– А когда он заметил, к чему привела его деятельность, то прекратил ее.
– Да, поэтому сейчас эритрийская лихоманка уже не наблюдается.
– Отсюда следует, что разум этот благожелательно настроен к людям, обладает этическими критериями, похожими на наши, и не желает вредить другим разумам.
– Да! – восторженно воскликнула Марлена. – В этом уж я уверена.
– Но что он представляет из себя? Это дух? Нечто нематериальное? Находящееся за пределами чувств?
– Не могу сказать, дядя Сивер, – вздохнула Марлена.
– Хорошо, – продолжал Генарр, – давай повторим, что он тебе говорил. Останови меня, если я ошибусь. Значит, он сообщил, что интеллект его обладает протяженностью, что разум его прост в каждой точке и сложен лишь в общем и что он не хрупок. Так?
– Так.
– Но единственными живыми созданиями, обнаруженными людьми на Эритро, являются прокариоты, крошечные клетки, подобные бактериям. Возможно ли, чтобы отдельные крохотные клетки сложились в единый организм величиной с целый мир? Такой интеллект поистине можно назвать протяженным, простым в каждой точке и сложным в их единении. И он не будет хрупким, ведь если уничтожить даже большие его части, весь общемировой организм не претерпит никаких изменений.
Марлена взглянула на Генарра.
– Я еще не уверен, Марлена. Пока это только гипотеза, но она прекрасно со всем согласуется, все объясняет – лучшей я не могу придумать. Кстати, Марлена, если выбрать любую из сотни миллиардов клеток твоего мозга – она окажется такой же маленькой. Дело в том, что ты – целый организм, а твой мозг – отдельная колония клеток. Так велика ли разница между тобой и другим организмом, клетки мозга которого рассеяны… с помощью каких-нибудь радиоволн?
– Ну, не знаю, – задумчиво пробормотала Марлена.
– Давай обдумаем еще один важный вопрос. Что ему от тебя нужно?
Марлена удивилась.
– Дядя Сивер, он же может разговаривать со мной, передавать мне свои мысли.
– Ты хочешь сказать, что ему нужен собеседник? И значит, как только мы, люди, здесь оказались, он почувствовал свое одиночество?
– Не знаю.
– Нет.
– Он же мог погубить всех нас, – вслух размышлял Генарр. – Он же способен сделать это, если мы наскучим ему или чем-нибудь раздосадуем.
– Но меня-то он приголубил – едва я попытался помешать тебе общаться с мозгом планеты. И не одного: так было и с Д'Обиссон, твоей матерью и часовым.
– Да, но ведь от этого не осталось никаких последствий – он просто не позволил вам помешать мне.
– И все это затем, чтобы ты выходила на поверхность планеты, чтобы было с кем поговорить… Не слишком основательные причины.
– Быть может, истинных причин мы просто не в силах понять, – сказала Марлена. – Быть может, его разум настолько отличается от нашего, что мы просто не поймем объяснений.
– Но если он может с тобой говорить, значит, не слишком отличается. Он ведь воспринимает твои мысли и передает тебе собственные. Так вы общаетесь?
– Да.
– И он понимает тебя настолько, что говорит голосом Ауринела и принимает его облик – чтобы доставить тебе удовольствие.
Нагнув голову, Марлена изучала пол перед собою.
– Значит, если он понимает тебя, то и мы способны понять его, ну а раз так – следует выяснить, чего он от тебя хочет? Это очень важно – кто может знать, что он там замыслил? И кроме тебя, этого никто не сумеет сделать.
Марлена поежилась.
– Я не знаю, как этого добиться, дядя Сивер.
– Делай все, как и прежде. Разум этот дружески настроен к тебе, возможно, он сам и даст необходимые объяснения.
– Дядя Сивер, вы испуганы.
– Конечно. Ведь мы имеем дело с разумом, возможности которого намного превосходят наши собственные. Он же способен – если мы не устроим его, – непринужденно разделаться со всеми нами.
– Я не об этом, дядя Сивер, Вы боитесь за меня.
Генарр помедлил.
– Ты до сих пор полагаешь, Марлена, что на поверхности Эритро тебе ничего не грозит? И что с этим разумом не опасно общаться?
– Конечно. Риска нет никакого. Он не станет вредить мне.
В ее голосе слышалась уверенность, но у Генарра оборвалось сердце. Неважно, что она говорит – ведь ум ее уже изменен воздействием интеллекта планеты. Можно ли теперь доверять ей? – раздумывал Генарр.
Неужели у этого разума, состоящего из триллионов триллионов прокариотов, нет каких-то собственных целей? Ну скажем, как у Питта. Что если ради этих целей он способен проявить не меньшее, чем Питт, двуличие?
И наконец, что если этот разум обманул Марлену? Имеет ли он, Генарр, право снова выпускать ее наружу?
Однако прав он или не прав – другого выхода нет.
Глава тридцать четвертая
Близко
76
– Идеально, – сказала Тесса Уэндел. – Идеально, идеально, идеально. – И взмахнула рукой, словно вбивала гвоздь в стену. – Идеально.
Крайл Фишер знал, о чем она говорит. Дважды они проходили через гиперпространство в обе стороны. Дважды на глазах Крайла чуть-чуть сдвигались звезды. Дважды отыскивал он взглядом Солнце. В первый раз оно показалось тусклым, во второй – немного ярче. Он уже начинал чувствовать себя старым космическим и гиперпространственным волком.
– Значит, Солнце нам не мешает, – заметил он.
– Мешает, только его влияние мы сможем точно учесть при расчете.
– Солнце далеко, и его воздействие здесь должно быть почти нулевым.
– Безусловно, – согласилась Уэндел. – Только почти – это еще не ноль. Влияние Солнца здесь еще поддается измерению. Мы дважды проходили через гиперпространство. Сперва по виртуальной касательной чуть приблизились к Солнцу, потом удалились, немного повернув в другую сторону. By заранее проделал все вычисления, и наша траектория совпала с расчетной во всех десятичных знаках, которые есть смысл учитывать. Этот человек просто гений, Он так легко манипулирует с программами, что ты не поверишь.
– Не сомневаюсь, – проворчал Фишер.
– Все, Крайл, вопросов больше нет. Уже завтра мы можем оказаться возле Звезды-Соседки. А хочешь – сегодня, если ты очень торопишься. Конечно, на всякий случай выйдем подальше от нее. И нам придется приближаться к ней какое-то время. Масса этой звезды еще точно не известна нам, и мы не можем рисковать, выйдя из гиперпространства поближе. Иначе нас может отбросить неведомо куда, и тогда снова придется начинать сначала. – Она с восхищением покачала головой. – Ах, этот By! Я так им восхищена, что не в силах и описать.
– А ты уверена, что не чувствуешь досады? – осторожно спросил Фишер.
– Досады? Какой досады? – Тесса удивленно взглянула на Фишера. – Ты считаешь, что я должна ревновать?
– Не знаю. А вдруг потомки решат, что именно Сяо Ли By является отцом сверхсветового полета, а тебя забудут или запомнят только как предтечу?
– Нет-нет, Крайл. Очень мило, что ты заботишься обо мне, но все в порядке. Мои работы останутся моими. Основные уравнения сверхсветового полета выведены мной. Я участвовала и в инженерных работах, хотя аплодисменты здесь сорвали другие люди. Заслуга By состоит только в введении поправки в основные закономерности. Конечно, очень важной поправки – без нее мы беспомощны в космосе, – но это же как глазурь на пироге, Который пекла я!
– Ну и отлично. Рад, что ты в этом уверена.
– Видишь ли, Крайл, я надеюсь, что By теперь возглавит дальнейшие исследования в области сверхсветового полета. Лучшие годы мои позади – в науке, конечно. Только в науке, Крайл.
– Знаю-знаю, – ухмыльнулся Фишер.
– В науке я уже качусь под гору. Основы я заложила едва ли не аспиранткой. А потом двадцать пять лет разрабатывала следствия и уже сделала все, что могла. Теперь нужны новые идеи, свежий взгляд, прорыв на необследованную территорию. А я уже не способна на это.
– Тесса, по-моему, ты скромничаешь.
– Увы, Крайл, в скромности меня никогда нельзя было обвинить. Новые мысли приходят в молодости. У молодежи не просто молодые мозги – у нее новые мозги. Вот By – его тип еще незнаком человечеству, его опыт – это его собственный опыт – и ничей больше. У него могут быть новые идеи. Конечно же, он основывается на том, что я сделала до него, и многим обязан мне как учительнице. Крайл, он мой ученик, мой последователь. И в его достижениях есть и моя заслуга. Как же я могу ревновать? Да я горжусь им! В чем дело, Крайл? Ты не выглядишь радостным?
– Тесса, ты рада, значит, счастлив и я – не важно, как я выгляжу. Мне кажется, что ты потчуешь меня теорией научного прогресса. Но разве не было случаев в истории науки – да и не только в ней, – когда учителя ненавидели превзошедших их учеников?
– Бывало, конечно. Я сама могу привести с полдюжины довольно гадких примеров, но это исключения, к тому же я ничего подобного не ощущаю. Конечно, я не могу поручиться, что однажды By или Вселенная не выведут меня из терпения, но пока… Пока я намерена… Ой, что это такое?
Она нажала на кнопку «прием», и на экране появилось изображение юной мордашки Мерри Бланковиц.
– Капитан, – с обычной нерешительностью заговорила она, – у нас тут вышел спор, и я бы хотела узнать ваше мнение.
– Что-нибудь с кораблем?
– Нет, капитан, мы обсуждали стратегию.
– Хорошо, только лучше не здесь. Сейчас я спущусь в машинный зал. – Уэндел выключила приемник.
– Чтобы у Бланковиц было такое серьезное выражение лица… – пробормотал Фишер. – Что-то не так.
– Не будем гадать. Пойдем и посмотрим. – И она махнула рукой, приглашая Фишера следовать за ней.
77
Трое остальных членов экипажа уже сидели в машинном зале – на полу. Впрочем, поскольку корабль пребывал в невесомости, сидеть можно было и на стенах, и на потолке – но это не соответствовало бы серьезности ситуации и, безусловно, было бы расценено, как проявление неуважения к капитану. Ведь для невесомости был разработан достаточно сложный этикет.
Уэндел не любила невесомости и, если бы хотела пользоваться привилегиями капитана, в первую очередь приказала бы раскрутить корабль, чтобы создать ощущение гравитационного поля. Но она прекрасно знала, что рассчитывать траекторию легче, если корабль покоится относительно Вселенной, не совершая в ней ни поступательного, ни вращательного движений – впрочем, вращение с постоянной скоростью не вызывало особых проблем.
Однако настаивать на этом значило бы проявить неуважение к сидящему за компьютером. Опять этикет.
Уэндел не сразу уселась прямиком в кресло, и Крайл Фишер ехидно усмехнулся – про себя. Несмотря на то что Тесса почти всю жизнь провела в космосе, она не могла полностью освоиться в невесомости, а он, природный землянин, передвигался по кораблю так лихо, словно всю жизнь провел при нулевом тяготении. Сяо Ли By глубоко вздохнул. Он был широколиц и сидя казался невысоким – однако на самом деле его рост был выше среднего. У него были темные прямые волосы и узкие глаза.
– Капитан, – тихо сказал он.
– Что случилось, Сяо Ли? – спросила Уэндел. – Если опять что-нибудь с программированием, я вас задушу!
– Нет проблем, капитан. Нет проблем. И полное их отсутствие настолько удивляет меня, что, похоже, пора поворачивать к Земле. Я хочу вам это предложить.
– К Земле? – Уэндел изобразила на лице удивление, – Почему? Мы еще не выполнили задания.
– По-моему, наоборот, – ответил By с абсолютно бесстрастным лицом, – Начнем с того, что мы даже не знали, в чем именно оно будет состоять. По ходу дела нам пришлось разработать новый способ сверхсветовой навигации – мы улетали с Земли, не располагая им.
– Я это знаю – ну и что?
– У нас нет связи с Землей. Если мы сейчас отправимся к Звезде-Соседке и там с нами что-нибудь случится, Земля останется без системы сверхсветовой навигации и неизвестно когда сумеет снова ею овладеть. Существенный фактор – к тому же Звезда-Соседка приближается к нам. По-моему, нам следует вернуться, чтобы сообщить Земле все то, что мы сумели узнать.
Уэндел серьезно слушала.
– Понимаю. А что вы; Ярлоу, думаете об этом?
Светловолосый Генри Ярлоу был высок и уныл. Меланхолическое выражение его лица абсолютно не соответствовало характеру. Его длинные пальцы – на вид совершенно неизящные – просто волшебным образом манипулировали всеми блоками компьютеров и едва ли не любым прибором на борту.
– По-моему, By говорит дело, – отозвался он. – Имей мы связь, можно было бы передать все на Землю и катить дальше. Что с нами будет потом, волнует лишь нас самих. Мы не имеем права спокойно усесться на гравитационные поправки.
– А вы. Бланковиц? – спокойно спросила Уэндел.
Мерри Бланковиц поежилась – невысокая, длинные темные волосы, начинающиеся почти над бровями, расчесаны надвое. Изящным сложением и нервными быстрыми движениями она напоминала миниатюрную Клеопатру
– Не знаю: – ответила она, – у меня определенное мнение еще не сложилось, однако они почти уговорили меня. Разве не следует нам в первую очередь известить обо всем Землю? Мы обнаружили важный эффект, и в компьютеры новых кораблей необходимо ввести гравитационные поправки, Теперь мы в состоянии за один переход одолеть расстояние от Солнечной системы до Звезды-Соседки, причем в более сильных гравитационных полях, поэтому можно будет и стартовать ближе к ней, а не плестись несколько недель, подбираясь к ее планетам, Мне кажется, сначала следует известить Землю.
– Ясно, – сказала Уэндел, – Как я понимаю, вы предлагаете немедленно вернуться на Землю с информацией о гравитационной коррекции. By, по-моему, это не так важно, как вам кажется. Мысль о том, что нужна коррекция, посетила вас не на борту – по-моему, мы обсуждали ее несколько месяцев… – Она подумала. – Да нет же – почти год назад.
– Но тогда мы ни к чему не пришли, капитан. Вы потеряли, как я помню, терпение и не стали даже слушать меня.
– Да, признаю свою ошибку. Но вы же все написали. Я велела вам написать отчет, чтобы почитать его на досуге. – Она шевельнула пальцами. – Надо сказать, времени у меня не нашлось. Правда, я не помню, чтобы вы приносили мне отчет. Но вы же наверняка все сделали как надо – подробно, со всеми аргументами и уравнениями. Так ведь, By? Ваш отчет можно будет отыскать в нашем архиве?
У By на скулах заходили желваки, но голос был спокойным.
– Да, я подготовил отчет, но это только мои наблюдения, которым на Земле едва ли уделят внимание… Впрочем, как и вы, капитан.
– Почему? Не все же так невнимательны, как я.
– Хорошо, внимание обратят, но сочтут пустыми домыслами. А если мы вернемся и привезем доказательства…
– Если есть идея, доказательства может представить кто угодно. Вы же знаете, как это бывает в науке.
– Кто угодно, – негромко, но многозначительно повторил By.
– By, вы заботитесь о себе. Вас в первую очередь беспокоит не Земля с ее проблемами, а то, что слава достанется не вам. Так ведь?
– Капитан, в этом нет ничего плохого. Проблемы приоритета заботят любого ученого.
Уэндел начала закипать.
– Вы, кажется, забываете, что капитан здесь я и решать мне.
– Я помню об этом, – ответил By, – но это не парусник восемнадцатого столетия. Все мы – ученые, и решения следует принимать демократическим путем. И если большинство экипажа настаивает на возвращении…
– Ну-ка, – резко вмешался Фишер, – прежде чем продолжать, позвольте-ка мне вставить слово. Пока только я еще не высказался, а раз мы решили быть демократичными, сейчас мой черед. Разрешите, капитан?
– Прошу, – сказала Уэндел, сжимая и разжимая пальцы правой руки, словно стискивала чье-то горло.
– Примерно семь с половиной столетий назад, – начал Фишер, – из Испании на запад отправился Христофор Колумб, который случайно открыл Америку. По пути он обнаружил, что отклонение показаний магнитного компаса от истинного севера – магнитная девиация – меняется с долготой. Важное открытие, если угодно, первый научный факт, обнаруженный в морском путешествии. Но многим ли известно теперь, что именно Колумб обнаружил изменение девиации компаса? Практически никому. А кто знает, что Колумб открыл Америку? Практически все. Предположим, что, открыв отклонение магнитной стрелки, Колумб вернулся бы домой с половины пути, дабы сохранить за собой приоритет, и сообщил о своем открытии королю Фердинанду и королеве Изабелле? Наверняка монархи с интересом выслушали бы его и послали за океан новую экспедицию, во главе, скажем, с Америго Веспуччи. И кто бы тогда знал о Колумбе с его компасом? Никто. А кто помнил бы про Веспуччи – открывателе Америки? Все! Итак, вы собираетесь возвращаться? Уверяю вас, гравитационную поправку будут вспоминать как малый побочный эффект, существенный при передвижении на сверхсветовых скоростях. А экипаж следующей экспедиции, которая доберется до Звезды-Соседки, прославится как первый совершивший сверхсветовое межзвездное путешествие. Ну а вас троих, и вас, By, в том числе, даже в примечаниях не упомянут. Быть может, вы полагаете, что в награду за сделанное By великое открытие вас пошлют и в следующую экспедицию? Сомневаюсь. Видите ли, Игорь Коропатский, директор Всеземного бюро расследования, ждет нас на Земле с информацией о Звезде-Соседке и ее планетной системе. И если он узнает, что вы побывали с ней рядом и вернулись, то взорвется, как Кракатау. Конечно же, капитану Уэндел придется признать, что на борту произошел бунт – а это весьма серьезно, хоть мы и не на паруснике восемнадцатого столетия. И вы не только следующей экспедиции – собственной лаборатории более не увидите. Уверяю вас. Невзирая на все ваши научные заслуги, вас посадят. Не следует дразнить Коропатского. Так что думайте. Куда правит тройка – к Звезде-Соседке или домой?
Наступило молчание, длившееся довольно долго.
– Вот так, – резко проговорила наконец Уэндел. – По-моему, Фишер все объяснил очень понятно. Будут еще вопросы?
– Но ведь я так и не высказала своего мнения, – негромко сказала Бланковиц. – По-моему, надо лететь дальше.
– Согласен, – буркнул Ярлоу.
– Ну а вы, Сяо Ли By? – спросила Уэндел.
By пожал плечами.
– Я не могу пойти против всех.
– Рада слышать. Итак, ничего не случилось – по крайней мере, так должны думать на Земле. Однако постарайтесь не предпринимать впредь никаких действий, которые можно было бы истолковать как враждебные.
78
Вернувшись с Тессой в свою комнату, Фишер проговорил:
– Надеюсь, ты не сердишься, что я вмешался. Мне показалось, что ты вот-вот взорвешься…
– Ну что ты. История с Колумбом мне и в голову не пришла бы. Спасибо, Крайл. – Она благодарно пожала ему руку.
Он улыбнулся.
– Должен же я как-то оправдывать свое пребывание на корабле.
– Ты более чем оправдал его. И надо же было By устроить такое именно в тот момент, когда я радовалась его успехам. И это за мое благородство, готовность поделиться, уважение к научной этике, желание, чтобы каждому досталось по вкладу его…
– Все мы люди, Тесса.
– Понимаю. Однако если у кого-то этические воззрения разъезжаются, как двери, это не может отменить ни остроты ума, ни научной проницательности.
– Если честно, я боюсь, что руководствовался личными интересами, а не стремлением к общественному благу… Я-то лечу по личному делу.
– Понимаю, но все-таки спасибо тебе.
В глазах Тессы проступили слезы. Она их быстро смахнула, и Фишер смутился.
А потом поцеловал ее.
79
Это была просто звезда, пока еще тусклая и ничем не выделявшаяся. Фишер потерял бы ее, если бы не сетка, расчерченная радиусами и концентрическими окружностями.
– Ничего особенного, звезда как звезда, – проговорил Фишер, и лицо его приняло привычное уже озабоченное выражение.
Мерри Бланковиц, составлявшая ему компанию возле обзорного иллюминатора, отозвалась:
– Крайл, так ведь это и есть просто звезда.
– Я хотел сказать, что теперь она так близко, но не изменилась.
– Близко – это только так говорится. На самом деле до нее еще одна десятая светового года, а это немало. Капитан осторожничает. Я бы подвела «Сверхсветовой» поближе. Хотелось бы долететь побыстрее. Мне уже не терпится.
– А ведь вы, Мерри, кажется, собирались домой?
– Да нет. Меня просто уговорили. А после вашей речи я показалась себе законченной дурой. Я действительно думала, что нас обязательно отправят в следующую экспедицию. Но вы, спасибо, просветили меня. И мне очень хочется опробовать НД.
Что означают эти буквы, Фишер знал – нейронный детектор. Ему тоже было интересно. Если прибор что-то обнаружит, то этим «что-то» будут не металлы, не скалы, не лед, не какие-нибудь газовые облака…
– А отсюда нельзя попробовать? – нерешительно спросил он.
Она качнула головой.
– Нет, надо подойти поближе. До звезды нам еще шлепать и шлепать. Около года. Но как только капитан удовлетворится сведениями о Звезде-Соседке, которые можно собрать здесь, мы сделаем еще один переход. Так что я надеюсь, что самое большее через пару дней мы окажемся примерно в двух астрономических единицах от Звезды-Соседки. Там я наконец-то смогу приступить к работе. Надоело чувствовать себя балластом.
– Да, понимаю, – сухо отозвался Фишер.
По лицу Мерри пробежало смятение.
– Извините, Крайл. Я имела в виду только себя.
– Ничего. От меня все равно толку не будет, на каком бы расстоянии от нее мы ни находились.
– Ваша работа начнется, когда мы обнаружим разум. Вы наверняка сумеете договориться с роторианами – все-таки вы немного и поселенец.
– Я был роторианином всего несколько лет, – грустно улыбнулся Фишер.
– Но этого достаточно – так ведь?
– Посмотрим… – Он изменил тему разговора. – А вы уверены, что нейродетектор сработает?
– Безусловно. Любое поселение можно будет обнаружить по испускаемым им плексонам.
– Мерри, что такое плексоны?
– Я так назвала комплексы, излучаемые мозгом млекопитающих. С небольшого расстояния мы можем обнаружить даже лошадей, а уж скопление человеческих существ будет заметно даже на астрономических расстояниях.
– Значит, плексоны…
– От слова «комплексы». Когда-нибудь – вот увидите – исследованием плексонов займутся, чтобы не только обнаруживать жизнь, но и изучать глубинное строение мозга. У меня уже и термин придуман – «плексофизиология», а может быть, «плексонейроника».
– Какая разница?
– Действительно. Однако термин позволяет говорить кратко и обходиться без фраз типа «наука, которая исследует связь между тем-то и тем-то». А сказал: «плексонейроника» – пожалуй, так лучше, короче – и все понятно. И сэкономлено время для более важных вопросов. Ну и… – Она смолкла.
– Что «ну и»?..
Мерри быстро заговорила:
– Если я придумаю название и оно окажется удачным, то одного этого мне хватит, чтобы попасть в историю науки. Все будут знать, что слово «плексон» было изобретено Меррили Огиной Бланковиц в 2237 году во время первого сверхсветового полета звездолета «Сверхсветовой». Иначе в историю мне не попасть.
– Мерри, а что если вы обнаружите свои плексоны, а людей там не окажется и в помине? – осведомился Фишер.
– Вы имеете в виду чужаков? О, это будет еще интереснее. Только шансов немного. До сих пор нас преследовали неудачи. Люди надеялись найти примитивные формы жизни уже на Луне, потом на Марсе, на Каллисто, на Титане. И всякий раз безрезультатно. Мы начали даже выдумывать уже просто невозможные варианты: живые галактики, пылевые облака, жизнь на поверхности нейтронной звезды… И все такое прочее. Но нигде жизни не обнаружено. Нет, если мы что-нибудь найдем возле этой звезды, так только людей – я в этом нисколько не сомневаюсь.
– Но ведь плексоны излучаем и мы – все пять членов экипажа? Разве наше собственное излучение не перебьет сигнал, который может обнаружиться в нескольких миллионах километров от звезды?
– Конечно. И это усложняет дело. Поэтому нам приходится тщательно настраивать НД, экранировать его от нашего собственного излучения. Даже крохотная помеха не позволит нам ничего обнаружить. А знаете, Крайл, автоматические НД когда-нибудь станут посылать во все стороны через гиперпространство. Людей в таких автоматических аппаратах, конечно, не будет – одно это позволит производить измерения с точностью на два порядка выше, чем сейчас. Мы обнаружим внеземной разум издалека – не приближаясь к нему.
Появился Сяо Ли By. Он неприязненно покосился на Фишера и безразлично спросил:
– Как там Звезда-Соседка?
– Ничего еще не видно – слишком далеко, – ответила Бланковиц.
– Что же, скорей всего, завтра или послезавтра совершим последний переход – тогда и посмотрим.
– Интересно, правда? – спросила Бланковиц.
– Будет интересно… если найдем роториан. – By посмотрел на Фишера. – Только найдем ли?
Вопрос был явно обращен к Фишеру, но он не стал отвечать. А только невозмутимо взглянул на By.
Действительно… найдем ли? – терзался Фишер.
Долгое ожидание подходило к концу.