Она стояла неподвижно, пристально глядя на него.
      — Садитесь. Мы — заговорщики, вы и я, и должны быть друзьями.
      Отныне, когда мы одни, вы для меня — Юджиния, а я для вас — Джэйнус.
      — Не думаю, что это правильно, — заколебалась Юджиния.
      — Так должно быть, Юджиния. Нельзя быть заговорщиками, сохраняя официальные отношения.
      — Но я не хочу устраивать никакого заговора, вот в чем дело. И я не понимаю, почему мы должны держать в тайне все, что знаем о Ближней звезде.
      — Мне кажется, прежде всего вы боитесь потерять научный приоритет.
      Юджиния колебалась лишь мгновение.
      — Конечно, Джэйнус. Я хочу получить то, что по праву принадлежит мне.
      — Забудьте пока о существовании Ближней звезды, — сказал Питт. — Вы знаете, конечно, что я уже давно стараюсь убедить всех, что Ротор должен покинуть Солнечную систему. А что вы думаете? Вы хотели бы улететь из Солнечной системы?
      — Не знаю, — пожала плечами Юджиния. — Разумеется, соблазнительно понаблюдать за некоторыми космическими объектами вблизи, но ведь это рискованно.
      — Вам что, страшно расстаться с домом?
      — Да.
      — Но вы и не расстанетесь с домом. Наш дом — это Ротор. — Питт повел рукой. — И он будет путешествовать вместе с вами.
      — Да, это так, господин сек… Джэйнус, но Ротор — еще не весь дом. Здесь у нас есть соседи — другие поселения, планета Земля, вся Солнечная система.
      — Вся Солнечная система перенаселена. В конце концов, кто-то из нас будет вынужден покинуть ее независимо от того, хотим мы этого или нет. Когда-то на Земле люди с трудом преодолевали горные цепи и океаны. А два столетия назад они уже были вынуждены создавать и осваивать поселения. То, что я предлагаю, — это всего лишь очередной этап очень давнего процесса.
      — Я понимаю, но ведь есть люди, которые никогда никуда не ездят.
      Миллиарды людей все еще остаются на Земли. Некоторые даже из поколения в поколение живут в одном крохотном регионе Земли.
      — И вы хотите быть одним из таких домоседов?
      — Мне кажется, домоседом хочет быть мой муж Крайл. Он совершенно открыто высказывается против вашего проекта, Джэйнус.
      — Ну и что? У нас на Роторе свобода слова и мнений. Он имеет полное право не соглашаться со мной, если ему так нравится. Теперь я хотел бы вас спросить еще кое о чем. Предположим, люди — на Роторе ли или на другом поселении — решили улететь из Солнечной системы. Как вы считаете, куда они могут направиться?
      — Конечно, к Проксиме Центавра. Известно, что Проксима Центавра — ближайшая к нам звезда. Даже с гиперсодействием нельзя перемещаться быстрее скорости света, значит, такое путешествие займет около четырех лет. Полет к любой другой звезде будет более продолжительным, а даже четыре года — достаточно долго для любого путешествия.
      — Предположим, вы можете развивать гораздо большую скорость и способны добраться до более удаленных звезд. Куда бы вы направились в этом случае?
      Юджиния на минуту задумалась, потом ответила:
      — Я думаю, все-таки к той же Проксиме Центавра. Там мы останемся соседями старого мира. По ночам там можно будет видеть почти такие же созвездия. Это придаст нам чувство уверенности и спокойствия. Да и на тот случай, если мы захотим вернуться, будем недалеко от дома. К тому же Проксима Центавра А — самая большая из трех звезд системы Проксима Центавра — почти двойник Солнца. Звезда Проксима Центавра В меньше, но не намного. Если даже не принимать во внимание красный карлик, Проксиму Центавра С, у нас все равно будут две звезды вместо одной и, возможно, две планетные системы.
      — Предположим далее, что какое-то поселение прилетело к Проксиме Центавра, нашло, что условия там вполне приемлемы, и осталось, чтобы создать новую человеческую цивилизацию. Если в Солнечной системе все это стало известно, то куда направятся другие поселения, также решившие покинуть Солнечную систему?
      — К Проксиме Центавра, разумеется, — без колебаний ответила Юджиния.
      — Следовательно, человечество будет идти по наиболее очевидному пути, и, если одно поселение добьется успеха, другие вскоре последуют за ним. Так будет продолжаться до тех пор, пока новый мир не станет таким же перенаселенным, как и старый, пока там не окажется бесчисленное множество людей, множество культур, а потом и множество поселений со своими экологически замкнутыми системами.
      — Тогда настанет время двигаться к другим звездам.
      — Но, Юджиния, каждый раз успех одного поселения в любом уголке Вселенной будет притягивать другие поселения. Они неизбежно будут скапливаться вокруг благоприятной для человека звезды или планеты.
      — Наверно, так.
      — А если мы направимся к звезде, до которой от нас всего лишь два с небольшим световых года, вдвое меньше, чем до Проксимы Центавра, и если, кроме нас, об этом никто не будет знать, кто последует за нами?
      — Никто, пока другие не обнаружат Ближнюю звезду.
      — Но они могут обнаружить ее не скоро. За это время все они переселятся к Проксиме Центавра или к одной из других всем известных ближайших звезд. Они никогда не обратят внимание на красный карлик рядом со своим старым домом, а если и заметят его, то сочтут непригодным для жизни человека. Конечно, если они не будут знать, что возле этого красного карлика уже надежно обосновались другие люди.
      Юджиния недоумевающе смотрела на Питта:
      — Ну и что из этого следует? Предположим, мы улетим к Ближней звезде и никто об этом не узнает. Какие тут для нас преимущества?
      — Наше преимущество будет в том, что никто не помешает нам строить свой мир. Если там есть пригодная для жизни планета…
      — Там нет такой планеты. У красного карлика не может быть пригодных для жизни планет.
      — Тогда мы сможем воспользоваться любым имеющимся там строительным материалом и создать из него сколько угодно новых поселений.
      — Вы хотите сказать, что там нам будет более просторно.
      — Да. Намного просторнее, чем если бы за нами потянулись другие. — В результате мы добьемся лишь того, что у нас будет немного больше времени. Даже если мы окажемся одни, в конце концов мы займем все пригодное пространство у Ближней звезды. На это потребуется, скажем, пятьсот лет, а не двести. Так ли это важно?
      — Юджиния, вы представить себе не можете, насколько это важно.
      Если мы допустим, чтобы сюда могло втиснуться — стоит ему только захотеть — любое поселение, у нашей звезды снова сконцентрируются тысячи различных культур, а с ними — вся вражда и ненависть, столь типичные для мрачной истории Земли. Дайте нам время побыть одним, и мы построим систему экологически совместимых поселений с одинаковой культурой. Эта система будет много совершеннее, никаких хаоса и анархии.
      — Но такая система поселений будет и менее интересной, менее разнообразной, менее живой.
      — Ничего подобного. Наши поселения будут разнообразными. Каждое со своими особенностями, но все их объединит по меньшей мере общая основа, на которой и будут развиваться эти индивидуальные особенности поселений. Они явятся намного более совершенной группой поселений. И даже если я ошибаюсь, вы не можете не понимать, что я предлагаю эксперимент, на который стоит решиться. Почему не сделать попытки, прибегнув к разумному, плановому развитию общества, и не посмотреть, что из этого выйдет? Почему не обосноваться у этой звезды, бесполезного красного карлика, на который никто никогда не обращал никакого внимания, и не попробовать создать возле нее новое общество, возможно намного более совершенное? Давайте посмотрим, что мы сможем сделать, если наша энергия не будет расходоваться впустую на преодоление никчемных различий между культурами и если биология человека не будет постоянно страдать от вторжения враждебных организмов из чужих экологических систем.
      Юджиния почувствовала, что ее начинает захватывать идея Питта. Даже если из этого ничего не выйдет, человечество чему-то научится — хотя бы тому, что этот путь никуда не ведет. А если выйдет? Но, подумав, она отрицательно покачала головой:
      — Это всего лишь неосуществимая мечта. Как бы мы ни старались сохранить в тайне наше открытие. Ближнюю звезду обнаружат и другие.
      — Но, Юджиния, какова доля случая в вашем открытии? Постарайтесь рассуждать здраво. Вы совершенно случайно заметили звезду. И вы так же случайно сравнили ее с той, что видели на другой фотографии. Разве вы не могли бы вообще не обратить внимания на эти снимки? А если бы на вашем месте оказался кто-то другой, непременно ли он заинтересовался бы этой звездой?
      Юджиния не ответила, но выражение ее лица вполне удовлетворило Питта. Его голос стал мягче, он действовал на Юджинию почти гипнотически:
      — А если вторичное открытие Ближней звезды запоздает хотя бы на сто лет, если нам на строительство нашего нового общества будет отпущено всего лишь столетие, мы вырастем и станем настолько могущественными, что сможем защитить себя и заставить других искать иные миры. Нам не придется скрываться более ста лет. Юджиния опять промолчала.
      — Я убедил вас? — спросил Питт. Юджиния вздрогнула:
      — Не совсем.
      — Тогда подумайте о моем предложении. У меня есть только одна просьба. Пока вы будете думать, не говорите никому ни слова о Ближней звезде и передайте мне на хранение все материалы, имеющие к ней хоть какое-то отношение. Я не уничтожу их. Обещаю. Они понадобятся нам, если мы решим отправиться к Ближней звезде. Хотя бы на это вы согласны, Юджиния?
      — Да, — тихо ответила она, потом вдруг повысила голос:
      — Впрочем, есть еще одно обстоятельство. Назвать новую звезду должна я. Если я дам ей имя, это будет моя звезда.
      — И как же вы хотите назвать ее? — улыбнулся Питт. — Юджиния?
      Инсигна?
      — Нет. Я не настолько глупа. Я хочу назвать ее Немезидой.
      — Немезидой? Не-ме-зи-дой?
      — Да.
      — Но почему?
      — В конце двадцатого века обсуждалась возможность существования соседней с Солнцем звезды. Тогда эти дискуссии кончились ничем. Никакой соседней звезды не нашли, но в научных статьях ее называли Немезидой. Я хотела бы воздать должное смелым древним мыслителям.
      — Немезида… Кажется, так звали древнегреческую богиню? Какую-то богиню зла?
      — Богиню возмездия, справедливого возмездия, наказания. Ее имя давно стало нарицательным. Я проверила, компьютер оценил это слово как устаревшее, — А почему древние назвали ее Немезидой?
      — Там была какая-то связь с кометным облаком. Кажется, Немезида, обращаясь вокруг Солнца, каждые двадцать шесть миллионов лет проходила через это облако и вызывала космические возмущения, которые уничтожали большинство живых существ на Земле.
      — Это действительно так? — удивился Питт.
      — Нет. Гипотеза не подтвердилась, но все равно я хочу, чтобы моя звезда была названа Немезидой. И я хочу, чтобы все знали, что так назвала ее я.
      — Это я твердо обещаю, Юджиния. Немезида — ваше открытие и как таковое будет зарегистрировано в наших архивах. В конце концов, когда все человечество узнает о системе Немезиды, станут известны и имя первооткрывателя, и вся история открытия. Ваша звезда, ваша Немезида, будет второй после Солнца звездой, которая сияет над человеческой цивилизацией, и первой звездой над цивилизацией вне Солнечной системы. Питт смотрел вслед уходящей Юджинии. Он чувствовал себя уверенно. Можно не сомневаться, Юджиния примет его предложения. Все решило то, что он согласился с ее названием звезды. Конечно же, она полетит к своей звезде. Конечно, она ощутит всю привлекательность задачи построить новую логичную и упорядоченную цивилизацию под своей звездой. Может быть, эта цивилизация станет началом расселения человека по всей Галактике.
      Питт целиком ушел в мечты о грядущем золотом веке, как вдруг ощутил непривычное чувство тревоги.
      Почему Немезида? Почему ей взбрело в голову выбрать именно это имя, имя богини возмездия? Он уже почти готов был поверить в дурное предзнаменование.

      Наступил час обеда. У Юджинии было плохое настроение; в такие минуты она всегда побаивалась собственной дочери. В последнее время этот страх стал более ощутимым. Юджиния не понимала, в чем дело. Может быть, в том, что Марлена все больше молчала, замыкалась в себе; казалось, она не может выразить словами то, о чем думает. А иногда к этому страху примешивалось тревожное чувство вины — в обращении с дочерью ей не всегда хватало материнского терпения, и она слишком хорошо видела ее физические недостатки. Да, Марлена была совершенно лишена как типичной женской красоты матери, так и неординарной диковатой привлекательности отца. Девочка была малорослой и неуклюжей. Именно неуклюжей. И, конечно, несчастной. Юджиния почти всегда про себя называла Марлену бедняжкой и с трудом удерживалась, чтобы не сказать этого вслух. Маленькая. Нескладная. Толстушка, но и не толстуха. Ни намека на изящество. Вот такая она, Марлена. Темно-каштановые довольно длинные и совершенно прямые волосы, маленький подбородок, нос картошкой, всегда чуть опущенные уголки губ; вся она казалась пассивной и ушедшей в себя.
      На ее лице выделялись только большие, блестящие, темные глаза, тонко очерченные брови и ресницы — настолько длинные, что казались искусственными. Но как бы восхитительны ни были в иные моменты ее глаза, они не могли заменить всего остального. Когда дочери было только пять лет, Юджиния уже знала, что она никогда не станет красавицей. С каждым годом это становилось все очевиднее.
      И Оринель еще пару лет назад хоть как-то замечал Марлену. Наверно, его привлекали так рано проявившиеся в ней ум и блестящие способности. Девочка всегда была рада ему, но в его присутствии робела. Похоже, она смутно догадывалась, что этот мальчик обладает какой-то таинственной притягательной для нее силой. Но тогда она не знала, что это за сила. Юджинии казалось, что последнее время Марлена наконец поняла, почему ее так тянет к Оринелю. Конечно, в этом ей помогли книги, которых она проглатывала невероятно много, и фильмы, предназначавшиеся скорее для взрослых. Однако Оринель тоже повзрослел и потерял всякий интерес к Марлене, которая все еще оставалась ребенком.
      Сегодня за обедом Юджиния спросила:
      — Как ты провела день, дорогая?
      — Никак. Оринель искал меня. Наверно, он сказал тебе. Прости, что я заставила тебя волноваться.
      Юджиния вздохнула:
      — Марлена, иногда я не могу удержаться от мысли, что ты чем-то подавлена. Конечно, это меня беспокоит. Полагаю, ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты слишком много времени проводишь одна.
      — Мне нравится быть одной.
      — Глядя на тебя, этого не скажешь. Непохоже, чтобы одиночество приносило тебе радость. К тебе многие очень хорошо относятся, и было бы лучше, если бы ты позволила им дружить с тобой. Вот твой друг Оринель…
      — Был другом. А сейчас он занят другими делами. Сегодня это было особенно заметно. Представь, он только и думает об этой Долоретте.
      — Понимаешь, Оринеля нельзя винить в этом, — возразила Юджиния. — Долоретта его ровесница.
      — Да, ровесница, — согласилась Марлена. — Но голова у нее совершенно пустая.
      — В его возрасте больше внимания обращают на внешность.
      — Это заметно. Он и сам поглупел. Чем больше он крутится возле этой Долоретты, тем больше глупеет. Я точно знаю.
      — Но он еще взрослеет, Марлена. Когда он станет чуть старше, он сможет понять, что в жизни действительно важно, а что — нет. И ты тоже взрослеешь…
      Марлена насмешливо взглянула на мать.
      — Мама, перестань. Ты сама не веришь тому, что говоришь. Ни капли не веришь.
      Юджиния покраснела. Она вдруг поняла, что Марлена не догадывается, а знает ее мысли. Но как она узнала? Юджиния говорила настолько искренне, насколько могла; она даже пыталась убедить себя, что говорит правду. Но девочка все узнала без всяких усилий. И это уже не в первый раз. Юджиния начинала понимать, что Марлена каким-то непостижимым образом оценивает интонации, непроизвольные движения, малейшие колебания и всегда знает то, что хотели бы от нее скрыть. Должно быть, именно эта необычная способность Марлены беспокоила Юджинию больше всего. Оно и понятно — кому хочется, чтобы кто-то читал его мысли. Например, из чего Марлена могла заключить, что Земля обречена на уничтожение? Вроде бы Юджиния ничего такого не говорила. Надо бы к этому вернуться и все подробно обсудить.
      Юджиния вдруг почувствовала усталость. Ей никогда не удастся обмануть Марлену, лучше и не пытаться.
      — Хорошо, дорогая, давай ближе к делу. Чего ты хочешь?
      — Вот теперь я вижу, что тебя это действительно интересует. Я скажу. Я не хочу жить на Роторе.
      — Не хочешь жить на Роторе? — До Юджинии не сразу дошел смысл ее слов. — А где же ты хотела бы жить?
      — Мама, Ротор — еще не вся Вселенная.
      — Конечно, не вся. Но ближе двух световых лет других пригодных для жизни миров просто нет.
      — Это не совсем так, мама. Есть Эритро, и до него меньше двух тысяч километров.
      — Ну, Эритро не в счет. Там жить нельзя.
      — Но ведь люди живут.
      — Да, но только под куполом станции. Несколько ученых и инженеров живут там, потому что они выполняют важную научную работу. Станция намного меньше Ротора. Если тебе мало места здесь, то как ты будешь себя чувствовать на станции?
      — А вокруг станции? Ведь Эритро — это большой мир. Когда-нибудь люди выйдут из станции и расселятся по всей планете.
      — Не исключено. Но можно ли сказать с уверенностью?
      — А я уверена, что так и будет.
      — Даже если ты права, на это уйдут сотни лет.
      — Но кто-то должен начать. Почему я не могу быть одной из первых?
      — Ну это же просто смешно. Здесь у тебя вполне комфортный дом. Когда тебе впервые пришла такая мысль?
      Марлена крепко сжала губы, подумала, потом ответила:
      — Точно не знаю. Наверно, несколько месяцев назад, но мне становится все хуже. Я просто не могу оставаться на Роторе. Юджиния посмотрела на дочь, пожала плечами и подумала, что, конечно же, всему виной Оринель. Марлена понимает, что потеряла Оринеля. Убита горем. Ей кажется, что, улетев на Эритро, она тем самым накажет его. Отправится в добровольную ссылку на бесплодную планету, и тогда он почувствует свою вину.
      Конечно, так оно и есть. Юджиния вспомнила себя в пятнадцать лет.
      Ранимый возраст, даже булавочный укол может показаться тяжелой раной. Правда, такие раны быстро заживают, но ни один подросток не может и не хочет в это поверить. Пятнадцать лет! Вот когда взрослеешь… Впрочем, что думать об этом.
      — Так чем же привлекает тебя Эритро, Марлена?
      — Не могу объяснить. Это большой мир. Разве не естественно хотеть жить в большом мире, — она заколебалась, не зная, стоит ли ей уточнять, насколько большим должен быть этот мир, потом решилась:
      — Большом, как Земля.
      — Как Земля? Ты никогда не была на Земле и ничего не знаешь о ней! — горячо возразила Юджиния.
      — О Земле я знаю очень много, мама. В библиотеках полно фильмов о Земле.
      (Действительно, полно. Еще раньше Питт подумывал о том, чтобы изъять такие фильмы из библиотек или даже вообще уничтожить. Он придерживался той точки зрения, что разрыв с Солнечной системой должен быть полным. Не следует поддерживать романтические воспоминания, считал он. Она резко возражала Питту, а теперь вдруг подумала, что стоит согласиться с его доводами.) — Нельзя судить по этим фильмам, — сказала Юджиния. — В них все идеализируется. Большей частью они о прошлом, когда дела на Земле шли намного лучше, но и тогда на Земле не было так хорошо.
      — В любом случае…
      — Нет, не в любом случае! Ты знаешь, что такое Земля? Это совершенно непригодная для жизни огромная трущоба. Именно поэтому люди покидали Землю и создавали поселения. Люди бежали из гигантской земной трущобы на небольшие цивилизованные поселения. И никто из поселенцев не захотел снова возвратиться на Землю.
      — Но на Земле еще живут миллиарды людей.
      — Вот они-то и превращают Землю в непригодную для жизни огромную трущобу и при первой возможности покидают ее навсегда. Поэтому и построено столько поселений, и все они уже переполнены. Поэтому, дорогая, и мы улетели из Солнечной системы.
      — Мой отец был землянином. Он не улетел, хотя и мог бы, — тихо заметила девочка.
      — Да, не улетел. Он остался, — Юджиния старалась говорить спокойно.
      — Почему он остался, мама?
      — Перестань, Марлена. Мы уже не раз говорили об этом. Многие остались в Солнечной системе. Не захотели расставаться с родными местами. Почти в каждой семье на Роторе есть кто-то, кто предпочел остаться на Земле. Ты сама знаешь. Ты хочешь на Землю? Да?
      — Нет, мама, совсем не хочу.
      — Но если бы и захотела, тебе не добраться туда. До Земли больше двух световых лет. Ты, конечно, понимаешь это.
      — Конечно, понимаю. Вот я и говорю, что у нас здесь есть своя Земля — Эритро. Вот туда я хочу полететь, очень хочу.