздраженно тряхнул головой. Заторопившись в пилотскую рубку, он обнаружил, что его компьютер еще там.
      Он буквально сверкал; впрочем, сверкало все, старательно вычищенное. Цепи, которых он касался почти наугад, работали идеально и, похоже, с большей легкостью, чем прежде. Вентиляционная система действовала настолько тихо, что ему пришлось поднести руку к вентилятору, чтобы убедиться, что воздух циркулирует.
      На компьютере маняще горел световой круг. Тревиз коснулся его, и световое пятно расширилось, покрыв всю панель, на которой появились контуры правой и левой рук. Он глубоко вздохнул и только тут понял, что вообще перестал дышать. Обитатели Геи ничего не знали о технологии Основания и легко могли повредить компьютер вовсе того не желая. Однако до этого не дошло – руки по-прежнему были здесь.
      Чтобы закончить проверку, нужно было положить на них свои руки, но на мгновение Тревиз заколебался. Он почти сразу узнает, если что-то не в порядке, но в таком случае, что он сможет сделать? Для ремонта нужно возвращаться на Терминус, а если он это сделает, можно было не сомневаться, что мэр Бренно не отпустит его еще раз. Если же он этого не сделает…
      Он почувствовал, как колотится его сердце, и понял, что нет смысла затягивать эту неизвестность.
      Вытянув обе руки, он положил их на светящиеся контуры на панели. Сразу же появилось ощущение другой пары рук, держащей его. Его чувства расширились, и он увидел зеленую и влажную Гею, и ее обитателей, которые продолжали наблюдать. Когда он пожелал взглянуть вверх, то тут же увидел облачное небо. Потом, по его желанию, облака исчезли, и он увидел чистое голубое небо с шаром солнца, освещавшего его.
      Еще одно пожелание, и голубизна исчезла, а он увидел звезды.
      Смахнув их, он захотел увидеть и увидел Галактику, похожую на сплюснутое колесо. Он проверял компьютерное изображение, регулируя его ориентировку, заставляя вращаться сначала в одном, потом в другом направлении. Он нашел солнце Сейшел, ближайшую к Гее звезду, затем солнце Терминуса и других планет, путешествовал от звезды к звезде по карте Галактики, рожденной компьютером.
      А затем он убрал руки, позволив реальному миру вновь окружить его, и понял, что все это время стоял, наклонившись к компьютеру. Чувствуя, что спина у него затекла, он потянулся, прежде чем сесть в кресло.
      Тревиз облегченно взглянул на компьютер – все работало превосходно. Испытываемые в эту минуту чувства к нему можно было назвать только любовью. Кроме того, пока он держал эти руки (он решительно отказывался признаться самому себе, что думал о них, как о Еп руках), они были частью друг друга, и он, направляя, контролируя и изучая, был частью чего-то большего. Внезапно ему пришло в голову, что это чувство было слабым подобием того, что испытывают все обитатели Геи.
      Тревиз тряхнул головой. Нет! В случае его и компьютера именно он – Тревиз – контролировал все. Компьютер во всем подчинялся ему.
      Он встал и отправился в небольшую кухню и столовую. Там было множество продуктов разного рода, холодильник и нагреватель. Он уже успел заметить, что книгофильмы в его комнате были в строгом порядке, и был совершенно уверен, что личная библиотека Пилората цела и невредима. В противном случае он уже знал бы об этом.
      Пилорат!… Это кое-что напомнило ему, и он вошел в его комнату.
      – Здесь есть место для Блисс, Яков?
      – Да, конечно.
      – Я могу переделать общую комнату в ее спальню.
      Блисс посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
      – Но я не хочу отдельной спальни. Я согласна остаться здесь с Пилом. Надеюсь только, что если понадобится, смогу пользоваться и другими помещениями. Например, гимнастическим залом.
      – Разумеется. Любыми, кроме моей комнаты.
      – Хорошо. Это я и имела в виду. Но, конечно, вы не будете входить в нашу.
      – Конечно, – сказал Тревиз, посмотрел вниз и обнаружил, что переступил через порог. Он сделал шаг назад и жестко закончил: – Но это не комната для медового месяца, Блисс.
      – Принимая во внимание ее компактность, это действительно так.
      Тревиз сдержал улыбку.
      – Вы, должно быть, очень дружны.
      – Так оно и есть, – сказал Пилорат, явно испытывавший неловкость от разговора, – но вообще-то, приятель, вы можете оставить решение этого вопроса на наше усмотрение.
      – Нет, не могу, – медленно ответил Тревиз. – Я все-таки хочу, чтобы вы поняли, что это не помещение для проведения медового месяца. Я не возражаю, чтобы вы занимались чем хотите, но вы должны осознать, что уединения у вас не будет. Надеюсь, вы понимаете это, Блисс.
      – Здесь есть дверь, – сказала Блисс, – и я полагаю, вы не будете тревожить нас, когда она закрыта… разве что в случае реальной опасности.
      – Конечно, не буду. Однако здесь нет звукоизоляции.
      – То есть вы хотите сказать, что будете отчетливо слышать наши разговоры, которые мы будем вести, а также любые звуки, которые мы будем издавать, занимаясь сексом?
      – Да, именно это я и хотел сказать. Надеюсь, что помня об этом, вы ограничите вашу активность. Возможно, это будет раздражать вас, но дела обстоят именно так.
      Пилорат откашлялся и мягко сказал:
      – Вообще-то, Голан, с этой проблемой я уже сталкивался. Представьте, что любое чувство, переживаемое Блисс, когда мы вместе, переживает вся Гея.
      – Я думал об этом, Яков, – сказал Тревиз, как будто подавляя отвращение. – И не собирался упоминать этого… если вы не начнете первым.
      – Но так оно и случилось, – сказал Пилорат.
      – Не придавайте этому большого значения, Тревиз, – посоветовала Блисс. – В любой момент на Гее есть тысячи людей, занимающихся сексом, миллионы едящих, пьющих или занимающихся другой, доставляющей удовольствие, деятельностью. Это приводит к подъему общего уровня удовольствия, испытываемого Геей, каждой ее частью. Низшие животные, растения, минералы имеют свои слабые удовольствия, которые также способствуют росту радости и веселья, которые Гея испытывает всеми своими частями. Этого нет ни в одном другом мире.
      – Мы испытываем свою собственную, особую радость, – сказал Тревиз, – которую можем разделить, если захотим, или оставить только для себя.
      – Если бы вы могли почувствовать нашу, то поняли бы, насколько вы, изолянты, бедны в этом отношении.
      – Откуда вам знать, что мы чувствуем?
      – Даже не зная этого, можно предположить, что мир общих удовольствий должен быть более сильным, чем все отдельные изолированные личности.
      – Возможно, но даже если мои удовольствия слишком бедны, я буду хранить свою радость и печаль и довольствоваться ими, как бы редки они не были. Зато это МОЕ и не состоит в родстве с ближайшим камнем.
      – Не нужно смеяться, – сказала Блисс. – Вы цените каждый кристалл в ваших костях или зубах и не хотите, чтобы хоть один из них был поврежден, а ведь в них сознания не больше, чем в камне того же размера.
      – Пожалуй, вы правы, – неохотно согласился Тревиз, – но мы ушли от темы. Мне все равно, если вся Гея разделит вашу радость, Блисс, но Я не хочу ее разделять. Мы живем здесь в непосредственной близости, и я не хочу, чтобы меня заставляли хотя бы косвенно принимать участие в ваших делах.
      – Это неубедительно, мой дорогой друг, – сказал Пилорат. – Я не менее вашего не хочу, чтобы наше уединение было нарушено. Впрочем, мы с Блисс будем сдержаны, верно?
      – Будет как ты хочешь, Пил.
      – К тому же, – продолжал Пилорат, – вполне возможно, что мы будем проводить на планетах значительно больше времени, чем в космосе, а на планетах возможности для подлинного уединения…
      – Меня не волнует, что будет на планетах, – прервал его Тревиз, – но на корабле хозяин – Я.
      – Несомненно, – сказал Пилорат.
      – Тогда, раз мы выяснили это, пора отправляться.
      – Подождите! – Пилорат схватил Тревиза за рукав. – Отправляться куда? Вы не знаете, где находится Земля, как не знаем этого мы с Блисс. Не знает этого и компьютер, ибо еще давно вы говорили, что в нем нет никакой информации о Земле. Так что же вы собираетесь делать? Нельзя же просто лететь через космос наугад.
      Тревиз почти радостно улыбнулся. Впервые с тех пор, как он попал на Гею, он чувствовал себя хозяином своей судьбы.
      – Уверяю вас, – сказал он, – что не собираюсь лететь наугад. Я точно знаю, куда направляюсь.
 

7

      Постучав в дверь пилотской рубки и не дождавшись ответа, Пилорат тихо вошел. Тревиз сосредоточенно разглядывал звездное поле.
      – Голан… – начал Пилорат и замолчал.
      Тревиз поднял голову.
      – А, Яков! Садитесь… Где Блисс?
      – Спит… Я вижу, мы уже в космосе.
      – Да, вы правы. – Тревиза не удивляло это слабое удивление у других. В новых гравитационных кораблях невозможно было заметить момент старта. При этом не было инерционных эффектов рывка ускорения, шума и вибрации.
      Обладая способностью изолировать себя от внешнего гравитационного поля любой интенсивности. «Далекая Звезда» поднималась с поверхности так, словно плыла в некоем космическом море. И пока это происходило, гравитация ВНУТРИ корабля, как это ни парадоксально, оставалась нормальной.
      Пока корабль находился в атмосфере, не было необходимости в ускорении, так что воя и вибрации от быстро рассекаемого воздуха не было. Однако, когда атмосфера оставалась позади, начиналось ускорение и довольно резкое, которое тем не менее не действовало на пассажиров.
      Это было высшим комфортом, и Тревиз не видел пути дальнейшего улучшения, разве что придет время, когда люди найдут способ путешествовать через гиперпространство без кораблей, не обращая внимания на ближние гравитационные поля, которые могли быть слишком сильными. Например, сейчас «Далекая Звезда» должна была лететь от Геи несколько дней, прежде чем напряженность поля станет достаточно низкой для Прыжка.
      – Мой дорогой друг Голан, – сказал Пилорат, – могу я немного поговорить с вами? Вы не очень заняты?
      – Я вообще не занят. Всем управляет компьютер после того, как я проинструктировал его. Иногда мне кажется, что он угадывает мои инструкции еще до того, как я произнесу их. – Тревиз любовно погладил панель.
      – Мы стали очень дружны, Голан, за то короткое время, что знаем друг друга, хотя должен признать, что для меня оно вовсе не было коротким. Так много всего произошло… Странно, но когда я думаю о своей жизни, мне кажется, что половина всех ее событий произошла за последние несколько месяцев. Я почти уверен…
      Тревиз поднял руку.
      – Яков, я уверен, что вы ушли в сторону от своей истинной цели. Вы начинали говорить, что мы стали дружны за очень короткое время. Да, мы стали и по-прежнему остаемся друзьями. Кстати, вы знаете Блисс еще более короткое время, а ваша дружба еще крепче.
      – Это другое дело, – Пилорат смущенно откашлялся.
      – Конечно, – согласился Тревиз, – но что следует из нашей короткой, хотя и крепкой дружбы?
      – Если мы по-прежнему друзья, как вы только что сказали, тогда я перейду к Блисс, которая, как вы тоже сейчас сказали, особенно дорога мне.
      – Понимаю. И что из того?
      – Я знаю, Голан, что вы не любите Блисс, но что касается меня, то я хочу…
      Тревиз поднял руку.
      – Минуточку, Яков. Я не очарован Блисс, но это не значит, что я ее ненавижу. Я не испытываю к ней никакой враждебности. Она привлекательная молодая женщина, и даже если бы это было не так, ради вас я готов был бы поверить в это. Я не люблю ГЕЮ.
      – Но Блисс и есть Гея.
      – Я знаю, Яков, и это осложняет дело. До тех пор, пока я думаю о Блисс, как о личности, проблемы нет. Но как только я начинаю думать о ней, как о Гее, она появляется.
      – Но вы не даете Гее шанса, Голан… Позвольте мне кое-что объяснить вам. Когда Блисс и я бываем близки, она иногда позволяет мне на минуту или около того разделить ее мысли. Но не больше этого, потому что, по ее словам, я слишком стар, чтобы адаптироваться… О, не смейтесь, Голан, потому что вы тоже слишком стары для этого. Если изолянт вроде вас или меня станет частью Геи больше чем на одну-две минуты, его мозг может быть поврежден, а если это затянется на пять или десять минут, то необратимо… Если бы вы испытали это, Голан!
      – Что? Необратимые изменения мозга? Нет, спасибо.
      – Голан, вы сознательно не желаете понять меня. Я имел в виду лишь краткий момент единения. Вы не представляете, чего лишаетесь. Это неописуемо. Помните, Блисс говорила о чувстве радости? Так вот, это можно сравнить с радостью от глотка воды после того, как вы едва не умерли от жажды. Я даже не буду пытаться рассказать вам, на что это похоже. Вы разделяете все наслаждение, которое испытывают миллионы отдельных людей. И это не постоянная радость – иначе бы вы скоро перестали ощущать ее. Она дрожит… мерцает… пульсирует в каком-то странном ритме, не дающем вам к ней привыкнуть. Это большая… хотя нет… это ЛУЧШАЯ радость, чем вы когда-либо можете испытать отдельно. Я заплакал, когда она закрыла передо мной дверь…
      Тревиз покачал головой.
      – Вы изумительно красноречивы, мой дорогой друг, но ваш рассказ похож на описание действия наркотика или какого-нибудь другого лекарства, которое ненадолго дарит вам радость, а затем надолго погружает в страх. Это не для меня! Я не хочу продавать свою личность за несколько мгновений счастья.
      – Я по-прежнему остаюсь личностью, Голан.
      – Но долго ли вы будете ею, если не бросите это, Яков? Вы будете просить все больше и больше этого наркотика, пока, возможно, ваш мозг не окажется поврежден. Яков, вы не должны позволять Блисс делать это… Пожалуй, мне нужно поговорить с ней.
      – Нет! Не надо! Вы знаете, у вас нет такта, и я не хочу, чтобы вы причинили ей вред. Уверяю вас, что в этом отношении она заботится обо мне лучше, чем вы можете себе представить. Возможность повреждения мозга волнует ее больше, чем меня. Можете быть в этом уверены.
      – Хорошо, тогда я поговорю с вами. Яков, не делайте этого больше. Вы прожили пятьдесят два года со своими радостями и наслаждениями, и ваш мозг приспособился к ним. Не подвергайте его испытанию новым и необычным. За это придется платить, если не сейчас, то потом.
      – Да, Голан, – сказал Пилорат, понизив голос и глядя на носки своих туфель. Затем он заметил: – Полагаю, вы видите это именно так. Если бы вы были одноклеточным существом…
      – Я знаю, что вы хотите сказать, Яков. Забудьте об этом. Блисс уже ссылалась на эту аналогию.
      – Верно. Но задумайтесь на минуту. Представим одноклеточные организмы с человеческим уровнем сознания и силой мысли, и допустим, что перед ними возникает возможность стать многоклеточным организмом. Не станут ли эти одноклеточные горевать о потере личности и сетовать на то, что их силой объединили в общий организм? А может, они не так уж плохи? Может, и отдельная клетка достигнет уровня человеческого мозга?
      Тревиз энергично покачал головой.
      – Нет, Яков, это ложная аналогия. У одноклеточных организмов нет сознания и вообще никакой силы мысли. Для таких объектов объединение и потеря личности – это потеря того, чего они никогда не имели. Человек же имеет и использует силу своей мысли. У него есть настоящее сознание и настоящая независимость, которые он может потерять. Так что это ложная аналогия.
      На мгновение воцарилось почти гнетущее молчание, и наконец, Пилорат попытался перевести разговор на другую тему, сказав:
      – Почему вы уставились на передний экран?