Планета называлась Неотрантор. Новый Трантор! На этом сходство планеты с великим тезкой кончалось. На расстоянии двух парсеков все еще светило солнце Старого Трантора, и столица Галактической Империи все еще совершала свой извечный путь по орбите.
      На Старом Транторе даже жили люди. Не много — всего сто миллионов, тогда как полвека назад планету заселяли сорок миллиардов. Огромный мир из стали и стекла лежал в руинах. В стенах опустевших небоскребов зияли дыры, прожженные бластерами — память о Великом Погроме, случившемся сорок лет назад.
      Как странно: мир, который две тысячи лет был центром Галактики, мир, который правил бесконечным космосом и был домом правителям и чиновникам, чьи капризы выполнялись на расстоянии тысяч парсеков от столицы, этот мир умер за месяц. Невероятно: мир, не тронутый завоевательными войнами первого тысячелетия; гражданскими войнами и дворцовыми переворотами второго, лежит в руинах. Сердце Галактики превратилось в живой труп. Как странно и печально!
      Пройдет еще не одно столетие, прежде чем это творение рук человеческих рассыплется в пыль. И сейчас этот металл, эта мощь бездействует лишь потому, что у людей недостает сил привести ее в движение.
      Миллионы, оставшиеся после гибели миллиардов, разорвали железные одежды планеты и открыли землю, тысячу лет не видевшую солнечного света.
      Окруженные механическими исполнителями всех видов работы, освобожденные чудесами техники от произвола природы, люди возвратились к земле. На местах транспортных развязок росли пшеница и кукуруза, у подножий небоскребов паслись овцы.
      Но еще существовал Неотрантор, о котором никто не знал, пока туда, как в последнее пристанище, не бежала от Великого Погрома испуганная семья императора. Там Император пережидал восстание, а когда волнения улеглись, там и остался.
      А в его власти осталось двадцать сельскохозяйственных миров.
      Император Галактики, Повелитель Вселенной Дагоберт IХ правил двадцатью мирами, населенными непокорными землевладельцами и угрюмыми крестьянами. В тот проклятый день, когда Дагоберт IХ приехал с отцом на Неотрантор, ему было двадцать пять. В памяти императора жил образ прежней Империи, славной и могучей, а его сын, которому предстоит быть Дагобертом, родился на Неотранторе.
      Он не знал другой Вселенной, кроме двадцати миров.
      Воздушная открытая машина Джорда Коммазона по праву считалась самым шикарным средством передвижения на всем Неотранторе. Не только потому, что Коммазон был самым крупным землевладельцем на Неотранторе, но еще и потому, что когда-то он был компаньоном и злым гением молодого принца короны, боявшегося и тихо ненавидевшего стареющего Императора, а теперь стал компаньоном и по-прежнему злым гением стареющего принца короны, которого боялся и тихо ненавидел старый император.
      Джорд Коммазон из своей машины в перламутровой, отделанной золотом и люметроном обшивке обозревал свои владения: поля волнующейся пшеницы, уборочные машины, домики арендаторов — и обдумывал дела.
      Шофер, сгорбленный и усохший, выруливал против ветра и улыбался.
      Джорд Коммазон заговорил, прямо в ветер, уносивший слова в небо.
      — Помнишь, что я говорил тебе, Инчни?
      Седые тонкие волосы Инчни шевелились на ветру. Он улыбнулся, словно утаивая какой-то секрет от себя самого, и губы его вытянулись в ниточку, а вертикальные морщины глубже прорезали щеки.
      — Помню, сэр. Я как раз об этом думал, — прошелестел шофер.
      — Что ты надумал, Инчни? — вопрос звучал нетерпеливо.
      Инчни не забыл, что на старом Транторе был молодым, красивым и знатным. Он помнил, что на Неотранторе он безобразный старик, живущий милостью Джорда Коммазона. Инчни тихо вздохнул и прошептал:
      — Гости из Фонда, сэр, — неплохая вещь, особенно если учесть, что у них всего один корабль и один боеспособный мужчина. Можно сказать, что они полезная вещь, сэр.
      — Полезная? — протянул Коммазон. — Возможно. Однако, они волшебники и могут обладать сверхъестественной силой.
      — Вот еще! — фыркнул Инчни. — Расстояние искажает действительность. Фонд — всего лишь мир. Его жители — всего лишь люди. Если в них стрелять, они умирают.
      Внизу блестящей лентой вилась река. Инчни выровнял машину по курсу и снова зашелестел:
      — А эти убежали от другого человека, при упоминании о котором дрожит вся Периферия, ведь так?
      — Ты что-то знаешь об этом? — с неожиданной подозрительностью спросил Коммазон.
      — Не знаю, сэр, — улыбка исчезла с лица шофера. — Просто так спросил.
      Землевладелец, немного поколебавшись, сказал напрямик и грубо:
      — Ты никогда ничего не спрашиваешь просто так. Тебе когда-нибудь оторвут голову за настырность. Так и быть, расскажу. Этого человека называют Мулом, один из его подданных был здесь несколько месяцев назад с деловым визитом. Сейчас я жду другого посланца для... окончательного решения дела.
      — А эти путешественники, не те ли они, кого вы ждете?
      — У них нет положенных документов.
      — Сообщали, что Фонд оккупирован...
      — Я тебе этого не говорил.
      — Это официальное сообщение, — холодно продолжал Инчни, — и если оно верно, эти люди могут оказаться беженцами, которых можно выдать человеку Мула в знак дружбы к нему.
      — Да? — Коммазон сомневался.
      — Сэр, известно, что друг завоевателя — его последняя жертва, а нам необходимо принять какие-то меры самозащиты. У нас есть психозонд, а у них — четыре фондовских головы. Мы имеем шанс узнать и о Фонде, и о Муле много полезного. Может быть, после этого дружба Мула не будет нам столь дорога.
      Коммазон, нежась в слабом ветерке, вернулся к своей первой мысли.
      — Что, если не верить сообщениям и предположить, что Фонд не оккупирован. Когда-то Фонду предрекали непобедимость.
      — Эпоха пророков прошла, сэр.
      — Все-таки, Инчни, что если Фонд не оккупирован? Подумай! Правда, Мул мне обещал... — он понял, что сказал лишнее и принялся заглаживать промах.
      — То есть, хвастался. Но похвальба — одно, а победа — другое.
      Инчни беззвучно засмеялся.
      — Вы правы, сэр: не всегда слова и дела — одно и то же. Только очень уж отдаленная угроза этот ваш Фонд, расположенный на краю Галактики.
      — Есть еще принц, — почти неслышно пробормотал Коммазон.
      — Он тоже ведет переговоры с Мулом, сэр?
      Коммазону не удалось скрыть самодовольную улыбку.
      — Не так активно и успешно, как я, но становится все более раздражительным и несдержанным. Можно подумать, что в него вселился демон. Если я захвачу этих людей, а он решит забрать их себе для собственных нужд — надо отдать ему должное: он не лишен некоторой проницательности — я не готов с ним ссориться, — землевладелец нахмурился и его тяжелые щеки обвисли от огорчения.
      — Вчера я мельком видел чужестранцев, — небрежно сказал седой шофер.
      — Мое внимание привлекла женщина: у нее необычная внешность. Решительная мужская походка и удивительно бледная кожа, контрастирующая с чернотой волос. В голосе шофера прозвучала неожиданная теплота, и Коммазон обернулся к нему с удивлением.
      — Никакая проницательность не откажется от разумного компромисса, — продолжал Инчни. — Принц отдаст вам всех мужчин, если вы оставите ему женщину.
      Лицо Коммазона просветлело.
      — Вот это мысль! Вот это идея! Поворачивай назад, Инчни! Если все получится, как задумано, мы обсудим вопрос твоей свободы, Инчни.
      Дома, обнаружив на рабочем столе в кабинете капсулу с секретным сообщением, Коммазон испытал чувство, близкое к суеверному страху.
      Сообщение было передано на длине волны, известной лишь немногим. Прочитав его, Коммазон широко улыбнулся: Фонд действительно пал, а человек Мула направлялся на Неотрантор.
      Туманное представление Байты об императорском дворце не соответствовало действительности, и, увидев настоящий дворец, она в глубине души почувствовала разочарование. Комната была тесная, отнюдь не роскошная, даже скромная. Императорский дворец был скромнее резиденции мэра на Термине, а Дагоберт IХ...
      Байта составила для себя определенное мнение о том, каким должен быть император. По ее представлению, император не должен напоминать чьего-то доброго дедушку. Он не должен быть худым, бледным и увядшим. И самое главное, император не должен подавать чай своим гостям и беспокоиться об их удобстве.
      А Дагоберт IХ делал все, чего делать не полагалось.
      Похохатывая, он наливал чай в чашку, которую Байта держала в оцепеневшей руке.
      — Что вы, голубушка, это для меня удовольствие. Мне надоели придворные церемонии. А сколько лет у меня не было гостей из дальних провинций! Я стар, и этими делами ведает мой сын. Вы не знакомы с моим сыном? Милый мальчик. Возможно, несколько упрям, но он еще молод. Хотите ароматную капсулу? Нет?
      — Ваше императорское Величество, — начал Торан.
      — Да?
      — Ваше величество, мы не хотим быть вам в тягость...
      — Полно, вы мне не в тягость. Вечером будет официальный прием, а до тех пор можно наслаждаться свободой. Постойте, забыл, откуда вы? Как давно у нас не было официального приема! Вы сказали, что вы из провинции Анакреон?
      — Мы из Фонда, Ваше Императорское Величество.
      — Да-да, из Фонда, я вспомнил. Даже нашел на карте. Это в провинции Анакреон. Я там никогда не был. И в последнее время не получал сообщений от вице-короля провинции. Как там дела? — беспокойно спросил император.
      — Сир, — пробормотал Торан, — у меня нет жалоб.
      — Похвально. Вице-король также достоин одобрения.
      Торан беспомощно взглянул на Эблинга Миса, тот напористо заговорил:
      — Сир, нам сказали, что для посещения библиотеки Императорского университета на Транторе требуется ваше разрешение.
      — На Транторе? — переспросил Император без гнева. — На Транторе? Ах, Трантор! Вспомнил. Мечтаю вернуться туда с армадой кораблей. Вы будете со мной. Вместе мы одолеем мятежника Джилмера. Вместе возродим Империю!
      Его сутулая спина распрямилась, голос набрал силу, взгляд на мгновение стал жестким. Потом воодушевление императора прошло, и он тихо сказал:
      — Ба-а, Джилмер умер — я вспомнил. Да, да, Джилмер умер. Трантор умер... что-то я хотел сказать... так откуда вы?
      Магнифико шепнул Байте:
      — Неужели это император? Я думал, что императоры мудрее и сильнее простых людей.
      Байта сделала ему знак замолчать.
      — Если Ваше Императорское Величество подпишет нам разрешение посетить Трантор, — сказала она, — он сделает неоценимый вклад в наше общее дело.
      — На Трантор? — Император снова не понимал, чего от него хотят.
      — Сир, вице-король Анакреона, от имени которого мы говорим, велел передать вам, что Джилмер жив.
      — Жив! Жив! — взревел Дагоберт. — Где он? Мы пойдем на него войной!
      — Ваше Величество, это неизвестно. Мы пока ничего не можем сказать о месте его пребывания. Вице-король прислал нас лишь сообщить, что он жив. Только оказавшись на Транторе, мы сможем его найти. А тогда...
      — Да, да, Джилмера нужно найти, — старый император пошарил по стене и накрыл дрожащим пальцем фотоэлемент.
      Ответа не последовало, и император пробормотал:
      — Слуги заставляют долго ждать. А мне некогда.
      Император нацарапал что-то на чистом листе бумаги, поставив внизу витиеватое «Д».
      — Джилмер еще почувствует силу своего Императора, — сказал он. — Так откуда вы? Из Анакреона? Что там творится? Уважает ли народ своего императора?
      Байта сказала, вынимая бумагу из слабых пальцев императора:
      — Ваше Императорское Величество пользуется любовью и уважением народа. Народу известно, что Император заботится о нем.
      — Надо бы посетить добрый народ Анакреона, но доктор говорит... Не помню, что он говорит, но... — он окинул гостей острым взглядом. — Вы что-то сказали о Джилмере?
      — Нет, Ваше Императорское Величество.
      — Он не продвинется дальше. Возвращайтесь на родину и передайте это вашему народу. Трантор выстоит! Мой отец возглавляет флот, а этот мятежный негодяй Джилмер замерзнет в космосе со своими жалкими кораблями.
      Император упал в кресло, и снова взгляд его стал пустым.
      — Что я говорил?
      Торан поднялся с места и низко поклонился.
      — Ваше Величество, вы были к нам очень добры, но время аудиенции истекает.
      На минуту Дагоберт IХ стал настоящим императором. Он поднялся, выпрямился и стоял так, пока его посетители по одному пятились к выходу.
      А там их окружили двадцать вооруженных солдат.
      Прозвучал выстрел.
      Байта пришла в сознание не сразу, но без вопроса «Где я?» Она ясно помнила странного старика, называвшего себя императором и людей, ожидавших за дверью. Болели суставы, значит, стреляли из парализатора. Не открывая глаз, Байта стала изо всех сил прислушиваться к звучащей неподалеку беседе.
      Говорили двое мужчин. Один медленно и вкрадчиво, с робостью, запрятанной глубоко под настойчивостью. Второй говорил резко и истерично, как пьяный, длинными фразами. Слов Байта не различала. «Пьяный» голос был громче. Байта напряглась и разобрала конец фразы:
      — ...Этот старый безумец, наверное, никогда не умрет. Он мне надоел, он меня измучил. Когда же, наконец, Коммазон? Я тоже старею.
      — Ваше высочество, давайте сначала посмотрим, какую пользу можно извлечь из этих людей. Может быть, от них мы получим более мощный источник силы, чем смерть вашего отца.
      Пьяный голос перешел в слюнявый шепот. Байта услышала только слово «женщина», а потом заговорил второй, вкрадчиво, со смешком и немного покровительственно:
      — Дагоберт, вы не стареете. Лгут те, кто говорит, что вам уже не двадцать пять.
      Оба засмеялись, а Байта похолодела. «Дагоберт» — «Ваше высочество», а старый Император говорил о своем упрямом сыне. Она поняла, о чем они шептались... Разве такое случается с людьми в действительности?
      Голос Торана произнес несколько ругательств подряд. Она открыла глаза и встретила взгляд Торана, в котором отразилось облегчение.
      — Вы ответите перед самим императором за этот бандитизм, — яростно крикнул Торан. — Освободите нас!
      Тут Байта обнаружила, что ее запястья и лодыжки прижаты к стене и к полу силовым полем.
      На крик пришел обладатель пьяного голоса. У него было заметное брюшко, напудренные щеки и редеющие волосы. Остроконечная шляпа была украшена ярким пером, а костюм оторочен серебряными галунами.
      Он с издевкой фыркнул:
      — Перед императором? Перед бедным безумным императором?
      — Он подписал мне пропуск. Никто из подданных не имеет права ограничивать мою свободу.
      — А я не подданный, понял, космическое отребье! Я регент и принц короны, и обращаться ко мне следует соответствующим образом. А что до моего бедного глупого отца, то ему приятно иногда принять гостей. Мы время от времени доставляем ему такое удовольствие. Это тешит его императорское воображение. Другого значения эти визиты не имеют.
      Он остановился перед Байтой, она окинула его презрительным взглядом.
      Принц наклонился к ней. От него шел невыносимый мятный запах.
      — Знаете, Коммазон, — сказал принц, — ей идут глаза. С открытыми она красивее. Что ж, она мне подходит. Как экзотическое блюдо к столу старого гурмана.
      Торан безуспешно пытался освободиться от тисков силового поля, на что принц не обращал ни малейшего внимания. Байте казалось, что кровь стынет у нее в жилах. Эблинг Мис еще не пришел в себя, голова его бессильно свисала на грудь. Магнифико... Байта с удивлением обнаружила, что глаза Магнифико открыты и жадно впитывают происходящее, как будто он давно пришел в себя.
      Большие карие глаза повернулись к Байте, шут захныкал и кивнул в сторону принца короны:
      — Он забрал мой визисонор.
      Принц резко обернулся на новый голос.
      — Это твое, уродец?
      Он снял с плеча визисонор, которого Байта не заметила, хотя инструмент висел на знакомой зеленой ленте, пробежал пальцами по клавишам, пытаясь сыграть гамму. Визисонор молчал.
      — Ты умеешь на нем играть, уродец?
      Магнифико кивнул.
      — Вы напали на граждан Фонда, — неожиданно сказал Торан. — Если за это вас не накажет император, то накажет Фонд.
      Ответил Коммазон:
      — Фонд способен наказывать? Что же, Мул больше не Мул?
      Торан молчал. Принц улыбнулся, открывая неровные зубы. Шута освободили от пут силового поля и пинком подняли на ноги. Принц сунул ему в руки визисонор.
      — Играй, уродец, — приказал принц. — Сыграй серенаду для прекрасной дамы из Фонда. Объясни ей, что тюрьма в стране моего отца — не дворец, а я могу поселить ее во дворце, где она будет купаться в розовой воде и вкушать любовь принца. Спой ей о любви принца.
      Принц сел на краешек мраморного стола и, покачивая ногой, похотливо улыбался Байте. Она кипела в молчаливой и бессильной ярости. Торан напрягся, борясь с полем, на лбу его выступил пот. Эблинг Мис зашевелился и застонал.
      — У меня онемели пальцы! — воскликнул Магнифико.
      — Играй, урод! — рявкнул принц.
      Жестом он скомандовал Коммазону погасить свет и в полумраке скрестил на груди руки.
      Пальцы Магнифико пробежали, ритмично подскакивая, от одного конца клавиатуры к другому, и поперек комнаты встала яркая радуга. Раздался низкий, пульсирующий, тоскливый звук. Затем он разделился на два потока: вверх поднимался печальный смех, а под ним разливался тревожный колокольный звон.
      Темнота в комнате сгустилась. Музыка доходила до Байты как через толстые складки невидимой ткани, а свет... ей казалось, что она сидит в темном подземелье, а где-то далеко мерцает свеча.
      Байта невольно напрягла зрение. Свет стал ярче, но оставался размытым. Цвета были грязноватые, двигались нехотя, а музыка оказалась натужной, зловещей. Музыка становилась все громче, свет пульсировал ей в такт. А в световом пятне что-то извивалось. Извивалось и зевало, показывая ядовитые металлические зубы. Музыка тоже извивалась и зевала.
      Байтой овладело странное чувство. Она стала бороться с ним и вдруг поймала себя на том, что оно ей знакомо. Так же тоскливо ей было в Хранилище и в последние дни на Хэвене. Та же липкая, неотвязная, жуткая паутина ужаса и отчаяния опутывала ее сейчас.
      Байта вжалась в стену.
      Музыка гремела у нее над головой, смеялась с дьявольской издевкой, а там, где-то вдалеке, как в перевернутом бинокле, на островке света танцевал ужас. Она отвернулась, и видение пропало. Лоб Байты был холодным и мокрым.
      Музыка погасла. После пятнадцати минут кошмара Байта почувствовала невероятное облегчение. Зажегся свет, и в лицо ей заглянул Магнифико.
      Потный лоб, в глазах мрачное безумие.
      — Как чувствует себя моя госпожа? — выдохнул он.
      — Не слишком плохо, — прошептала Байта. — Зачем ты так играл?
      Только теперь она вспомнила, что не одна здесь. Торан и Мис висели на стене, обмякшие и беспомощные. Принц лежал без движения под столом.
      Коммазон стонал, кривя рот и выпучив глаза.
      Магнифико шагнул к нему, и Коммазон скорчился и завыл, как безумный.
      Магнифико взмахнул руками, как фокусник, и все были свободны.
      Торан подпрыгнул и, бросившись к землевладельцу, схватил его за горло.
      — Пойдешь с нами. Ты нам понадобишься как пропуск на корабль.
      Два часа спустя, в кухне родного корабля Байта поставила на стол домашний пирог, а Магнифико отметил возвращение в космос полным отказом от соблюдения правил поведения за столом.
      — Вкусно, Магнифико?
      — Ум-м-м!
      — Магнифико?
      — Да, моя госпожа?
      — Какую пьесу ты сегодня играл?
      — Я... мне не хотелось бы отвечать, — шут заерзал на стуле. — Я разучил ее несколько лет назад, и тогда же узнал, что визисонор оказывает на нервную систему чрезвычайно сильное влияние. Это очень страшная пьеса, она не для твоей светлой невинности, моя госпожа.
      — Полно, Магнифико. Не льсти. Я не так невинна, как ты думаешь. Скажи, я видела что-нибудь из того, что видели они?
      — Надеюсь, что нет. Я играл только для них. Если ты и видела что-то, то самый краешек, да и то издалека.
      — Мне этого хватило. Ты понимаешь, что принц даже потерял сознание?
      Магнифико мрачно ответил сквозь недожеванный кусок пирога:
      — Я убил его, моя госпожа.
      — Что? — у Байты перехватило дыхание.
      — Я перестал играть, когда он умер, иначе я играл бы еще. Коммазон меня не не интересовал. Он умеет только убивать и мучить. А принц нехорошо на тебя смотрел, моя госпожа, — шут смущенно потупился.
      Странные мысли замелькали в сознании Байты, но она поспешно прогнала их.
      — У тебя душа рыцаря, Магнифико!
      — О, моя госпожа! — Магнифико уткнул красный нос в пирог и перестал жевать.
      Эблинг Мис смотрел в иллюминатор. Трантор был рядом — блестел его металлический панцирь. Тут же стоял и Торан.
      — Зачем мы сюда летим? — с горечью произнес он. — Человек Мула наверняка уже здесь.
      Эблинг Мис провел по лбу похудевшей рукой и пробормотал что-то нечленораздельное.
      — Вы слышите, — с досадой сказал Торан, — все знают, что Фонд оккупирован. Вы меня слышите?
      — Что? — Мис очнулся и смотрел на Торана с недоумением.
      Он мягко накрыл руку Торана своей и невпопад заговорил:
      — Торан, я... я смотрел на Трантор и, знаете... у меня возникло странное ощущение. Давно возникло — еще на Неотранторе. Это какое-то непреодолимое стремление, какая-то потребность. Торан, мне кажется, я смогу. Я знаю, что мне это удастся. Я понял, где искать, я никогда еще не видел этого так ясно.
      Торан выслушал Миса и пожал плечами. Слова психолога не вселили в него уверенности.
      — Мис!
      — Да?
      — Улетая с Неотрантора, вы не видели, как туда садился другой корабль?
      — Нет, — ответил Мис после недолгого раздумья.
      — А я видел. Скорее всего, это игра воображения, но мне показалось, что это был тот самый филианский корабль.
      — На котором летит капитан Хан Притчер?
      — Одной Галактике известно, кто на нем летит. Больше слушайте Магнифико! Этот корабль преследует нас.
      Мис промолчал.
      — Что с вами? — забеспокоился Торан. — Вам плохо?
      Мис молчал и смотрел прямо перед собой с выражением просветленной задумчивости.

      Увидеть из космоса какой-либо объект на Транторе — уникальная по своей сложности задача. На нем нет ни океанов, ни материков, ни гор, ни озер, ни островов, по которым можно было бы сориентироваться. Закованный в металл мир представлял собою — когда-то — один колоссальный город.
      Единственным ориентиром при взгляде с высоты тысячи миль мог служить императорский дворец. Отыскивая его, «Байта» летела вокруг планеты со скоростью воздушной машины.
      Увидев под собой оледеневшие шпили и башни (значит, вышли из строя или за ненадобностью не включаются генераторы погоды), Торан повернул от полюса к югу. Представлялась возможность проверить, насколько соответствует действительности — или не соответствует — полученная на Неотранторе карта.
      Не узнать дворец было невозможно. Пятьдесят миль свободной земли отделяли один железный берег от другого. Все это пространство было занято буйной растительностью, из волн которой поднимался величественный корабль-дворец.
      «Байта» зависла над дворцом, определяя дальнейший курс. Теперь можно было ориентироваться по скоростным шоссе, которые на карте выглядели, как жирные прямые линии, а на местности как широкие блестящие ленты.
      В отношении университета карта почти не соврала. Корабль опустился на открытом поле, когда-то, очевидно, выполнявшем функции посадочной площадки.
      Только тогда путешественники поняли, как обманчива красота, виденная ими из космоса. Их окружал хаос, поселившийся на планете после Великого Погрома. Усеченные шпили, прогнувшиеся стены, искореженный, рваный, ржавый металл. Снижаясь, они успели заметить освобожденный от металла распаханный участок земли — около ста акров.
      На посадочной площадке их ждал Ли Сентер. Корабль был незнакомый, не с Неотрантора, и Сентер сокрушено вздохнул. Чужие корабли и сомнительные сделки с прилетевшими неведомо откуда людьми предвещали скорый конец мирной жизни и возврат к романтической эпохе войн и смертей. Сентер был руководителем группы, в его ведении находились старые книги, в которых он читал о войнах давних времен. Он не хотел, чтобы эти времена вернулись.