63
Фоллом прижималась носом к корабельному иллюминатору, в котором большая часть Вселенной была видна так, как видит ее глаз, без увеличения компьютером.
Блисс, пытавшаяся объяснить ей все это, вздохнула и вполголоса сказала Пилорату:
– Я не знаю, много ли она понимает, дорогой. Для нее Вселенной был особняк ее отца и небольшая часть поместья, куда она выходила. Не думаю, чтобы она выходила наружу ночью и видела звезды.
– Ты действительно считаешь так?
– Да. Я не осмеливалась показать ей хотя бы часть этого, пока ее запас слов не увеличится настолько, чтобы она хотя бы немного понимала меня. К счастью, ты можешь говорить с ней на ее языке.
– Увы, не очень-то хорошо, – сказал Пилорат извиняющимся тоном. – А Вселенную тяжело понять, если ты входишь в нее внезапно. Она сказала мне, что если эти маленькие огоньки являются огромными мирами, похожими на Солярию – а конечно, они гораздо больше Солярии – они не могут висеть ни на чем. Они должны упасть, сказала она.
– Для уровня своих знаний она права. Она задает разумные вопросы и мало-помалу все поймет. По крайней мере она любопытна и не боится.
– Я тоже любопытен, Блисс. Ты видела, как изменился Голан после того, как обнаружил, что на планете под нами нет кратеров. Я понятия не имею, в чем тут дело. А ты?
– Ни малейшего. Однако, он знает планетологию гораздо лучше нас. Мы можем только надеяться, что он знает, что делает.
– Я бы и сам хотел это знать.
– Тогда спроси его.
Пилорат скривился.
– Я вечно боюсь помешать ему. Мне кажется, он думает, что я должен знать это и без его объяснений.
– Это глупо, Пил, – сказала Блисс. – Он же не колеблясь спрашивает тебя о различных аспектах галактических легенд и мифов, которые могут оказаться полезными для него. Ты всегда соглашаешься ответить ему и объясняешь все, так почему бы ему не сделать того же? Иди спроси у него. Если это помешает ему, у него будет возможность попрактиковаться в общительности, а это пойдет ему на пользу.
– Ты пойдешь со мной?
– Ну, конечно, нет. Я останусь с Фоллом и продолжу попытки вдолбить концепцию Вселенной в ее голову. Ты всегда можешь объяснить мне это потом… после того, как объяснит тебе.
64
Пилорат неуверенно вошел в пилотскую рубку и восхитился, обнаружив, что Тревиз насвистывает и явно пребывает в хорошем настроении.
– Голан, – сказал он так весело, как только мог.
Тревиз поднял голову.
– Яков! Вы всегда входите на цыпочках, как будто думаете, что отвлекать меня противозаконно. Закройте дверь и садитесь. Садитесь и посмотрите на это!
Он указал на планету, видневшуюся на экране, и сказал:
– Я нашел всего два или три кратера, да и те довольно маленькие.
– Это имеет какое-то значение, Голан?
– Значение? Конечно. А почему вы спрашиваете?
Пилорат беспомощно махнул рукой.
– Все это для меня загадка. В колледже я в основном изучал историю. Ее дополняли социология и психология, а также языки и литература, главным образом древняя, а в университете я специализировался на мифологии. Я никогда не занимался планетологией или какими-либо физическими науками.
– Это не преступление, Яков. Меня вполне устраивает то, что вы знаете. Ваши способности в древних языках и мифологии очень помогли нам, и вам это известно… Что же касается вопросов планетологии, то я беру это на себя.
Понимаете, Яков, – продолжал он, – планеты формируются при объединении вместе мелких обломков. Последние обломки сталкиваются с целым, оставляя следы в виде кратеров. Так должно быть. Если планета достаточно велика, чтобы быть газовым гигантом, она в основном жидкая под газовой атмосферой и последние столкновения не оставляют никаких следов, кроме брызг.
На меньших планетах, остающихся твердыми – ледяных или каменных – возникают кратеры, существующие неопределенно долго, если нет причин, уничтожающих их. Имеется три типа таких причин.
Во-первых, мир может иметь ледяную поверхность, покрывающую жидкий океан. В этом случае любой сталкивающийся предмет пробивает лед и разбрызгивает воду. Через некоторое время лед смерзается и, так сказать, залечивает шрам. Такие планеты или спутники должны быть холодными и не пригодными для обитания.
Во-вторых, планета может быть вулканически активна, и кратеры постоянно заполняются лавой или пеплом. Однако, такая планета или спутник также не пригодны для обитания.
И тут мы подходим к обитаемым мирам, как третьему типу. Такие миры могут иметь полярные ледяные шапки, но большая часть океана должна быть жидкой. Они могут иметь действующие вулканы, но разбросанные по всей площади. Такие миры могут и не залечивать кратеров и не заполнять их. Однако на них могут проявляться процессы эрозии. Ветры и текущая вода будут эродировать кратеры, а если на планете есть жизнь, воздействие живых существ тоже сыграет свою роль. Понимаете?
Пилорат задумался, потом сказал:
– Нет, Голан, я не понял вас. Эта планета, к которой мы приближаемся…
– Мы сядем на нее завтра, – весело сказал Тревиз.
– Планета, к которой мы приближаемся, не имеет океана.
– Только небольшие ледовые шапки на полюсах.
– И плотной атмосферы тоже.
– Всего одна сотая плотности атмосферы Терминуса.
– Да и жизни здесь нет.
– Ничего, что я смог бы обнаружить.
– Тогда что могло эродировать кратеры?
– Океан, атмосфера и жизнь, – ответил Тревиз. – Видите ли, если бы эта планета не имела воздуха и воды с самого начала, любые образовавшиеся кратеры существовали бы до сих пор, и вся поверхность была бы покрыта ими. Отсутствие кратеров доказывает, что она не была безвоздушной и безводной с самого начала, и может, даже имела плотную атмосферу и океан в недалеком прошлом. Кроме того, на ней видны огромные бассейны, которые явно вмещали моря и океаны, не говоря уже о руслах рек, которые сейчас высохли. Поэтому здесь была эрозия и эта эрозия перестала действовать настолько недавно, что новые кратеры еще не успели появиться.
– Я, конечно, не планетолог, – с сомнением сказал Пилорат, – но мне кажется, что если планета достаточно велика, чтобы удерживать плотную атмосферу в течение миллиардов лет, она не потеряет ее внезапно. Разве не так?
– Этого я не говорил, – сказал Тревиз. – Но этот мир несомненно имел жизнь до того, как исчезла атмосфера, и вероятно, человеческую жизнь. Мне кажется, это был мир, приспособленный для человека, как почти все населенные людьми миры Галактики. Плохо только то, что мы не знаем, какие условия были здесь до того, как появились люди, что было сделано, чтобы приспособить этот мир для человека и, наконец, при каких обстоятельствах жизнь исчезла. Возможно, это была катастрофа, поглотившая атмосферу и положившая конец человеческой жизни. Или, может, на планете была какая-то неустойчивость, которую люди контролировали, пока находились здесь, и которая привела к сокращению атмосферы, как только они ушли. Может, мы найдем ответ, когда приземлимся, а может, и нет. Да это и неважно.
– Как неважно и то, была ли здесь когда-то жизнь, если сейчас ее нет. Какая разница, была планета необитаема всегда или только сейчас?
– Если она необитаема только сейчас, на ней будут руины, оставшиеся от периода обитания людей.
– На Авроре тоже были руины…
– Верно, но на Авроре они перенесли двадцать тысяч лет дождей и снегов, морозов и оттепелей, ветров и колебаний температуры. Кроме того, там была жизнь, не забывайте об этом. Может, там и не было людей, но другие формы имелись в изобилии. Руины могли эродировать так же, как и кратеры. И даже быстрее. Двадцать тысяч лет не оставили для нас никакого шанса. На этой же планете прошло какое-то время – может, даже те же двадцать тысяч лет или меньше – без ветров, бурь и жизни. Да, здесь были колебания температуры, но это и все. Руины должны быть в хорошей форме.
– Если они там есть, – с сомнением заметил Пилорат. – Возможно, на планете никогда не было жизни, или по крайней мере человеческой жизни, и отсутствие атмосферы связано с каким-то событием, к которому люди не имеют никакого отношения.
– Нет, нет, – сказал Тревиз, – вы не заставите меня снова стать пессимистом. Даже отсюда я вижу остатки того, что несомненно было городом… Поэтому завтра мы садимся.
65
Блисс с беспокойством заметила:
– Фоллом убеждена, что мы собираемся вернуть ее к Джемби – ее роботу.
– Гмм, – сказал Тревиз, изучая поверхность планеты, скользившую под дрейфующим кораблем. Потом он поднял голову, как будто только сейчас до него дошел смысл сказанного. – Это был единственный родитель, которого она знала, не так ли?
– Да, конечно, но она думает, что мы вернемся на Солярию.
– Разве это похоже на Солярию?
– А откуда ей это знать?
– Скажите ей, что это не Солярия. Я дам вам один или два книгофильма с графическими иллюстрациями. Покажите ей крупным планом различные обитаемые миры и объясните, что их насчитываются миллионы. У вас будет время для этого: я не знаю, как долго мы с Яковым будем бродить вокруг после того как выберем место и сядем.
– Вы с Яковым?
– Да. Фоллом не сможет выйти с нами, даже если бы я сошел с ума и захотел этого. Этот мир требует космического скафандра, Блисс, поскольку там нет воздуха. А у нас нет скафандра, подходящего для Фоллом. Поэтому вы с ней останетесь на корабле.
– А почему я?
Тревиз улыбнулся.
– Согласен, что чувствовал бы себя безопаснее, имея вас рядом, – сказал он, – но мы не можем оставить Фоллом одну на корабле. Она может что-нибудь повредить, даже не желая этого. Яков должен идти со мной, потому что может прочесть надписи на архаическом языке, которые возможно нам встретятся. Это означает, что вы должны остаться с Фоллом. Думаю, вы сами хотите этого.
Блисс все еще не была убеждена.
– Вспомните, – сказал Тревиз, – вы хотели иметь ее рядом, когда я не хотел этого. Я убежден, что она доставит нам только неприятности. Поэтому ее присутствие здесь вынужденное, и вы причина этого. Поскольку она остается здесь, вы тоже должны быть здесь. Согласны?
Блисс вздохнула.
– Наверное, вы правы.
– Вот и хорошо. Где Яков?
– Он с Фоллом.
– Очень хорошо. Позовите его, я хочу поговорить с ним.
Тревиз по-прежнему изучал поверхность планеты, когда вошел Пилорат и откашлялся, чтобы сообщить о своем присутствии.
– Что-то не так, Голан? – спросил он.
– Ничего особенного, Яков. Я просто не уверен. Это странный мир, и я не знаю, что случилось с ним. Судя по впадинам, оставшихся от них, моря очень обширные, но мелкие. По оставшимся следам можно сказать, что это был мир десоленизации и каналов… а может, моря были не слишком солеными с самого начала. Если так, то это объясняет отсутствие мощных солевых пластов во впадинах. Или же соль исчезла вместе с океанами, а это уже похоже на деятельность людей.
Пилорат неуверенно заметил:
– Простите мое невежество в таких вещах, Голан, но разве какой-либо из этих вопросов является тем, что нас интересует?
– Вообще-то нет, но мне просто любопытно. Если бы я знал, как эта планета была переделана для жизни людей, и какой она была до переделки, возможно, я понял бы, что произошло с ней после ухода людей, а может, и до этого. Зная же, что произошло здесь, мы могли бы избежать неприятных сюрпризов.
– Каких сюрпризов? Это же мертвый мир, не так ли?
– Вполне мертвый. Очень мало воды, разреженная, не пригодная для дыхания атмосфера, к тому же Блисс не обнаружила никаких следов ментальной деятельности.
– По-моему, это решающее.
– Отсутствие ментальной деятельности не обязательно подразумевает отсутствие жизни.
– Это подразумевает отсутствие опасной жизни.
– Ну, не знаю… Впрочем, это не то, о чем я хотел проконсультироваться с вами. Есть два города, которые могут подойти для нашего первого осмотра. Похоже, что они в отличной форме, хотя это можно сказать и об остальных. Что бы ни уничтожило воздух и океаны, оно, кажется, не коснулось городов. Так вот, эти два города, особенно крупные. Однако, в более крупном из двух очень мало свободного пространства. Космопорты располагаются далеко на окраинах, а в самом городе ничего нет. В том же, что поменьше, имеется космопорт…
Пилорат скривился.
– Вы хотите, чтобы я принял решение, Голан?
– Нет, решение приму я. Мне просто интересно знать ваши мысли.
– Если они чего-то стоят, крупный растянутый город является торговым или промышленным центром. Меньший город, с открытым пространством, вероятно, административный центр. Есть ли там монументальные здания?
– Что вы имеете в виду?
Пилорат улыбнулся.
– Я и сам не вполне понимаю. Обычаи меняются от мира к миру и от времени к времени. Впрочем, полагаю, они всегда выглядят большими, бесполезными и дорогими… Как то место, где мы были на Компореллоне.
Теперь улыбнулся Тревиз.
– Трудно сказать, тем более глядя сверху вниз, но когда мы подлетали зрелище повергло меня в смущение. Почему вы выбрали именно административный центр?
– Потому что там мы, вероятно, найдем музей, библиотеку, архивы, университет и так далее.
– Хорошо. В таком случае туда мы и направимся и, может, что-нибудь найдем. У нас уже было два промаха, но, надеюсь, на этот раз нам повезет.
– Возможно, это будет тройная удача.
Тревиз удивленно взглянул на него. Где вы нашли такое выражение?
– В одной древней легенде, – сказал Пилорат. – Она очень старая. Я думаю, это означает успех с третьей попытки.
– Неплохо звучит, – сказал Тревиз. – Итак – тройной удачи, Яков.
XV. Мох
66
Тревиз выглядел гротескно в своем космическом скафандре. Единственной частью, остающейся снаружи, были кобуры – но не те, которые он обычно надевал на пояс, а более прочные, являвшиеся частью скафандра. Тревиз осторожно вложил бластер в правую, а нейронный хлыст в левую кобуру. Они были вновь перезаряжены и он мрачно подумал, что на этот раз никто не сумеет забрать их у него.
Блисс улыбнулась.
– Вы собираетесь брать оружие даже в мир без атмосферы? Впрочем, неважно! Я не подвергаю сомнению ваши решения.
– Хорошо! – сказал Тревиз и повернулся, чтобы помочь Пилорату закрепить шлем, прежде чем надеть свой собственный.
Пилорат, который никогда прежде не надевал скафандра, довольно уныло спросил:
– Голан, я действительно смогу дышать в этой штуковине?
– Обещаю вам, – ответил Тревиз.
Блисс смотрела, как закрепляются последние соединения, держа руку на плече Фоллом. Юная солярианка смотрела на две фигуры в космических скафандрах с явной тревогой. Она дрожала, и рука Блисс держала ее мягко и успокоительно.
Дверь воздушного шлюза открылась, и мужчины ступили вовнутрь, помахав на прощание раздутыми руками. Внутренняя дверь закрылась, затем открылась наружная, и они неуклюже ступили на почву мертвого мира.
Светало. Небо было, разумеется, чистым и имело пурпурный цвет, но солнце еще не показалось. Вдоль горизонта, там где оно должно было выглянуть, виднелась легкая дымка.
– Здесь холодно, – сказал Пилорат.
– Вы чувствуете холод? – удивленно спросил Тревиз. Костюмы были хорошо изолированы и если могла возникнуть какая-то проблема, то только с отведением тепла человеческого тела.
– Вообще-то нет, но взгляните… – Его голос ясно звучал в ушах Тревиза, а палец куда-то указывал.
В пурпурном свете зари осыпавшиеся камни перед зданием, к которому они направлялись, были покрыты инеем.
– С разреженной атмосферой здесь может быть холоднее, чем вы ожидали, ночью и теплее днем. Сейчас самое холодное время дня, и должно пройти несколько часов, прежде чем на солнце станет слишком горячо для нас.
И тут же, как будто слова эти были каббалистическим заклинанием, край солнца показался над горизонтом.
– Не смотрите на него, – сказал Тревиз. – Ваша лицевая пластина зеркальна и непрозрачна для ультрафиолета, но все равно это может быть опасно.
Он повернулся спиной к поднимающемуся солнцу, и его длинная тень упала на здание. Солнечный свет заставил мороз отступить, пока он смотрел. Несколько мгновений стена выглядела темной от сырости, а затем это исчезло.
– Внизу, – сказал Тревиз – здания не кажутся такими хорошими, какими казались с орбиты. Они потрескались и разрушаются. Это результат колебаний температуры. Полагаю, и водяные пары замерзают и оттаивают каждую ночь и каждый день в течение, возможно, двадцати тысяч лет.
– На этом камне над входом вырезаны буквы, но разрушение сделало их трудно понятными.
– Вы можете разобрать их, Яков?
– Это какое-то финансовое учреждение. По крайней мере я разобрал слово, означающее «банк».
– А что это такое?
– Здание, в котором имущество хранилось, где оно получалось, продавалось, давалось взаймы и вкладывалось… если я все правильно понимаю.
– Целое здание, предназначенное для этого? И без компьютеров?
– Компьютеров не было нигде.
Тревиз пожал плечами. Подробности древней истории не приводили его в восторг.
Они пошли дальше, спеша и проводя все меньше времени в каждом следующем здании. Молчание, МЕРТВЕННОСТЬ давили на психику, угнетали. Медленный тысячелетний коллапс, в который они попали, делал это место похожим на скелет города, где не осталось ничего, кроме костей.
Они далеко углубились в умеренную зону, но Тревизу казалось, что он чувствует тепло солнца на своей спине.
Пилорат, находившийся в сотне метров справа от него, вдруг резко сказал:
– Взгляните на это.
Тревиз содрогнулся и ответил:
– Не кричите, Яков. Я услышу ваш шепот, независимо от того, на каком расстоянии от меня вы будете. Что это?
Пилорат, немедленно понизив голос, сказал:
– Это здание называется: «Зал Миров». По крайней мере так я прочел надпись.
Тревиз присоединился к нему. Перед ними было пятиэтажное строение с заваленной обломками камня крышей, как будто некие скульптуры, стоявшие там, развалились на куски.
– Вы уверены? – спросил Тревиз.
– Если мы войдем, узнаем наверняка.
Они преодолели пять низких широких ступеней и пересекли огромную площадь. В разреженном воздухе их подкованные металлом ботинки вызывали лишь шепот вибрации.
– Я понял, что вы имели в виду под «огромным, бесполезным и дорогим», – пробормотал Тревиз.
Они вошли в широкий и высокий зал, освещенный через высокие окна солнцем, лучи которого ярко высвечивали места, на которые падали, оставляя остальное в тени. Разреженная атмосфера рассеивала свет.
В центре возвышалась фигура человека более натуральной величины, сделанная, похоже, из синтетического камня. Одна ее рука отвалилась, а другая имела трещину у плеча, и Тревиз подумал, что если резко дернуть, она тоже отвалится. Он даже подался назад, как бы боясь поддаться соблазну и совершить акт такого невероятного вандализма.
– Интересно, кто это, – сказал Тревиз. – Нигде никаких надписей. Думаю, те, кто воздвиг это, считали его известность такой очевидной, что она не нуждалась в названии, но сейчас… – Тут он заметил, что начинает философствовать и решил переключить свое внимание.
Пилорат смотрел вверх, и Тревиз взглянул поверх его головы. На стене были высечены слова, которых он не мог прочесть.
– Удивительно, – сказал Пилорат. – Прошло, возможно, двадцать тысяч лет, а здесь, защищенные от солнца и сырости, они по-прежнему четки и разборчивы.
– Только не для меня, – сказал Тревиз.
– Это древний рукописный шрифт, к тому же витиеватый. Смотрите, здесь… семь… один… два… – Его голос перешел в бормотание, затем снова поднялся: – Здесь перечислены пятьдесят названий, предположительно принадлежащих пятидесяти мирам космонитов, и это действительно «Зал Миров». Мне кажется, эти пятьдесят миров расположены в порядке возникновения. Аврора стоит на первом месте, Солярия на последнем. Как видите, здесь семь колонок с семью названиями в первых шести и восемью в последней. Можно подумать, что они планировали квадрат семь на семь, а затем добавили Солярию. По-моему, старина, этот список составлен до того, как Солярия была переделана и заселена.
– А можете вы сказать, на какой из планет мы находимся?
– Пятое название в третьей колонке, – сказал Пилорат, – девятнадцатое по порядку, написано более крупными буквами, чем все остальные. Составители списка были достаточно эгоцентричны, чтобы отвести себе побольше места. Кроме того…
– Как читается это название?
– Насколько я понял, это звучит как Мельпомения. Мне это название совершенно незнакомо.
– А может оно представлять Землю?
Пилорат энергично затряс головой, но это осталось незамеченным внутри его шлема.
– Имеются дюжины слов, – сказал он, – используемых в старых легендах для обозначения Земли. Как вы знаете, Гея – одно из них. Есть также Терра, Эрда и так далее. Все они короткие. Я не знаю. Я не знаю ни одного длинного названия, используемого для этого, или чего-то похожего на сокращенный вариант Мельпомении.
– Значит, мы находимся на Мельпомении, и это не Земля.
– Верно. И кроме того – как я начинал говорить раньше – еще лучшим указателем, чем крупные буквы, является то, что координаты Мельпомении представлены как 0,0,0 и можно предположить, что эти координаты указывают на данную планету.
– Координаты? – ошеломленно переспросил Тревиз. – Этот список дает еще и координаты?
– Для каждого названия даются три цифры, и я предположил, что это координаты. А чем еще они могут быть?
Тревиз не ответил. Он открыл маленький отсек в части скафандра, покрывавшей его правое бедро, и вынул небольшой предмет, соединенный проводом со скафандром. Приложив к глазам, он старательно сфокусировал его на надписи, совершая при этом какие-то сложные движения пальцами.
– Камера? – задал Пилорат ненужный вопрос.
– Она передает изображение прямо в корабельный компьютер, – сказал Тревиз.
Он сделал несколько фотографий под разными углами, затем сказал:
– Подождите! Я хочу подняться выше. Помогите мне, Яков.
Пилорат соединил руки вместе на манер стремени, но Тревиз покачал головой.
– Это не выдержит мой вес. Станьте лучше на четвереньки.
Пилорат с готовностью повиновался, а Тревиз, убрав камеру на место, встал ему на плечи, а с них перебрался на пьедестал. Он внимательно осмотрел глыбу статуи, чтобы определить ее прочность, затем поставил ногу на согнутое колено и, пользуясь им, как опорой, дотянулся до безрукого плеча. Цепляясь кончиками ботинок за какие-то неровности на груди, он поднялся еще выше и, наконец, после некоторых усилий уселся на плечо. Для давно умершего человека, которому воздвигли эту статую, поступок Тревиза мог показаться богохульством, и под влиянием этой мысли Тревиз постарался сесть полегче.
– Вы упадете и разобьетесь, – воскликнул снизу Пилорат.
– Я не собираюсь падать и разбиваться, а вот вы можете оглушить меня.
– Тревиз извлек камеру, навел на резкость и сделал еще несколько снимков. Затем он спрятал ее и начал осторожно спускаться, пока его ноги не коснулись пьедестала. Тогда он спрыгнул на пол и вибрация от его приземления, вероятно, явилась последней каплей. Надтреснутая рука отвалилась и рухнула, превратившись в груду щебня у ног статуи. Все это произошло практически беззвучно.
Тревиз замер. Первым его желанием было спрятаться, пока не пришел сторож и не поймал его. Секундой позже он удивился, как быстро возвращается память о днях детства в ситуациях, подобных этой, когда вы случайно сломали что-то важное. Это продолжается только мгновенье, но запоминается надолго.
Голос Пилората звучал глухо, как у человека, который явился свидетелем и даже соучастником акта вандализма, однако он все-таки нашел слова утешения.
– Все… все нормально, Голан. Это все равно отвалилось бы.
Он обошел обломки на пьедестале и на полу, как будто собираясь продемонстрировать это, взял один из более крупных кусков и сказал:
– Голан, идите сюда.
Тревиз подошел, и Пилорат указал на кусок камня, который явно был частью руки, соединяющейся с плечом.
– Что это? – спросил ученый.
Тревиз взглянул. На камне было пушистое пятно ярко-зеленого цвета. Тревиз осторожно потер его пальцем, и оно легко соскоблилось.
– Это очень похоже на мох, – сказал он.
– Жизнь без разума, о которой вы упоминали?
– Я не совсем уверен в этом. Блисс, например, утверждала бы, что у него есть разум, впрочем, как и у этого камня.
– Вы думаете, что мох разрушает камень? – спросил Пилорат.
– Не удивлюсь, если он способствует этому, – ответил Тревиз. – Этот мир богат солнечным светом и имеет некоторое количество воды. Половина его атмосферы является водяными парами, а остальное – азот и инертные газы. Есть еще следы двуокиси углерода, что заставляет предположить отсутствие растительной жизни, но может, содержание его так низко потому, что фактически весь он находится в связанном виде в породах. Если в этой породе имеются карбонаты, мох, возможно, разрушает их, выделяя кислоту, а затем использует образующуюся двуокись углерода. Возможно, это ведущая форма жизни на этой планете.
– Очаровательно, – сказал Пилорат.
– Несомненно, – ответил Тревиз, – но только не для нас. Эти координаты миров космонитов очень интересны, но вообще-то нас интересуют координаты ЗЕМЛИ. Если здесь их нет, они могут быть где-то еще в здании… или в другом здании. Идемте, Яков.
– Но вы знаете… – начал Пилорат.
– Нет, нет, – нетерпеливо сказал Тревиз. – Мы поговорим позднее, а сейчас посмотрим, что еще может дать нам это здание. Становится все теплее. – Он взглянул на небольшой термометр, укрепленный на тыльной стороне его левой перчатки. – Идемте, Яков.
Они двинулись сквозь комнаты, стараясь идти как можно осторожнее, не потому что боялись, что кто-то может услышать их, а чтобы вибрацией не нанести дальнейших повреждений.
Шаги их поднимали пыль, которая взлетала в вверх, но быстро оседала в разреженном воздухе, а там где они проходили оставались отпечатки подошв.
Время от времени в каком-нибудь мрачном углу то один, то другой замечали пятна мха. Казалось, их утешает присутствие жизни, хоть и такой примитивной, которая рассеивает мрачное ощущение от прогулки по мертвому миру, особенно такому, в котором все вокруг напоминает, что когда-то, очень давно, он был полон жизни.
А потом Пилорат сказал:
– По-моему, это библиотека.
Тревиз с любопытством огляделся. Вокруг находились полки, а когда он пригляделся более внимательно к тому, что до сих пор воспринимал как украшения, то понял, что они могут быть книгофильмами. Очень осторожно он потянулся к ним. Они были толстые и неуклюжие, и он вдруг понял, что это только футляры. Повертев в своих толстых пальцах, он открыл один и увидел внутри несколько дисков. Они тоже были толстыми и казались очень хрупкими, хотя он и не проверял этого.
– Невероятно примитивные, – сказал он.
– Сделаны тысячелетия назад, – сказал Пилорат, как бы защищая древних мельпомениан от обвинения в задержке технологии.
Тревиз указал на гурты дисков, где виднелись слабые узоры витиеватого письма, которым пользовались древние.
– Это название? Что здесь сказано?
Пилорат изучил надпись.
– Я не понимаю этого, старина. По-моему, одно из этих слов говорит о микроскопической жизни. Возможно, это слово означает «микроорганизм». Думаю, это микробиологические термины, которых я не пойму даже на Галактическом.
– Возможно, – угрюмо согласился Тревиз. – Возможно также, что это ничего не даст нам, даже если мы сумеем это прочесть. Нас не интересуют микробы… Сделайте мне одолжение, Яков, просмотрите некоторые из книг, может, у каких-то окажутся интересные названия. А пока вы делаете это, я взгляну на визоры.
– Это они и есть? – удивленно спросил Пилорат.
Это были примитивные, кубические сооружения, увенчанные наклоняющимся экраном и изогнутым расширением на вершине, которое могло служить опорой для локтя или местом для электронного блокнота, если на Мельпомении имелось что-то подобное.
– Если это библиотека, – сказал Тревиз, – здесь должны быть аппараты для чтения, а эти как раз подходят для этой роли.
Он очень осторожно смахнул пыль с экрана и с облегчением отметил, что экран, из чего бы он ни был сделан, не рассыпался от прикосновения. Затем Тревиз начал осторожно манипулировать рычагами одного аппарата, другого… Ничего не произошло. Он опробовал еще один и еще – все с тем же отрицательным результатом.
Это не удивило его. Даже если устройства оставались исправными в течение двадцати тысяч лет в разреженной атмосфере и устояли перед водяными парами, оставался еще вопрос об источнике энергии. Запасенная энергия имела свойство утекать, какие бы меры не принимались для предотвращения этого. Это была оборотная сторона всеобъемлющего, непреодолимого второго закона термодинамики.
– Голан! – позвал Пилорат за его спиной.
– Да?
– У меня здесь книгофильм…
– Какого типа?
– По-моему, это история космических полетов.
– Отлично… впрочем, это ничего не даст нам, если я не смогу заставить работать этот аппарат. – Его руки сжались от отчаяния.
– Мы можем взять фильм с собой на корабль.
– Я не знаю, как приспособить его к нашему визору. Этот фильм и наша сканирующая система наверняка окажутся несовместимыми.
– Но тут есть все, что нам действительно необходимо, Голан. Если мы…
– Да, все, что необходимо, Яков. А теперь не мешайте мне. Я попробую решить, что делать. Я могу попытаться подать энергию к визору. Возможно, это все, что потребуется.
– А где вы возьмете энергию?
– Ну… – Тревиз вытащил из кобуры бластер, коротко взглянул на него и сунул обратно. Потом открыл нейронный хлыст и проверил уровень зарядки. Он был максимальным.
