Айзек АЗИМОВ
      ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ
      - Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да, произнес Марми Таллин в шестнадцати различных тональностях и ударениях, при этом его кадык на длинной шее конвульсивно дергался. Марми писатель-фантаст.
      - Нет, - ответил Лемюэль Хоскинс, непоколебимо глядя сквозь свои очки в стальной оправе. Хоскинс - издатель научной фантастики.
      - Значит, вы не принимаете научный тест. Вы меня не слушаете. Я забаллотирован? - Марми приподнялся на цыпочках, опустился, несколько раз повторил этот процесс, тяжело дыша. Пальцами он вцепился себе в волосы.
      - За один, против шестнадцать, - сказал Хоскинс.
      - Послушайте, - снова начал Марми, - почему это вы всегда правы? Почему неправ всегда я?
      - Марми, посмотрите этому в лицо. Мы судим по-разному. Если тираж журнала уменьшится, я буду разорен. Засяду по уши. Президент общества космических издателей начнет задавать вопросы. Он примется изучать цифры. Но тираж не падает. Напротив, он растет. Поэтому я хороший издатель. Что касается вас, то когда издатели принимает ваши рукописи, вы талант. Но когда не принимают, вы бездарь. В данный момент вы бездарь.
      - Есть и другие издатели. Вы не один, - Марми вытянул руки, растопырив пальцы. - Считать умеете? Вот сколько фантастических журналов с радостью возьмут рассказы Таллина не глядя.
      - Gesundheit [на здоровье, (нем.)], - сказал Хоскинс.
      - Послушайте, - голос Марми стал сладким, - вы хотите, чтобы я внес два изменения, верно? Вам нужна вступительная сцена с битвой в космосе. Ладно, сделал. Она уже тут. - Он помахал рукописью под носом у Хоскинса, и тот отодвинулся, как от дурного запаха.
      - Но вы хотите также, чтобы в самой середине действия произошла ретроспекция, сцена на корабле, - продолжал Марми, - и вот этого вы не можете получить. Внеся это изменение, я уничтожу концовку, в которой сейчас есть и пафос, и глубина, и чувство.
      Издатель Хоскинс уселся в кресло и обратился к секретарше, которая все это время продолжала печатать. Она привыкла к таким сценам.
      Хоскинс сказал:
      - Вы слышали, мисс Кейн? _О_н_ говорит о пафосе, глубине и чувстве. Что писатель знает о таких вещах? Послушайте, введя вставку, вы усиливаете интерес, укрепляете рассказ, делаете его более ценным.
      - Чем я его делаю ценнее? - с болью воскликнул Марми. - Вы хотите сказать, что если я посажу в корабль несколько парней и заставлю их говорить о политике и социологии в ожидании взрыва, рассказ станет ценнее? О, Боже!
      - Но иначе нельзя. Если вы дождетесь кульминации и потом начнете обсуждать политику и социологию, читатель уснет над вашим рассказом.
      - Я пытаюсь сказать вам, что вы ошибаетесь, и могу это доказать. Что смысла спорить, когда я организовал научный эксперимент...
      - Научный эксперимент? - Хоскинс снова апеллировал к секретарше. Как вам это нравится, мисс Кейн? Он считает себя одним из своих героев.
      - Я случайно знаком с одним ученым.
      - Кто это?
      - Доктор Арндт Торгессон, профессор психодинамики Колумбийского университета.
      - Никогда о нем не слышал.
      - Полагаю, это о многом говорит, - с презрением сказал Марми. - _В_ы о нем никогда не слышали. Вы и об Эйнштейне не слышали, пока ваши авторы не стали упоминать его в рассказах.
      - Очень остроумно. Какая гадость! Так что с этим Торгессоном?
      - Он разработал способ научной оценки качества рукописи. Это грандиозная работа. Это... это...
      - И это тайна?
      - Конечно, тайна. Он не профессор из фантастики. В фантастике когда человек разрабатывает теорию, он тут же оповещает об этом все газеты. В реальной жизни так не бывает. Ученый годы проводит в экспериментах, пока не опубликует что-нибудь. Публикация - это серьезное дело.
      - Тогда откуда _в_ы_ об этом знаете? Простой вопрос.
      - Так случилось, что профессор Торгессон мой поклонник. Ему нравятся мои рассказы. Он считает меня лучшим писателем в этом жанре.
      - И он показал вам свою работу?
      - Да. Я предвидел, что вы заупрямитесь насчет этого рассказа, и попросил его провести для нас эксперимент. Он согласился, если мы не будем об этом рассказывать. Он сказал, что эксперимент интересный. Он сказал...
      - Но почему такая таинственность?
      - Ну... - Марми колебался. - Послушайте, предположим, у вас есть обезьяна, которая печатает текст "Гамлета".
      Хоскинс в тревоге смотрел на Марми.
      - Вы что, розыгрыш тут устраиваете? - Он повернулся к мисс Кейн. Когда писатель десять лет проработает в фантастике, без клетки он опасен.
      Мисс Кейн продолжала быстро печатать.
      Марми сказал:
      - Вы меня слышали: обычная обезьяна, выглядит даже забавнее среднего издателя. Я договорился на сегодня. Идете со мной?
      - Конечно, нет. Вы думаете, я оставлю кипу рукописей вот такой высоты, - он резко провел ладонью по горлу, - ради вашей глупой шутки? Думаете, буду подыгрывать клоуну?
      - Это не шутка, Хоскинс. Ставлю обед в любом ресторане по вашему выбору. Мисс Кейн свидетельница.
      Хоскинс снова сел.
      - Вы меня угостите обедом? Вы, Мармадьюк Таллин, самый известный в Нью-Йорке должник, собираетесь оплатить чек?
      Марми содрогнулся, но не от упоминания о своей неспособности оплатить чек, а от своего имени во всей его ужасной трехсложности. Он сказал:
      - Повторяю. Обед: что хотите и где хотите. Бифштексы, грибы, грудка рябчика, марсианский крокодил - что угодно.
      Хоскинс встал и снял со шкафа шляпу.
      - Не могу упустить возможность взглянуть, как вы достаете старую большую долларовую банкноту из левого фальшивого каблука, где она пролежала с девятьсот двадцать восьмого. Я иду с вами в Бостон...
      Доктор Торгессон был польщен. Он тепло пожал руку Хоскинсу и сказал:
      - Я читаю "Космические рассказы" с самого приезда в эту страну, мистер Хоскинс. Прекрасный журнал. Особенно мне нравятся рассказы мистера Таллина.
      - Слышите? - спросил Марми.
      - Слышу. Марми говорит, что у вас есть талантливая обезьяна, профессор.
      - Да, - ответил Торгессон, - но, конечно, это конфиденциально. Я не готов еще к публикации, а преждевременная публикация может уничтожить мою профессиональную карьеру.
      - Все сохранится под шляпой издателя, профессор.
      - Хорошо, хорошо. Садитесь, джентльмены, садитесь. - Он начал расхаживать перед ними. - Что вы рассказывали мистеру Хоскинсу о моей работе, Марми?
      - Ничего, профессор.
      - Вот как. Ну, что ж, мистер Хоскинс, как издатель журнала научной фантастики, вы, я не сомневаюсь, знаете все о кибернетике.
      Хоскинс позволил сосредоточенно интеллигентному взгляду просочиться за стальную оправу своих очков. Он сказал:
      - А, да. Компьютеры... Массачузетский технологический... Норберт Винер... - И что-то еще.
      - Да. Да. - Торгессон заходил быстрее. - Тогда вы знаете, что был на основе кибернетических принципов создан шахматный компьютер. Шахматные правила и цель игры встроены в его цепи. Если дать машине определенную позицию, она сможет рассчитать все вероятные ходы с их последствиями и выбрать тот ход, который с наибольшей вероятностью ведет к победе. Она может при этом учитывать даже темперамент противника.
      - А, да, - сказал Хоскинс, глубокомысленно поглаживая подбородок.
      Торгессон продолжал:
      - Представьте себе аналогичную ситуацию, в которой машине дают фрагмент художественного произведения, к которому компьютер может добавлять слова из своей памяти, где сосредоточен весь словарь языка. Естественно, такую машину нужно снабдить чем-то вроде пишущей машинки. И конечно, такой компьютер будет гораздо, гораздо сложнее шахматного.
      Хоскинс беспокойно заерзал.
      - Обезьяна, профессор. Марми упоминал обезьяну.
      - Но я как раз к этому и веду, - ответил Торгессон. - Естественно, никакая машина не может достичь такой сложности. Но человеческий мозг... Человеческий мозг сам по себе тоже компьютер. Конечно, я не мог использовать мозг человека. Закон, к сожалению, не позволяет. Но даже мозг обезьяны, соответственно подготовленный, может сделать больше, чем любая созданная человеком машина. Подождите! Сейчас я принесу маленького Ролло.
      Он вышел из комнаты. Хоскинс немного подождал, потом осторожно взглянул на Марми. И сказал:
      - Ну, Братец!
      - В чем дело? - спросил Марми.
      - В чем дело? Это фальшивка. Скажите, Марми, где вы взяли этого мошенника?
      Марми рассердился.
      - Мошенника? Это подлинный кабинет профессора в "Фэйервезер Холл", в Колумбийском университете. Университет вы узнали, надеюсь? Видели статую Альма Матер на 16 улице? Я вам показывал кабинет Эйзенхауэра.
      - Конечно, но...
      - А это кабинет доктора Торгессона. Посмотрите на пыль. - Он подул на книгу, подняв облака пыли. - Одна только пыль свидетельствует, что это подлинный кабинет. А посмотрите название книги. "Психодинамика человеческого поведения". Автор профессор Арндт Рольф Торгессон.
      - Хорошо, Марми, хорошо. Торгессон существует, и это его кабинет. Откуда вы узнали, что подлинный профессор в отпуске, и как проникли в его кабинет, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь меня убедить, что этот шут с компьютерами и обезьяной и есть подлинный профессор?
      - У таких подозрительных людей, как вы, бывает очень несчастное детство.
      - Это всего лишь результат общения с писателями, Марми. Я уже выбрал ресторан, и обойдется это вам недешево.
      Марми фыркнул:
      - Ничего из тех несчастных пенни, что вы мне платили. Тише, он возвращается.
      За шею профессора цеплялась обезьянка капуцин очень меланхоличного вида.
      - Это маленький Ролло, - сказал Торгессон. - Поздоровайся, Ролло.
      Обезьянка потянула его за волосы.
      Профессор сказал:
      - Боюсь, он устал. У меня есть образец его работы.
      Он опустил обезьянку, позволив ей держаться за его палец, а сам достал из кармана пиджака два листа бумаги и протянул их Хоскинсу.
      Хоскинс прочел:
      - Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли души терпеть удары и щелчки обидчицы судьбы иль лучше встретить с оружьем войско бед и положить конец волненьям? Умереть. Забыться. И все. И знать, что этот сон - предел сердечных мук... [Пер. Б.Пастернака].
      Он поднял голову.
      - Это напечатал маленький Ролло?
      - Вернее, это копия того, что он напечатал.
      - Ага, копия. Ну, маленький Ролло плохо знает Шекспира. У Шекспира "встретить с оружьем море бед".
      Торгессон кивнул.
      - Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно написал "море". Но видите ли, это смешанная метафора. Невозможно сражаться с морем при помощи оружия. С оружием сражаются против войска. Ролло выбрал подходящее по ритму слово "войско". Это одна из редких ошибок Шекспира.
      Хоскинс сказал:
      - Покажите, как он печатает.
      - Конечно. - Профессор поставил на маленький столик машинку. От нее шел провод. Профессор объяснил: - Нужна электрическая машинка, иначе потребуется слишком большое физическое усилие. Необходимо также подсоединить Ролло к трансформеру.
      Он сделал это с помощью двух электродов, на восьмую дюйма выступавших из черепа маленького животного.
      - Ролло, - сказал он, - подвергся очень тонкой операции мозга, во время которой провода были подсоединены к разным участкам его мозга. Мы можем отключить его действия и использовать его мозг просто как компьютер. Боюсь, что подробности будут слишком...
      - Пусть печатает, - сказал Хоскинс.
      - А что вы бы хотели?
      Хоскинс быстро соображал.
      - Он знает "Лепанто" Честертона?
      - Он ничего не знает. Он только рассчитывает. Просто прочтите небольшой отрывок, чтобы он мог оценить настроение и стиль и рассчитать продолжение по первым словам.
      Хоскинс кивнул, расправил грудь и загремел:
      - Белые фонтаны падают с солнечных дворов, и Солдан Византийский улыбается им. Смех, подобный фонтанам, застыл в лице того, кого боятся все люди. Он тревожит лесную тьму, тьму его бороды; он завивается вокруг кроваво-красного полумесяца, полумесяца его губ; моря всего мира потрясаются его кораблями...
      - Достаточно, - сказал Торгессон.
      Наступила тишина. Обезьянка серьезно рассматривала пишущую машинку.
      Торгессон сказал:
      - Процесс требует некоторого времени, конечно. Маленькому Ролло нужно принять во внимание романтизм этого произведения, слегка архаический стиль, ритм и так далее.
      И тут маленький черный палец нажал клавишу. Это была буква "о".
      - Он не использует большие буквы, - сказал ученый, - и знаки препинания тоже, и у него бывает много ошибок. Поэтому я обычно перепечатываю его работу.
      Маленький Ролло коснулся клавиши "н", потом "и". Потом после долгого раздумья нажал на пробел.
      - Они, - прочел Хоскинс.
      Начали появляться слова:
      - они об рушивались набе лые рес публики италии устрем ля лись вадриатику как львым оря папа вот чаянии взметнулр уки ипризвал всех христяьн скихры царей под зна мякреста.
      - Боже мой! - сказал Хоскинс.
      - Такое продолжение? - спросил Торгессон.
      - Клянусь любовью святого Петра! - не мог прийти в себя Хоскинс.
      - Если так, то Честертон очень хороший поэт.
      - Святой дым! - воскликнул Хоскинс.
      - Видите! - сказал Марми, массируя плечо Хоскинса. - Видите, видите, видите! Видите, - добавил он.
      - Будь я проклят, - сказал Хоскинс.
      - Послушайте, - сказал Марми, трепля свои волосы, пока они не стали напоминать хохолок попугая, - перейдем к делу. Давайте попробуем мой рассказ.
      - Да, но...
      - Это в пределах возможностей маленького Ролло, - заверил его Торгессон. - Я часто читаю Ролло отрывки из лучших фантастических рассказов, включая, конечно, рассказы Марми. Удивительно, как улучшаются некоторые.
      - Дело не в этом, - сказал Хоскинс. Любая обезьяна может сочинять лучшую фантастику, чем большинство этих писак. Но в рассказе Таллина тринадцать тысяч слов. Обезьяна будет печатать его целую вечность.
      - Вовсе нет, мистер Хоскинс, вовсе нет. Я прочту ему рассказ, а в нужном месте мы позволим ему продолжить.
      Хоскинс сложил руки,
      - Валяйте. Я готов.
      - А я, - сказал Марми, - более чем готов. - И он тоже сложил руки.
      Маленький Ролло сидел, пушистый крошечный клубок каталептического страдания, а негромкий голос доктора Торгессона поднимался и опускался в периодах описания космической битвы и последующих стремлений пленных землян вернуть себе свой захваченный корабль.
      Один из героев выбрался из корабля, и доктор Торгессон с восторгом следил за развитием событий. Он прочел:
      - Стенли замер в молчании вечных звезд. Больное колено рвало его подсознание; он ждал, чтобы чудовища услышали его стук и...
      Марми отчаянно дернул доктора Торгессона за рукав. Торгессон поднял голову и отсоединил маленького Ролло.
      - Все, - сказал Марми. - Видите ли, профессор, именно здесь Хоскинс запускает свои липкие пальцы в мой труд. Я продолжаю сцену за пределами корабля, пока Стенли не одерживает победу и не возвращает корабль землянам. Потом я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал сцену снаружи, вернулся внутрь, остановил действие на две тысячи слов, потом снова вышел наружу. Слышали когда-нибудь подобный вздор?
      - Пусть обезьяна решает, - сказал Хоскинс.
      Доктор Торгессон включил маленького Ролло, и черный дрожащий палец нерешительно потянулся к клавиатуре. Хоскинс и Марми одновременно наклонились вперед, их головы легко столкнулись над маленьким телом Ролло. Обезьянка нажала клавишу "н".
      - Н, - подбодрил Марми и кивнул.
      - Н, - согласился Хоскинс.
      Машинка напечатала "а", потом все быстрее продолжала:
      - нача лидействовать стенли в бессиль номужасе ждалпо ка откроютсялю ки ипока жутся одетые в скафандрыбез жа лостные лары...
      - Слово в слово! - в восторге сказал Марми.
      - Он хорошо усвоил ваш сентиментальный стиль.
      - Мой стиль нравится читателям.
      - Не понравился бы, если бы их средний коэффициент интеллекта не был... - Хоскинс смолк.
      - Давайте, - сказал Марми, - говорите. Говорите. Скажите, что их коэффициент как у двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую вас во всех фантастических журналах страны.
      - Джентльмены, - сказал Торгессон, - джентльмены. Вы пугаете маленького Ролло.
      Они повернулись к машинке, которая продолжала уверенно выводить:
      - звездыдви ига лись по своим орби тама чувства стенли наста ивалич то корабль не подвижен.
      Каретка отъехала, начиная новую строку. Марми затаил дыхание. Вот здесь...
      Маленький палец протянулся и напечатал *.
      Хоскинс закричал:
      - Звездочка!
      Марми пробормотал:
      - Звездочка.
      Торгессон спросил:
      - Звездочка?
      Вслед за первой появилась целая цепочка звездочек.
      - Ну, вот и все, братец, - сказал Хоскинс. Он быстро объяснил ситуацию Торгессону: - Марми привык линией звездочек обозначать решительную перемену действия. А это именно то, что мне нужно.
      Машинка начала абзац:
      - внутри корабля...
      - Выключите, профессор, - сказал Марми.
      Хоскинс потер руки.
      - Когда я получу переработанный текст, Марми?
      Марми холодно спросил:
      - Какой переработанный текст?
      - Вы сами сказали: версию обезьяны.
      - Сказал. я привел вас сюда, чтобы показать. Этот маленький Ролло машина; холодная логичная машина.
      - Ну и что?
      - Но дело в том, что хороший писатель не машина. Он пишет не умом, а сердцем. Своим сердцем. - Марми постучал себя по груди.
      Хоскинс застонал.
      - Что вы со мной делаете, Марми? Если начнете эту тягомотину о душе и сердце писателя, меня вырвет прямо перед вами. Давайте останемся на прежней обычной основе: вы пишете, я вам плачу.
      Марми сказал: "Послушайте минутку. Маленький Ролло поправил Шекспира. Вы сами на это указали. Маленький Ролло хочет, чтобы Шекспир говорил "войско бед", и с машинной точки зрения он совершенно прав. "Море бед" в данной ситуации - это смешанная метафора. Но неужели вы думаете, что Шекспир не знал этого? Просто Шекспир знал, как нарушать правила, вот и все. Маленький Ролло - машина и не может нарушить правила, а хороший писатель не просто может, а _о_б_я_з_а_н_. "Море бед" производит гораздо большее впечатление; в этой метафоре красота и мощь. И к дьяволу то, что метафора смешанная.
      - Когда вы велите мне сменить сцену действия, вы следуете механическим правилам привлечения внимания, и, конечно, маленький Ролло соглашается с вами. Но я знаю, что должен нарушить правила, чтобы конец произвел на читателя глубокое эмоциональное воздействие. Иначе у меня получится механический продукт, который может создать и компьютер.
      Хоскинс сказал:
      - Но...
      - Давайте, - сказал Марми, - голосуйте за механический подход. В таком случае Ролло лучший из редакторов.
      Хоскинс с дрожью в голосе сказал:
      - Хорошо, Марми, я беру ваш рассказ в прежнем виде. Нет, не давайте его мне: отправьте почтой. Я сейчас поищу поблизости бар.
      Он надел шляпу и повернулся, собираясь уходить. Торгессон сказал ему вслед:
      - Пожалуйста, никому не говорите о маленьком Ролло.
      Прощальная реплика донеслась перед тем, как хлопнула дверь:
      - Вы думаете, я спятил?..
      Марми, убедившись, что Хоскинс ушел, потер руки.
      - Неплохо поработал, - сказал он, указывая пальцем на свой висок. Вот эта продажа мне понравилась. Никогда с такой радостью не продавал рассказ, профессор. - И он весело свалился на ближайший стул.
      Торгессон посадил Ролло себе на плечо. Он спросил:
      - Но, Мармадьюк, что бы вы стали делать, если бы маленький Ролло напечатал ваш вариант?
      На лице Марми появилось печальное выражение.
      - Черт побери, - сказал он, - я ведь и думал, что он это сделает.