45
Пилорат был удивлен не меньше Тревиз, но вместе с тем и явно доволен.
– Разве это не странно? – сказал он.
Тревиз повернулся к нему и резко сказал:
– Это не странно. Это просто невнятная речь.
– Ничего подобного, – ответил Пилорат. – Это Галактический язык, но очень древний. Я уловил несколько слов. Вероятно, я понял бы больше, будь они написаны. Вот произношение действительно загадка.
– И что же он сказал?
– Я думаю, он сказал, что не понимает ваши слова.
– Я не могу сказать, что поняла сказанное, но почувствовала удивление. Если можно верить моему анализу, это эмоции робота, если, конечно, такое понятие существует.
Говоря очень медленно и раздельно, Пилорат что-то произнес, и три робота в унисон закивали головами.
– Что это было? – спросил Тревиз.
– Я сказал, что говорю не очень хорошо, но все же попытаюсь, и попросил у них немного времени. Дорогая, и вы, старина, это ужасно интересно.
– Ужасно разочаровывающе, – буркнул Тревиз.
– Понимаете, – сказал Пилорат, – каждая обитаемая планета Галактики вырабатывает свой вариант Галактического языка, так что имеется миллион диалектов, причем некоторые едва понятны, но все они получились в результате развития Стандартного Галактического языка. Если предположить, что этот мир был изолирован двадцать тысяч лет, его язык должен был измениться настолько, что для остальной части Галактики стал совершенно непонятен. Однако, это не могло случиться, поскольку здешняя социальная система зависит от роботов, которые могут понимать только тот язык, на который запрограммированы. Чем перепрограммировать их, лучше уж оставить язык неизменным, и то, с чем мы сейчас имеем дело, является просто очень древней формой Галактического.
– Это пример того, – сказал Тревиз, – как роботизированное общество сохраняет статичность и деградирует.
– Но, мой дорогой друг, – запротестовал Пилорат, – сохранение языка относительно неизменным, не обязательно признак деградации. В этом есть и свои достоинства. Документы, хранящиеся века и тысячелетия, сохраняют свое содержание, и дольше влияют на исторические записи. В остальной части Галактики язык Имперских эдиктов времен Хари Сэлдона уже начинает звучать странно.
– И вы знаете этот архаический Галактический язык?
– Нельзя сказать, что знаю, Голан. Просто изучая древние мифы и легенды, я многого нахватался. Запас слов довольно близок, но изменился по-другому, есть идиоматические выражения, которыми мы давно не пользуемся и, как я говорил, произношение изменилось совершенно. Я могу быть переводчиком, но не очень хорошим.
Тревиз глубоко вздохнул.
– Маленький подарок фортуны – это лучше, чем ничего. Продолжайте, Янов.
Пилорат повернулся к роботам, помолчал немного, затем снова взглянул на Тревиза.
– Что я должен сказать?
– Спросите их, где находится Земля.
Пилорат произносил слова по отдельности, размахивая при этом руками.
Роботы переглянулись и издали несколько звуков. Потом средний что-то сказал Пилорату, который повторил свои слова, разводя руки, как будто растягивая резину. Робот ответил, произнося слова так же тщательно, как это делал Пилорат.
– Я не уверен, – обратился Пилорат к Тревизу, – что сумел объяснить им, что значит «Земля». Мне кажется, они думают, что я упоминаю какой-то район их планеты, и они говорят, что не знают такого.
– Янов, они как-то называют свою планету?
– По-моему, они пользуются для этого словом «Солярия».
– Вы встречали это название в своих легендах?
– Нет… так же как не слышал слова «Аврора».
– Хорошо. Спросите у них, есть ли на небе место с названием Земля… среди звезд. И покажите вверх.
Вновь последовал обмен фразами, и наконец Пилорат повернулся.
– Все, что я добился от них, Голан, это то, что в небе нет никаких мест.
– Спросите у них, сколько им лет, – предложила Блисс. – Нет, лучше, как давно они функционируют.
– Я не знаю, как сказать «функционируют», – сказал Пилорат, качая головой. – Честно говоря, я не уверен, что смогу сказать «сколько лет». Я не слишком хороший переводчик.
– Пил, дорогой, давай, как можешь, – сказала Блисс.
После нескольких обменов фразами, Пилорат сообщил:
– Они функционируют двадцать шесть лет.
– Двадцать шесть лет, – с отвращением буркнул Тревиз. – Они гораздо старше вас, Блисс.
С внезапной гордостью Блисс заявила:
– Так получилось…
– Знаю. Вы – Гея, и вам тысячи лет… В любом случае эти роботы не могут говорить о Земле по собственному опыту, а их банки памяти явно не содержат ничего, кроме сведений, необходимых для функционирования. К примеру, они ничего не знают об астрономии.
– Но на этой планете, возможно, есть и другие роботы, – сказал Пилорат. – Те, что остались с самого начала.
– Сомневаюсь, – произнес Тревиз, – но спросите их, Янов, если найдете слова для этого.
На этот раз последовал довольно долгий разговор и, закончив его, Пилорат повернулся с пылающим лицом и явно недовольный.
– Голан, – сказал он, – я не понял части того, что они пытались сказать, но уловил, что древние роботы используются для физического труда и не знают ничего. Если бы этот робот был человеком, я бы сказал, что он говорит о древних роботах с презрением. Эти трое – домашние роботы, по их словам, и им не дают сильно состариться, прежде чем заменить. Они – единственные, кто действительно что-то знает. Это их слова, а не мои.
– Они знают немногое, – буркнул Тревиз. – И это не то, что хотим знать мы.
– Теперь я жалею, что мы покинули Аврору так поспешно, – сказал Пилорат. – Если бы мы нашли там уцелевшего робота – а мы могли это сделать, поскольку в первом, на которого я наткнулся, еще тлела искра жизни – он мог бы знать о Земле по личным воспоминаниям.
– При условии, что его память оказалась бы целой, Янов, – сказал Тревиз. – Мы всегда можем вернуться назад и, если захотим, сделаем это, невзирая на собак… Однако, если этим роботам всего по два десятилетия, должны быть другие, которые производят их, а производителями, я думаю, должны быть люди. – Он повернулся к Блисс. – Вы уверены, что чувствовали…
Она подняла руку, останавливая его, и лицо ее приняло странное выражение.
– Идет сюда, – сказала она, понизив голос.
Тревиз повернулся к подъему и увидел, как из-за него появляется, а затем начинает спускаться несомненно человек. Его лицо было бледным, волосы светлыми и длинными. Лицо было серьезно, но довольно молодо, голые руки и ноги не особенно мускулисты.
Роботы расступились перед ним, и он занял место между ними.
Потом он заговорил чистым, приятным голосом, и слова его, хоть и архаичные, были Стандартным Галактическим языком, легко понятным.
– Приветствую вас, бродяги из космоса, – сказал он. – Что вы хотите от моих роботов?
46
Тревиз оказался не на высоте и глупо спросил:
– Вы говорите на Галактическом?
Солярианин мрачно улыбнулся.
– А почему бы и нет, ведь я не немой.
– А они? – Тревиз указал на роботов.
– Они роботы и говорят на нашем языке. Но я солярианин и слышал гиперпространственные переговоры дальних миров, поэтому научился вашему способу говорить, так же как мои предшественники. Они оставили описание языка, но я постоянно слушаю новые слова и выражения, которые изменяются с годами, как будто вы, колонисты, можете приводить в порядок миры, но не слова. Значит, вас удивило, что я понимаю ваш язык?
– Простите, – сказал Тревиз, – я не должен был этого говорить. Просто, поговорив с роботами, я не думал услышать в этом мире Галактический.
Он изучающе разглядывал солярианина. Тот был одет в тонкую белую тогу, свободно свисавшую с его плеч, и с большими отверстиями для рук. Спереди она была открыта, показывая грудь и набедренную повязку под ней. Наряд дополняла пара сандалий.
Внезапно Тревизу пришло в голову, что он не может сказать: мужчина солярианин или женщина. Грудь у него была мужской, но безволосой, а под тонкой набедренной повязкой не было никаких выпуклостей.
Повернувшись к Блисс, он тихо сказал:
– Это, может быть, тоже робот, но очень похожий на человека…
Блисс ответила, чуть заметно шевеля губами:
– Судя по разуму, это человек, а не робот.
– Вы еще не ответили на мой первый вопрос, – напомнил солярианин. – Я прощаю вам это, понимая ваше удивление. Но сейчас я спрашиваю снова, и не повторите прежней ошибки второй раз. Что вы хотите от моих роботов?
– Мы путешественники, ищущие сведений, чтобы достичь своей цели, – сказал Тревиз. – Мы просили у ваших роботов информации, которая должна помочь нам, но они не имеют ее.
– Что за сведения вы ищете? Может, я смогу помочь вам.
– Мы ищем местонахождение Земли. Можете ли вы указать нам его?
Брови солярианца взлетели вверх.
– Я думал, что первым объектом вашего любопытства окажусь я сам. Я дам вам эту информацию, хотя вы и не просили о ней. Меня зовут Сартон Бэндер, а вы стоите во владениях Бэндера, которые тянутся насколько видит глаз во всех направлениях и гораздо дальше. Не могу сказать, что вы желанные гости, поскольку явившись сюда, вы нарушили доверие. Вы первые колонисты, ступившие на Солярию за много тысяч лет, и оказались здесь только для того, чтобы спросить дорогу к другому миру. В прежние дни, колонисты, вы и ваш корабль были бы уничтожены сразу после обнаружения.
– Это варварство, обращаться так с людьми, которые не причиняют вреда и ничего не предлагают, – сказал Тревиз.
– Согласен, но когда члены расширяющегося общества высаживаются на безобидное и статичное, само их появление потенциально причиняет вред. Пока мы боялись этого, мы были готовы уничтожить всех появившихся сразу после прихода. Поскольку же сейчас оснований для страха нет, мы, как видите, готовы говорить.
– Я ценю информацию, которой вы снабдили нас добровольно, – сказал Тревиз, – но вы тоже не ответили на мой вопрос. Я повторю его: можете ли вы указать нам местоположение планеты Земля?
– Полагаю, под Землей вы подразумеваете мир, на котором появились люди и различные виды растений и животных. – Рука его грациозно описала полукруг, как бы указывая на все, окружающее его.
– Да, сэр.
Странное выражение отвращения скользнуло по лицу солярианина.
– Если вам нужно как-то обращаться ко мне, говорите просто Бэндер. Не называйте меня никаким словом, указывающим на пол. Я не мужчина и не женщина. Я – ЦЕЛОЕ.
Тревиз кивнул. (Он оказался прав).
– Как хотите, Бэндер. Так где же расположена Земля, мир происхождения всех нас?
– Не знаю, – ответил Бэндер. – И не хочу знать. Но даже если бы и знал, это ничего не дало бы вам, поскольку Земля больше не существует как мир… О! – сказал вдруг он, разводя руками. – Солнце хорошо греет. Я не часто выхожу на поверхность и только тогда, когда светит солнце. Мои роботы были посланы вам навстречу, когда солнце еще пряталось за облаками. Я последовал за ними, когда облака разошлись.
– Почему это Земля больше не существует как мир? – спросил Тревиз, готовясь вновь услышать рассказ о радиоактивности.
Однако Бэндер игнорировал вопрос, точнее беззаботно отмахнулся от него.
– Это слишком долгая история, – сказал он. – Вы говорили, что пришли без враждебности.
– Это правда.
– Тогда почему вы вооружены?
– Это просто предосторожность. Я не знал, что могу здесь встретить.
– Это неважно. Ваше слабое оружие не представляет для меня опасности. И все же мне интересно. Конечно, я много слышал о вашем оружии, и о вашем увлечении варварской истории, похоже, всецело зависящей от него. Однако, я никогда не видел его. Можно взглянуть на ваше?
Тревиз сделал шаг назад.
– Боюсь, что нет, Бэндер.
Тот, казалось, удивился.
– Я спросил только из вежливости. Нужно было вообще не спрашивать.
Он вытянул руку, и из правой кобуры Тревиза поднялся бластер, а из левой – нейронный хлыст. Тревиз схватился за оружие, но почувствовал, что его руки отводят назад как будто крепкие эластичные путы. И Пилорат и Блисс шагнули вперед, и видно было, что их что-то держит.
– Не пробуйте вмешиваться, – сказал Бэндер. – Вы не сможете. – Оружие подлетело к его рукам, и он внимательно оглядел его. – Это, – сказал он, указывая на бластер, – похоже на микроволновой излучатель, который производит тепло, взрывающее любое тело, содержащее жидкость. Второй более утончен и, должен признать, с первого взгляда я не понял его назначения. Однако, поскольку вы не собираетесь причинять вреда, вам не нужно оружие. Я могу убрать – и уберу – всю энергию, содержащуюся в зарядниках. Это сделает их безвредными, конечно, если вы не решите воспользоваться ими как дубиной, для чего они только и будут пригодны.
Солярианин выпустил оружие, и оно вновь проследовало по воздуху, на этот раз к Тревизу, и заняло свои места в кобурах.
Тревиз, почувствовав себя свободным, вынул бластер, но проверять было незачем. Зарядник явно был совершенно пуст. То же самое было и с нейронным хлыстом.
Он посмотрел на Бэндера, а тот, улыбаясь, сказал:
– Вы совершенно беспомощны, пришельцы. Если бы захотел, я легко мог бы уничтожить ваш корабль и, конечно, вас.
XI. Под землей
47
Тревиз замер. Стараясь не сбить дыхания, он повернулся и посмотрел на Блисс.
Она стояла, обхватив Пилората за талию, как будто защищая его и, судя по внешнему виду, была совершенно спокойна. Слегка улыбнувшись, она кивнула.
Тревиз вновь повернулся к Бэндеру. Расценив поведение Блисс как выражение уверенности и надеясь, что не ошибся, он мрачно сказал:
– Как вы сделали это, Бэндер?
Тот улыбнулся, настроение его явно улучшилось.
– Скажите мне, маленькие пришельцы, вы верите в колдовство? В магию?
– Нет, не верим, маленький солярианин, – огрызнулся Тревиз.
Блисс дернула его за рукав и прошептала:
– Не злите его. Он опасен.
– Это я вижу, – сказал Тревиз, с трудом сохраняя голос пониженным. – Сделайте что-нибудь.
Едва слышно она ответила:
– Не сейчас. Он станет менее опасен, если почувствует себя в безопасности.
Бэндер не обратил внимания на перешептывание пришельцев. Он беззаботно повернулся и пошел обратно. Роботы разошлись, чтобы пропустить его.
Потом он обернулся и вяло поманил пальцем.
– Идите. За мной. Все трое. Я расскажу вам историю, которая, может, не заинтересует вас, но которая интересует меня. – Он не спеша шел дальше.
Тревиз остался стоять, неуверенный, как лучше себя вести, однако Блисс шагнула вперед и давление ее руки толкнуло Пилората следом. Видя это, Тревиз тоже двинулся – альтернативой было остаться одному с роботами.
Блисс тихо сказала:
– Если Бэндер, как он сказал, будет рассказывать историю, которая не интересует нас…
Бэндер повернулся и посмотрел на Блисс, как будто только что заметил ее.
– Вы – женщина-получеловек, – сказал он. – Верно? Меньше половины?
– Да, меньше половины, Бэндер.
– Значит, другие двое – мужчины-полулюди?
– Да.
– У вас уже есть дети, женщина?
– Бэндер, меня зовут Блисс. Детей у меня пока нет. Это Тревиз, а это Пил.
– А который из этих двух мужчин помогает тебе, когда приходит твое время? А может оба? Или никто?
– Мне помогает Пил, Бэндер.
Солярианин переключил свое внимание на Пилората.
– Я вижу, у вас седые волосы.
– Верно, – ответил Пилорат.
– Они всегда имели такой цвет?
– Нет, Бэндер, они стали такими с возрастом.
– А сколько вам лет?
– Пятьдесят два года, – сказал Пилорат, затем поспешно добавил: – Стандартных Галактических года.
Бэндер продолжал шагать (к далекому особняку, подумал Тревиз), но более медленно.
– Не знаю, какой длины стандартный галактический год, но вряд ли он сильно отличается от нашего года. А сколько вам будет лет, Пил, когда вы умрете?
– Не знаю. Я могу прожить еще лет тридцать.
– Значит, восемьдесят два года. Короткоживущий и разделенный пополам. Невероятно, но мои далекие предки были похожи на вас и жили на Земле… Впрочем, некоторые из них покинули Землю, чтобы основать новые миры вокруг других солнц – удивительные миры, хорошо организованные и многочисленные.
– Не так уж много их было, – громко сказал Тревиз. – Всего пятьдесят.
Бэндер надменно взглянул на него. Настроение его, похоже, ухудшилось.
– Тревиз. Это ваше имя.
– Голан Тревиз, если полностью. Я сказал, что было пятьдесят миров космонитов. НАШИ миры исчисляются миллионами.
– Значит, вы знаете историю, которую я хотел рассказать вам? – мягко спросил Бэндер.
– Если это история о том, что было только пятьдесят миров космонитов, то да.
– Мы учитываем не только количество, маленький получеловек, – сказал Бэндер. – Мы учитываем и качество. Их было пятьдесят, но все ваши миллионы не могут сравняться с одним из них. А Солярия была пятидесятым, и следовательно, лучшим. Солярия так же превосходила другие миры космонитов, как они превосходили Землю.
– Здесь, на Солярии, мы учились жить в одиночку. Мы не собирались толпами, подобно животным, как делали это на Земле и других мирах, даже на других мирах космонитов. Мы жили каждый отдельно, с роботами, помогающими нам, навещая друг друга с помощью электроники, когда нам этого хотелось, но действительно приходя в гости очень редко. Прошло много лет с тех пор, как я видел человека, как сейчас вижу вас, но вы только полулюди и ваше присутствие ограничивает мою свободу не более, чем присутствие коровы или робота.
– Когда-то мы тоже были полулюдьми. Хоть мы и усовершенствовали нашу свободу, став одинокими хозяевами бесчисленных роботов, свобода никогда не была абсолютной. Для производства детей необходимо сотрудничество двух личностей. Конечно, возможно было брать сперму и яйцеклетки, осуществлять процесс оплодотворения, а полученный эмбрион выращивать искусственно в автоматизированных устройствах. Ребенка можно было отдавать под опеку роботам. Все это можно было сделать, но полулюди не могли отказаться от наслаждения, сопровождающего биологическое оплодотворение. Упрямы эмоциональные привязанности развивались, вследствие чего свобода исчезала. Вы понимаете, что это нужно было изменить?
– Нет, Бэндер, – сказал Тревиз, – поскольку мы не меряем свободу по вашим стандартам.
– Это потому, что вы не знаете, что такое свобода. Вы никогда не жили вне толпы, не знаете, как можно жить без постоянного насилия, даже в мелочах, и навязывания своей воли другим. Где здесь возможности для свободы? Свобода ничто, если ты не живешь, как хочешь! Именно так, как хочешь!
– Итак, пришло время, когда люди Земли достигли такой численности, что толпами понеслись через пространство. Другие космониты, которых было не так много, как землян, пытались соревноваться с ними. Но мы – соляриане – нет. Мы предвидели неизбежный крах этой политики. Мы ушли под землю и порвали все связи с остальной Галактикой, решив любой ценой остаться самими собой. Мы сделали роботов и оружие, защищающих нашу, казалось бы, пустую поверхность, и они справились с работой превосходно. Корабли прилетали и уничтожались и постепенно это прекратилось. Планета была сочтена пустынной и забыта, на что мы и надеялись.
– А тем временем, под землей, мы работали, решая наши проблемы. Мы осторожно и деликатно изменяли наши гены. У нас были неудачи, но были и успехи, и мы извлекали из них выгоду. Это заняло много веков, но в конце концов мы стали целыми людьми, объединив и мужские и женские черты в одном теле, испытывая наслаждение, когда захотим и производя оплодотворенные яйца для дальнейшего их развития под контролем роботов.
– Гермафродиты, – сказал Пилорат.
– Так это называется на вашем языке? – равнодушно спросил Бэндер. – Я никогда не слышал этого слова.
– Гермафродитизм останавливает эволюцию, – сказал Тревиз. – Каждый ребенок является генетическим дубликатом своего родителя-гермафродита.
– Вы относитесь к эволюции, как к случайному делу. Мы можем изменять своих детей, если захотим. Мы можем изменять и улучшать их гены и иногда делаем это. Но мы уже почти пришли. Войдем. Солнце уже ослабело, чтобы давать нужное количество тепла, и нам будет лучше внутри.
Они прошли через дверь, не имевшую никакого замка, но открывшуюся, когда они приблизились, и закрывшуюся за их спинами. Окон не было, но когда они оказались в похожей на пещеру комнате, стены вспыхнули и осветили ее. Пол выглядел голым, но был мягким и пружинистым. В каждом из четырех углов комнаты неподвижно стоял робот.
– Эта стена, – сказал Бэндер, указывая на стену напротив двери, которая, казалось, ничем не отличается от других трех, – мой видеоэкран. С его помощью для меня открывается мир, но это не ограничивает моей свободы, ибо меня невозможно заставить пользоваться им.
– Но вы не можете заставить кого-то другого пользоваться им, если у вас есть желание, а у него нет, – сказал Тревиз.
– Заставить? – надменно произнес Бэндер. – Пусть другие делают, что им нравится, если это не мешает делать что нравится мне. Заметьте, мы не пользуемся обозначением рода, упоминая друг друга.
В комнате был один стул, стоявший перед видеоэкраном, и Бэндер сел на него.
Тревиз посмотрел по сторонам, как будто надеясь, что дополнительные стулья вынырнут из пола.
– Мы тоже можем сесть? – спросил он.
– Если хотите, – ответил Бэндер.
Блисс, улыбнувшись, села на пол. Пилорат уселся рядом с ней. Тревиз упрямо продолжал стоять.
– Скажите, Бэндер, сколько людей живет на этой планете? – спросила Блисс.
– Говорите «соляриан», получеловек Блисс. Слово «люди» осквернено тем, что так называют себя полулюди. Мы могли бы называть себя полными людьми, но это слишком неуклюже. Солярианин – самое подходящее определение.
– Тогда сколько соляриан живет на этой планете?
– Не знаю. Мы не считали. Возможно, двенадцать сотен.
– Всего двенадцать сотен на целой планете?
– Целых двенадцать сотен. Вы ведь считаете количество, тогда как мы – качество… Вы не понимаете свободы. Если один из других соляриан оспаривает мое полное господство над любой частью моей земли, над любым моим роботом или другим предметом, моя свобода ограничена. Поскольку другие соляриане существуют, ограничение свободы должно быть отодвинуто как можно дальше с помощью распределения их всех в места, где контакты практически неосуществимы. При условии существования двенадцати сотен соляриан положение близко к идеалу. Добавьте еще, и свобода будет явно ограничена, а результат невыносим.
– Это значит, что каждый ребенок должен учитываться и быть уравновешен смертью, – сказал вдруг Пилорат.
– Конечно. Это истина для любого мира со стабильной популяцией… даже для ваших.
– А поскольку у вас, вероятно, есть смертность, значит, должны быть и дети.
– Верно.
Пилорат кивнул и замолчал.
– Мне бы хотелось знать, – сказал Тревиз, – как вы заставили мое оружие летать по воздуху. Вы еще не объяснили этого.
– Я предложил вам для объяснения колдовство или магию. Вы отказываетесь принять это?
– Конечно, отказываюсь. За кого вы меня принимаете?
– В таком случае, верите ли вы в сохранение энергии и неизбежное повышение энтропии?
– Да. И все же не могу поверить, что даже за двадцать тысяч лет вы изменили эти законы или модифицировали их.
– Мы не сделали этого, получеловек. А теперь смотрите. Снаружи светит солнце. – Последовал странный жест, видимо, изображающий солнце. – А здесь тень. На солнце теплее, чем в тени, и тепло самопроизвольно перетекает из освещенного места в тень.
– Это я знаю, – сказал Тревиз.
– Но, возможно, вам известно и то, что вы недавно задумались об этом. По ночам поверхность Солярии теплее, чем объекты за пределами атмосферы, так что тепло самопроизвольно перетекает с поверхности планеты во внешнее пространство.
– Я знаю и это.
– И днем и ночью внутренности планеты теплее, чем ее поверхность, следовательно, тепло самопроизвольно перетекает изнутри к поверхности. Полагаю, вы знаете и это тоже.
– И что из всего этого, Бэндер?
– Поток тепла от горячего к холодному, имеющий место согласно второму закону термодинамики, можно заставить делать работу.
– Теоретически да, но солнечный свет слишком рассеян, тепло поверхности планеты еще меньше, а темпы, с которыми тепло уходит изнутри к поверхности, вообще ничтожны. Количества тепловых потоков, которые можно использовать, вероятно не хватит даже для того, чтобы поднять гальку.
– Это зависит от устройства, применяемого для этой цели, – сказал Бэндер. – Наш инструмент развивался тысячи лет и является частью нашего мозга.
Бэндер поднял волосы по обе стороны головы, показывая участки черепа позади ушей. За каждым ухом имелся нарост, размерами и формой похожий на тупой конец куриного яйца.
– Эта часть моего мозга и отсутствие подобной у вас – главное отличие солярианина от человека.
48
Тревиз время от времени поглядывал на лицо Блисс, которая, казалось, была целиком сосредоточена на Бэндере, и у него росла уверенность в том, что он понимает, что происходит.
Бэндер, несмотря на свои цены свободе, оказался перед весьма соблазнительной перспективой. У него не было возможности вести разговоры с роботами и тем более с животными, а общение с солярианами, должно быть, было неприятно и всегда навязывалось.
Что же касается Тревиза, Блисс и Пилората, то они были для Бэндера полулюдьми и общение с ними нарушало его свободу не более, чем общение с роботом или козой, и все же они были интеллектуально равны ему (или почти равны) и возможность поговорить с ними была уникальной возможностью, которой он не имел никогда прежде.
Неудивительно, – подумал Тревиз, – что он поддался соблазну. А Блисс (Тревиз был в этом уверен), понявшей это, требовалось только слегка подтолкнуть его разум на путь, которым он хотел идти.
Вероятно, Блисс действовала, предположив, что если Бэндер будет много говорить, то может сказать нечто полезное, касающееся Земли. Это имело смысл, поэтому, даже если Тревиза не интересовала тема разговора, следовало стараться продолжать его.
– Что делают эти части мозга? – спросил Тревиз.
– Это преобразователи. Они приводятся в действие тепловыми потоками и превращают их в механическую энергию.
– Я не могу поверить в это. Тепловые потоки так слабы…
– Маленький получеловек, вы совсем не думаете. Если бы здесь были толпы соляриан и каждый пытался бы использовать потоки тепла, тогда их запасы были бы незначительны. Однако у меня более сорока тысяч квадратных километров, которые принадлежат мне одному. Я могу собирать тепло в любом количестве с этих квадратных километров, и никто не помешает мне, так что его хватает. Понимаете?
– А разве просто собирать тепло с такой большой площади? Сам сбор его требует большого количества энергии.
– Возможно, но я не чувствую этого. Мои преобразовательные доли постоянно собирают тепло, поэтому, когда нужно выполнить работу, она выполняется. Когда я поднял ваше оружие, некий объем освещенной солнцем атмосферы отдавал часть своей энергии затененной площади, так что я воспользовался ею для своих целей. Вместо того, чтобы воспользоваться механическими или электронными приспособлениями, я воспользовался нейронным. – Он коснулся одной из своих преобразовательных долей. – И оно сделало это быстро, эффективно и без усилий.
– Невероятно, – буркнул Пилорат.
– Ничего невероятного, – сказал Бэндер. – Вспомните о чувствительности глаза и уха, которые превращают небольшие количества фотонов и колебаний воздуха в информацию. Это кажется невероятным, если вы никогда не испытывали этого. Преобразовательные доли ничуть не более невероятны.
– А что вы делаете этими постоянно действующими преобразовательными долями? – спросил Тревиз.
– Мы вращаем мир, – сказал Бэндер. – Каждый робот в этом обширном поместье получает энергию от меня, или точнее, от природных тепловых потоков. Регулирует ли он контакт или валит дерево, энергию поставляет ментальное преобразование… МОЕ ментальное преобразование.
– А если вы спите?
– Процесс преобразования продолжается независимо от того, сплю я или бодрствую, маленький получеловек, – сказал Бэндер. – Разве вы прекращаете дышать, когда спите? Разве ваше сердце останавливается? Ночью мои роботы продолжают работать за счет остывания внутренностей Солярии. В масштабах планеты изменения эти неизмеримо малы, а поскольку нас всего двенадцать сотен, вся энергия, которую мы используем, практически не сокращает жизни нашего солнца и не истощает внутреннего тепла планеты.
– Вам не приходило в голову, что это можно использовать как оружие?
Бэндер уставился на Тревиза, словно тот был чем-то непонятным.
– Полагаю, – сказал он, – вы имели в виду, что Солярия может покорять другие миры с помощью оружия, основанного на преобразовании. Но зачем нам это? Даже если мы сможем ударить их энергетическим оружием, основанным на этом принципе – а это безусловно так – чего мы добьемся? Контроля над другими мирами? Что нам делать с другими мирами, когда у нас есть свой идеальный мир? Установить господство над полулюдьми и использовать их для физического труда? У нас есть роботы, гораздо лучше подходящие для этой цели. У нас есть все, и мы не хотим ничего, за исключением того, чтобы нас предоставили самим себе. А сейчас я расскажу вам другую историю.
– Валяйте, – сказал Тревиз.
– Двадцать тысяч лет назад, когда полусущества с Земли начали роиться в пространстве, а мы сами ушли под землю, другие миры космонитов решили сопротивляться новым колониям. Поэтому они ударили по Земле.
– По Земле, – повторил Тревиз, стараясь скрыть удовлетворение тем, что эта тема наконец-то всплыла.
– Да, в центр. Кстати, разумный поступок. Если вы хотите убить кого-то, то ударите не в палец или в пятку, а в сердце. Вот и наши друзья-космониты, недалеко ушедшие от людей во вспыльчивости, ухитрились покрыть поверхность Земли радиоактивным огнем так, что та стала в основном необитаемой.
