Глава двенадцатая

Убийственный разум

Шварц методически все обдумал. Если он не хочет умирать – надо уходить с фермы. Если он останется здесь – начнется перепись, а это смерть.

Итак, с фермой надо расстаться. Но куда идти?

Было еще то место в Чике – больница, наверно? Там за ним ухаживали. А почему? Потому что он – «интересный случай». Но ведь он не перестал быть интересным больным, да еще и говорить научился; теперь он сможет им рассказать о своих симптомах, а раньше не мог. Даже про Образы сможет рассказать.

А может, такое внутреннее зрение есть у всех? Как бы узнать? Окружающие этим даром не обладали – ни Арбин, ни Лоа, ни Грю. Шварц точно знал. Они не могли сказать, где он сейчас, если не видели или не слышали его. Да разве сумел бы он обыграть Грю в шахматы, если бы тот…

Кстати, шахматы у них очень популярны, а в них нельзя было бы играть, будь у всех внутреннее зрение.

Значит, он феномен – психологическое чудо. Не очень-то весело быть феноменом, зато па этом можно выжить…

А если его новая идея правдива? Если он не болен амнезией, а пришел из другого времени? Тогда он не только экстрасенс, а еще и пришелец из прошлого. Исторический феномен, археологический феномен – разве можно убивать такого?

Если только ему поверят.

Вот именно, если поверят.

Тот доктор поверил бы, это точно. В то утро, когда они с Арбином поехали в Чику, Шварц весь зарос щетиной – он прекрасно это помнил. А потом борода расти перестала, наверное, с ней что-то сделали. Значит, доктор видел, что у Шварца на лице росли волосы.

Разве это не знаменательно? Грю и Арбин никогда не брились. Грю как-то сказал, что волосатые морды бывают только у животных.

Значит, надо идти к доктору.

Как его звали? Шект? Да, точно, Шект.

Но Шварц так плохо знал этот страшный мир. Если уйти ночью и двинуться напрямик, можно забрести не туда, попасть в радиоактивную зону – кто их знает, где они. И Шварц, с храбростью отчаяния, отправился в город средь бела дня прямо по дороге.

На ферме его ждут только к ужину – за это время он уйдет далеко. У них в голове нет его Образа – никто его не хватится.

Первые полчаса Шварц был на верху блаженства: впервые он испытывал подобное чувство с тех пор, как попал сюда. Наконец-то он действует, наконец восстал против обстоятельств. И теперь у него есть цель – это не то что бессмысленный побег там, в Чике.

Да, не так уж плохо для старика. Он им еще покажет.

И вдруг он стал посреди дороги – в голове возникло нечто забытое им. Чужой, неизвестный Образ, тот, на который Шварц наткнулся, идя к сиянию на горизонте, когда его перехватил Арбин. Образ, который следил за ним с министерской дачи.

Теперь он снова был здесь, позади него, и следил.

Шварц прислушался – как иначе можно описать то, что он сделал? Образ не приближался, но был как-то связан с ним. В Образе чувствовалась настороженность и враждебность, но желания напасть не было.

Выяснилось и еще кое-что. Преследователь не должен терять Шварца из виду, и он вооружен.

Шварц невольно оглянулся, нетерпеливо вглядываясь в горизонт.

Образ сразу изменился.

Он колебался, нервничал, сомневался в собственной безопасности и в успехе своего предприятия, в чем бы оно ни состояло. Стало еще яснее, что он вооружен, как будто преследователь раздумывал – применять ему оружие в случае крайности или нет.

Шварц сознавал, что сам он безоружен и беззащитен. Знал, что преследователь скорее убьет его, чем упустит из виду, убьет при первом же неверном движении. Знал… и при этом никого не видел.

Он пошел дальше, понимая, что преследователь достаточно близко, чтобы убить. Вся спина у Шварца напряглась в ожидании – кто знает чего? Как это бывает – смерть? Как это бывает? Эта мысль неотступно шла с ним в ногу, билась в его мозгу, стучала в подсознании, наконец ему стало невмоготу.

Шварц цеплялся за Образ неизвестного, как за последнюю надежду. Он должен ощутить взлет напряжения, когда тот наставит свое оружие, взведет курок, нажмет на контакт. Тогда Шварц упадет ничком или бросится бежать…

Но кому нужно его убивать? Если это Шестьдесят, почему с ним не разделаются обычным путем?

Шварц снова сомневался в том, что перескочил через время, снова склонялся в пользу амнезии. Может быть, он преступник, опасный преступник, за которым следует наблюдать. Может, он раньше был высокопоставленным лицом, и его нельзя убить просто так, без суда. Может, его амнезия – это попытка подсознания уйти от осмысления какой-то огромной вины.

Так он и шел по пустой дороге навстречу неизвестной судьбе, со смертью за спиной.

Смеркалось. Подул прохладный ветерок. Как всегда, это казалось Шварцу неправильным. Насколько он мог судить, сейчас стоял декабрь, и закат в половине пятого как раз соответствовал этому месяцу, но налетевший ветерок никак не походил на суровую среднезападную зиму.

Шварц рассудил, что климат стал таким мягким потому, что планета (Земля?) уже не зависит от солнца. Радиоактивная почва сама излучала тепло – на площади в квадратный фут это не было бы заметно, но миллионы квадратных миль делали свое дело.

В темноте Образ преследователя стал ближе. Все еще насторожен и готов схватиться. В темноте преследовать было труднее. Он шел за Шварцем и в ту ночь, когда Шварц отправился к сиянию. Может быть, на этот раз он решил больше не рисковать.

– Эй, парень! – окликнул пронзительный гнусавый голос.

Шварц застыл на месте. И медленно, всем телом, обернулся назад. К нему шел человек небольшого роста, он махал рукой, что было трудно разглядеть в потемках. Он приближался не торопясь. Шварц ждал.

– Здорово. Рад тебя видеть. Не очень-то приятно переть по дороге в одиночку. Можно я пойду с тобой?

– Здравствуйте, – безжизненно ответил Шварц. Да, Образ тот самый. Преследователь. И он ему знаком. Как-то связан с туманными воспоминаниями о Чике. Преследователь тоже явно узнал его.

– Слушай, я ж тебя знаю. Точно. А ты меня не помнишь?

Трудно сказать, поверил бы прежний Шварц в искренность этого человека или нет. Теперешний же Шварц смотрел сквозь тонкую синтетическую пленку слов в глубины Образа, который говорил – кричал – ему, что этот остроглазый человечек с самого начала знал, кто такой Шварц. Знал и держал для него наготове смертельное оружие.

Шварц покачал головой.

– Ну как же! В универмаге-то? Я тебя тогда увел. – Он согнулся пополам в приступе деланного смеха. – Они думали, у тебя лучевая лихорадка. Ну, ты ж помнишь.

Шварц помнил, но очень смутно. Этот человек, а потом еще люди, которые сначала их задержали, а потом расступились перед ними.

– Да, – сказал он. – Рад вас видеть.

Не слишком блестящий ответ, но Шварц не был способен на большее, да и собеседник как будто не возражал.

– Меня зовут Наттер, – представился он. – Тогда нам не удалось поговорить – обстановка была уж больно напряженная. Хорошо, что снова встретились. Дай пять.

И он сунул Шварцу влажную руку.

– Шварц, – сказал тот, едва коснувшись его ладони.

– Что это ты пешком? Идешь куда?

– Да так…

– Гуляешь? Я тоже. Круглый год гуляю, это здорово проветривает старую рухлядь.

– Что?

– Ну, жить становится охота. Воздухом дышишь, кровь играет. Вот сегодня далековато зашел, а ночью неохота шагать одному. В компании всегда лучше. Ты куда направляешься?

Наттер спрашивал это уже во второй раз, и Образ показывал, что ему очень важно это знать. Шварц понимал, что недолго сможет уклоняться от ответа – Образ был очень настойчив. А лгать бесполезно: Шварц недостаточно хорошо знал этот мир, чтобы лгать.

– В больницу, – сказал он.

– В больницу? В какую больницу?

– В Чике, я там лежал.

– А, в институт, да? Туда я отвел тебя в тот раз. Беспокойство и нарастающее напряжение.

– К доктору Шекту, – сказал Шварц. – Вы его знаете?

– Слышал. Большая шишка. Значит, ты болен?

– Нет, но мне велели иногда показываться.

Кажется, убедительно звучит?

– Что ж ты пешком? Почему он не пришлет за тобой машину?

Видимо, неубедительно.

Шварц ничего на это не ответил – замкнулся, как устрица. Но Наттер не сдавался.

– Слушай, друг, давай я закажу такси из города. Как встретится коммуникатор, пусть выезжает нам навстречу.

– Коммуникатор?

– Ну да, Они тут по всей дороге. Да вот и он. Наттер сделал шаг в сторону, и Шварц вдруг весь подобрался.

– Стой! Ни с места.

– Что это тебя укусило? – холодно произнес Наттер.

Шварц быстро заговорил, едва управляясь с новым языком:

– Надоело мне притворяться. Я тебя знаю и знаю, что ты собираешься делать. Сейчас позвонишь и скажешь, что я иду к доктору Шекту, и они пришлют за мной машину. А если я попытаюсь уйти, ты меня убьешь.

Наттер нахмурился и сказал:

– Вот уж что верно, то верно. – Эти слова не предназначались для ушей Шварца, но плавали на самой поверхности Образа. Вслух он произнес; – Что-то я вас не пойму, господин. Мудреное что-то говорите.

А сам отступал назад, и рука его тянулась к бедру. Шварц выйдя из себя в ярости замахал руками.

– Оставь меня в покое, что тебе надо? Что я тебе сделал? Уйди! Уйди!

Его голос сорвался, лоб собрался в морщины от ненависти и страха перед тем, кто следил за ним и был так враждебно к нему настроен. Волна эмоций накатила на чужой Образ, стремясь смыть его, избавиться от него…

И он исчез. Исчез без следа. Пришло мгновенное ощущение невыносимой боли, но испытал ее не Шварц, а его враг. А потом все: Образа не стало, Как будто бессильно разжался крепко стиснутый кулак.

Скрюченный Наттер валялся на темной дороге. Шварц осторожно подошел к нему. Наттер был маленький, и его легко было перевернуть. С лица не сходило запечатлевшееся на нем выражение муки. Шварц нащупал сердце, оно не билось.

Он выпрямился в ужасе от себя самого.

Он убил человека!

А потом нахлынуло изумление.

Ведь он его и пальцем не тронул! Он убил его одной только ненавистью, нанеся каким-то образом удар по его Образу в своем мозгу.

Кто знает, на что еще он способен?

Шварц быстро принял решение, обшарил карманы мертвеца, нашел там деньги. Они ему пригодятся, Потом оттащил труп в поле, в высокую траву.

Он шел еще два часа, и никаких Образов больше не появлялось.

Заночевал он в открытом поле и утром, прошагав еще два часа, дошел до окраины Чики.

Она казалась Шварцу просто деревней по сравнению с тем Чикаго, который он помнил. Прохожих на улицах было еще мало, однако многочисленные Образы сразу заполнили мозг. Шварца это и удивляло, и сбивало с толку.

Как их много! Некоторые мимолетные и неясные, другие направленные и четкие. У одних мозги булькали, как крохотные гейзеры, у других в голове было пусто, разве что любовные воспоминания о недавнем завтраке.

Поначалу Шварц вздрагивал и оборачивался на каждый Образ, думая, что они как-то затрагивают его, но через час научился не обращать на них внимания.

Теперь он слышал слова, даже если они не произносились. Это было для него внове, и он невольно стал прислушиваться. Фразы были причудливые, бессвязные и обрывочные – едва внятные, а за словами тянулись эмоции и еще разное, чего словами не расскажешь. Весь мир был панорамой бурлящей жизни, видимой только ему.

Он открыл, что может проникать сквозь стены зданий, мимо которых шел. Стоит только спустить с поводка свое сознание, а уж оно обрыщет все потаенные щели и принесет ему косточки скрытых людских дум.

Перед большим каменным домом Шварц остановился и поразмыслил: за ним охотятся какие-то люди, одного он убил, но были и другие – те, кому тот собирался звонить. Хорошо бы затаиться на пару дней, но как? Подыскать работу?

Он исследовал здание, у которого стоял, – там внутри был отдаленный Образ, как будто обещавший работу. Требовались текстильщики, – а ведь Шварц раньше был портным.

Шварц вошел. Никто внутри не желал обращать на него внимания. Он тронул кого-то за плечо.

– Скажите, пожалуйста, где мне узнать насчет работы?

– Вот в эту дверь!

Образ был раздраженный и подозрительный. За дверью сидел тощий, остролицый служащий, который засыпал Шварца множеством вопросов. Ответы он вводил в классификационную машину, нажимая на клавиши. Шварц мямлил, говоря и ложь и правду с одинаковой неуверенностью. Кадровик, впрочем, был к этому вполне безразличен. Вопросы быстро следовали один за другим:

– Возраст? Пятьдесят два? Хм-м. Состояние здоровья? Женаты? Чем занимались раньше? Работали с тканями? Какого типа? Термопласты, эластомеры? То есть как – всех типов? Последнее место работы? Имя руководителя по буквам… Вы ведь не живете постоянно в Чике? Где ваши документы? Нужно брать с собой, если хотите устроиться… Ваш регистрационный номер?

Шварц понял, что пора уходить. Он не предвидел всего этого. Да и Образ его собеседника изменился. Его что-то насторожило, и он опасался. Поверхностный слой приветливости и дружелюбия был таким тонким и так плохо прикрывал злобу, что становилось просто страшно.

– Мне кажется, я вам не подойду, – нервно сказал Шварц.

– Нет-нет, вернитесь непременно. У нас кое-что для вас есть. Сейчас посмотрю в картотеке. – Он улыбался, но Образ сделался еще яснее и еще враждебнее.

И он нажимал кнопку у себя на столе. Шварц в панике ринулся к двери.

– Держи его! – тут же закричал кадровик, выскакивая из-за стола.

Шварц всей силой сознания хлестнул по его Образу и услышал позади стон. Он оглянулся через плечо – кадровик сидел на полу с искаженным лицом, сжав руками голову. Над нам склонился другой человек, который тут же выпрямился и бросился к Шварцу. Тот не стал дожидаться и выбежал на улицу, полностью сознавая теперь, что на него, должно быть, объявлен розыск и его приметы обнародованы. Кадровик, по крайней мере, его узнал.

Шварц стал вслепую петлять по улицам. На него обращали внимание, тем более что на улицах становилось людно. Везде он читал подозрение – он был подозрителен, потому что бежал и одежда на нем была мятая и не по размеру.

Обуреваемый смятением и страхом, Шварц не сумел различить во множестве Образов истинных врагов, в ком было не только подозрение, но и уверенность. Удар нейрокнута был для него полнейшей неожиданностью.

Страшная боль обрушилась на него со свистом и придавила, как обвал. Несколько секунд Шварц скользил по склону, все глубже погружаясь в боль, а потом провалился в черноту.

Глава тринадцатая

Вашеннская паутина

В Вашеннской Коллегии Блюстителей все чинно и благопристойно. На всем лежит отпечаток суровости, и есть что-то невыразимо мрачное в тесных стайках новичков, гуляющих вечером под деревьями внутреннего двора, куда нет доступа никому, кроме блюстителей. Порой через лужайку проходит один из старших а зеленом платье, благосклонно принимая приветствия младших собратьев.